Предпосылки для НЭПа 3 страница

С началом индустриализации резко снизился фонд потребления, и как следствие, уровень жизни населения[23]. К концу 1929 г. карточная система была распространена почти на все продовольственные товары, но дефицит на пайковые товары по-прежнему остался, и для их покупки приходилось выстаивать огромные очереди. В дальнейшем уровень жизни начал улучшаться. В 1936 г. карточки были отменены, что сопровождалось повышением зарплат в промышленном секторе и ещё большим повышением государственных пайковых цен на все товары. Средний уровень потребления на душу населения в 1938 был на 22 % выше, чем в 1928[23]. Однако наибольший рост был среди партийной и рабочей элиты и совершенно не коснулся подавляющего большинства сельского населения, или более половины населения страны[23].

Дата окончания индустриализации определяется различными историками по-разному. С точки зрения концептуального стремления в рекордные сроки поднять тяжёлую промышленность, наиболее выраженным периодом была первая пятилетка. Наиболее часто под концом индустриализации понимают последний предвоенный год (1940 г.), реже год накануне смерти Сталина (1952 г.). Если же под индустриализацией понимать процесс, целью которого является доля промышленности в ВВП, характерная для индустриально развитых стран, то такого состояния экономика СССР достигла только в 1960-е гг. Следует учитывать также социальный аспект индустриализации, поскольку лишь в начале 1960-х гг. городское население превысило сельское.

Профессор Н. Д. Колесов полагает[1], что без осуществления политики индустриализации не была бы обеспечена политическая и экономическая независимость страны. Источники средств для индустриализации и ее темпы были предопределены экономической отсталостью и слишком коротким сроком, отпущенным на ее ликвидацию. По мнению Колесова, Советскому Союзу удалось ликвидировать отсталость всего за 13 лет.

[править]Критика

В годы советской власти коммунисты утверждали, что в основе индустриализации был рациональный и выполнимый план. Между тем, предполагалось, что первый пятилетний план вступит в действие ещё в конце 1928 г., однако даже к моменту его объявления в апреле-мае 1929 г. работа по его составлению не была завершена. Изначальная форма плана включала в себя цели для 50 отраслей промышленности и сельского хозяйства, а также соотношение между ресурсами и возможностями. С течением времени главную роль стало играть достижение наперёд заданных показателей. Если изначально заложенные в плане темпы прироста промышленного производства составляли 18-20 %, то к концу года они были удвоены. Несмотря на отчёт об успешном выполнении первой пятилетки, на самом деле, статистика была сфальсифицирована, и ни одна из целей не была достигнута даже близко[24]. Более того, в сельском хозяйстве и в промышленных отраслях, зависящих от сельского хозяйства, был резкий спад[20][18]. Часть партийной номенклатуры была этим крайне возмущена, например, С. Сырцов охарактеризовал репортажи о достижениях как «очковтирательство»[25].

Напротив, по мнению Б. Бруцкуса, она была плохо продуманной, что проявилось в серии объявленных «переломов» (апрель-май 1929 г., январь-февраль 1930 г., июнь 1931 г.). Возникла грандиозная и насквозь политизированная система, характерными чертами которой были хозяйственная «гигантомания», хронический товарный голод, организационные проблемы, расточительность и убыточность предприятий[26]. Цель (т. е., план) стала определять средства для её реализации. Согласно выводам ряда историков (Р. Конквеста, Р. Пайпса и др.), пренебрежение материальным обеспечением и развитием инфраструктуры с течением времени стало наносить значительный экономический ущерб[25]. Некоторые из начинаний индустриализации оказались плохо продуманными с самого начала. Примером является Беломоро-Балтийский канал, построенный в 1933 г. с помощью труда более 100 000 заключённых и который, по словам очевидцев, Сталин назвал никому не нужным[27] (схожая характеристика каналу дана в справочнике по ГУЛАГу Ж. Росси[28]).

