Майк Кэри 15 страница

– Завтра, – объявила она. – За пять минут до полуночи.

– А почему так конкретно? Что произойдет в этот момент?

– Восход луны. Вот только луна завтра невидимая… Время между старым месяцем и новым – самое подходящее.

– Я бы хотел присутствовать. Ну, вдруг что‑то пойдет не так и тебе понадобится помощь?

– Чем же ты поможешь, если что‑то пойдет не так? – искренне удивилась Джулиет.

– Возможно, и ничем. Однако та компания в «Уайтлифе» навела меня на кое‑какие мысли относительно святого Михаила. Я создал бы дополнительные помехи… – Вытащив вистл из кармана буквально на сантиметр, я спрятал его снова.

Глаза Джулиет сузились, что я прекрасно понимал: показывать ей вистл – все равно что угощать Супермена сандвичем с криптонитом.^[35]Тем не менее в апатичном голосе не слышалось ни намека на волнение.

– Ты знаешь, где я буду и когда. Хочешь прийти посмотреть – добро пожаловать, вот только вистл не приноси! А если принесешь – не доставай из кармана. Ты не так меток и точен, как, вероятно, думаешь.

С этим не поспоришь, особенно если в глубине сознания вечным укором маячит Рафи. Вот вам наглядный пример того, сколь опасен может быть огонь дружественных войск. Знаю, сейчас я куда аккуратнее, чем был тогда, и все же опасения Джулиет вполне понятны.

Оставив деньги на столе, я поднялся.

– Угощаю! – объявил я. – Получил аванс от одного из благодарных заказчиков.

– Благодарных? «Как же, Мэкки, вам такое сходит с рук?»^[36]– процитировала суккуб.

– Очень остроумно! Всегда подозревал, что мелодии Бобби Дарина слушают даже в аду.

– Не Бобби Дарина, а Курта Вейля, – поправила Джулиет.

– Угу, конечно, – невозмутимо отозвался я.

Наш уход острым ножом вонзился в сердце юного официанта. Да, реши суккуб отказаться от диеты, здесь ее ждет пиршество.

На улице мы довольно холодно простились, и Джулиет своей обычной по‑кошачьи стелящейся походкой зашагала прочь. Даже ни разу не обернулась! Вистл явно испортил ей настроение, видимо, напомнив, что я со своим даром – лучший прототип антител, имеющихся у человеческой расы против таких, как она. Да, в следующий раз нужно быть потактичнее!

Я смертельно устал, но Никки упомянул о каких‑то важных новостях, и мы с ним условились встретиться за рекой, у Снежной королевы. Тащиться туда надо через весь город, хорошо хоть на дорогах ночью посвободнее. Я уже собрался оставить «хонду» и ехать на метро: спешки‑то больше не было, но это означало, что придется вернуться, вероятно, уже после полуночи, а потом гнать в другой конец Лондона домой. Нет, такой вояж я вряд ли выдержу!

Я поехал по Вуд‑лейн, обдумывая короткий маршрут через Хаммерсмит и Фулем, чтобы воспользоваться переправой в Баттерси. Однако груз брошенных и наполовину сделанных дел направил мысли совершенно в другую сторону, и, описав неправильный круг, они вернулись к Торрингтонам и Деннису Пису.

На «Коллективе» я едва его не поймал! Хотя… К чему превратное толкование и самообман?! Это он едва меня не поймал, и атаку с воздуха в лучших традициях камикадзе я пережил по счастливой случайности. А затем на сцене появились Щекотка с Царапкой и началась совсем другая игра: пришлось спасать задницу Писа, а не свою. Но почему? Чем же таким он обладает, что эти религиозные фанатики‑отщепенцы решили нанять оборотней? Единственная ценность, о которой знал я, – призрак Эбби Торрингтон, только он подходящим вариантом не казался.

Да, как ни досадно признавать, я по‑прежнему барахтался в море неизвестности. Конечно, про запас еще оставался козырь в виде Рози Крейц, однако, учитывая ее знаменитые причуды и заведомо непростой разговор с Дженной‑Джейн Малбридж, у которой следовало выпросить разрешение на встречу, я все более склонялся к плану А: прямому контакту с духом Эбби. Голова куклы и яркие воспоминания о сложившейся под ее влиянием мелодии – все было при мне. Остановившись на широкой полосе свежеуложенного асфальта у самого подножия Хаммерсмитской эстакады, я вышел из машины. Не то чтобы вне салона надеялся получить лучший отклик, просто хотелось вдохнуть прохладный ночной воздух.

Я подошел к разделительному барьеру, с которого открывался живописный вид на западную часть дороги, и, прислонившись к нему, несколько минут бездумно смотрел по сторонам. Нужно успокоиться, поймать соответствующее настроение. День получился безумный, а вечер – еще безумнее. Сейчас следовало бы лежать в темной комнате, обняв полупустую бутылку виски, а я вместо этого еду в другой конец города выполнять обещания… Вернулась тупая боль в шее и затылке, да еще глаза зачесались. Нет, я действительно подхватил какую‑то болезнь, вот бы еще узнать, какую именно!

