Новый мир цен

В конце декабря 1973 года в обстановке лихорадочного спроса на рынках наличной нефти нефтяные министры стран ОПЕК собрались в Тегеране, чтобы обсудить вопрос объявленной цены. Диапазон возможного повышения составлял от 23 долларов за баррель, предложенных экономической комиссией ОПЕК, до 8 долларов, предложенных Саудовской Аравией. Саудовская Аравия опасалась, что такой внезапный скачок цен вызовет застой, который затронет и ее наряду со всеми остальными. «Если вы покатитесь вниз, — сказал Ямани, имея в виду индустриальный мир, — то же самое произойдет и с нами». Ямани утверждал, что огромные цены на недавних аукционах не являются показателем реального состояния рынка, а скорее отражают тот факт, что торги происходят в разгар введенного в политических целях эмбарго и сокращения добычи. К тому же король Фейсал хотел выдержать «политический характер» эмбарго: оно не должно выглядеть как предлог для получения наибольшей прибыли. Все же перспектива того, что денежный доход только от одного и единственного товара повысится во много раз, могла, несомненно, приглушить дискомфорт экспортеров.

Наиболее агрессивно и громогласно выступал Иран. Шаху наконец представился случай получить доход, который, как он считал, был ему необходим для финансирования его грандиозных амбиций. Иран требовал установить новую объявленную цену в размере 11,65 доллара, что означало бы 7 долларов прибыли для правительства. У иранцев было и готовое обоснование. Цена основывалась не на размере спроса и предложения, а на «новой концепции» шаха ‑стоимости альтернативных энергоносителей: жидкостей и газов из угля и сланцев. Это была минимальная цена, необходимая для того, чтобы новые процессы были экономически выгодными, как сказал шах. В частной беседе он в качестве примера с гордостью приводил исследование по этому вопросу, проведенное для Ирана Артуром Д. Литтлом. С предположениями Литтла согласились и многие нефтяные компании. На первый взгляд исследование говорило о серьезном анализе, но по сути дела в нем в лучшем случае выдвигались лишь предположения, поскольку из всех альтернативных процессов получения энергии в коммерческом плане функционировал только один, и это был единственный проект по сжижению угля в Южной Африке. Главный советник «Шелл» по Ближнему Востоку высказался следующим образом: «Альтернативный источник существует в требуемом объеме только в экономической теории, а не в реальности». Как и во время предыдущего периода нехватки нефти ожидание чудес, которое могли творить горючие сланцы, было на самом деле химерой.

После длительной и ожесточенной дискуссии в Тегеране нефтяные министры согласились с мнением шаха. Новая цена составит 11,65 доллара. Это было повышение, чреватое многочисленными историческими последствиями. Объявленная цена поднялась с 1,80 доллара в 1970 году до 2,18 долларов в 1971 году, в 1973 году в середине года она составляла 2,90 доллара, в октябре — 5,12 доллара и теперь, в конце декабря — 11,65 доллара. Так в результате двух повышений — в октябре и декабре — она повысилась в четыре раза. Ориентиром при новой объявленной цене стала саудовская сырая нефть «Арабиан лайт». В соответствии с ней определялись цены на все другие сорта сырой нефти стран ОПЕК при дифференциации цен на основании качества (низкое или высокое содержание серы), тяжести и расходов по транспортировке на главные рынки. Указывая, что новая цена существенно ниже 17,04 доллара, предлагавшихся на недавнем иранском аукционе, шах величественно произнес, что она назначена исключительно из «любезности и благородства».

В конце декабря Никсон направил шаху личное послание. Подчеркивая «дестабилизирующие последствия» повышения цены и «катастрофические проблемы», которые оно создаст в мировой экономике, он просил пересмотреть решение. «Такое резкое повышение цены крайне безосновательно в то время, когда поставки нефти искусственно ограничены», — писал президент. Ответ шаха был краток и категоричен: «Мы понимаем значение этого источника энергии для процветания и стабильности мировой экономики. Но мы также знаем, что через тридцать лет этот источник богатства, возможно, перестанет для нас существовать».

Теперь шах выступал уже в новой роли: он принял позу благодетеля, рассуждавшего на темы мировой экономики. «Ведь нефть — это фактически благородный продукт, — заявил он. — Мы, не задумываясь, сжигали ее для обогрева домов или даже получения электроэнергии, когда это столь легко может делать уголь. Зачем изничтожать этот благородный продукт в ближайшие, скажем, тридцать лет, когда в недрах земли остаются невостребованными тысячи миллиардов тонн угля». Шах был склонен выступать и с морализаторских позиций по отношению к мировой цивилизации. У него было, что посоветовать промышленно развитым странам: «Им придется понять, что эра их замечательного прогресса и даже еще более замечательных доходов и богатства, основанных на дешевой нефти, закончилась. Им придется искать новые источники энергии и в конечном счете им придется затянуть пояса. В конце концов всем этим детям богатых семейств, которые едят досыта за завтраком, обедом и ужином, имеют свои машины и ведут себя, почти как террористы, бросая бомбы там и сям, придется пересмотреть все эти стороны жизни передового индустриального мира. И им придется работать....Вашим юношам и девушкам, которые получают баснословные деньги от своих отцов, придется подумать и о том, что они должны как‑тозарабатывать себе на жизнь». Этот высокий пафос в период острейшего дефицита и скачка цен дорого обойдется шаху через несколько лет, когда ему отчаянно понадобятся друзья.

Дата добавления: 2015-06-28