Несмотря на освоение выпуска новой продукции, индустриализация велась преимущественно экстенсивными методами: экономический ростобеспечивался увеличением нормы валового накопления в основной капитал, нормы сбережений (за счет падения нормы потребления), уровня занятости и эксплуатации природных ресурсов[29]. Британский учёный Дон Фильцер считает, что это было обусловлено тем, что в результате коллективизации и резкого снижения уровня жизни сельского населения человеческий труд сильно обесценился[30]. В. Роговин отмечает, что стремление выполнить план приводило к обстановке перенапряжения сил и перманентного поиска причин, чтобы оправдать невыполнение завышенных задач[31]. В силу этого, индустриализация не могла питаться одним только энтузиазмом и требовала ряда мер принудительного характера[25][31]. Начиная с 1930 г. свободное передвижение рабочей силы было запрещено, были введены уголовные наказания за нарушения трудовой дисциплины и халатность. С 1931 г. рабочие стали нести ответственность за ущерб, нанесённый оборудованию. В 1932 г. стал возможным принудительный перевод рабочей силы между предприятиями, за кражу госимущества была введена смертная казнь. 27 декабря 1932 г. был восстановлен внутренний паспорт, который Ленин в своё время осуждал как «царистскую отсталость и деспотизм». Семидневная неделя была заменена на сплошную рабочую неделю, дни которой, не имея названий, нумеровались цифрами от 1 до 5. На каждый шестой день приходился выходной, устанавливаемый для рабочих смен, так что заводы могли работать без перерыва. Активно использовался труд заключённых (см. ГУЛАГ). Фактически в годы первой пятилетки коммунисты заложили основы принудительного труда для советского населения[32]. Все это стало предметом острой критики в демократических странах, причём не только со стороны либералов, но в первую очередь со стороны социал-демократов.

Индустриализация в значительной степени проводилась за счёт сельского хозяйства (коллективизация). Прежде всего, сельское хозяйство стало источником первичного накопления, за счёт низких закупочных цен на зерно и реэкспорта по более высоким ценам, а также за счёт т. н. «сверхналога в виде переплат на промтовары»[33]. В дальнейшем крестьянство также обеспечивало рост тяжёлой промышленности рабочей силой. Краткосрочным результатом этой политики стало падение сельскохозяйственного производства: так, животноводство сократилось почти в два раза и вернулось на уровень 1928 г. только в 1938 г. Следствием этого стало ухудшение экономического положения крестьянства. Долговременным последствием стала деградация сельского хозяйства[18]. Для компенсации потерь села потребовались дополнительные расходы. В 1932—1936 колхозы получили от государства около 500 тыс. тракторов не только для механизации обработки земли, но и для восполнения ущерба от сокращения поголовья лошадей на 51 % (77 млн.) в 1929—1933.

В результате коллективизации, голода и чисток между 1927 и 1939 гг., смертность сверх «нормального» уровня (людские потери) составила, по различным оценкам, от 7 до 13 млн. человек[34][35].

Троцкий и другие критики утверждали, что, несмотря на усилия, направленные на повышение производительности труда, на практике средняя производительность труда падала[36]. Об этом говорится и в ряде современных зарубежных публикаций[21], согласно которым за период 1929—1932 гг. добавленная стоимость за час работы в промышленности упала на 60 % и вернулась на уровень 1929 года только в 1952 году. Объясняется это появлением в экономике хронического товарного дефицита, коллективизацией, массовым голодом, массовым наплывом необученной рабочей силы из деревни и наращиванием предприятиями своих трудовых ресурсов. В то же время удельный ВНП на одного рабочего за первые 10 лет индустриализации вырос на 30 %[21].

Что касается рекордов стахановцев, то рядом историков[37] отмечается, что их методы представляли собой поточный способ увеличения производительности, прежде популяризованныйФ. Тейлором и Г. Фордом. Кроме того, рекорды были в значительной степени инсценированы и являлись результатом усилий их помощников[38][39], а на практике обернулись погоней за количеством в ущерб качеству продукции. В силу того, что оплата труда была пропорциональна производительности, зарплаты стахановцев стали в несколько раз выше средних заработков по индустрии. Это вызвало враждебное отношение к стахановцам со стороны «отсталых» рабочих, упрекавших их в том, что их рекорды ведут к повышению норм и снижению расценок[40]. Газеты рассказывали о «беспримерном и неприкрытом саботаже» стахановского движения со стороны мастеров, начальников цехов, профсоюзных организаций[40].

