III. Индивидуализм как важнейший базовый компонент американизма 2 страница

Широко популярными у американцев стали образ фольклорного героя Поля Баняна, шутника-эксцентрика, «полковника» Дэвида Крокета, и особенно образ американского ковбоя. Например, в многочисленной литературе ковбоя рисуют как смелого, энергичного волевого человека, сделавшего самого себя — как чистого воплощения истинного американского характера.

В действительности же тяжелая трудовая жизнь типичного ковбоя имела мало общего со сверхромантизированным образом ковбоя — героя многочисленных приключенческих романов, кинофильмов-вестернов, комиксов. Будучи по сути дела мигрирующим рабочим без семьи и собственного дома, он работал долгие часы, ему часто грозила опасность со стороны буйствующего стада или диких зверей. Во время длительных перегонов скота он был обречен на монотонное одинокое существование, а по прибытии на пункт назначения предавался пьянству и карточной игре. Следует отметить, что «классический» ковбой играл более или менее заметную роль лишь в период так называемых «открытых» пастбищ, продолжавшийся примерно в течение одного поколения. С отпадением потребности в длинных перегонах скота в конце 80х годов XIX в. и становлением современных форм разведения скота в «закрытых» ранчо отпала также потребность в услугах «классического» ковбоя. Он постепенно превратился в ординарного скотинка, в обязанности которого входили кормление и охрана скота и его сортировка для отправки на рынок. Элеонора Маркс и Эдуард Эвелинг, специально интересовавшиеся жизнью ковбоев во время своего визита в США в 1886 г., констатировали, что ковбой по сути является представителем «неимущего, но производящего... класса», эксплуатируемого капиталистами, и в этом отношении ничем не отличается от рабочего текстильной фабрики Англии или Америки. Тем не менее образ ковбоя — героя Запада после его фактического исчезновения пышным цветом расцвел в литературе, детских играх, а позже — в кино и телевизионных шоу.

В последние годы ковбои снова входят в моду. В настоящее время в США насчитывается около 6 тыс. ковбоев родео, которые могут состязаться на шестистах официальных соревнованиях. Создана Ассоциация ковбоев профессионалов. Некоторые наблюдатели считают, что в ближайшие годы родео станет одним из самых популярных зрелищ американцев, побив даже бейсбол. Однако предприимчивые дельцы превращают родео в бизнес, в зрелищное предприятие. Как и в других, превратившихся в профессиональные, видах спорта, в родео появились команды спортсменов, которые формируются под надзором финансовых тузов. Таких команд уже шесть, по четырнадцать игроков.

Список литературных героев при всем разнообразии художественных вкусов американцев непременно включал Кожаного Чулка, дядю Тома, Гека Финна, Джо Марча и др., каждый из которых символизировал реальные или идеальные качества американского характера. Так, в детской литературе положительный образ мальчика включал такие черты, как высокое чувство собственного достоинства и чести, храбрость и умение постоять за себя, способность к риску, справедливость, честность, презрение к трусости, малодушию и сплетням. Он обладал весьма живым воображением, жил в мире, населенном индейцами, ковбоями, пиратами и контрабандистами. Был, честен по отношению к друзьям, прост и демократичен, вступая в дружбу с бедными, в богатстве чувствовал себя неуютно, упорно работал. На него рано взвалилась ответственность за своих младших братьев и сестер. Все эти черты нашли законченное выражение в героях многочисленных мещанских романов писателя конца XIX в. X.Оджера.

Страсть американцев к спорту и людям с атлетическим сложением также объясняется чрезмерной склонностью к героепочитанию. Характерно, что уже в 20-е годы «пионерская» идеология, осуждающая всякое безделье, ушла в прошлое. Теперь огромные толпы собираются смотреть игру в футбол, хоккей, бейсбол, теннис, гольф и т. д. Известные спортсмены вроде «Бэби» Рута в бейсболе, Бобби Джонсона в гольфе, У.Тилдена в теннисе, Реда Грейнджа или Олби Бута в футболе представляют характерные примеры такого героепочитания. В «век джаза» героизированные легенды создавались вокруг имен С. Фитцджеральда, Э.Хемингуэя и других писателей.

