Археологи в Старой Рязани

Современная Рязань в древности называлась Переяславлем-Рязанским. Сведения о его заложении около церкви Николы Старого относятся к 1095 г. А в 65 км к юго-{8}востоку от нее, на обрывистом правом берегу Оки, напротив города Спасска-Рязанского, раскинулось обширное городище — запустевшее укрепленное поселение. Именно здесь находился славный и богатый град Рязань, столица Рязанского княжества. Лишь кольцо величественных валов указывает ныне на место мертвого города, и требуется живое воображение, чтобы представить его облик во времена расцвета1.

Миновав современную Рязань, оставив позади кремль с пятиглавой громадой бухвостовского Успенского собора и высокой ампирной колокольней, проехав мост через особенно широкую в этом месте Оку с песчаными отмелями, наша экспедиционная машина поворачивает к Спасску, на дорогу, приподнятую над бескрайними заливными лугами, и через час езды с песчаного берега, омываемого «Спасским озером», открывается панорама городища, у подножия которого примостилась маленькая деревушка и церковь с шатровой колокольней. Это и есть Старая Рязань — «место, освященное славными событиями отечественной истории», как писали в начале прошлого века.

После монгольского разорения Рязань так и не смогла оправиться. В XIV в. столицу княжества перенесли в Переяславль. Прикрытый лесами и меньше страдавший от нападений с юга, он быстро рос и приобрел роль главного центра в Рязанской земле. В 1503 г. Старая Рязань, по традиции называемая городом, была передана удельным князем Федором Васильевичем великому князю московскому Ивану III. В «Книге Большому чертежу» 1627 г. Старая Рязань уже не именуется городом, а в окладных книгах 1676 г. значится селом. С XVII в. возле сохранившейся церкви существовал Благовещенский мужской монастырь, упраздненный при Екатерине II. К тому же веку относятся и несколько усадеб, раскопанных на городище нашей экспедицией, и белокаменные надгробия. В конце XVIII в. Павел I подарил Старую Рязань князю А. Б. Куракину, который вскоре продал ее другому помещику, а тот — полковнику Стерлигову. «Теперь на гробах праотцов пашут землю,— и время, вместе с невежеством, истребляет следы их существований»,— сетует К. Ф. Калайдович, член-корреспондент Петербургской академии наук, после сенсационной находки в 1822 г. так называемых рязанских барм.

Найденное сокровище привлекло к Старорязанскому {9} городищу внимание местных любителей древности. Но русская археология как особая наука со своими методами полевой и лабораторной работы сложилась только к середине прошлого века. На смену кладоискателю, роющемуся в земле в поисках редкостей, приходит знаток вещественных исторических источников. Анализируя их, он получает объективную картину далекого прошлого. Видные историки начинают осознавать значение археологических исследований. Дмитрий Иванович Иловайский, автор «Истории Рязанского княжества» (1858), утверждал, что многие вопросы останутся нерешенными, «пока русская археология и филология не приведет в известность и не объяснит хотя бы, наиболее замечательных памятников рязанской письменности, а равно и памятников искусства, принадлежащих рязанскому краю».

А пока на городище продолжают хозяйничать дилетанты, чудаки-антиквары, одержимые коллекционеры всевозможных раритетов. «Кости, металлы, камни, даже изделия (?!— В. Д.)... чудесно в чем-нибудь и каким бы то ни было образом чрез многие века спасенные, всегда останавливают на себе внимание каждого любителя почтенной древности. Самомалейшая черта любопытства рождает тысячи исследований, тысячи догадок, которые, и весьма не редко, в свою очередь открывают величайшие сокровища для опытности как историка, так и литератора», — писал журналист М. Н. Макаров в «Краткой записке о некоторых достопамятностях Резанских и Пронских» в 1819 г.

