Другие поэты

Наряду с указанными выше великими поэтами в двенадцатой книге «Антологии» своими эпиграммами о любви к мальчикам представлены двадцать четыре поэта второго ряда.

От Диоскорида (II век до н. э.) помимо прочих до нас дошла такая эпиграмма (171):

Ты, в паломничий путь Евфрагора красавца унесший,

Вновь вороти его мне, сладостный ветер Зефир,

Долго его не д^ржи; ведь даже короткое время

ТысячЬлетьем сочтет любящий в сердце своем.

[перевод Ю. Шульца]

Риан Критский (расцвет — III век до н.э.), раб по происхождению, был поначалу смотрителем в борцовской школе. О предпочтении, которое он оказывал юношам, можно судить по его стихам: так, нам известно, что служение Аполлона царю Адмету объяснялось им эротическими причинами (ср. Каллимах, «Гимны», ii, 49). Из одиннадцати сохранившихся эпиграмм шесть посвящены мальчикам; они несколько фривольны, зато остроумны и исполнены изящества. Он добился успехов в области филологии, подготовил ценные издания «Илиады» и «Одиссеи» и прославился как эпический поэт, особенно как автор поэмы о второй Мессенской войне.

Мы уже цитировали его стихотворение, где он говорит о «Лабиринте мальчиков, из которого нет спасенья»; к этому можно добавить еще один образчик его творчества:

Дексиник, ловивший в тени под зеленым платаном

Черного клеем дрозда, птицу за крылья схватил;

И со стенанием громким кричала священная птица...

Я же, о милый Эрот, юное племя Харит,

Я бы на месте дроздов, — лишь бы в этих руках оказаться,

Рад бы не только кричать, — слезы сладчайшие лить.

[перевод Ю. Шульца]

Одна из эпиграмм Алкея Мессенского (xii, 64) нежна и отмечена тонкостью чувства:

Писы хранитель, о Зевс, Пифенора, Киприды второго

Сына, венком увенчай ты под Кронийским холмом!

Ставши орлом, у меня не похити, однако, владыка,

Отрока кравчим себе, как Дарданида давно.

Если ж угодный тебе я от Муз приготовил подарок,

То о согласье скажи дивного отрока мне.

[перевод Ю. Шульца]

Алфей Митиленский (там же, 18) становится на оригинальную точку зрения в следующей эпиграмме из шести строк: «Несчастливы те, в чьей жизни нет любви, ибо без любви трудно что бы то ни было сделать или сказать. Я, например, слишком медлителен, но попадись мне на глаза Ксенофил, я полетел бы к нему быстрее молнии. Посему прошу всех: не робейте, но следуйте сладостному желанию: любовь — оселок души».

Автомедонт (там же, 34) берет шутливый тон в следующей эпиграмме: «Вчера я ужинал с наставником мальчиков Деметрием, блаженнейшим из мужей. Один отрок сидел у него на коленях, другой выглядывал из-за плеча, третий, вносил блюда, а последний подливал вино, — восхитительная четверка. Я спросил его в шутку: «Что, друг любезный, по ночам ты тоже с ними занимаешься?»

Звен (Anth. Pal., xii, 172; ср. Катулл, 85) находит новую формулировку для неподражаемого Odi et ото Катулла: «Если ненависть — боль и любовь — боль, то из двух зол,я избираю рану боли благой».

Юлий Леонид (Anth. Pal., xii', 20) воспользовался собственной удачной находкой:

Зевс, должно быть, опять удалился на пир к эфиопам, Или же златом проник в милой Данаи чертог.

Диво великое: как красу Периандра увидев,

Юношу милого Зевс вновь не восхитил с земли?

Или мальчиков бог больше, как прежде, не любит?..

Наконец, отберем три (xii, 87, 116, 123) из тридцати пяти анонимных эпиграмм, дошедших в составе двенадцатой книги «Антологии».

Бог ужасный, Эрот, никогда ты меня не направишь

К женщине — страстью к одним юношам пылко горю!

То я Демоном пылаю, то должен завтра Йемена

Видеть — так вот всегда длятся мученья мои!

Если бы я только двоих и видел! Как будто из сети

Страстно рвется ко всем зренье безумное вновь!

[перевод Ю. Голубец]

Другой раз страсть проводит поэта невредимым сквозь все опасности после буйной попойки:

Пьяный пойду и спою очень громко... Прими же, мой милый,

Этот венок, ведь он весь страсти слезою омыт!

Долог мой путь пребудет, ведь час уже поздний — спустился Мрак...

А мне Фемисон¹⁶⁹ светит, как светоч в ночи.

[перевод Ю. Голубец]

Автор следующей эпиграммы также неизвестен:

Стал победителем в бое кулачном отпрыск Антикла

Менехарм, и ему десять повязок я дал,

После поцеловал, окровавленного в состязанье, —

Сладостней тот поцелуй меда и смирны мне был.

[перевод Ю. Голубец]

Сорвав, таким образом, лишь малую часть цветов, столь пышно благоухающих в двенадцатой книге «Антологии» (Musa puerilis Стратона), мы подошли к 1ак называемой кинедической поэзии, важнейший представитель которой — Сотад — уже был предметом нашего рассмотрения (с. 178).

Первоначально слово кинед (κίναιδος) обозначало «любитель мальчиков» и имело обсценный смысл; затем так стали называть профессиональных танцоров в некоторых непристойных балетах, которые известны нам из Плавта и Петрония и по фрескам Виллы Дориа Памфили в Риме; они танцевали под аккомпанемент в высшей степени вольных, а с современной точки зрения, бесстыдных песен. От них сохранились только крайне незначительные фрагменты. Кулачный боец Клеомах из Магнесии влюбился в актера-кинеда и находившуюся у того на содержании девушку, что навело его на мысль вывести их персонажами своих диалогов (кинедическая поэзия: см. Плавт, «Хвастливый воин», 668 [ш, 1, 73]; Петроний, 23; О. Jahn, Wandgemalde des Columbariums in der Villa Pamphili (Philol. Abhandl. der Munchener Akademie, viii, 254 ел.); относительно истории Клеомаха см. Страбон, xiv, 648a).

Согласно Афинею (xv, 697d), «у всех на устах была песня, прославлявшая любовь к мальчикам»; автором песни, от которой сохранилось две строчки, был Селевк (начало второго века до нашей эры): «И я тоже люблю мальчиков: это прекраснее, чем изнывать под супружеским ярмом, ибо в душегубительной битве тебя прикроет от удара друг».

¹⁶⁹ Фемисоном звался также любимец царя Антиоха I. Он происходил с Кипра и любил наряжаться молодым Гераклом — набрасывать на нагие плечи львиную шкуру и вооружаться луком со стрелами и дубиной. Фемисону, принявшему такой облик, люди приносили жертвы (Питерм у Афинея, vii, 289 ел.).

Дата добавления: 2015-06-27