Исключение Троцкого, Каменева и Зиновьева из партии на XV съезде ВКП(б) дало начало волне репрессий в партии[41], которые распространились на техническую интеллигенцию и иностранных технических специалистов. На июльском пленуме ЦК ВКП(б) 1928 г. Сталин выдвинул тезис о том, что «по мере нашего продвижения вперед сопротивление капиталистических элементов будет возрастать, классовая борьба будет обостряться». В том же году началась кампания против вредительства. «Вредителей» обвиняли в провалах усилий по достижению показателей плана. Первым громким процессом по делу «вредителей» стало Шахтинское дело, после которого обвинения в саботаже могли последовать за невыполнение предприятием плана[42][43].

Одной из главных целей форсированной индустриализации было преодоление отставания от развитых капиталистических стран. Некоторые критики утверждают[32], что такое отставание само по себе было преимущественно следствием Октябрьской революции. Они обращают внимание на то, что в 1913 г. Россия занимала пятое место в мировом промышленном производстве[44]и была мировым лидером по промышленному росту с показателем 6,1 % в год за период 1888—1913[45]. Однако к 1920 г. уровень производства упал по сравнению с 1916 г. в девять раз[46].

Советские источники утверждали, что экономический рост носил беспрецедентный характер[47]. С другой стороны, в некоторых исследованиях утверждалось, что темпы роста ВВП в СССР (упомянутые выше[16] 3 — 6,3 %) были сравнимы с аналогичными показателями в Германии в 1930-38 гг. (4,4 %) и Японии (6,3 %), хотя и значительно превосходили показатели таких стран, как Англия,Франция и США, переживавших в тот период «Великую депрессию».[48]

Для СССР того периода был характерен авторитаризм и центральное планирование в экономике. На первый взгляд, это придаёт вес распространённому мнению, что высокими темпами наращивания промышленного выпуска СССР был обязан именно авторитарному режиму и плановой экономике. Однако ряд экономистов полагает, что рост советской экономики был достигнут только благодаря её экстенсивному характеру[29]. В рамках контрфактических исторических исследований, или так называемых «виртуальных сценариев»[49], выдвигались предположения, что при сохранении НЭПа также были бы возможны индустриализация и быстрый экономический рост[50].

[править]Индустриализация и Великая Отечественная война

Одной из основных целей индустриализации было наращивание военного потенциала СССР. Так, если по состоянию на 1 января 1932 вРККА насчитывались 1446 танков и 213 бронеавтомобилей, то на 1 января 1934 – 7574 танка и 326 бронеавтомобилей – больше, чем в армиях Великобритании, Франции и нацистской Германии вместе взятых.[32]

Взаимосвязь между индустриализацией и победой СССР над фашистской Германией в Великой Отечественной войне является предметом дискуссий. В советское время была принята точка зрения, что индустриализация и довоенное перевооружение сыграли решающую роль в победе. Однако превосходство советской техники над немецкой на западной границе страны накануне войны[51] не смогло остановить противника.

По мнению историка К. Никитенко[52], построенная командно-административная система свела на нет экономический вклад индустриализации в обороноспособность страны. В. Лельчук также обращает внимание на то, что к началу зимы 1941 г. была оккупирована территория, на которой до войны проживало 42 % населения СССР, добывалось 63 % угля, выплавлялось 68 % чугуна и т. д.[20]: «Победу пришлось ковать не с помощью того мощного потенциала, который был создан в годы ускоренной индустриализации».

Но сторонники традиционной точки зрения возражают, что индустриализация наиболее коснулась Урала и Сибири, в то время как на оккупированных территориях оказалась преимущественно дореволюционная промышленность. Они также указывают, что немалую роль сыграла эвакуация промышленности в районы Урала, в Поволжье, Сибирь и Среднюю Азию. Только в течение первых трёх месяцев войны было перемещено 1360 крупных (в основном, военных) предприятий[53].

Коллективиза́ция — это процесс объединения единоличных крестьянских хозяйств в коллективные хозяйства (колхозы в СССР). Проводилась в СССР в конце 1920-х — начале 1930-х гг. (решение о коллективизации было принято на XV съезде ВКП (б) в 1927), в западных районах Украины,Белоруссии и Молдавии, в Эстонии, Латвии и Литве, а также в социалистических странах Восточной Европы и Азии — после Второй мировой войны, на Кубе — в 1960-е гг.