В самом деле, при зарождении любой науки ей не обойтись без дотошных собирателей и регистраторов фактов — архивариусов знания. Критикуя предшественников за недостаточно квалифицированные раскопки, к примеру, купеческого сына, местного любителя старины Дмитрия Тихомирова, нашедшего остатки княжеского Борисоглебского собора, следует, однако, учитывать и состояние науки того времени: ведь обвинить всегда легче, чем понять. И странно было бы требовать от наших предшественников знания современной техники раскопок: археология в те времена не выделилась из других наук, а археологические памятники еще не стали полноправными историческими источниками.

Даже после создания в 1884 г. Рязанской ученой архивной комиссии, когда начинается организованное изучение городища, плохо документированные раскопки на нем оказались ближе к любительству краеведов, чем к исследованиям профессиональных археологов. Алексей Васильевич {10} Селиванов, правитель дел комиссии и редактор ее «Трудов», один из создателей исторического музея в Рязани, раскопал развалины второго храма на городище — Спасского. Характерно, что кроме археологии ученый всерьез занимался зоологией беспозвоночных, сравнительной анатомией и статистикой.

Широтой интересов отличался и его преемник Алексей Иванович Черепнин, выпускник Петровской земледельческой академии. Увлекаясь нумизматикой, он собрал ценную коллекцию монет и медалей, с 1903 г. состоял председателем Рязанской ученой архивной комиссии и хранителем ее музея. К сожалению, раскопки на Старорязанском, городище А. И. Черепнин вел не широкими площадями, а траншеями, и потому опубликованные им отчеты и дневники крайне схематичны, в них отсутствует регистрация вещевых находок.

Первые открытия и успехи археологов в Старой Рязани лишь приоткрыли завесу над прошлым, погребенный в земле город по-прежнему окутан тайной. Но самоотверженные энтузиасты, «поощряемые единственно любовью к родному краю и уважением к науке», как писали тогда, не ограничиваются поисками эффектных вещей. Они старались следовать научным правилам, выработанным императорской археологической комиссией. Ее инструкции гласят: «Все раскопки на городище непременно должны быть доводимы до материковой целины и в точности обозначаемы на общем плане его... Всему ходу работ необходимо вести самый подробный дневник с приложением к нему, где окажется нужным, чертежей и планов. К находимым вещам прилагать особые ярлычки под теми же нумерами, под которыми они будут значиться в общей описи находок».

Члены комиссии делают все возможное для охраны памятника: они отвергают ходатайство спасского купца Смирнова о выдаче разрешения на «право производства раскопок и исследования на его счет существующего, по его мнению, подземного хода в пределах Старорязанского городища», обязывают помещика Стерлигова предотвратить распашку древних валов.

...В 1926 г. в газете «Известия» появилась следующая заметка: «Археологическая наука как бы стремится наверстать время, потерянное в мировую и гражданскую войны... Большой интерес представляет исследование «Старой {11} Рязани» — столицы Рязанского княжества, сожженной Батыем в XIII веке...». Речь шла об экспедиции Василия Алексеевича Городцова, классика отечественной археологии, учителя и воспитателя нескольких поколений исследователей, которые вспоминают о нем как о человеке редкой душевной отзывчивости.

Сын священника из села Дубровичи Рязанского уезда, Городцов был отдан для обучения в Рязанскую духовную семинарию, но не захотел пойти по стопам отца. Он окончил офицерское училище и более четверти века, до 1906 г., прослужил в армии, где и обрел пригодившиеся впоследствии знания по топографии, картографии, геодезии. Василия Алексеевича еще с молодости, когда он открыл неолитические стоянки возле родного села, увлекли поиски древностей. Изучение археологических памятников разных эпох в бассейне Средней Оки — одна из крупнейших заслуг его, опытного полевого исследователя, наблюдательного и трудолюбивого музейного работника, много сделавшего для систематизации древностей России, собранных в московском Историческом музее. Уже в возрасте 79 лет для изучения своеобразной культуры окских финнов ученый провел раскопки Борковского могильника и Канищевского городища под Рязанью.

