Лос-Анджелес, 11:26 1 страница

В темно-красной комнате, где стены цветом напоминают сырую печенку, стоит статная женщина, карикатурно облаченная в слишком тесные шелковые трусы и завязанную узлом над ними желтую блузку, утягивающую и приподнимающую грудь. Ее темные волосы также подняты и заколоты в узел на макушке. Подле нее – невысокий мужчина в футболке оливкового цвета и дорогих светлых джинсах. В правой руке он держит бумажник и сотовый телефон «нокия» с красно-бело-синими кнопками.

В красной комнате – кровать с белыми атласными простынями и покрывалом цвета бычьей крови. В изножий кровати – деревянный столик с маленькой статуэткой женщины с невероятно широкими бедрами и подсвечник.

Женщина протягивает мужчине красную свечку.

– Вот, – говорит она, – зажги.

– Я?

– Да, – отвечает она. – Если ты меня хочешь.

– Мне бы следовало заплатить тебе, чтобы ты отсосала мне в машине.

– Может быть. Но разве ты меня не хочешь?

Ее рука скользит по телу вверх от бедра к груди, словно демонстрирует новый продукт.

Лампа в углу накрыта красным шелковым платком, и потому все в комнате окрашено в красные тона.

Взгляд у мужчины голодный, и потому он забирает у женщины свечу и вставляет ее в подсвечник.

– У тебя есть зажигалка?

Женщина протягивает ему коробок спичек. Мужчина чиркает, поджигает фитиль. Огонек мигает, потом свеча начинает гореть ровным пламенем, создавая иллюзию, будто движется – сплошь бедра и груди – безликая статуя подле нее.

– Положи деньги под статую.

– Пятьдесят баксов.

– Да.

– А теперь давай, люби меня.

Он расстегивает джинсы, стаскивает через голову оливковую футболку. Коричневыми темными пальцами она разминает его белые плечи; потом переворачивает его и начинает ласкать руками, пальцами, языком.

Ему кажется, будто свет в комнате потускнел и единственное освещение исходит от свечи, которая горит ярким пламенем.

– Как тебя зовут? – спрашивает он.

– Билкис, – отвечает она, поднимая голову. – Через «ки».

– Как?

– Не важно.

– Дай я тебя трахну, – задыхается он. – Я должен тебя трахнуть.

– Ладно, милый, – говорит она, – как скажешь. Но сделаешь при этом кое-что для меня?

– Эй, – вскидывается он, внезапно обидевшись, – это ведь я, знаешь ли, тебе плачу.

Единым плавным движением она перекидывает через него ногу, садится сверху, шепчет:

– Знаю, милый, я знаю, что ты мне платишь, и погляди-ка, это ведь мне следовало тебе заплатить, мне так повезло…

Он поджимает губы, пытаясь дать ей понять, что уловки шлюхи на него не действуют, что его просто так не возьмешь; она же уличная шлюха, в конце-то концов, а он почитай что продюсер, и ему ли не знать об обираловке в последнюю минуту. Но она не просит денег, а только говорит:

– Милый, когда будешь трахать меня, всаживать в меня свою большую твердую штуку, станешь ты мне поклоняться?

– Стану что делать?

Она раскачивается на нем взад-вперед: налившаяся головка пениса трется о влажные губы вульвы.

– Назовешь меня богиней? Станешь мне молиться? Станешь поклоняться мне телом?

Он улыбается. И это все, что ей надо? В конце концов, у каждого свой бзик.

– Конечно, – бормочет он.

Она просовывает руку себе меж ног, вводит его в себя.

– Поклоняйся мне, – говорит проститутка Билкис.

– Да, – выдыхает он, – я боготворю твои груди и волосы. Я боготворю твои ляжки, и твои глаза, и алые, как вишни, губы…

– Да, – проникновенно выводит она, двигаясь все энергичнее и сильнее.