Цель коллективизации — формирование социалистических производственных отношений в деревне, ликвидация мелкотоварного производства для разрешения хлебных затруднений и обеспечения страны необходимым количеством товарного зерна.

Сельское хозяйство России до коллективизации

В дореволюционной России зерновое хозяйство было преобладающей отраслью сельского хозяйства. Посевы зерновых составляли 88,6 % всех посевов. Валовое производство за 1910—1912 достигало в среднем около 4 миллиардов рублей при всей продукции полеводства в 5 миллиардов рублей. Зерно было основной экспортной статьёй России. Так, в 1913 удельный вес зерновой продукции составлял 47 % от всего экспорта и 57 % от экспорта сельхозпродукции. На экспорт шло более половины всего товарного зерна (1876—1888 — 42,8 %, 1911—1913- 51 %). В 1909—1913 зерновой экспорт достиг максимальных размеров — 11,9 млн т всех зерновых, из которых 4,2 млн т пшеницы и 3,7 млн.т ячменя. 25 % экспорта давала Кубань. На мировом рынке зерновой экспорт из России составлял до 28,1 % всего мирового экспорта. При общей посевной площади в примерно 80 млн га (105 млн га в 1913 году) урожайность зерновых, однако, была одной из самых низких в мире. Основным товарным производителем зерна (свыше 70 %) были помещики и зажиточные крестьяне, доля основной массы крестьянства (15-16 млн индивидуальных крестьянских хозяйств) в товарной продукции была около 28 % при уровне товарности около 15 % (47 % у помещиков и 34 % у зажиточных крестьян). Энергетические мощности сельского хозяйства составляли 23,9 млн. л. с. (1 л. с. = 0,736 квт), из них механические только 0,2 млн. л. с. (менее 1%). Энерговооружённостькрестьянских хозяйств не превышала 0,5 л. с. (на 1 работника), энергообеспеченность — 20 л. с. (на 100 га посевов). Почти все сельскохозяйственные работы производились вручную или при помощи живой тяги. В 1910 в распоряжении крестьянских хозяйств было 7,8 млн. сох и косуль, 2,2 млн. деревянных и 4,2 млн. железных плугов, 17,7 млн. деревянных борон. Минеральных удобрений (преимущественно импортных) приходилось не более 1,5 кг на гектар посева (в помещичьих и кулацких хозяйствах). Сельское хозяйство велось экстенсивными методами; продуктивность земледелия и животноводства была низкой (ср. урожай зерновых в 1909-13 — около 7,4 ц/га, среднегодовой удой молока от коровы — около 1000 кг). Отсталость сельского хозяйства, его полная зависимость от природных условий служили причиной частых неурожаев, массовой гибели скота; в неурожайные годы голод охватывал миллионы крестьянских хозяйств.

Тем не менее, в период 1906-1917 гг агрономическая помощь крестьянам во всех её видах резко интенсифицировалась, включая как агрономическое просвещение крестьян (через многократное увеличение в деревне числа агрономов, через агрономические курсы и специальные с\х журналы), так и государственные субсидии и кредиты (Столыпинская аграрная реформа), а также благодаря поддерживаемому правительством стремительному развитию кооперативного движения, прежде всего среди крестьян (кредитной, потребительской и с\х кооперации). Количество кооперативов в России к 1914г. составило 32975: из них кредитных кооперативов 13839, далее шли потребительские 10000, сельскохозяйственные 8576 и прочие[1].[источник не указан 211 дней] По общему количеству кооперативных организаций Россия уступала только Германии. В 1916г. численность кооперативов достигла уже 47 тыс., в 1918г. 50-53 тыс.[1][источник не указан 211 дней]. К.и.н. О.Елютин пишет[2]: «В канун 1917 года количество кооперативов всех типов приближалось к 50 000 (около 25 000 потребительских обществ, 16 500 кредитных кооперативов, 6000 сельскохозяйственных обществ, 2400 сельскохозяйственных товариществ, 3000 маслодельных артелей, 1500-2000 артелей производящих и кустарно-хозяйственных). В них состояло около 14 миллионов человек. … Особенно быстро росли сельскохозяйственные кооперативы. Их количество за первые 15 лет XX века увеличилось в 44 раза». С. Маслов считает, что на 1 января 1917г. в стране было не менее 10,5 млн. членов кредитной кооперации, а потребительской порядка 3 млн. [1]. Вместе с членами семей получается, что до 70-75 млн. граждан России (около 40 % населения) имели отношение к кооперации..