Учеников Василия Алексеевича привлекали его честность в науке, самостоятельность суждений, недоверие к преждевременным обобщениям. Работал он с полной самоотдачей и в самых суровых условиях военного времени. В своей промерзшей квартире, когда немцы рвались к Москве, он читал лекции по археологии единственной в ту пору студентке. Это была Татьяна Васильевна Николаева, впоследствии известная исследовательница древнерусского искусства.

Но вернемся в 1926 год. В. А. Городцов выступает не в роли пассивного регистратора фактов, а исследователем, прокладывающие новые пути. Он ставит прошлому вопросы, подлежащие выяснению. В своем дневнике Василий Алексеевич впервые высказал соображения о внешнем виде древней Рязани. Эскизный рисунок на одной из его страниц воспроизводит часть застройки: вдоль улицы стоят рубленые одноэтажные дома с узкими окнами и двускатными кровлями; за заборами усадеб видны стога сена. Два дома объединены общими воротами, ведущими в узкие дворы. На заднем плане возвышается каменная церковь. Подчеркнута однотипность застройки и ее теснота. Василий Алексеевич писал: «Мне кажется, общий вид города XIII в. должен быть {12} сходен с видом современной богатой деревни, не успевшей перестроиться в кирпичные дома. Крыши соломенные, стены бревенчатые, ворота тесовые, окна волоковые, незатейливые украшения подзоров крыш, вот и общий вид. Только церкви каменные да, может быть, княжеский дом да дома высших бояр выделялись своею красотою из общей серой массы окружающих построек». Упорная работа в сочетании с интуицией позволили В. А. Городцову нарисовать картину весьма близкую, хотя и не вполне тождественную, современным представлениям.

В. А. Городцовым открыто около 50 построек, что позволило ему предложить реконструкцию рядового наземного жилища, слегка углубленного в материк. По его мнению, все дома «оказались деревянными, просторными, с дощатыми полами, двускатными тесовыми и соломенными крышами. В 17 исследованных домах находились глинобитные печи, поставленные не в углу, как это делается в современных избах, а посредине пола. В двух домах, из которых один представляется самым богатым, стояли и кирпичные печи, занимавшие места в углу. В домах особенно хорошо сохранились подпольные ямы. Обыкновенно их было по две». Реконструкция Городцова в общем подтверждается для одного из типов жилищ Рязани. Ошибочным оказался лишь вывод о расположении печи посредине избы.

Рекогносцировочный характер работ и их быстрый темп обусловили далеко не совершенную методику. В. А. Городцов прорезал культурный слой узкими траншеями, следы которых до сих пор видны в наиболее древней северной части городища. При тесноте древней застройки траншеи неминуемо разрушали перекрывавшие друг друга разновременные сооружения, что ускользало от внимания исследователя. При современных раскопках древнерусских городов принято вскрывать широкие площади, а траншеи и шурфы закладывают только для разведок, для выявления наиболее выигрышных в научном отношении участков.

Со смертью Василия Алексеевича Городцова в 1945 г. окончилась целая эпоха в археологической науке. Работы Городцова положили начало подлинно научному изучению домонгольской Рязани, воссозданию целостной историко-бытовой среды, окружавшей горожан.

Планомерные раскопки Старой Рязани возобновились после второй мировой войны. Работы велись в 1945—1950 гг. и, после длительного перерыва, в 1966—1970 гг. экспедицией Института археологии АН СССР в сотрудничестве {13} с Рязанским историко-архитектурным музеем-заповедником. Исследованиями руководил Александр Львович Монгайт, крупный специалист в области славяно-русской археологии, ученый с широким кругозором, высокой гуманитарной культурой, острым критическим умом. «Порядочная доля скептицизма полезна представителям науки» — эти слова Дарвина в полной мере можно отнести и к Александру Львовичу. Он умел избегать ошибок, свойственных выводам многих археологов, замечал уязвимые места в, казалось бы, стройных исторических концепциях, выдаваемых за истину в последней инстанции. Я проработал в Старой Рязани с Александром Львовичем четыре года и помню его как человека трезвого ума, трудолюбивого, жизнерадостного и общительного, которому не было чуждо ничто человеческое.