– Я боготворю твои сосцы, из которых течет млеко жизни. Поцелуи твои словно мед, а прикосновение обжигает огнем, и я – боготворю его. – Слова его становятся все ритмичнее, изливаются в такт движениям тел. – Принеси мне желание утром, облегчение и благословение вечерней порой. Дай пройти в темных местах невредимым, дай прийти к тебе снова и спать подле тебя и снова любить тебя. Я люблю тебя всем, что внутри меня, и всем, что мыслях моих, всем, где я побывал, всеми снами и… – Он умолкает, с трудом ловя ртом воздух. – Что ты делаешь? Это потрясающе. Так потряс…

Он опускает взгляд на свои бедра, туда, где соединены их тела, но кончиком указательного пальца она касается его подбородка и толкает его голову назад на подушку, так что он снова видит только ее лицо и потолок над головой.

– Говори, говори, милый, – приказывает она. – Не останавливайся. Разве тебе не хорошо?

– Лучше, чем когда-либо было, – с чувством и искренностью отвечает он. – Глаза твои точно звезды, горящие в небесной тверди, и губы твои точно нежные волны, что ласкают песок, и я поклоняюсь им.

Он вонзается в нее все глубже и глубже. Он словно наэлектризован, будто вся нижняя половина его тела стала сексуально заряжена: все приапическое, налитое, благословенное.

– Принеси мне свой дар, – бормочет он, уже не сознавая, что говорит, – единственный истинный дар, и дай мне навеки стать таким… всегда… я молю… я…

И тут наслаждение, возносясь, перерастает в оргазм, который выносит его разум в пустоту. Ум, личность, все его существо совершенно пусты, а он вонзается в нее глубже, глубже, глубже…

С закрытыми глазами, конвульсивно содрогаясь, он наслаждается мгновением, потом чувствует толчок, и ему кажется, будто он висит вниз головой, хотя наслаждение не утихает.

Он открывает глаза.

И вот что он видит.

Он – в ней по самую грудину, а она, положив руки ему на плечи, мягко заталкивает в себя его тело.

Он скользит в нее глубже.

– Как ты это проделываешь? – спрашивает он или только думает, что спрашивает, но, возможно, голос звучит только в его мыслях.

– Мы это делаем, милый, – шепчет она в ответ.

Он чувствует, как, сковывая и обнимая его, плотно обхватили его грудь и спину губы вульвы. Он успевает еще с любопытством спросить себя, что подумал бы тот, кому случилось бы подсмотреть эту сцену. Он спрашивает себя, почему ему не страшно. И вдруг понимает.

– Я боготворю тебя моим телом, – шепчет он, а она проталкивает его еще глубже. Ее нижняя губа наползает на его лицо, все погружается во тьму.

Словно огромная кошка, она вытягивается на постели, зевает.

– Да, – произносит она, – именно это ты и делаешь.

Телефон «нокия» испускает высокое электронное вступление к «Оде к радости». Нажав кнопку, она прикладывает телефон к уху.

Живот у нее плоский, лабия маленькая и сомкнувшаяся. Пот поблескивает на лбу и на верхней губе.

– Да? – спрашивает она, а потом: – Нет, милая, его тут нет. Он ушел.

Прежде чем снова откинуться на кровать в темно-красной комнате, она выключает телефон, потом снова вытягивается во весь рост и засыпает.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Отвезли ее на кладбище

В большом старом кадиллаке.

Отвезли ее на кладбище

И не привезли обратно, так там и оставили.

Старая песня

– Я взял на себя смелость, – сказал, моя руки в мужской уборной «Крокодильего бара Джека», Среда, – заказать себе еду за твой стол. В конце концов, нам многое нужно обсудить.

– Я так не думаю.

Тень вытер руки бумажным полотенцем и, смяв его, бросил в мусорную корзину.

– Тебе нужна работа, – продолжал Среда. – Никто не нанимает бывших зеков. От вас, ребятки, им не по себе.

– Меня уже ждет работа. Хорошая работа.

– Ты говоришь о работе на «Ферме Мускул»?

– Может быть.

– Не выйдет. Робби Бертон мертв. А без него и «Ферме Мускул» конец.

– Ты лжец.

