Анты и склавины 2 страница

Оставаясь вплоть до конца V в. вне напряженной политической жизни, развертывающейся в этот период в Причерноморье и вдоль северных границ провинций Восточно-Римской империи, славянские племена Среднего Поднепровья тем не менее были тесно связаны с югом. Об этом говорят провинциально-римские черты в их культуре. В частности, большинство предметов убора и украшений, происходящих из «полей погребений», представлено формами, широко бытовавшими в начале н. э. в Причерноморье и на Дунае. Одни из них имеют импортное происхождение, другие же были изготовлены на месте по привозным образцам. Некоторые особенности глиняной посуды также говорят о связях с югом. Огромное число римских монет первых трех веков н. э., находимых в разных частях Среднего Поднепровья и Поднестровья в виде кладов или отдельных находок, свидетельствует о том, что римская монета в то время явилась существенным элементом экономической жизни местного населения. Судя по материалам, собранным еще В. Г. Ляскоронским 1, и по опубликованным недавно работам М. Ю. Брайчевского и В. В. Крапоткина 2, клады римских монет сосредоточиваются главным образом в правобережье Днепра, но они нередки и в левобережье. Их распространение в основном совпадает с территорией «полей погребений» (рис. 40). Столь значительный приток римской серебряной монеты из Причерноморья в Среднее Поднепровье был бы немыслим без такого же значительного встречного потока местных товаров. Очевидно, славянские племена Поднепровья и Поднестровья в первой половине I тысячелетия н. э. вывозили из своей страны в причерноморские города в большом количестве хлеб, а также, возможно, и продукцию лесных промыслов: мед, воск, пушнину. Была развита, несомненно, и работорговля.

Указывая на отсутствие городов в склавинских и антских землях 3, Иордан исходил, несомненно, из представления о византийском городе. Городов наподобие Фессалоник, Томи или Херсонеса у славянских племен начала и середины I ты-{170}сячелетия н. э., конечно, не существовало. Но, судя по археологическим данным, более скромные городские поселения — города-торжища, центры сосредоточения ремесла и торговли, в антскую эпоху уже начали зарождаться. К ним относилось уже не раз упоминавшееся Пастерское городище, где были встречены многочисленные следы обработки металлов. Здесь

Рис. 40. Карта находок римских монет на территории Европейской части СССР (по В. В. Крапоткину).

жили кузнецы, ювелиры, резчики по кости и гончары. Из железа, добываемого из болотных руд, ими выделывались различные орудия сельского хозяйства, инструменты и оружие. Из цветных металлов — меди, бронзы, серебра и (золота, привозимых из других стран, изготовлялись разнообразные предметы убора и украшения: пряжки, застежки, фибулы, браслеты, перстни, серьги и т. д., составляющие в то время излюбленную принадлежность не только женского, но и мужского костюма. {171}

Обращает на себя внимание поразительное однообразие предметов материальной культуры, происходящих из антских поселений и могильников Среднего Поднепровья и Поднестровья. Повсюду были в ходу одинаковая глиняная посуда, однотипные фибулы, пряжки, костяные гребни. Это однообразие могло возникнуть лишь в результате значительного развития ремесленного производства — гончарства, ювелирного дела и других, что неизбежно приводило к стандартизации форм изделий.

Серебряные и золотые изделия антского времени, найденные на Пастерском городище и в ряде других пунктов, особенно в виде кладов, свидетельствуют о высоком уровне ювелирного ремесленного мастерства 1. Очень вероятно, что в селениях, где жили ремесленники, находились и рынки, куда стекались обитатели окрестных поселков.