Экспедицией А. Л. Монгайта в результате систематических раскопок были вскрыты важные участки территории древней Рязани, изучены топография и укрепления города, обнаружены наземные и полуземляночные жилища, ремесленные мастерские. Расчищен и третий каменный храм. Получены разнообразные вещевые материалы, рассказавшие о культуре городского населения. Истории Рязанского княжества и его столицы посвящены капитальные труды А. Л. Монгайта — «Старая Рязань» (1955) и «Рязанская земля» (1961). Обе книги, не утратившие научного значения до сих пор, стали библиографической редкостью,

Крупномасштабные археологические работы в Старой Рязани продолжались и в 1971—1980 гг. под руководством автора этой книги. Они велись по заранее разработанному плану, ибо требовалось решить конкретные вопросы, оставшиеся неизученными.

Следовало выяснить время основания города и первоначальный состав населения, в связи с чем были проведены обширные раскопки грунтового могильника на городище. Для воссоздания планировки и застройки древней Рязани мы перешли к методике исследований большими площадями, что изменило представления о ее внешнем облике: в деревянной архитектуре господствовали наземные дома, а не землянки. Впервые провели работы на неукрепленном подоле, вскрыли братские могилы жертв монгольского нашествия. Оказалось, что горестные строки летописца о страшной судьбе города и поголовном уничтожении его жителей не были преувеличением. И наконец, экспедиция приступила к изучению сельскохозяйственной округи {14} столичного града, провела разведки и пробные раскопки деревень в его окрестностях.

Полученные результаты — плод дружного и самоотверженного труда всех участников экспедиции. Успех в таких случаях всегда зависит от опыта профессиональных археологов — начальников раскопов, ответственных за полноту и точность дневниковых описаний, чертежей и фотографий, от трудолюбия и сосредоточенности рабочих-землекопов, перебирающих вручную каждый комочек грунта, от добросовестности шофера и «пробивной способности» сотрудников, занимающихся хозяйственными делами.

С благодарностью я вспоминаю Владимира Петровича Фролова, преподавателя Рязанского педагогического института, любимца студентов-историков, ежегодно работавших под его руководством в Старой Рязани. Владимир Петрович вел раскопки неторопливо, с такой основательностью, что ни одна деталь не ускользала от его пристального внимания.

Кроме рязанских, в работах нашей экспедиции принимали участие студенты и школьники из Москвы, Орла, Саранска и других городов. Многие из них, увлеченные романтикой познания старины, возвращались сюда вновь и вновь.

Нельзя не помянуть добрым словом и Александру Яковлевну Курганову — «тетю Шуру», в избе которой многие годы размещался «штаб» нашей экспедиции. Простая русская крестьянка с нелегкой судьбой, хранительница «преданий старины глубокой», она обладала ясным природным умом, добротой и отзывчивостью, но если требовали обстоятельства — была порой резка и остра на язык. По-своему она привязалась к нам: ее радовало появление шумного студенческого люда, нарушавшего тишину деревни, а мне она всегда преподносила сюрприз — собранные на своем огороде древние вещи: шиферные пряслица для веретен, железные ножи и даже украшенные эмалью нательные крестики. Каким-то внутренним чутьем отличала она старинные изделия от современных.

С легкой руки журналистов, как правило пишущих только о сенсационных находках, весьма распространено ложное представление об археологии как о близком кладоискательству занятии, где счастливцев ждут сплошные триумфы и необыкновенные открытия. На самом же деле полевая работа и последующая лабораторная обработка материалов — это зачастую весьма прозаический, тяжелый и упорный труд. Получаемые результаты чаще всего прямо пропорциональны затраченным усилиям и времени. «Чело-{15}век науки должен обладать терпением дюжины Иовов»,— считал великий английский физик Эрнест Резерфорд.

По опыту знаю, что многие новички, впервые попавшие на раскопки, бывают обескуражены. Вместо золотых и серебряных россыпей из-под земли извлекаются глиняные черепки, гвозди, какие-то бесформенные железные предметы. Но дело постепенно движется и напряжение нарастает: каждый миг обещает встречу с неизведанным. Уже перелопачены тонны земли, множатся находки интересных вещей, и на фоне материковой глины отчетливо проступают темные пятна заглубленных в землю построек и хозяйственных ям. И когда начинается их расчистка, интерес к раскопкам становится всеобщим.