– Ну разумеется. И притом хороший. Лучший, какого ты только встречал. Но боюсь, сейчас я тебе не лгу. – Достав из кармана сложенную газету, он протянул ее Тени. – На седьмой странице, – сказал он. – Пошли в бар. Прочесть можешь и за столом.

Толкнув дверь, Тень вышел назад в бар. Воздух тут был синим от дыма, а из музыкального автомата «Дикси Капе» выпевали «Айко Айко». Услышав эту старую детскую песенку, Тень лаже слабо улыбнулся.

Бармен указал на столик в углу. С одной стороны стола стояла миска чили и тарелка с бургером, а напротив – непрожаренный стейк и тарелка картофеля фри.

Погляди на моего короля,

Что в красном ходит весь день,

Айко-айко весь день.

Пятерку поставлю,

Убьет он тебя,

Йокамо-феена-ней.

Тень сел за стол, но газету разворачивать не стал.

– Это мой первый обед на свободе. Твоя седьмая страница подождет, пока я поем.

Тень принялся за свой гамбургер. Он был намного лучше бургеров в тюремной столовке, и чили тоже неплох, решил он, съев пару ложек, пусть и не лучший в штате.

Лора готовила отличный чили. Она брала постное мясо, красную фасоль, мелко резанную морковку, бутылку темного пива и свежепорезанные острые перчики. Сперва она давала чили повариться, потом добавляла красное вино, лимонный сок, щепотку свежего укропа и наконец отмеряла порошок чили. Множество раз Тень пытался уговорить ее показать, как она все проделывает: он следил за каждым ее движением, начиная с нарезания лука, который Лора опускала в оливковое масло на дне кастрюли. Он даже записал рецепт, ингредиент за ингредиентом, и попытался сам приготовить себе такой же чили в воскресенье, когда Лоры не было лома. На вкус вышло неплохо, вполне съедобно, но это был совсем не Лорин чили.

Заметка на седьмой странице стала первым рассказом о смерти жены, который прочел Тень. Лора Мун, как говорилось в заметке, двадцати семи лет, и Робби Бертон, тридцати девяти лет, ехали в машине Робби по федеральной трассе, когда внезапно выехали на встречную полосу, по которой шла тяжелая тридцатидвухколесная фура. Фура столкнула машину Робби с дороги, отчего та закувыркалась вниз с откоса.

Бригада спасателей вытащила Робби и Лору из-под обломков. К тому времени когда их доставили в больницу, оба они были мертвы.

Снова свернув газету, Тень толкнул ее через стол Среде, который уминал стейк, настолько сырой и кровавый, что, вполне возможно, и вовсе не побывал на плите.

– Вот. Забери, – сказал Тень.

Робби вел машину. Наверное, он был пьян, хотя в заметке ничего об этом не говорилось. Тень обнаружил, что пытается представить лицо Лоры, когда та осознала, что Робби слишком пьян, чтобы вести машину. В голове у Тени начал разворачиваться сценарий, и Тень бессилен был его остановить: Лора кричит на Робби, требует, чтобы он съехал на обочину, потом – удар машины о грузовик, и рулевое колесо вырывается…

Машина под откосом на обочине, битое стекло в свете фар блестит, будто лед и брильянты, капли крови падают на землю рубинами. Два тела уносят от места катастрофы или осторожно кладут на обочине.

– Ну? – спросил мистер Среда. Он покончил со своим стейком, проглотил его так, словно умирал с голоду. Теперь он неспешно жевал жареную картошку, подхватывая ее вилкой с тарелки.

– Ты прав, – откликнулся Тень. – У меня нет работы.

Тень вынул из кармана четвертак решкой вверх. Подбросил его в воздух, подтолкнув при этом пальцем, заставляя его качнуться, словно он вращается, поймал его и прихлопнул на тыльной стороне ладони.

– Орел или решка?

– Зачем? – спросил Среда.

– Не хочу работать на человека, у которого удачи меньше, чем у меня. Орел или решка?

– Орел, – сказал мистер Среда.

– Прости, – отозвался Тень, даже не удостоив монету взглядом. – Это была решка. Я смухлевал.