Как мы уже указывали, распространенное раньше мнение о том, что гончарный круг бытовал в Среднем Поднепровье и Поднестровье сравнительно недолго, лишь до V в. 2, в свете новых данных должно быть отвергнуто. В настоящее время стало очевидным, что гончарный круг в Среднем Поднепровье и Поднестровье отнюдь не исчезал. Как в VI—VII вв., так и в последующее время в быту местного населения была распространена посуда преимущественно ремесленной выделки, сделанная на гончарном круге. Во многом посуда, эта сохранила старые черты — темную вылощенную поверхность, узор из пролощенных линий и другие. Наряду с этим в керамике появляются и новые черты, все больше и больше сближающие ее с характерной славянской посудой IX—XII вв. В восточных районах, главным образом в левобережье, в посуде VI—VIII вв. имелись особенности, свойственные керамике Северного Кавказа и салтово-маяцких городищ бассейна Донца.

Наряду с гончарной посудой, в быту антских племен, как и в более раннее время, имелась и посуда домашнего изготовления, вылепленная от руки и плохо обожженная.

Изделия антских мастеров, как упоминалось выше, шли далеко на север — в Верхнее Поднепровье, на Оку и Верхнюю Волгу, распространялись среди кочевников Северного Причерноморья, наконец, в значительном числе проникали в Крым. Если в гуннское время связи славян с Причерноморьем оказались прерванными, то сейчас они мало-помалу начали восстанавливаться. Иордан сообщает, что на крымских рынках в конце VI в. утургуры выступали в качестве посредников в торговле пушниной, которую они могли получать, в {172} частности, и от антов. В среде славянских племен имели хождение византийские монеты, были нередки разнообразные украшения, дорогая посуда и другие изделия мастерских византийских городов. Трудно сказать, конечно, каким путем попадали эти вещи к славянам. Но во всяком случае нельзя допустить, что все они явились военной добычей и попали к славянам лишь в результате походов на Балканы. Между славянскими племенами и Византией после разгрома «державы» гуннов восстановились, несомненно, торговые связи, возможно, нерегулярные, нарушаемые военной обстановкой.

Весьма тесными были связи славянских племен Поднепровья и Поднестровья и со степью. Вдоль границы степей, в непосредственном соседстве с сарматскими кочевьями, находились их многочисленные поселения. Как и в других местах, они не имели никаких защитных сооружений — валов, рвов или прочных оград. Из этого можно сделать вывод, что между сарматами и славянским населением установились в этих местах постоянные отношения, основанные, конечно, не на каких-либо мирных началах, а, вероятно, на подчинении славян-земледельцев сарматской кочевнической знатью. Вместе с тем здесь имел место процесс оседания кочевников и ассимиляции их славянской земледельческой средой. О тесных связях славянского населения с сарматским миром и о том, что в пограничной полосе происходила ассимиляция славянами сарматского населения свидетельствуют, как мы уже указывали, археологические памятники района с. Кантемировки Полтавской обл. В окружении остатков культуры, свойственных славянскому земледельческому населению, там открыты сарматские курганы с катакомбными могилами, содержащие вещи, характерные для «полей погребений» 3.

Общественный и политический строй антов и склавинов привлекал к себе самое пристальное внимание византийских историков.

«Племена славян и антов,— пишет автор «Стратегикона»,— сходны по своему образу жизни, по своим нравам, по своей любви к свободе; их никаким образом нельзя склонить к рабству или подчинению в своей стране. Находящихся у них в плену они не держат в рабстве, как прочие племена, в течение неограниченного времени, но, ограничивая [плен] {173} определенным временем, предлагают [пленникам] на выбор: желают ли они за известный выкуп возвратиться восвояси или остаться там на положении свободных и друзей» 4.

Эти племена, склавины и анты, говорит Прокопий Кесарийский, «не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве [демократии], и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается делом общим» 1.

Нормы славянской жизни были, таким образом, совсем непохожи на господствующие в Византии социальные и политические порядки. Сравнивая то и другое, народ империи смотрел на славянское общественное устройство, хоть примитивное, но зато свободное, как на остров спасения. Прокопий Кесарийский, говоря о времени императора Юстиниана (527—565), пишет по этому поводу следующее: «Народ большими толпами убегал не только к варварам, но и к римлянам, живущим далеко за римскими пределами, и в каждой области, в каждом городе можно было видеть все большее и большее количество иноземцев. Чтобы только скрыться от родной земли, каждый из них охотно менял ее на любую чужую землю, как будто бы их родина была захвачена врагами».