В наши дни на основе приверженности американцев героепочитанию сформировалась целая «система звезд», которая, как писал известный американский социолог Р. Миллс, «доведена до того, что человек, умеющий точнее и искуснее, чем другие, забрасывать маленький белый шарик в ряд ямок, вырытых в земле, получает тем самым возможность попасть на прием к президенту Соединенных Штатов». Характерно, что «вопрос о том, чем именно выделяется данный человек, не имеет значения; раз он победил всех в конкурентной борьбе, его прославляют. И затем вступает в действие другая особенность, присущая «системе звезд», все звезды из разных сфер тянутся к новой звезде, и она в свою очередь тянется к ним. Счастливчик, чемпион — это, следовательно, тот, кто свободно обращается с другими чемпионами; и все вместе они населяют мир знаменитостей» ¹³.

Наряду с индивидуализмом ключевое место в американском национальном сознании занимает тесно взаимосвязанная с первым и в значительной мере вытекающая из него установка на успех или так называемая «Американская мечта».

«Американская мечта» представляет собой сложный комплекс разнородных идей, понятий, идеалов, стереотипов и т.д., характеризуемый крайней аморфностью и неопределенностью. Но один центральный элемент непременно присутствует во всех вариациях «американской мечты» — это установка на успех, согласно которой Америка представляет собой открытое общество, где каждый человек, независимо от происхождения и социального статуса в соответствии о определенными нормами, но опираясь исключительно на свои собственные усилия и энергию, способен добиться высокого положения в обществе. В основе этой идеи лежит индивидуализм, и хронологически ее идейное оформление в основном совпадает формированием индивидуалистической идеологии. Однако идея успеха вовсе не сводится к этой последней, поскольку он, как мы ниже увидим, включает также ряд других важных компонентов.

Хотя идея успеха в основных чертах была сформулирована в 40—50е годы XIX в., своими корнями она восходит к умонастроениям первых поколений колонистов.

Северная Америка колониального периода представляла собой край почти безграничных размеров и ресурсов. Для многих европейцев, находившихся под гнетом феодального господства, испытывавших вечную нужду и лишения, Америка представлялась чуть ли не «обетованной землей», сулившей материальное процветание и свободу. На границе поселений колонистов находились обширные необжитые земли, на которые стекались люди из различных государств Европы и районов самой Америки, представители различных социальных слоев и прослоек. Политический деятель колониального периода Г. Кревекер не без оснований писал в своих знаменитых «Письмах американского фермера»: «В Америку, в этот огромный приют для бедных, разными путями и в силу разных причин собрались обездоленные со всей Европы... У добрых двух третей из них не было родины. Разве может какой-либо несчастный скиталец, который трудится и умирает с голода... назвать Англию или другое королевство своей родиной?... Только здесь они становятся людьми... В прошлом единственной гражданской ведомостью, в которой им приходилось фигурировать, был список неимущих — здесь же они стали полноправными гражданами... Теперь их родина —это страна, которая дает им землю, хлеб и защиту!»14

С первых дней основания североамериканских колоний с помощью так называемой «поощрительной» или рекламной литературы в массовое сознание как самих американских колонистов, так и многих европейцев усиленно внедрялись умонастроения о неограниченных возможностях, которые открывала перед ними Америка. Большое количество памфлетов и трактатов «поощрительно» пропагандистского характера было написано проповедниками и должностными лицами колоний, заинтересованными в росте иммиграции. В этой литературе наряду с описанием действительно богатой девственной природы Северной Америки в фантастически преувеличенной форме изображались ее блага и преимущества. Здесь часто встречаются фантастические рассказы и небылицы о том, как жизнь на новом континенте облагораживает людей, как больные выздоравливают; старые становятся молодыми, молодые — энергичными, бесплодные женщины рожают детей и т. д. «Агитаторы за новые земли» или проще говоря вербовщики новых переселенцев в Америку на Европейском континенте, широко используя доводы, заимствованные из «поощрительной» литературы, стремились убедить потенциальных переселенцев в том, что Америка изобилует «дарами природы, добывание которых не требует никакого труда, что в горах много золота и серебра, а колодцы и родники наполнены молоком и медом; что любой иммигрант, отправляющийся туда в качестве слуги, станет богачом; девушка служанка превратится в грациозную леди; крестьянин станет дворянином» ¹⁵.