– Мухлеванную игру легче всего побить. – Среда погрозил Тени толстым пальцем. – Взгляни-ка еще раз.

Тень опустил глаза. Решка.

– Оплошал, наверное, когда подбрасывал, – недоуменно пробормотал он.

– Ты к себе несправедлив, – усмехнулся Среда. – Просто я везучий, очень везучий. – Тут он поднял глаза. – Ну надо же! Сумасшедший Суини*.[1]Выпьешь с нами?

– «Сазерн Камферт» с колой, только пусть не перемешивают! – проскрипел голос за спиной у Тени.

– Пойду поговорю с барменом, – сказал, вставая, Среда и направился к бару.

– А меня не хочешь спросить, что я пью? – крикнул ему вслед Тень.

– Я и так знаю, что ты пьешь, – отозвался Среда от самой стойки.

Пэтси Клайн снова запела из музыкального автомата «Прогулку после полуночи».

«Сазерн Камферт с колой» сел рядом с Тенью. У него оказалась короткая рыжеватая бородка. Одет он был в джинсовую куртку со множеством нашитых на нее разноцветных и ярких заплат, под курткой виднелась запачканная белая футболка с надписью: «ЕСЛИ ЭТО НЕЛЬЗЯ СЪЕСТЬ, ВЫПИТЬ, ВЫКУРИТЬ ИЛИ НЮХНУТЬ… ТОГДА ТРАХНИ ЭТО!»

Еще у него была бейсболка и тоже с надписью: «ЕДИНСТВЕННАЯ ЖЕНЩИНА, КОТОРУЮ Я ЛЮБИЛ, БЫЛА ЖЕНОЙ ДРУГОГО… МОЯ МАТЬ!»

Открыв грязным ногтем большого пальца мягкую пачку «лаки страйк», он вытащил сигарету, потом предложил пачку Тени. Тень автоматически едва не взял одну – сам он не курил, но сигарету всегда можно на что-нибудь обменять, – но тут сообразил, что уже вышел из тюрьмы, а потому только покачал головой.

– Выходит, ты работаешь на нашего друга? – поинтересовался рыжебородый. Он был явно нетрезв, хотя еще и не пьян.

– Похоже на то, – отозвался Тень. – А ты что поделываешь?

Рыжебородый закурил.

– Я лепрекон, – усмехнулся он. Тень не улыбнулся.

– Правда? – спросил он. – Тогда, может, тебе следует пить «гиннесс»?

– Стереотипы. Надо учиться думать самому, а не слушать, что говорят по ящику, – ответил рыжебородый. – Ирландия – это не только «Гиннесс»…

– У тебя нет ирландского акцента.

– Я тут слишком давно, черт побери.

– Так ты правда родом из Ирландии?

– Я же тебе сказал. Я лепрекон. Мы, мать твою, в Москве не водимся.

– Наверное, нет.

К столу вернулся Среда, без труда держа в огромных лапищах три стакана.

– «Сазерн Камферт» и кола тебе, дружище Суини, «джек дэниэлс» – для меня. А вот это тебе, Тень.

– Что это?

– Попробуй.

Напиток был золотисто-коричневого цвета. Отпив глоток, Тень почувствовал на языке странную смесь кислинки и сладости. А еще он ощутил алкоголь и странное смешение запахов. Отчасти напиток напомнил ему тюремный самогон, который гнали в мусорном мешке из гнилых фруктов, хлеба, воды и сахара, но этот был слаще и куда более странным.

– Ну, – сказал Тень. – Попробовал. И что это было?

– Мед, – ответил Среда. – Медовое вино. Напиток героев. Напиток богов.

Тень осторожно отпил еще. Да, действительно, вкус меда, решил он. Один из вкусов.

– А по вкусу вроде как маринад, – сказал он. – Сладкий маринадный уксус.

– Ага, вкус как у мочи пьяного диабетика, – отозвался Среда. – Терпеть его не могу.

– Тогда зачем ты мне его принес? – задал логичный вопрос Тень.