Никакая музейная экспозиция, покоящаяся в витринах под искусственным светом, не может заменить этого удивительного ощущения сопричастности с ожившей историей. Мне навсегда запомнились слова профессора Артемия Владимировича Арциховского, яркого ученого-энциклопедиста, обращенные к нам, тогдашним студентам кафедры археологии МГУ: «Вы будете страдать от жары и холода, мокнуть под дождем, должны быть готовы к неудачам, но в конце концов вас ждет ни с чем не сравнимая радость — радость научного открытия».

Какими качествами должен обладать идеальный археолог? У него не должны опускаться руки при неизбежных срывах и неудачах. Ведь для построения стройной исторической картины подчас не хватает материала, данные фрагментарны, и тогда чистая логика перестает работать: на первый план выступают заполняющие лакуны фантазия, интуиция, достаточно сильное, основанное на знании, воображение, расцвечивающее историю живыми красками. Вновь полученные сведения неизбежно вносят свои поправки. По-иному решаются старые проблемы и возникают другие: историческая мысль постоянно развивается.

Увлеченный вещеведением археолог, занятый лишь филигранной классификацией и систематизацией своего материала — необходимого, но первоначального этапа исследования,— как бы отчуждает произведения человеческого труда от их создателей. Археология — один из отделов истории, а предмет истории — человек.

Извлекаемые из земли повседневные вещи рассказывают о прошлом и месте человека в нем, помогая вжиться в историю. Они повествуют об экономических отношениях, уровне культуры, обычаях и верованиях наших далеких предков. Как это ни сложно, археолог пытается взглянуть на {16} мир их глазами. Способность к такому сопереживанию, стремление понять человека давно минувших времен — благородная задача историка-археолога.

Хотелось бы вкратце ответить на некоторые вопросы. Именно их чаще всего задают на докладах и лекциях.

1. Что такое культурный слой и как он образуется?

В руководствах по полевой археологии он определяется как «исторически сложившаяся система напластований, состоящая в основном из органических и строительных остатков, образовавшихся в результате деятельности человека». Культурный слой со скоплениями вещей возникал только там, где жили люди: из жилищ выметали мусор, выкидывали кухонные отбросы, битую посуду, испорченные предметы домашнего обихода, а из мастерских — отходы производства. Все это постепенно перемешивалось с землей, с прослойками щепы, глиной от разрушенных печей, отложениями угля и золы от сгоревших строений. На месте уничтоженных зданий появлялись новые — так незаметно для глаза уровень земли с каждым годом повышался. В городах, подобных Рязани, где шло оживленное строительство, развивались ремесла, отходы от которых никуда не вывозили, где бушевали опустошительные пожары, культурный слой рос особенно интенсивно.

Этот слой, более темный, чем окружающая его земля, насыщенная угольками, костями животных и предметами, сделанными человеком, и исследуют археологи. Его изучение — наиболее сложная и ответственная задача при раскопках. Без понимания происхождения культурного слоя, его стратиграфии (от латинского слова «стратум» — слой и греческого «графо» — пишу), то есть чередования различных по составу, цвету и структуре напластований и прослоек, обозначаемых на миллиметровке стандартными условными знаками, научные реконструкции невозможны. Археолог с большим опытом по следам древесного тлена скажет вам — когда построен или отремонтирован дом, а по угольно-зольной прослойке заключит, что он сгорел, и даже, привлекая сообщения летописей, назовет дату пожара. Вычленив отдельные слои со своими неповторимыми формами вещей, он сумеет убедительно воссоздать каждый этап жизни города. Разумеется, археолог должен обладать навыками художника, чертежника, фотографа.