Результатом всего этого к 1917 году оказалось быстрое внедрение в крестьянское хозяйство современных агрономических технологий и механизация хозяйства. Общая стоимость сельскохозяйственных орудий в стране увеличилась с 27 млн руб. в 1900 году до 111 млн рублей в 1913 году(Столыпинская аграрная реформа). Статистика урожайности за отдельные годы не является надежной (по причине больших колебаний урожая между урожайными и неурожайными годами), однако общий сбор хлебов в Европейской России в 1913 году оказался рекордным — 4.26 млрд пудов, в то время как средний сбор за период 1901—1905 составлял 3.2 млрд пудов.[3]

Сельское хозяйство страны было подорвано Первой мировой и гражданской войнами. По данным Всероссийской сельскохозяйственной переписи 1917, работоспособное мужское население в деревне уменьшилось по сравнению с 1914 на 47,4%; поголовье лошадей — главной тягловой силы — с 17,9 млн. до 12,8 млн. Сократились поголовье скота, посевные площади, снизилась урожайность сельскохозяйственных культур. В стране начался продовольственный кризис. Даже через два года после окончания гражданской войны посевы зерновых составляли всего 63,9 млн.га (1923).

В последний год своей жизни В.И.Ленин призвал, в частности, к развитию кооперативного движения[4] Известно, что перед тем, как продиктовать статью "О кооперации", В. И. Ленин заказал в библиотеке литературу по кооперации, в числе прочих была и книга А. В. Чаянова "Основные идеи и формы организации крестьянской кооперации" (М., 1919). И в ленинской библиотеке в Кремле имелось семь работ А. В. Чаянова. А. В. Чаянов высоко оценил статью В. И. Ленина "О кооперации". Он считал, что после этой ленинской работы "кооперация делается одной из основ нашей экономической политики.[5]. В годы НЭПа кооперация стала активно восстанавливаться. По воспоминаниям бывшего Председателя правительства СССР А.С.Косыгина (он до начала 1930-х гг работал в руководстве кооперативных организациях Сибири), «главное, что вынудило его «покинуть ряды кооператоров», состояло в том, что коллективизация, развернувшаяся в Сибири в начале 30-х годов, означала, как это ни парадоксально на первый взгляд, дезорганизацию и в значительной мере мощной, охватывающей все уголки Сибири кооперативной сети»[6][7].

Восстановления довоенных посевных зерновых площадей — 94,7 млн га — удалось добиться лишь к 1927 году (общая посевная площадь в 1927 составила 112,4 млн га против 105 млн га в 1913 г.). Также удалось немного превысить довоенный уровень (1913) урожайности: средняя урожайность зерновых культур за 1924—1928 достигла 7,5 ц/га. Практически удалось восстановить поголовье скота (за исключением лошадей). Валовая продукция зерновых к концу восстановительного периода (1928) достигла 733,2 млн ц. Товарность зернового хозяйства оставалась крайне низкой — в 1926/27 году средняя товарность зернового хозяйства составляла 13,3 % (47,2 % — колхозы и совхозы, 20,0 % — кулаки, 11,2 % — бедняки и середняки). В валовой продукции зерна колхозы и совхозы занимали 1,7 %, кулаки − 13 %, середняки и бедняки − 85,3 %. Количество индивидуальных крестьянских хозяйств к 1926 году достигло 24,6 млн, средняя площадь посева составляла менее 4,5 га (1928), более 30 % хозяйств не имело средств (инструмента, рабочего скота) для обработки земли. Низкий уровень агротехники мелкого индивидуального хозяйства не имел дальнейших перспектив роста. В 1928 году 9,8 % посевных площадей вспахивалось сохой, сев на три четверти был ручным, уборка хлебов на 44 % производилась серпом и косой, обмолот на 40,7 % производился немеханическими способами (цепом и др.) [1].