Среда уставился на него разноцветными глазами. Тень решил, что один глаз у него, наверное, стеклянный, но не смог определить, который из двух.

– Я принес тебе выпить меда потому, что такова традиция. А сейчас самое время опереться на традицию. Мед скрепляет нашу сделку.

– Никакой сделки мы еще не заключили.

– Разумеется, заключили. Теперь ты работаешь на меня. Ты меня защищаешь. Ты возишь меня с места на место. Ты выполняешь поручения. В случае необходимости, и только в этом случае, ты пускаешь в ход силу, когда нужно кое-кого приструнить. И в маловероятном случае моей смерти ты будешь бдеть у моего тела. А со своей стороны, я позабочусь о том, чтобы все твои нужды были должным образом удовлетворены.

– Он тебя заманивает, – вмешался Сумасшедший Суини. – Он же мошенник.

– Ну разумеется, я мошенник, – отрезал Среда. – Вот почему мне нужен кто-то, кто стоял бы на страже моих интересов.

Песня в музыкальном автомате закончилась, на мгновение в баре воцарилось тишина, смолкли все разговоры.

– Кто-то сказал мне однажды, – произнес в тишине Тень, – что такое вот молчание наступает за двадцать минут до и через двадцать минут после каждого часа.

Суини указал на часы над барной стойкой, которые держало в массивных и равнодушных челюстях чучело аллигатора. На них было 11:20.

– Ну вот, – сказал Тень, – черт меня побери, если я знаю, почему это происходит.

– Я знаю почему, – ответил Среда. – Пей свой мед.

Тень залпом допил остаток напитка.

– Может, со льдом было бы лучше, – пробормотал он.

– А может, и нет, – отозвался Среда. – Жуткая дрянь.

– И то верно, – согласился Сумасшедший Суини. – Прошу простить меня, джентльмены, я испытываю глубокую и неотложную потребность хорошенько отлить.

Он встал и пошел прочь – невообразимо длинный ирландец, Тень решил, что в нем, наверное, все семь футов росту.

Официантка махнула тряпкой по столу и забрала пустые тарелки. Среда попросил повторить для всех, хотя на этот раз мед Тени заказал с кубиками льда.

– Сделай это, и большего мне не нужно, – сказал Среда.

– Хочешь знать, что мне нужно? – спросил Тень.

– Только этого мне и не хватает для счастья.

Официантка принесла напитки. Тень отпил своего меда со льдом. Лед не помог: если уж на то пошло, он только усиливал кислоту и оставлял послевкусие в глотке после того, как сам мед уже пыл проглочен. Однако, утешил себя Тень, градусов в нем, похоже, немного. Он еще не готов был напиться. Пока не готов.

Тень сделал глубокий вдох.

– О'кей, – сказал Тень, – моя жизнь, которая последние три года была не самой лучшей на свете, только что внезапно и явно изменилась к худшему. Так вот, есть несколько дел, которые мне нужно сделать. Я хочу поехать на похороны Лоры. Я хочу попрощаться. Возможно, мне следует избавиться от ее вещей. Если я тебе еще понадоблюсь после этого, я хочу начать с пятисот долларов в неделю. – Сумму он назвал наугад. Взгляд Среды остался каменным. – Если мы сработаемся, через шесть месяцев ты поднимешь мне плату до тысячи.

Он помедлил. Это была самая длинная речь, что он произнес за последние годы.

– Ты сказал, тебе, возможно, потребуется приструнить кое-кого. Хорошо, я применю силу к тем, кто попытается применить ее к тебе. Но не стану никого бить ради развлечения или ради выгоды. В тюрьму я не вернусь. Одного раза с меня хватило.

– Тебе и не придется, – сказал Среда.

– Да, – ответил Тень. – Не придется.

Он прикончил свой мед. И внезапно спросил себя, не мед ли развязал ему язык. Но слова фонтаном извергались из него, словно из сломанного огнетушителя летним днем, и даже если бы он захотел, он не смог бы остановить этот поток.