Картину славянской жизни, изображенную древними авторами, не следует, однако, идеализировать. Совершенно очевидно, что славянские племена, издавна связанные с Причерноморьем, бывшие если не прямыми, то во всяком случае косвенными наследниками культуры скифских племен, достигших в южных областях классового общества и создавших государственность, прожившие несколько столетий у границ римской провинции и попавшие, наконец, в обстановку «великого переселения народов», не могли сохранить у себя чистоту первобытно-общинного строя. Лишь по сравнению с жизнью в империи их социальное и политическое устройство могло показаться верхом свободы и демократии. В действительности же дело, несомненно, обстояло иначе.

Прежде всего — вопрос о рабстве. Хотя Маврикий Стратег как будто бы и утверждает, что склавинам и антам было чуждо какое бы то ни было порабощение, многочисленные факты свидетельствуют о другом.

Во время Балканских войн славянские дружины захватывали на территории империи сотни и тысячи людей и уводили их в свою землю. «Сначала славяне уничтожали всех встречающихся им жителей,— говорит Прокопий Кесарийский о событиях 548—549 гг.— Теперь же они, как бы упившись морем крови, стали с этого времени некоторых из попадавшихся им {174} брать в плен, и поэтому все уходили домой, уводя с собой многие десятки тысяч пленных» 2. Взяв город Топер славяне перебили мужчин, а детей и женщин они обратили в рабство. Пленных уводили, правда главным образом с целью получения выкупа. Неоднократно, освобождая пленных, империя уплачивала славянам многие сотни фунтов золота. Но с момента пленения до выкупа мог пройти значительный срок, во время которого пленные жили у славян, конечно, не на положении гостей. Очень интересно, однако, утверждение Маврикия, подтверждаемое другими косвенными данными, что даже в том случае, если пленных не выкупали, им через некоторый срок возвращалась свобода.

О том, что рабство у антов и склавинов имелось, хотя и ограничивалось сравнительно узкими рамками, говорит и такой любопытный случай, о котором рассказывает Прокопий. У одного склавина был раб, долго и преданно служивший своему хозяину. Затем раб этот был продан одному анту. После того как сделка совершилась, купленный раб заявил своему новому господину, что он является антом по происхождению и, «придя в родные земли, он в дальнейшем, согласно закону, будет уже свободным». Здесь имеется в виду колоритный эпизод с Лже-Хвилибудием, которого анты выкупили у склавинов и предполагали выставить перед империей вместо погибшего Хвилибудия, магистра Фракии 3. Рабом у антов мог быть, следовательно, лишь чужеземец; порабощение же соплеменника запрещалось обычным правом.

Таким образом, рабовладение у склавинов и антов, несомненно, имелось. Рабов продавали и покупали. Рабом мог стать член соседнего племени. Во время войн рабы, особенно женщины и дети, являлись непременной и, по-видимому, очень важной частью военной добычи. Вряд ли можно рассматривать все это в качестве примитивного патриархального рабства, которое было распространено у всех первобытных народов и которое еще не играло большой роли в их социально-экономической жизни. Но это не было, конечно, и развитым рабовладением, оформившимся как целостная система производственных отношений.

Вероятно, значительно большую роль в жизни славянских племен VI—VII вв. играла другая форма архаичной эксплуатации, а именно, дань, даннические отношения — форма эксплуатации, имевшая место у всех племен с развитым «военно-демократическим» устройством.