В результате передачи крестьянам помещичьих земель, произошло дробление крестьянских хозяйств на мелкие наделы. К 1928 году их число по сравнению с 1913 годом выросло в полтора раза — с 16 до 25 млн [2]

К 1928-29 гг. доля бедняков в сельском населении СССР составляла 35 %, середняцких хозяйств — 60 %, кулаков — 5 %. В то же время именно кулацкие хозяйства располагали значительной частью (15-20 %) средств производства, в том числе им принадлежало около трети сельскохозяйственных машин.[8]

[править]«Хлебная стачка»

Курс на коллективизацию сельского хозяйства был провозглашён на XV съезде ВКП (б) (декабрь 1927). По состоянию на 1 июля 1927 года, в стране насчитывалось 14,88 тыс. коллективных хозяйств; на тот же период 1928 г. — 33,2 тыс., 1929 г. — св. 57 тыс. Они объединяли 194,7 тыс., 416,7 тыс. и 1 007,7 тыс. индивидуальных хозяйств, соответственно. Среди организационных форм коллективных хозяйств преобладали товарищества по совместной обработке земли (ТОЗы); имелись также сельхозартели и коммуны. Для поддержки коллективных хозяйств государством были предусмотрены различные поощрительные меры — беспроцентные кредиты, снабжение сельхозмашинами и орудиями, предоставление налоговых льгот.

К осени 1927 государство установило твёрдые цены на хлеб. Быстрый рост индустриальных центров, увеличение численности городского населения вызвали огромный рост потребности в хлебе. Низкая товарность зернового хозяйства, неурожай зерновых в ряде регионов СССР (преимущественно на Украине и Северном Кавказе) и выжидательная позиция поставщиков и продавцов привели к событиям, именуемым «хлебной стачкой». Несмотря на незначительное снижение урожая (1926/27 — 78 393 тыс. т., 1927/28 — 76 696 тыс. т.) в период с 1 июля 1927 по 1 января 1928 государством было заготовлено на 2000 тыс. т. меньше, чем в тот же период предшествующего года.

Уже к ноябрю 1927 встала проблема с обеспечением продовольствием некоторых промышленных центров. Одновременный рост цен в кооперативных и частных лавках на продовольственные товары при снижении плановых поставок привёл к росту недовольства в рабочей среде.

Для обеспечения хлебозаготовок власти во многих районах СССР вернулись к заготовкам на принципах продразвёрстки. Подобные действия, однако, были осуждены в Резолюции пленума ЦК ВКП(б) от 10 июля 1928 года «Политика хлебозаготовок в связи с общим хозяйственным положением».

В то же время практика коллективного хозяйствования 1928 года на Украине и Северном Кавказе показала, что колхозы и совхозы имеют больше возможностей для преодоления кризисов (природных, войн и т. п.). По замыслу Сталина, именно крупные промышленные зерновые хозяйства — совхозы, создававшиеся на государственных землях, — могли бы «разрешить хлебные затруднения» и избежать трудностей с обеспечением страны необходимым количеством товарного зерна. 11 июля 1928 года пленум ЦК ВКП (б) принял резолюцию «Об организации новых (зерновых) совхозов», в которой указывалось: «утвердить задание на 1928 г. с общей площадью вспашки, достаточной для получения в 1929 г. 5-7 млн пудов товарного хлеба».

Результатом этой резолюции стало принятие Постановления ЦИК и СНК СССР от 1 августа 1928 г. «Об организации крупных зерновых хозяйств», п. 1 которого гласил: «Признать необходимым организовать новые крупные зерновые советские хозяйства (зерновые фабрики) на свободных земельных фондах с таким учётом, чтобы к урожаю 1933 обеспечить получение товарного зерна от этих хозяйств в количестве не менее 100 000 000 пудов (1 638 000 тонн)». Создаваемые новые советские хозяйства намечалось объединить в трест общесоюзного значения «Зернотрест», в непосредственном подчинении Совету труда и обороны.

Повторный неурожай зерновых на Украине в 1928 году поставил страну на грань голода, который, несмотря на принятые меры (продовольственная помощь, снижение уровня снабжения городов, введение карточной системы снабжения), имел место в отдельных регионах (в частности, на Украине).

Учитывая отсутствие государственных запасов хлеба, ряд советских руководителей (Н. И. Бухарин, А. И. Рыков, М. П. Томский) предлагали снизить темпы индустриализации, отказаться от развёртывания колхозного строительства и «наступления на кулачество, вернуться к свободной продаже хлеба, подняв на него цены в 2-3 раза, а недостающий хлеб купить за границей».