– Ты мне не нравишься, мистер Среда, или как там тебя по-настоящему зовут. Мы не друзья. Я не знаю, как ты сошел с самолета, так, что я тебя не видел, или как ты проследил меня досюда. Но в настоящий момент я на мели. Когда мы закончим, я уйду. Если ты выведешь меня из себя, я уйду. До тех пор я буду на тебя работать.

– Очень хорошо, – отозвался Среда. – Значит, мы заключили договор. У нас соглашение.

– Один черт! – буркнул Тень.

В дальнем конце комнаты Сумасшедший Суини скармливал четвертаки музыкальному автомату. Плюнув на ладонь, Среда протянул руку Тени. Тень пожал плечами. Плюнул на свою. Они пожали руки. Среда начал сжимать ладонь. Тень стал сжимать в ответ. Через несколько секунд руке стало больно. Среда сжал хватку еще немного, потом отпустил.

– Хорошо, – сказал он. – Хорошо. Очень хорошо. Теперь еще один последний стаканчик гнусного чертового меда, и сделка состоялась.

– А мне «Сазерн Камферт» и колу, – крикнул Суини, отрываясь от музыкального автомата.

Автомат начал наигрывать «Кто любит солнце?» «Велвет андеграунд» – необычная, на взгляд Тени, композиция для автомата. Скорее даже совсем невероятная. Но, впрочем, весь этот вечер становился все более невероятным.

Тень взял со стола четвертак, с которым пытался продела прежде фокус, наслаждаясь ощущением новенькой монеты под пальцами, показал Среде, зажав между большим и указательным пальцами правой руки. Потом он как будто плавным движением взял ее левой, а на самом деле отправил пальцами в ладонь правой. Он сомкнул пальцы на воображаемом четвертаке. Потом взял в правую руку второй четвертак, снова большим и указательным пальцами, и, делая вид, будто бросает монету в левую руку, дал спрятанному четвертаку упасть на ладонь правой, ударив при этом спрятанным в ней четвертаком. Звяканье подкрепило иллюзию, будто обе монеты у него в левой руке, тогда как на самом деле они благополучно остались в правой.

– Что, фокусы с монетами? – спросил Суини, задирая подбородок так, что ощетинилась нечесаная бороденка. – Ну, раз уж дело дошло до фокусов с монетами, смотри.

Он взял со стола пустой стакан. Потом протянул руку и достал из воздуха большую монету, золотую и блестящую. Монету он бросил в стакан, а из воздуха достал еще одну, которую бросил к первой, так что они звякнули друг о друга. Он достал монету из пламени свечи в подсвечнике на стене, а вторую – из своей бороды, третью – из пустой руки Тени, и все одну за другой бросал в стакан. Потом сжал пальцы над стаканом, крепко в них дунул, и из его руки в стакан высыпалось еще несколько золотых монет. Стакан с липкими монетами он опрокинул себе в карман куртки, а потом похлопал по нему, показывая, что там определенно пусто.

– Вот, – сказал он, – вот это я называю фокусом с монетами.

Тень, пристально наблюдавший за ним все это время, склонил голову набок.

– Мне нужно знать, как ты это проделал.

– Я проделал это, – заявил Суини с видом человека, открывающего большой секрет, – стильно и щегольски. Вот как я это проделал.

Тут он рассмеялся, открывая дырки в зубах, и закачался на пятках.

– Да, – согласился Тень, – именно так оно и было. Ты должен меня научить. По всему, что я читал о том, как проделать «мечту скряги», выходит, что ты прячешь монеты в той руке, в какой держишь стакан, и бросаешь их в него, пока отвлекаешь внимание на фокус с появлением и исчезновением монет в правой.

– Тебя послушать, я страх как потрудился. Слишком уж сложно, – отозвался Сумасшедший Суини. – Много проще брать их прямо из воздуха.

– Мед для тебя, Тень. Сам я, пожалуй, останусь при мистере «джеке дэниэлсе», а для пьющего за чужой счет ирландца…

– Бутылочное пиво, желательно темное, – сказал Суини. – Пью за чужой счет, говоришь? – Он поднял свой недопитый стакан, словно это был тост в честь Среды. – Да минует нас буря, и останемся мы без вреда и в добром здравии, – сказал он и допил все залпом.