При всей фантастичности такие рассуждения не могли не производить глубокого впечатления на лондонского безработного, потерявшего надежду найти хоть какую-нибудь работу, крестьянина, лишившегося своего клочка земли, подмастерья, задавленного вечной нуждой, или же просто людей, ищущих легкую жизнь. Их не могли не убедить доводы, приводимые, например, в книге Дж.Олсопа «Особенности провинции Мэриленд», опубликованной в 1666 г. в Лондоне. Живописно излагая условия жизни в Мэриленде, автор убеждал своих читателей в том, что, если у них нет денег на оплату дороги, они «могут, заплатив за это четырьмя годами своей никчемной свободы, приехать сюда и жить припеваючи. А что такое четыре года наемной службы в сравнении с тем, что человек, заставляя предков гордиться своею силою, обеспечивает себе будущее до конца дней своих,— и все это ценою лишь небольших ограничений, да и то на короткое время»? ¹⁶

Важная роль рекламной литературы в привлечении иммигрантов отводилась и в XIX в. С сокращением иммиграции из Северной Европы и ростом потребности в рабочей силе в бурно развивающейся промышленности США агенты, нанятые американскими компаниями, от дельными штатами и территориями, рыскали по внутренней Европе, обещая работу и высокие заработки в Новом Свете, предлагая европейцам поменять «неблагодарный тяжкий труд в Старом Свете на свободу и независимость в Новом Свете».

Все это, несомненно, укрепляло представления об Америке как стране неограниченных возможностей. Американцам легко было убедиться в том, что их национальный гений выражается прежде всего в экономическом прогрессе, поскольку они видели этот прогресс воочию перед своими глазами с самого начала.

В XVIIXVIII вв. и особенно в XIX в. люди были свидетелями огромных изменений, происходящих буквально на их глазах. Для них, пишет Г. С. Коммейджер, прогресс был не просто абстрактной философией, а фактом повседневного опыта. Они видели, как дикая природа превращалась в возделанные фермы, мелкие деревенские поселения в большие города, неуклонно росло население и экономическая мощь страны.

Так, в течение менее чем 75 лет 13 первоначальных колоний, составивших США, расширились в 20 раз. В Англии XIX в. большая часть городов, таких, как Лондон, Бирмингем и Манчестер, росла с беспрецедентной быстротой, но их рост не шел ни в какое сравнение с темпами роста многих американских городов, которые становились метрополиями уже до того, как географы успевали нанести их на карты. Население Иллинойса, например, более чем учетверилось в период с 1810 по 1820 г., утроилось в течение следующего десятилетия, еще раз утроилось с 1830 по 1840 гг. Чикаго, который в 1860 г. насчитывал немногим более 100 тыс. человек, к 1890 г. перешагнул уже миллионную отметку. Таких впечатляющих темпов роста своего города чикагцы смогли достигнуть в течение всего лишь одного поколения. То же самое можно сказать и о многих других городах.

На протяжении XIX—XX вв. Америка характеризовалась значительно более быстрыми, чем во многих странах Европы, темпами экономического развития и индустриализации, что не могло не способствовать выработке веры в бесконечный прогресс и беспредельные возможности, открытые как перед страной в целом, так и перед населяющими ее людьми.

Как верно отметил М.Вебер, идеалом экономической системы капитализма является «кредитоспособный "честный" человек». Для пего характерно «сознание» обязанности каждого человека умножить свой капитал, что становится самоцелью, вопросом долга. «Это уже не житейский прием, а своеобразная "этика", нарушение которой рассматривалось не только как неразумность, но и как своего рода нарушение долга. Это уже не деловитость, здесь ее присутствует немало, а целый этос. Он требует от человека преданности "делу", призвания, заключающегося в добывании все новых и новых денег, ибо именно такая преданность связана теснейшим образом с победой в борьбе за экономическое существование»17.