В воздухе попахивало дымом, будто в одном из близлежащих дворов жги костер. Странное занятие для мая, и на секунду появилось головокружительное чувство полета во времени: словно простояв здесь пять минут, я попал в осень.

Я вытащил из кармана куклину голову и осторожно провел по фарфоровой скуле кончиком мизинца, ощущая шероховатость там, где начала трескаться эмаль. Удивительно, что я вообще ее не разбил: день‑то выдался не из спокойных! Малейшее прикосновение – и страдания Эбби, прорвав невидимые шлюзы, по психоэмоциональным капиллярам потекли от моей ладони к предплечью и все выше, выше к мозгу.

Небольшой дозаправки вполне хватило, дабы освежить сформировавшийся ранее образ и подкорректировать прицел.

Спрятав голову обратно в карман, я достал вистл. Немного отвлекал яркий пунктир белых передних и красных задних фар, поэтому я зажмурился, ощупью нашел клапаны и выпустил в майскую ночь первую ноту.

Долгое, долгое время не происходило абсолютно ничего: звуки медленной грустной цепочкой уходили вниз, словно лестницы с гравюры Эшера. Лестницы, ведущие в никуда…

А потом Эбби ответила. Как и в предыдущие два раза, я почувствовал слабое шевеление на самой границе восприятия – некий тропизм, непроизвольную моторную реакцию на музыку, суть которой составляла она сама.

Глаза мои были закрыты, возможно, потому на этот раз отклик я почувствовал острее, или же у призраков есть приливные ритмы, перемещающие их, как луна перемещает море. Главное, Эбби находилась здесь, пусть далеко, в темноте, но нас разделяло лишь расстояние. Казалось, сейчас я раздвину город, словно занавес, и притяну ее к себе.

А потом все разом оборвалось. Только сейчас я был к этому готов и каким‑то неведомым инстинктом в момент обрыва связи увеличил силу звучания. Трудно сказать, изменилось что‑нибудь или нет, но создалось впечатление, словно я бросаю копье в сорвавшуюся с крючка рыбу. Чувство направления заострилось до предела: Эбби и я, охотник и пугливая лань, словно примерзли к противоположным концам неподвижного звукового осколка.

Перестав играть, я еще долго не открывал глаза: пытался сконцентрироваться на звучащих глубоко в душе отголосках эха. Они были по‑прежнему сильны. На этот раз я подошел совсем близко и не сомневался: Эбби не только слышала меня, но и видела. Через всю ночь, через весь город мы смотрели друг другу в глаза.

– Я иду за тобой, – пробормотал я. – Не бойся, малышка. Знаю, тебе пришлось страдать, но осталось совсем немного. Я спешу к тебе.

– Как мило! – совсем рядом раздался мужской голос. – Можно будет потом сослаться на ваши слова?

Я резко обернулся, и голова едва не слетела с плеч, по крайней мере ощущения возникли именно такие, а боль стала одновременно глубже и сильнее.

Неподалеку от меня у барьера стоял брюнет с прилизанными, как шерсть на выдриной заднице, волосами. На узком лице доминировал ястребиный нос, а выражение… Словно у судьи по уголовным делам, которому в субботу вечером пришлось избирать меру пресечения для футбольного фаната, задержанного в нетрезвом состоянии. Поджарое жилистое тело скорее напоминало вымоченный хлыст, чем засохший от недостатка питания побег. Белоснежный плащ резко выделялся на фоне черного костюма, такой у меня ассоциируется с одеянием священника. Так и есть, он не судья, а священник, отказавшийся отпустить грехи после долгой путаной исповеди. «Все ваши грехи зафиксированы документально и могут быть использованы против вас».

– Феликс Кастор! – позвал незнакомец. Голос хорошо поставленный, мягкий и начисто лишенный эмоций – на секунду вспомнился голос Стивена Хокинга,^[37]пропущенный через вокодер.^[38]

– Да, да, тоже рад знакомству, – протягивая руку, отозвался я. – А в чем проблема?

Незнакомец посмотрел на мою руку, а затем демонстративно отвел взгляд. Очень жаль, тактильный контакт явно не помешал бы: я тотчас набросал бы шпаргалки.

– Значит, развлекаетесь, – проговорил он. – Впрочем, почему бы и нет? Умение смеяться обогащает жизнь. Если хотите, можете звать меня Гвиллемом. Мое чувство юмора возбуждают вещи, от которых другие рыдают.