Во времена «великого переселения народов» даннические отношения получили очень широкое распространение. Требо-{175}вание платить дань являлось следствием любого завоевания или подчинения. Дань собирали готские «короли». Все племена, входившие в состав державы Аттилы, уплачивали ему дань. Такой же порядок устанавливали авары, подчинившие себе, в частности, и некоторые славянские племена. Ниже мы приводим рассказ Менандра о славянском вожде Добрите, отказавшемся платить дань аварскому каганату. Михаил Сириец, использовавший сочинения сирийского историка конца VI в. Иоанна Эфесского, рассказывает о том, что в завоеванных областях империи завоеватели предлагали населению: «Вы ходите, сейте и собирайте [урожай], мы возьмем с вас только половину подати» 1. Речь здесь идет об аварах, но здесь же фигурируют и славяне, которых вместе с лангобардами Михаил Сириец рассматривает как подданных «кагана, царя аваров».

Хотя древние авторы и не говорят ничего определенного о дани, взимаемой антами или склавинами, последние не составляли, конечно, исключения из общего правила. Обложение данью не только иноплеменников, но и членов своего племени, как и охарактеризованное выше рабовладение, являлось ярким признаком того, что первобытно-общинный строй у антов и склавинов уже достиг своего предела и что у них складывалось первичное деление общества на классы, так как «господство над покоренными несовместимо с родовым строем» 2.

Основу общественной структуры антских и склавинских племен в VI—VII вв. составляла, по-видимому, патриархальная община, находившаяся в состоянии распада и входившая в состав территориальной поземельной общины. Это была та самая «задруга» — большая семья, которая сохранялась в некоторых местах на Балканском полуострове до XIX — начала XX в.

Ф. Энгельс в своем труде «Происхождение семьи, частной собственности и государства», говоря о большой южнославянской семье — «задруге» характеризует ее следующими словами: «Она охватывает несколько поколений потомков одного отца вместе с их женами, причем все они живут вместе в одном дворе, сообща обрабатывают свои поля, питаются и одеваются из общих запасов и сообща владеют излишком дохода. Община находится под высшим управлением домохозяина, домачина (domácin), который представляет ее перед внешним миром... Он избирается и отнюдь не обязательно должен быть старейшим... Но высшая власть в общине {176} сосредоточена в семейном совете, в собрании всех взрослых членов, как женщин, так и мужчин» 3.

Говоря о конкретных особенностях большесемейного уклада антов и склавинов, можно указать на многоженство — привилегию, несомненно, наиболее обеспеченных лиц. В VII в. западнославянский царь Само «имел 12 жен из рода винидов, от которых у него 22 сына и 15 дочерей» 4. О зависимом положении женщины говорит погребальный обычай славянской знати: женщину в случае смерти ее мужа убивали. Такого рода порядки говорят и о рабовладении. Древними чертами обычного права склавинов и антов являются отмеченные автором «Стратегикона» гостеприимство и кровная месть.

Следует еще указать, что в состав семейной общины склавинов и антов, вероятно, входили и несвободные рабы.

Убедительные следы обитания именно такой большой семьи типа южнославянской «задруги», «дружества», «кучи» сохраняют остатки древнеславянских жилищ, соединенных между собой переходами и имеющих несколько выходов.

Несколько больших семей, «задруг», живущих в пределах крупного селения или в разных местах по соседству друг с другом, составляли территориальную или соседскую общину — древнерусскую «вервь» или «братство» балканских славян. Соседская община владела пахотной землей и различными угодьями и распределяла их среди своих членов. Образовалась такая община в результате распада старых самостоятельных и независимых патриархально-родовых общин.

Если обратиться к славянским поземельным порядкам, следы которых получили отражение в «Νομος γεωργικός» — византийском земледельческом законе первой половины VIII в., заново рассмотренном недавно Е. Э. Липшиц 5, и сопоставить их с нормами древнерусской «верви» и обычным правом балканских славян, сохранивших древнее общинное устройство вплоть до XVIII—XIX вв., то во всех трех случаях окажется очень много общего. На Руси во времена Ярослава и у славян Балканского полуострова сохранялись пережитки того самого общественного устройства, которое нераздельно господствовало во времена антов и склавинов. Предполагать, что их общественные порядки имели другие, более архаичные черты и что территориальная община возникла вместе c «Νομος γεωργικός», конечно, не приходится. Наоборот, общественное устрой-{177}ство, принесенное славянами на Балканский полуостров в течение VI—VII вв., появилось в странах Северного Причерноморья задолго до этого времени. Оно было налицо, может быть в несколько иных формах, уже в первые века н. э.; оно начало складываться в среде местного населения в результате распада родового строя еще в скифское время.