Индивидуалистическая система морально-этических ценностей и установок буржуазного общества предполагает практически утилитарный подход к окружающей и природной среде и социальной действительности, составляющий основу буржуазной философии приобретательства. Поэтому естественно, что дух приобретательства и утилитаризма стал составной частью буржуазного индивидуализма в процессе его формирования и утверждения. «Не трать понапрасну ни время, ни деньги, а наилучшим способом используй и то и другое. Без прилежания и бережливости не добьешься ничего, а с ними —всего». Или же: «Помни, что время — деньги. Тот, кто может заработать своим трудом десять шиллингов в день и полдня гуляет или сидит без дела, даже если ему и удастся истратить всего шесть пенсов на развлечение и безделье, не должен думать, что он истратил только эти деньги; он истратил или, вернее, выбросил, кроме того, еще пять шиллингов». В таких и множестве подобных максимах «Альманаха бедного Ричарда», который в 50—60х годах XVIII в. расходился по 10 тыс. экземпляров в год, его автор Б. Франклин прославлял упорный труд, трезвость, бережливость и самосовершенствование, что находило живейший отклик у жителей колоний. Эти «добродетели» как раз и послужили той основой, на которой в дальнейшем пышным цветом расцвело утилитарное мировоззрение. Любопытно, что в одном памфлете, появившемся еще в 1719 г., предшественник современного американского буржуа утверждал: «Пахарь, выращивающий хлеб, человечеству полезнее художника, рисующего для ублажения глаз. Плотник, умеющий строить хороший дом для защиты нас от непогоды, полезнее странного Карвера (художник.—К.Г.), который использует свое искусство, чтобы доставить удовольствие воображению» 18.

На утилитарную, приобретательскую направленность мышления американцев, их крайнюю приверженность предпринимательскому духу обращали внимание многие иностранные наблюдатели, посетившие США в XVIII— XIX вв. Французский генерал Ф. Божур, побывавший в США в 1810 г., писал, что «американец никогда не упускает возможность обогащаться» и для него «выгода является предметом всех забот и мерой всех действий». Американский исследователь Дж. Месик, проанализировав впечатления английских путешественников по Америке в период после окончания войны за независимость до президентства Джексона, приходит к выводу, что уже тогда «американцы имели репутацию людей любящих и приобретающих деньги». Это качество, по словам исследователя, в глазах иностранных путешественников стало «интегральной частью американского характера». В данном отношении характерно высказывание знаменитого американского изобретателя Т.Эдисона. «Я не ученый,— говорил он,— я изобретатель. Фарадей (англичанин, который открыл принцип электромагнитной индукции, сделавший возможным изобретения Эдисона.— К. Г.) был ученым. Он работал не из-за денег... Говорят, он не имел для этого времени. Но я делаю это. Я мерю все по размеру серебряного доллара. Если что-нибудь не подходит под этот стандарт, то я знаю, что это ничего не стоит» ¹⁹.

В последние десятилетия XIX в. дух предпринимательства достиг апофеоза в философии социал-дарвинизма, которая в глазах бизнесменов отождествлялась с законом природы, обеспечивающим успех способному и трудолюбивому человеку в обществе. Крайний индивидуализм, возведенный социал-дарвинистами в ранг неизменного естественного закона, уже сам по себе предполагал, доведенные до крайностей утилитаризм и приобретательство. Однако законченное философское обоснование эти качества буржуазного сознания получили в прагматизме, который даже истину отождествлял с полезностью, выгодностью, окупаемостью. Прагматизм соответствовал американскому кредо деловитости, равно как и рузвельтовский призыв к «деятельной жизни», он стимулировал их скорее действовать, нежели мыслить.