Это предложение было отвергнуто Сталиным, и была продолжена практика «нажима» (преимущественно за счет хлебопроизводящих районов Сибири, менее пострадавших от неурожаев).

Этот кризис стал отправной точкой к «коренному разрешению зерновой проблемы», выразившемуся в «развёртывании социалистического строительства в деревне, насаждая совхозы и колхозы, способные использовать тракторы и другие современные машины» (из выступления И.Сталина на XVI Съезде ЦК ВКП (б) (1930 г.)).

[править]Апрельский (1929) пленум ЦК ВКП(б) — поиск путей решения «хлебных затруднений»

Из речи Сталина «О правом уклоне в ВКП(б)» на пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в апреле 1929 г.:

Но главные моменты наших хлебных конъюнктурных затруднений упустили из виду.
Забыли прежде всего о том, что в этом году мы собрали ржи и пшеницы, — я говорю о валовом сборе урожая, — миллионов на 500—600 пудов меньше, чем в прошлом году. Могло ли это не отразиться на наших хлебозаготовках? Конечно, не могло не отразиться.
Может быть, в этом виновата политика ЦК? Нет, политика ЦК тут ни при чём. Объясняется это серьёзным неурожаем в степной полосе Украины (заморозки и засуха) и частичным неурожаем на Северном Кавказе, в Центрально-Чернозёмной области, в Северо-Западной области.
Этим главным образом и объясняется, что в прошлом году на 1 апреля заготовили мы хлеба на Украине (ржи и пшеницы) 200 млн пудов, а в этом году — всего лишь 26—27 млн пудов.
Этим же надо объяснить падение заготовок пшеницы и ржи по ЦЧО почти в 8 раз и по Северному Кавказу — в 4 раза.
Хлебозаготовки на востоке выросли за этот год в некоторых районах почти вдвое. Но они не могли возместить, и не возместили, конечно, той недостачи хлеба, которая имелась у нас на Украине, на Северном Кавказе и в ЦЧО.
Не следует забывать, что при нормальных урожаях Украина и Северный Кавказ заготовляют около половины всего заготовляемого хлеба по СССР.

Наконец, второе обстоятельство, представляющее главный момент наших конъюнктурных хлебозаготовительных затруднений. Я имею в виду сопротивление кулацких элементов деревни политике Советской власти по хлебозаготовкам.
Рыков обошёл это обстоятельство. Но обойти этот момент — значит обойти главное в хлебозаготовительном деле.
О чём говорит опыт последних двух лет по хлебозаготовкам? Он говорит о том, что состоятельные слои деревни, имеющие в своих руках значительные хлебные излишки и играющие на хлебном рынке серьёзную роль, не хотят нам давать добровольно нужное количество хлеба по ценам, определённым Советской властью.
Нам нужно для обеспечения хлебом городов и промышленных пунктов, Красной Армии и районов технических культур около 500 млн пудов хлеба ежегодно.
В порядке самотёка нам удаётся заготовить около 300—350 млн пудов. Остальные 150 млн пудов приходится брать в порядке организованного давления на кулацкие и зажиточные слои деревни.
Вот о чём говорит нам опыт хлебозаготовок за последние два года.