– Хороший тост, – откликнулся Среда. – Но такого не будет.

Перед Тенью поставили еще один мед.

– А мне обязательно это пить?

– Боюсь, что да. Это скрепляет наш уговор. Третий раз всегда колдовство.

– Вот черт, – пробормотал Тень и в два больших глотка выпил медовуху. Во рту у него снова появился вкус меда с маринадом.

– Вот так, – удовлетворенно пророкотал Среда. – Теперь ты мой человек.

– Ну что, – спросил Суини, – хочешь знать, как проделать такой фокус?

– Да. Ты прятал их в рукаве?

– Ни в каком рукаве я их не прятал, – возразил Суини. Он сдавленно фыркал, покачивался и подпрыгивал на месте, словно был худощавым бородатым вулканом, готовым на всех извергнуть радость от собственной ловкости. – Самый простой трюк на свете. Я с тобой за него подерусь.

Тень покачал головой:

– Я пас.

– Ну, вы только посмотрите, – сказал Суини, обращаясь ко всему бару. – Старик Среда обзавелся телохранителем, а парнишка даже кулаки показать боится.

– Я не стану с тобой драться, – согласился Тень. Суини покачивался и потел. Он теребил козырек бейсболки. Потом достал из воздуха еще монетку и положил ее на стол.

– Не думай, настоящее золото, – сказал он. – Не важно, положишь ты меня или нет – а ты уж точно проиграешь, – она твоя, если только со мной подерешься. Такой большой мужик, ну кто бы мог подумать, что ты трус?

– Он уже сказал, что не будет с тобой драться, – вмешался Среда. – Уходи, Суини. Забирай свое пиво и оставь нас в покое.

Суини сделал шаг к Среде.

– И ты еще зовешь меня халявщиком, ты, старое обреченное создание? Ты хладнокровный, бессердечный старый вешатель! – Лицо ирландца налилось краской гнева.

Среда примирительно поднял руки ладонями вверх.

– Глупость это, Суини. Думай, что говоришь.

Суини в ярости воззрился на него, а потом с серьезной торжественностью сильно пьяного произнес:

– Ты нанял труса. Как, по-твоему, что он сделает, если я тебя ударю?

Среда повернулся к Тени.

– С меня хватит, – сказал он. – Разберись с ним.

Встав на ноги, Тень задрал голову, чтобы поглядеть в лицо Суини. «Господи, да сколько же в нем росту!» – подумалось ему.

– Вы нам надоедаете, – сказал он. – Вы пьяны. Думаю, вам следует уйти.

По лицу Суини медленно расплылась улыбка.

– Ну наконец-то.

И он обрушил огромный кулак в лицо Тени. Тень отстранился: кулак Суини пришелся ему под правый глаз. Из глаз посыпались искры, Тени почувствовал боль.

И с этого началась драка.

Суини дрался без стиля, без системы – ничего, кроме жажды самой драки. Его сильнейшие, стремительные удары наотмашь так же часто приходились мимо, как и попадали в цель.

Тень ушел в защиту, осторожно блокировал удары Суини или уходил от них. Он ясно сознавал, что вокруг них собрались зрители. Некоторые, чтобы дать место бойцам, даже взялись растащить с дороги протестующе скрипевшие столы. И все это время Тень чувствовал на себе взгляд Среды, кожей ощущал его лишенную веселья или юмора усмешку. Совершенно очевидно, это испытание, но какое?

В тюрьме Тень узнал, что есть два вида драк: драки напоказ, в которых кладешь соперника как можно медленнее и стараешься произвести наибольшее впечатление, и личные, настоящие драки, которые были короткими, суровыми и грязными и всегда заканчивались в несколько секунд.

– Эй, Суини, – выдохнул Тень, – а зачем мы деремся?

– Ради удовольствия, – отозвался протрезвевший или, во всяком случае, уже не пьяный с виду Суини. – Ради настоящего, безбожного, чертовского удовольствия. Разве ты не чувствуешь, как радость поднимается в тебе, словно сок в деревьях весной?