Такая черта американцев достигла своего апогея к 20м годам XX в., когда президент К. Кулидж пустил в оборот свое знаменитое изречение: «Дело Америки — это бизнес». В тот период наблюдавшийся временами оборонительный тон дебатов в защиту американских буржуазных ценностей уступил дорогу открытому насаждению принципов и идеалов бизнеса. Более того, бизнесмены превратились в признанных лидеров нации. Хвалебные биографии бизнесменов стали популярным и прибыльным литературным жанром.

Даже юристы, призванные, казалось бы, стоять на страже законности и справедливости, превратили свою профессию в прибыльный бизнес. Неудивительно, что в эпоху, когда Иисуса Христа восславляли как величайшего бизнесмена всех времен, даже у юристов слова «купля», «продажа», «услуги» заняли доминирующее положение.

Утилитарно-прагматический подход у американского буржуа преобладает в оценке не только таких преимущественно «практических» сфер жизни, как материальное производство, политика, право и т.д., но также и религии, культуры, искусства. Америка, как правило, считается одной из самых религиозных стран в мире. Здесь подавляющее большинство населения составляют приверженцы той или иной из многочисленных церковных деноминаций. Однако религиозность американцев обоснованно подвергается сомнению, поскольку она в действительности лишена истинной преданности религиозной вере. В данном плане обращает на себя внимание прежде всего своеобразная дихотомия, характерная для американского религиозного феномена. На это указывал не кто иной, как один из самых влиятельных религиозных деятелей и теоретиков XX в. Р.Нибур. «Мы,— писал он,— являемся одновременно самым религиозным и самым секулярным народом в мире». Объясняя этот парадокс, он продолжал: «Возможно, наша религиозность объясняется существованием у нас религии в двух формах: одна осуждает евангелие процветания, успеха и достижения рая на земле, другая же претендует па обеспечение религиозных инструментов для достижения этих целей»²⁰. По словам историка Ф. Макдональда, «странная система социальных ценностей» привела к тому, что американцы преклонялись перед «всемогущим долларом», при этом всячески подчеркивали свое подозрительное отношение к коммерческому предпринимательству²¹. И наконец, провозглашая тезис «Дело Америки — это бизнес», президент К.Кулидж тем не менее утверждал, что «главным идеалом американского народа является идеализм», что «Америка — это нация идеалистов».

И, действительно, нельзя не отметить, что существует немало американцев, которые, достигнув определенного уровня достатка или вершин экономического могущества, продолжают «делать деньги» или стремятся к приобретению все новых богатств и достижению новых вершин не ради самих денег или богатств, а для поиска путей и форм самовыражения. Как писал профессор Бирмингемского университета Р.Хогарт, «американцы действительно любят всякие новые предметы, продукты, приборы и машины. Но любовь американца к вещам — это любовь трансцендентального порядка, а не корыстолюбие или скупость. Они любят вещи, потому что видят в них романтику, некий гимн Америке, ее природным богатствам, ее энергии, ее уменью приводить все в движение. Любовь к вещам и способность раздавать их направо и на, лево — это те черты характера, которые сами американцы ценят в себе».

Карнеги, Рокфеллеры, Морганы и другие американские магнаты были настоящими «баронами грабителями». Но в то же время нельзя упускать из виду то, что фонды Карнеги и Рокфеллера, да и другие фонды внесли немалый вклад в развитие и усовершенствование здравоохранения, высшего образования, науки, библиотечного дела и т.д. Благотворительность стала одним из важных атрибутов общественной жизни Америки. «В джунглях американской демократии,— писал В. Нильсен, комментируя этот феномен, нет более стандартного, странного и невероятного явления, чем частные фонды — аристократические институты, существующие за счет привилегий и поблажек "равноправного" общества; совокупность частного богатства, которое вопреки инстинкту, присущему "бережливому" человеку, направляется на общественные цели».