Наконец, несколько слов об импорте хлеба и валютных резервах.
Я уже говорил, что Рыков и его ближайшие друзья несколько раз ставили вопрос об импорте хлеба из-за границы. Рыков говорил сначала о необходимости ввоза миллионов 80—100 пудов хлеба. Это составит около 200 млн руб. валюты. Потом он поставил вопрос о ввозе 50 млн пудов, то есть на 100 млн руб. валюты.
Мы это дело отвергли, решив, что лучше нажимать на кулака и выжать у него хлебные излишки, которых у него немало, чем тратить валюту, отложенную для того, чтобы ввезти оборудование для нашей промышленности. Теперь Рыков меняет фронт. Теперь он уверяет, что капиталисты дают нам хлеб в кредит, а мы будто бы не хотим его брать.
Он сказал, что через его руки прошло несколько телеграмм, из которых видно, что капиталисты нам хотят дать хлеб в кредит. При этом он изображал дело так, что будто бы имеются у нас такие люди, которые не хотят принять хлеб в кредит либо из каприза, либо по каким-то другим непонятным причинам. Всё это пустяки, товарищи. Смешно было бы думать, что капиталисты Запада вдруг взяли и стали жалеть нас, желая дать нам несколько десятков миллионов пудов хлеба чуть ли не даром или в долгосрочный кредит. Это пустяки, товарищи. В чём же тогда дело? Дело в том, что различные капиталистические группы щупают нас, щупают наши финансовые возможности, нашу кредитоспособность, нашу стойкость вот уже полгода. Они обращаются к нашим торговым представителям в Париже, в Чехословакии, в Америке, в Аргентине и сулят нам продать хлеб в кредит на самый короткий срок, месяца на три или, максимум, месяцев на шесть. Они хотят добиться не столько того, чтобы продать нам хлеб в кредит, сколько того, чтобы узнать, действительно ли тяжело наше положение, действительно ли исчерпались у нас финансовые возможности, стоим ли мы крепко с точки зрения финансового положения и не клюнем ли мы на удочку, которую они нам подбрасывают. Сейчас в капиталистическом мире идут большие споры насчёт наших финансовых возможностей. Одни говорят, что мы уже банкроты и падение Советской власти — дело нескольких месяцев, если не недель. Другие говорят, что это неверно, что Советская власть сидит крепко, что финансовые возможности у неё имеются и хлеба у неё хватит. В настоящее время задача состоит в том, чтобы проявить нам должную стойкость и выдержку, не поддаваться на лживые обещания насчёт отпуска хлеба в кредит и показать капиталистическому миру, что мы обойдёмся без ввоза хлеба. Это не только моё мнение. Это мнение большинства Политбюро. На этом основании мы решили отказаться от предложения разных там благотворителей, вроде Нансена, о ввозе хлеба в СССР в кредит на 1 миллион долларов. На этом же основании дали мы отрицательный ответ всем этим разведчикам капиталистического мира в Париже, в Америке, в Чехословакии, предлагавшим нам небольшое количество хлеба в кредит. На этом же основании решили мы проявить максимум экономии в расходовании хлеба, максимум организованности в деле заготовок хлеба. Мы преследовали здесь две цели: с одной стороны — обойтись без импорта хлеба и сохранить валюту для ввоза оборудования, с другой стороны — показать всем нашим врагам, что мы стоим крепко и не намерены поддаваться обещаниям о подачках. Правильна ли была такая политика? Я думаю, что она была единственно правильной политикой. Она была правильной не только потому, что мы открыли здесь, внутри нашей страны, новые возможности получения хлеба. Она была правильна ещё потому, что, обойдясь без импорта хлеба и отбросив прочь разведчиков капиталистического мира, мы укрепили своё международное положение, мы подняли свою кредитоспособность и разбили в пух болтовню о «предстоящей гибели» Советской власти. На днях мы имели некоторые предварительные переговоры с представителями германских капиталистов. Они обещаются дать нам 500-миллионный кредит, причём дело выглядит так, что они в самом деле считают необходимым дать нам этот кредит, чтобы обеспечить себе советские заказы для своей промышленности. На днях была у нас английская делегация консерваторов, которая также считает нужным констатировать прочность Советской власти и целесообразность предоставления нам кредитов для того, чтобы обеспечить себе промышленные советские заказы. Я думаю, что мы не имели бы этих новых возможностей в смысле получения кредитов, со стороны германцев прежде всего, а потом и со стороны одной группы английских капиталистов, если бы мы не проявили той необходимой стойкости, о которой я говорил выше. Стало быть, речь идёт не о том, что мы отказываемся будто бы из каприза получить воображаемый хлеб в воображаемый долгосрочный кредит. Дело идёт о том, чтобы разгадать лицо наших врагов, разгадать их действительные желания и проявить выдержку, необходимую для упрочения нашего международного положения. Вот почему мы отказались, товарищи, от импорта хлеба. Как видите, вопрос об импорте хлеба не так уж прост, как это изображал здесь Рыков. Вопрос об импорте хлеба есть вопрос нашего международного положения. [3](недоступная ссылка)

Дата добавления: 2015-06-27