По бескровному лицу и апатичному голосу казалось, у Гвиллема вообще нет чувства юмора, однако, решив подыграть, я кивнул: мол, все ясно, понятно, здорово. В какой‑то мере это действительно было здорово. По опыту знаю: если парень с самого первого слова кичится своей крутизной, значит, моральная устойчивость у него не прочнее бланманже, и он боится, что новый знакомый станет его презирать. Вот это уже какая‑никакая информация!

– Ну, расскажите что‑нибудь смешное! – предложил я.

– Да, пожалуй.

Взгляд Гвиллема метнулся за мое плечо, и даже не обернувшись, я понял: он не один.

Секундой позже появилось подтверждение: в каком‑то метре от меня под тяжелыми ботинками заскрипел гравий.

– За последнюю пару дней я многое о вас узнал, – чуть ли не рассеянно продолжал Гвиллем. Он снова посмотрел куда‑то вдаль, через широкий поток транспорта и, почувствовав прикосновение напоенного дымом ветерка, прищурился. – Вы зарекомендовали себя неплохим специалистом и отнюдь не дураком. Отсюда и вопрос: зачем вы этим занимаетесь?

Его слова разбудили воспоминания о недавних разговорах, и я начал догадываться, кого увижу, если обернусь.

– Зачем я занимаюсь «этим» – чем именно? – уточнил я у милого Солнечного зайчика.

Гвиллем нахмурился и шумно выдохнул, но вкрадчиво‑апатичная интонация совершенно не изменилась.

– Кастор, я тоже не дурак. Попытаетесь провести – у меня тут же испортится настроение.

– Буду иметь в виду, – кивнул я. Парень я нетерпеливый, рыбалкой даже в лучшие времена не увлекался. Зачем, спрашивается, часами мерзнуть у лунки, если можно швырнуть гранату, и дело с концом? – Вы хотите узнать, чем я занимался в церкви и чье сердце там бьется? Интересуетесь, как этот пульс связан с жутким дерьмом, которое сейчас творится в Западном Лондоне, и с сегодняшним захватом заложников в том числе? Возможно, пытаетесь выяснить, кто такая Джулиет Салазар и какую роль во всей этой истории она играет? Верно я излагаю?

Гвиллем пронзил меня огорченно‑удивленным взглядом: таким смотрят на престарелых родственников, когда они надевают панталоны себе на голову.

– Я имел в виду девочку, – тихо сказал он. – Ту малышку, которой вы недавно дали столь трогательное обещание. Если, конечно, речь не шла о другой малышке. Может, у вас порочная страсть к детям?

Буквально на миг я ощутил, что события на бешеной скорости уносятся в неизвестном направлении и принимают совершенно неожиданный оборот. К тому же самочувствие оставляло желать лучшего: голова болела, в воздухе вдруг почувствовался слабый запах тухлого мяса.

– Девочку? – переспросил я.

Во взгляде Гвиллема появилось легкое раздражение, будто моя непроходимая тупость начинала подтачивать его терпение. Что же, после пуленепробиваемого спокойствия эта перемена казалась чуть ли не приятной.

– Эбигейл Торрингтон, – процедил он. – Или Эбигейл Джефферс, в зависимости от того, какой вариант вы предпочитаете.

– Ах, та девочка! – воскликнул я, словно все внезапно встало на свои места, хотя на деле чувствовал, что бреду по болоту в тяжелых сапогах с кованой подошвой. Второе имя я отложил в памяти про запас, наверняка пригодится. – Но это же обычная пропажа ребенка! Если только Деннис Пис не интересует вас по какой‑то другой причине. В этом проблема? Малышка Эбби – всего лишь средство для достижения цели?

Гвиллем нахмурился еще сильнее, и его лоб прорезали две вертикальные морщины.

– Пис тут совершенно ни при чем. Естественно, мы ценим заслуги Денниса, но его мотивы и побуждения сильно подточили наше доверие. Нет, мы хотим найти Эбигейл, и сделать это раньше остальных. Другие варианты совершенно неприемлемы. После всего произошедшего на ваших глазах начиная с субботы вы наверняка понимаете, что стоит на кону.

Я несколько раз мысленно проиграл услышанное, сначала быстро, потом медленно – не помогло.

– Удивительно, – махнув на свою затею рукой, проговорил я, – ваши слова звучат вполне разумно, но стоит сложить их воедино – получается белиберда. Кому интересна Эбби, кроме родителей? Или я что‑то не догоняю? «Ни одна из малых птиц не упадет на землю без воли Отца вашего»,^[39]в этом дело? Может, вы, ребята, все пропавшие души разыскиваете? То есть это, конечно, благородно, но не так просто…

Я осекся, потому что на плечо легла тяжелая рука, и меня повернули влево почти на девяносто градусов, заставив посмотреть в лицо, на котором доминировали кустистые брови.

– Давай повежливее! – сурово потребовал loup‑garou, демонстрируя страшенные зубы.