Характерно, что уже в колониальный период в Новой Англии купцы были самыми уважаемыми людьми в обществе. В то же время верующие с одобрением воспринимали предупреждения священников о том, что жадность, погоня за материальными богатствами и одержимость выгодой портят и развращают человека. Люди, постояно вовлеченные в процесс купли и продажи, кредита, обмена и торговли, тем не менее время от времени выражали свое негодование относительно аморальности корыстной экономической деятельности. Своеобразное раздвоение между религиозным морализмом и приверженностью духу материальной выгоды стала отличительной особенностью американского характера. Именно таким раздвоением объясняется тот факт, что в условиях всеобщей безудержной погони за земными благами американцы зачастую впадали в не менее безудержный религиозный морализм и осуждение корыстного интереса.

Утилитарный подход свойствен американскому сознанию и в отношении искусства и образования. Он требует, чтобы культура и образование служили какой-либо полезной цели, и, если они мешают ему в более важном деле достижения материального успеха, то он их отвергает. Л.Райт не без оснований объясняет распространенный в американских колониях в XVII в. протест против театральных представлений не только предрассудками чисто морального характера, но и укоренившейся среди колонистов убежденностью в том, что «сценические постановки отдают фривольностью и являются бесцельной тратой драгоценного времени» Если судить по содержанию книг, ввозимых в колонии в XVII—XVIII вв., то выбор колонистов, как указывает Райт, «был вполне утилитарен, и просто развлекательная литература редко попадала на полки их библиотек... Приверженность к „полезным" книгам была равно характерна для виргинских плантаторов и для пуритан Новой Англии»22. Особенной популярностью в колониальный период как на севере, так и на юге пользовались книги религиозного и нравоучительного характера.

В XIX в., как, впрочем, и в колониальный период, наиболее читаемыми в Америке были школьные учебники. Именно их авторы во многом определяли выбор политических, социальных, экономических, культурных, моральных и других ценностных ориентаций. В них любое знание оценивалось прежде всего с точки зрения его полезности. Об этом, в частности, свидетельствует тот факт, что слово «знание» очень часто сопровождается словом «полезное». Одобрялись лишь те знания, которые могут помочь в достижении материального успеха или же способствовать формированию черт характера, ассоциируемых с «человеком, сделавшим самого себя» (трудолюбие, бережливость, трезвость и т. д.).

В XIX и начале XX вв. в системе образования широкой популярностью пользовались теории, делавшие упор на подготовку к жизни. Функции колледжа, если судить по школьным учебникам XIX в., состояли в том, чтобы воспитывать людей, готовых защищать общепринятые ценности, а не анализировать их критически. Эта концепция высшего образования, как справедливо констатирует историк Р.Элсон, имела далеко идущие последствия для принципа академической свободы. Поскольку первостепенная задача преподавателя состоит в том, чтобы подготовить студента в духе господствующих в американском обществе ценностей, то американское общество должно постоянно беспокоиться о том, какие убеждения имеют преподаватели колледжей.

В целом отношение американцев к высшему образованию характеризуется крайней противоречивостью. Нигде на Западе число колледжей не росло такими быстрыми темпами как в Америке, и ни один народ так не стремится к дипломам и научным степеням, как американцы, однако нигде к интеллектуалам не относятся так пренебрежительно, как в Америке. Характерно, что в одной лишь Америке профессор является объектом юмора и изображается длинноволосым и рассеянным чудаком. При всем том в глазах американца образование — в некотором роде религия, и как от любой другой религии, он требует, чтобы оно было практичным и приносило дивиденды. Главный недостаток колледжей и университетов, с его точки зрения, состоял в том, что они откладывают вступление молодого человека в деловую жизнь, учат вещам, которые могут оказаться совершенно бесполезными в деловой жизни. Среди определенных кругов американцев и по сей день бытует предубеждение против колледжей и университетов из-за того, что они прививают студентам «дурные привычки»: стремление зарабатывать на жизнь головой, а не практически полезным трудом.

Утилитаризм, практичность, прагматизм, отождествление прогресса главным образом с материальным ростом в сочетании с изобретательностью и смекалистостью американского ума в значительной степени способствовали преимущественному развитию в США технического образования и прикладных отраслей знания. В процессе становления у американского буржуа выработался своего рода потребительский подход к науке, побуждавший определить степень ее пользы, говоря словами Эдисона, «по размеру серебряного доллара».