Культурный слой Старорязанского городища редко достигает толщины более 60 см, за исключением углубленных в материк сооружений». На всей площади он подвергался, распашке на глубину до 30 см, что привело к уничтоже-{17}нию остатков наземных домов и развитию в прошлом веке кладоискательского промысла. Местные крестьяне сбывали находки — серебряные, а иногда и золотые предметы московским антикварам и на переплавку золотых дел мастерам. Многие из этих находок попадали на Сухаревский рынок.

В сухом культурном слое городища почти не сохраняется дерево: наземные постройки мы прослеживаем по остаткам печей, следам обгоревших бревен, ямам от столбов, а также глубоким подпольям.

2. Откуда вам известно, где нужно копать? Как вы определяете места раскопов?

Валы и рвы древней Рязани настолько впечатляющи, что не оставляют сомнения в ее местонахождении. При выборе участков постоянных работ решающую роль играют разведочные данные. Обследование начинается со сбора подъемного материала, то есть лежащих на поверхности черепков глиняной посуды и других часто встречаемых вещей — ножей, обломков стеклянных браслетов. Поиски лучше вести весной, когда почва промыта полыми водами и травы еще не поднялись, когда отчетливо видны пятна обожженной глины от разрушенных печей, кусочки извести и скопления обломков кирпичей — следы распаханных построек. Обилие подъемного материала — свидетельство густой заселенности изучаемого участка. Закладывая подобные уколам шурфы типа геологических буровых проб или небольшие раскопы 10х10 м, археологи выявляют места с мощным и наиболее перспективным культурным слоем. Для получения его профиля, который фиксирует характер и порядок напластований, вертикальные стенки раскопов тщательно зачищаются. На приведенном плане исследованных участков ясно видно, что они тяготеют к прибрежной зоне городища, так как разведки показали: «набережная» Рязани была застроена наиболее плотно. Здесь располагались каменные храмы и боярские усадьбы, образующие парадный фасад города.

3. Как вы определяете время изготовления находимых вещей, отличаете их от более поздних?

В славяно-русской археологии существуют разные, дополняющие друг друга методы датировок. Приведу несколько примеров. Так, при раскопках в Новгороде открыто 28 настилов деревянных мостовых. Мостовые вместе с прилегавшими к ним постройками делят культурный слой на четкие хронологические этапы. Предметы, обнаруженные в одном строительном ярусе, одновременны. Их датировка уточняется с помощью дендрохронологии — {18} установления возраста находок на основе учения о закономерностях образования годичных колец древесных пород. Так была создана точная временная шкала русских древностей, применимая и к Рязани.

При уточнении хронологии вещей археолог учитывает весь материал, но особенно надежны для проверки монеты, печати, «опорные» предметы с твердыми датами — отдельные виды бус, металлических украшений. Монеты, найденные в могилах,— ключ к датировке керамики и других положенных с покойником изделий.

Определение временного соотношения находок требует их скрупулезной регистрации: каждая вещь наносится на план раскопа и зарисовывается в дневнике. К ней прикрепляют этикетку с указанием названия и года экспедиции, номера раскопа и пласта, глубины залегания и номера находки.

И последнее, о чем хотелось бы сказать во вступлении. Развитие современной археологии невозможно без самой тесной связи с другими гуманитарными и естественными науками. Привлекая письменные источники — летописи, акты, археолог способен решать проблемы первостепенного значения. Но круг интересов летописца избирателен: как человека средневековья его поражает все необычное — явления комет или солнечные затмения, а обыденное выпадает из хроники. Между тем в недрах этой обыденности и происходит постепенный процесс развития общества. Умолчания летописей преодолеваются средствами археологии в союзе с такими направлениями науки, как, например, историческая демография или общественная психология.