Губа у него кровоточила, костяшки пальцев Тени – тоже.

– Так как ты извлекаешь монеты? – спросил Тень, качнувшись назад и изворачиваясь, чтобы принять на плечо удар, предназначенный ему в лицо.

– Я же сказал тебе, когда ты в первый раз спросил, – буркнул Суини. – Но нет слепцов хуже – ух, хороший удар! – чем те, кто не желает слушать.

Тень нанес Суини прямой короткий в корпус, вынуждая его прижаться к столу – на пол полетели пустые бутылки и пепельницы. Теперь Тень вполне мог его добить.

Тень поглядел на Среду, тот кивнул, тогда Тень опустил взгляд на Сумасшедшего Суини.

– Мы закончили?

После краткой заминки Суини кивнул, и, отпустив его, Тень сделал несколько шагов назад. Суини, тяжело дыша, оперся о стол и кое-как встал на ноги.

– Даже не думай! – взревел он. – Ничего не закончено, пока я не скажу!

Тут лицо его расплылось в ухмылке, он метнулся вперед, занося над головой кулак. И поскользнулся на кубике льда. Челюсть у него отвисла, ухмылка превратилась в гримасу обиды – Суини понял, что пол уходит из-под ног.

И повалился на спину. Голова его ударилась о пол бара с ясно слышным глухим стуком.

Тень надавил на грудь Сумасшедшего Суини коленом.

– Второй раз спрашиваю, мы закончили драться?

– Пожалуй, можем и закончить на этом, – сказал Суини, поднимая голову от пола, – ибо радость покинула меня, как моча маленького ребенка жарким днем в плавательном бассейне.

Он сплюнул на пол кровью и, закрыв глаза, разразился низким и величественным храпом.

Кто-то хлопнул Тень по спине. Среда сунул ему в руку бутылку пива.

На вкус оно было куда лучше меда.

Проснувшись, Тень обнаружил, что лежит, кое-как вытянувшись, на заднем сиденье седана. Утреннее солнце ослепительно сияло в небе, голова у него раскалывалась. Он неуклюже сел, потирая глаза.

Среда вел машину и при этом мурлыкал себе под нос что-то без мелодии. В подставке для чашки подрагивал бумажный стаканчик. Ехали они по федеральной трассе. Пассажирское сиденье было пусто.

– Как ты себя чувствуешь этим чудесным утром? – спросил, не поворачиваясь, Среда.

– Что сталось с моей машиной? – спросил Тень. – Я взял ее напрокат.

– Сумасшедший Суини отгонит ее за тебя. Это входит в сделку, которую вы с ним заключили вчера. Уже после драки.

Вчерашние разговоры начали неприятно тесниться в голове Тени.

– У тебя еще кофе есть?

Пошарив под пассажирским сиденьем, Среда передал ему непочатую бутылку минералки.

– Вот. Тебе, наверное, пить хочется, ты ведь потерял много жидкости. В данный момент это тебе поможет лучше, чем кофе. На следующей заправке остановимся, там и позавтракаешь. К тому же тебе надо еще и почиститься. Ты выглядишь, как то, в чем вывалялся козел.

– Кошка, – поправил Тень.

– Козел, – возразил Среда. – Огромный, косматый, вонючий козел с большими зубами.

Отвинтив крышку бутылки, Тень напился. Что-то тяжело звякнуло у него в кармане. Запустив туда руку, Тень вытащил монету размером с полдоллара. Монета была тяжелая и темно-желтого цвета.

На автозаправке Тень купил дорожный туалетный набор, в который входили бритва, пакетик крема для бритья, расческа и одноразовая зубная щетка с приложенным к ней крохотным тюбиком зубной пасты. Потом он пошел в мужской туалет и поглядел на себя в зеркало.

Под одним глазом у него красовался синяк – когда Тень для пробы ткнул его пальцем, то выяснилось, что синяк сильно болит, – а нижняя губа распухла.

Дата добавления: 2015-06-27