Для каждой соседской общины характерен дуализм, т. е. борьба общинного и частного начала в области собственности. Чем выше уровень развития производительных сил в хозяйстве членов общины, чем дальше зашел распад первобытно-общинного строя и чем большую самостоятельность приобретает отдельное хозяйство, тем ýже функции соседской общины. Функции соседской общины, представленной в «Νομος γεωργικός», ограничивались почти исключительно вопросами землепользования. Производство уже утратило здесь общинный характер. В древности община владела, несомненно, более широкими полномочиями. Во главе общины стояли выборные должностные лица. Ее высшим органом являлся совет старейшин больших семей, а в исключительных случаях — общий сход всего населения. На основании обычного права община решала все дела, касающиеся ее членов, являясь единственным органом местной власти.

И, наконец, третью и высшую ступень постоянного общественно-политического устройства склавинов и антов составляло племя, так же являющееся в это время объединением уже территориального порядка.

«Хотя названия их изменяются теперь в зависимости от различных племен и местностей, однако главным образом они именуются склавинами и антами»,— пишет Иордан 1. Из этих слов следует, что в VI в. было известно несколько антских и склавинских племен, имевших свои наименования. Говоря о передвижении герулов, покинувших после поражения «местожительство отцов», Прокопий сообщает, что они «прошли подряд через все славянские племена» 2. Колоритную картину разрозненных племен, зачастую враждующих между собой, но способных и объединиться для борьбы против общего врага, рисует Маврикий Стратег. Он говорит о разногласиях в славянской среде, о том, что на славян нельзя положиться в переговорах, так как «согласие одних тотчас нарушается несогласием других» и т. д. «Если среди них много предводителей и нет между ними согласия, не глупо некоторых из них привлечь на свою сторону речами или подарками, особенно тех, которые находятся поблизости от наших границ, и нападать на {178} других, чтобы не все прониклись [к нам] враждой или не стали бы под власть одного вождя» 3.

В сочинении неизвестного автора VIII в., называемом «Чудеса св. Димитрия», где описываются события первой половины VII в., дан перечень славянских племен, поселившихся на юге Балканского полуострова. Это были драгувиты, сагудаты, велезигиты, вайуниты (беуниты), верзиты и другие 4. Два первых из перечисленных здесь племен были известны автору Х в. Ионну Камениате и проживали в его время на запад от Фессалоник.

Византийский историк VIII в. Феофан говорит о семи славянских племенах, поселившихся в его время в Мизии, и называет имя восьмого племени, жившего в Добрудже — северы или северяне 5.

Таким образом, целостность племенной организации у антов и склавинов не подлежит никакому сомнению. Это были, однако, отнюдь не древние племена эпохи родо-племенного строя и не фратрии или союзы древних племен, а выросшие из последних политические объединения территориальных общин, приобретающие характер образований уже государственного порядка.

Многочисленные факты говорят о том, что власть антских и склавинских вождей покоилась не только на признании их организаторских и воинских способностей, как это было в древности при родовом строе. В антское время решающая роль принадлежала, несомненно, имущественному положению того или иного лица или семьи, членом которой данное лицо являлось. Именно поэтому власть племенных вождей мало-помалу становилась наследственной. В середине VI в. аварский хан убил в своей ставке антского посла Межамира, самого могущественного человека среди антов. Описывая этот случай, историк Менандр называет имя не только самого посла, но и его брата и отца — «Межамир сын Идаричев, брат Калагаста» 6. Перед нами картина наследственных династических связей, никак не совместимая с нормами родо-племенного строя и плохо совместимая с военно-демократическим устройством.