Без реликтовых явлений в современной этнографии трудно осмыслить многие черты быта, материальной и духовной культуры Древней Руси. На основе древнего краниологического материала (краниология — раздел антропологии, изучающий черепа) разрабатываются вопросы этнической истории Восточной Европы, в частности — восточных славян. Нумизматика важна для изучения монетного дела и денежного обращения, древнерусской экономики. Сфрагистика — историческая дисциплина, изучающая печати,— первоклассный источник для исследования дипломатии и государственных учреждений. Так, анализ печатей из раскопок позволил выработать подробную периодизацию республиканского развития древнего Новгорода. Изучение надписей на древних предметах — эпиграфика — важно для истории языка, письменности на Руси и свидетельствует о распространении грамотности в ее {19} городах. Изменения начертаний букв во времени помогают датировать надписи на вещах из раскопок. Археология смыкается и с историей архитектуры: крупные архитектурно-археологические работы проведены на Старорязанском городище, где не уцелел ни один памятник домонгольского зодчества.

Так выглядела Рязань перед нашествием Батыя в первой

трети XIII в. Вид с севера.

Огромные перспективы открывает применение в археологии методов естественных наук. Проникновение в структуру вещей и определение химического состава средствами спектрографии и металлографии исключительно плодотворны для исследования техники ремесла. Агробиологический анализ зерен культурных растений и сорняков, остеологическое изучение костных остатков животных характеризуют хозяйственную деятельность древнего населения.

Большинство старинных вещей, извлеченных из земли, находятся в плачевном состоянии. Они получают вторую жизнь благодаря кропотливому труду реставраторов. Из груды черепков реставраторы склеивают целый сосуд, придают первоначальный вид изделиям из металла, очищая их от коррозии и окислов. Казалось бы, навсегда потерянные драгоценные украшения из кладов вдруг предстают перед нами в своей первозданной красоте.

Древняя Русь до ее разорения монголами была не замкнутой провинцией, а достойной и полноправной частью евразийского мира. Мы увидим это на примере Рязанского княжества и его столицы, культура которых неотъемлема от общерусской культуры. XII век — эпоха расцвета Рязани — связан с коренными преобразованиями в экономике и общественной жизни, религиозной сфере и искусстве, с расцветом философии и литературы во всеевропейском масштабе. {20} Недаром некоторые западные историки называют этот период «ренессансом XII века».

То была пора, когда египетский султан Салах ад-Дин (Саладин) отвоевал у крестоносцев Иерусалим, вслед за чем последовало грандиозное предприятие — Третий крестовый поход, во главе которого стояли три могущественнейших государя Европы: император Священной Римской Империи Фридрих Барбаросса, французский король Филипп Август и английский король Ричард Львиное Сердце. При дворе грузинской царицы Тамары творил Шота Руставели, в Азербайджане писал свои великие поэмы Низами, а во Франции «владыка в области диалектики» Абеляр вел богословские диспуты со страстным мистиком Бернаром Клервоским. В монгольских степях Тэмуджин (Чингисхан) уже лелеял планы далеких завоевательных походов.

В истории все взаимосвязано. Глубоко неверно представлять классическое средневековье как эпоху изоляционизма. Все происходившее в мире находило отзвук на Руси, в том числе и в Рязани. Мир XII в. связывала сеть торговых коммуникаций. От Китая до Восточного Средиземноморья протянулся Великий шелковый путь, по которому не только шли товары, но переносились верования и моды, произведения искусства и памятники письменности. Одно из его ответвлений — путь вверх по Волге и ее притокам — Каме и Оке. Из таежных лесов севера в страны ислама поступали драгоценные меха. Век крестовых походов породил глубокий интерес к издавна влекшему своими легендарными богатствами таинственному Востоку. После взятия Иерусалима крестоносцами в 1099 г. «золотые виденья» обернулись конкретной реальностью. Ширится паломническое движение русских через Афон и Константинополь в Палестину. В числе «калик перехожих», отправлявшихся поклониться Гробу Господню, странствовали, наверное, и выходцы из Рязани. В ее храмовом строительстве появились белокаменные резные орнаменты, типичные для архитектуры Западной Европы, что говорит о культурных контактах с «латинянами».

В отличие от северных русских центров, Рязань — город-страж, живший в постоянном ожидании половецких набегов. Здесь всегда ощущали горячее дыхание Великой степи. {21}

ГЛАВА 1

Дата добавления: 2015-06-27