В суровых условиях дикой глуши пограничья поселенец был вынужден приобретать самые различные профессиональные навыки — от пахаря до плотника и строителя. Он становился в некотором роде «специалистом» одновременно во многих областях, что, естественно, поощряло в нем, с одной стороны, уверенность в своих силах и, с другой — склонность к экспериментированию, опробованию различных сфер деятельности. И в наше время рядовой американец в поисках успеха часто меняет занятия и место жительства. Склонность к эксперименту глубоко коренится в американском характере. Следует отметить, что сама Америка в некотором роде была величайшим экспериментом, который имел место с каждой новой волной иммигрантов.

Стремительное развитие научно-технических знаний во второй половине XIX в. и особенно в первые десятилетия XX в., их быстрое и оперативное внедрение во все отрасли хозяйства позволили американскому народу за сравнительно короткий исторический период достичь беспрецедентных успехов в экономическом развитии страны и освоении бескрайних просторов Североамериканского континента.

Уже на рубеже двух веков американцы, опираясь на огромные научно-технические достижения, внесли существенный вклад в организацию производства, рационализацию производственных и трудовых процессов. Но в то же время такой энтузиазм в отношении научно-технического знания способствовал выработке у них своеобразного технического сознания, которое склонно приписывать чудодейственную силу научно-техническим знаниям, способность решать все проблемы, возникающие перед обществом. Такое сознание стало материальной силой, оказывающей влияние на социальные установки значительных слоев американского народа. Особенно широкий размах и глубину техническое сознание в США приняло после второй мировой войны в условиях научно технической революции. Более того, оно стало одним из важнейших элементов американского буржуазного сознания.

Все сказанное отнюдь не значит, что общественные и гуманитарные науки в США были вообще в загоне. Достаточно, например, упомянуть кафедры истории, социологии, психологии, права и т. д. в таких крупных научных центрах страны, как Гарвардский, Йельский, Джонса Гопкинса, Джорджтаунский, Калифорнийский, Висконсинский, Колумбийский и многие другие университеты и научно-исследовательские институты, чтобы убедиться в широте и размахе интереса американского народа к проблемам обществознания. Однако и здесь львиная доля исследований носила прикладной и эмпирический характер. Например, для американской социологии с самого начала ее возникновения была характерна озабоченность «социальными проблемами» и поиск путей и средств их решения. Важной особенностью американской социологии, по справедливому замечанию западногерманского социолога Р.Дарендорфа, является явная или скрытая «социальная инженерия». В США в отличие от Европы «социология» и «социальная политика» не выступают в качестве самостоятельных университетских дисциплин. В целом американские социологи склонны ориентироваться на политику усовершенствований предприятий и тюрем, городов и школ, госпиталей и трущоб и т.д. В данном отношении характерен и тот факт, что в США в XX в. социология и социальная психология получили сильнейший импульс именно в силу возросшего к ним интереса со стороны бизнеса и правительственных организаций, поставивших эти научные дисциплины на службу сугубо практическим задачам.

Одним из важнейших продуктов и в то же время стимуляторов идеи успеха являются так называемая литература и фольклор успеха. Многие элементы идеи успеха в религиозном облачении встречаются уже в дидактических работах пуритан XVII в., которые предназначались в качестве руководства к жизни. В них давались советы как добиться материального успеха, с учетом более широкого спектра ценностей. «Альманахи бедного Ричарда» Б. Франклина но сути дела представляют собой более или менее разработанные руководства к жизни для буржуа. Так, уже в XVIII в. афоризм Франклина «время—деньги» стал в некотором роде жизненным кредо американского буржуа. Расцвет литературы «успеха» относится к XIX в. Совершенным типом «человека, сделавшего самого себя», был упомянутый охотник Дэниэль Бун в изображении писателя первой половины XIX в. Т.Флинта; он вырос хозяином своей собственной судьбы.

Дата добавления: 2015-06-27