Маврикий Стратег и Феофилакт Симокатта называют славянских вождей риксами (rex), т. е. царями. Само по себе это наименование еще ничего не значит. Но оно приобретает определенный смысл в свете данных, обрисовывающих конкретных риксов. Такими риксами были славянский вождь Добрит (Лаврита), упомянутый Менандром в рассказе об {179} аварско-славянских отношениях, Пирогост, погибший в 597 г. на Дунае, ант Хвилибуда, перешедший на службу к Византии, и многие другие. Феофилакт Симокатта и Феофан, рассказывая о борьбе византийцев со славянами, изображают их вождей Ардагаста и Мусокия как владетелей целых областей 1.

В погребениях антского времени отразилась еще одна характерная черта социально-политического строя, свойственная возникающей государственности, а именно, образование дружины — группы вооруженных людей, составлявшей постоянный аппарат власти вождя-князя.

В период расцвета «военно-демократических» порядков, скажем, у скифов, сарматов или пшеворских племен Повисленья мужские захоронения почти всегда сопровождались предметами вооружения. Это было время, когда все мужское население носило оружие; такими изображают скифов и сарматов и древние авторы. Иначе обстояло дело в антское время. Несмотря на напряженную военную обстановку эпохи «великого переселения народов», в рядовых погребениях «полей погребений», как ранних, так и поздних, вооружение никогда не встречается; вместе с тем, однако, известны богатые захоронения воинов, вооружение которых свидетельствует о профессиональном характере их ремесла.

В «поле погребений» у с. Ново-Покровского около Чугуева найдены два совершенно одинаковых комплекса вооружения второй половины VII в. (рис. 39). Каждый из них состоял из сабли, наконечника копья, пары стремян, удил, наконечников стрел, ножа. Вместе с оружием были положены пояса, а также серпы, свидетельствующие о том, что погребенный здесь воин-всадник был связан с земледельческим бытом, а может быть, и о том, что на погребальный костер, вместе с умершим воином шла женщина 2.

Такого же рода набор вооружения и предметов византийского происхождения был обнаружен в погребальном сооружении с трупосожжением около с. Вознесенки в районе порожистой части Днепра 3. Их время — конец VII — начало VIII в. (рис. 41). Замечательно, что здесь же оказались византийские вещи более раннего времени — VI—VII ст., позволяющие нам сослаться на эту находку в данной главе. Среди них выделяется серебряное изображение орла с монограммой, читаемой как «Петр», представляющее собой не что иное, как {180} навершие знака римского легиона. Перед нами, следовательно, может быть очень старый военный трофей. В этом же районе, у с. Нескребовки, было открыто погребение с трупосожжением, при котором сохранились обломки серебряного византийского сосуда VI—VII в. 4. Захоронений подобного характера, относящихся к более раннему периоду, пока что не обнаружено. Надо, однако, иметь в виду, что погребальный ритуал отражает реальную жизнь с некоторым запозданием, он отражает то, что стало уже достаточно прочным и вполне установившимся. Поэтому воины-дружинники, известные по погребениям конца VII в., могут быть привлечены для характеристики и более раннего, собственно антского времени.

Не исключена возможность, что о дружине антского вождя-князя идет речь в упомянутом выше сообщении Иордана о борьбе антов с готским «королем» Винитаром, когда последний предал смерти Божа и вместе с ним «70 знатных антов».

Убедительную картину имущественного неравенства, того, что некоторые семьи или лица являлись обладателями огромных богатств, рисуют многочисленные клады VI—VII вв., происходящие главным образом из области Среднего Поднепровья — восточного центра антской земли. В беспокойное время Балканских войн не было надежнее средства сохранить ценности, как спрятать их в землю в потаенном месте. Клады антского времени состоят обычно из золотых, серебряных и бронзовых украшений, нередко инкрустированных самоцветами или цветным стеклом, из монет, драгоценной посуды, вооружения и т. д. Наряду с вещами местного производства в кладах встречаются предметы византийского или сасанидского художественного ремесла — главным образом золотая и серебряная посуда. Вес драгоценного металла в некоторых кладах измеряется несколькими килограммами. Известный клад драгоценного оружия, художественной посуды и украшений, найденный в 1912 г. у с. Малая Перещепина, Полтавской обл., содержал более 20 кг одного лишь золота 5. Так или иначе, но ценилось в варварской среде и художественное качество изделий. Клад подобного состава представлял собой поистине несметное богатство, в сотни раз превосходящее стоимость имущества и хозяйства средней семьи (рис. 42).

Рис. 41. Вещи из погребального сооружения у с. Вознесенки вблизи днепровских порогов (VI—VIII в. н. э.). {181}

Может возникнуть, однако, вопрос — действительно ли принадлежали антам сокровища Перещепинского клада или Суджанские находки? 1 Не могли ли они быть зарыты в землю {182} другими племенами, которые участвовали в походах на Византию или же так или иначе с ней сталкивались. Для более раннего времени речь может идти о гуннах, для более позднего — об аварах и болгарских племенах.

Такое решение вопроса нельзя не признать возможным. Но все же имеются серьезные доводы и в пользу того, что клады ценных вещей типа Перещепинского, относящегося к VI— VII вв., или Суджанских находок, относящихся к IV—V вв., принадлежали именно антам. Они были найдены в пределах антской области, в окружении «полей погребений», в отдалении от тех мест, где находились центры исторической жизни кочевников. В этих же пределах найдено несколько кладов, бесспорно принадлежащих славянским племенам. Таков новый клад, обнаруженный в 1948 г. около Суджи 2, Мартыновский клад 3, Новый Пастерский клад 4 и другие, состоящие из предметов украшения и убора VI—VII вв.— женских, характерных для славян форм, и мужских, имевших широкое хождение не только у славян, но и у всех соседних племен. В составе Мартыновского клада имеется обломок серебряного блюда византийской работы VI в. 5

Рис. 42. Сокровища Перещепинского клада (VII в. н. э.). {183}

Выше упомянуты обломки византийского сосуда, найденные в антском погребении с сожжением у с. Нескребовка на Днепропетровщине и ряд византийских предметов из трупосожжений у с. Вознесенки. Все это, вместе взятое, приводит к мысли, что предположение о принадлежности Перещепинского клада и других подобных находок антам, высказанное впервые Б. А. Рыбаковым 1, является весьма вероятным.

Политическая разобщенность племен, враждебных Византийской империи, открывала широкие возможности перед византийской дипломатией. Дипломатическим же оружием Византия владела, как известно, несравненно более искусно, нежели оружием военным. Однако в отношении славян большими успехами политические деятели империи похвастать не могли. Во время Балканских войн в среде склавинов и антов складывались обширные объединения, высылавшие против империи тысячи воинов, собранных под властью одного вождя. В обстановке войн, длившихся десятилетиями, союзы славянских племен приобретали прочность и постоянство. Вместе с этим не могла не укрепляться и власть племенных вождей. {184}

Военная обстановка создала чрезвычайно благоприятную почву для роста имущественного неравенства и, в частности, богатства предводителей. Славянские дружины опустошали обширные области на Балканах, угоняли скот, получали от империи огромные средства в виде выкупа. Сокровища Перещепинского клада бесспорно принадлежали какому-то удачливому военачальнику, водившему свои дружины в пределы Византийской империи. Об этом свидетельствуют сами вещи клада — преимущественно византийского происхождения. Среди них имеется серебряное блюдо с греческой надписью, говорящей, что предмет этот был «возобновлен по ветхости» епископом Патерном из города Томи.

Таким образом, совершенно несомненно, что общественная и политическая жизнь антов и склавинов уже достигала той ступени развития, когда органы власти «из орудий народной воли превращаются в самостоятельные органы господства и угнетения, направленные против собственного народа» 2,— в органы складывающейся государственности. Они, эти новые органы власти, возникли «вне родовой структуры, рядом с нею, а вместе с тем и против нее» 3.

————

Дата добавления: 2015-06-28