– По! – Мягкий голос Гвиллема творил чудеса: огромный оборотень тут же отпустил мое плечо и вытянулся чуть ли не по стойке «смирно». Цукер, оказывается, тоже здесь! Вон, притаился у «хонды», будто они решили, что я попробую сбежать, и заранее приняли меры предосторожности. Их собственная машина, очередной внедорожник, размером еще больше джипа, застыл у обочины метрах в ста от эстакады. Значит, остаток пути они проделали пешком, воспользовавшись тем, что я с головой ушел в общение с Эбби.

Судя по всему, Гвиллема не волновало ни мое состояние, ни угроза побега. Видимо, высказаться ему было важнее, чем наблюдать, как мне вырывают кишки.

Он коротко кивнул loup‑garou, стоящему рядом со мной: молодец, мол, послушный мальчик, а потом снова сосредоточился на мне.

– То ли Архимеду, то ли Пифагору приписывается одно мудрое выражение о рычагах, – пробормотал он. – О рычагах и перемещении Земли… Лично я не до конца убежден, что эти слова принадлежат кому‑то из этих двоих: уж слишком поздним Просвещением попахивает. Однако, уверен, вы понимаете, какое изречение я имею в виду. – Гвиллем выжидающе посмотрел на меня, а я, устав подыгрывать, смело встретил его взгляд. – Так или иначе, именно этим является мертвая малышка – рычагом, настолько большим, что способен перевернуть всю Землю. Перспектива тревожная, по крайней мере для меня: лично я предпочитаю существующий расклад.

Ситуация по‑прежнему казалась мутной, как вода у илистых берегов Миссисипи. Пожалуй, самое время бросить вторую гранату.

– Вы говорите только от своего имени? – поинтересовался я. – Или от имени всей католической церкви, сострадательной и милосердной, многогранной и всесторонней? Черт подери, принимая во внимание тех, кто ей служит, она куда многограннее, чем я думал.

Несколько секунд Гвиллем недоуменно молчал, а затем кивнул, но не мне, а По. Боль раскаленной молнией пронзила мой левый бок, и я рухнул на землю, с глухим стуком ударившись о разделительный барьер. Вот что значит мастерски нанесенный, тщательно рассчитанный удар по почкам: жертва корчится в агонии, но жизненно важный орган остается цел.

Прошло немало времени, прежде чем я смог адекватно воспринимать окружающую действительность: как минимум полминуты, точнее не скажу. Учитывая, что большую часть того времени я пытался вдохнуть, не тревожа при этом левый бок, каждая секунда тянулась дольше часа.

– Однажды вас уже предупреждали. – Голос Гвиллема звучал будто со дна глубокого колодца. – Но, судя по рассказам Цукера и По, вы отнеслись к предупреждениям недостаточно серьезно.

Ответить я по‑прежнему не мог: элементарно не хватало воздуха, и, пожалуй, так было лучше, ведь на языке вертелось рискованное: «Да пошел ты…» Пока я корчился от боли, затылок холодило нечто тяжелое.

– А вот мы настроены весьма серьезно, – проговорил Гвиллем спокойно, но с ощутимым налетом высокомерия. – Легких путей не ищем, хотя при необходимости вполне способны к ним прибегнуть. В данный момент физическое устранение Феликса Кастора определенно представляется мне меньшим из двух зол.

– И все‑таки… – прохрипел я, морщась, так как каждое слово приходилось вымучивать, задействовав пока не готовые к работе мускулы… – Не могу не заметить, что… что я до сих пор жив.

– Да.

Давление на затылок исчезло, и через секунду я услышат характерное «клац!» – это предохранитель, на секунду застряв, вернулся в исходное положение. Мерзкий хорек держал наготове взведенную пушку! Чихни я в неподходящий момент, он мозги бы мне прострелил! Я как можно аккуратнее повернул голову и увидел, что Гвиллем прячет пистолет в кобуру. Перехватив мой взгляд, он коротко кивнул.

– В торговом центре мы за вами следили, – объявил он, – и тогда действительно собирались уничтожить. Однако потом я увидел, как вы с этой женщиной – кстати, она женщина? – обезвреживаете одержимых и спасаете заложников. Признаюсь, ничего подобного я не предвидел. Видите ли, если уж спускать на вас Цукера и По, предпочитаю делать это с чистой совестью.

– Помнится, прошлой ночью они на коротком поводке не сидели, – просипел я.

– Прошлой ночью им дали команду «не убивать». Насчет «не причинять боль» никаких ограничений не было. Кастор, спрашиваю в очередной раз и, вероятно, в последний: на чьей вы стороне?

Пожалуй, окажись у меня побольше времени, я бы тщательно обдумал вопрос и подобрал оригинальный завуалированный ответ. А так мои слова прозвучали резко и уверенно:

– На стороне Эбби Торрингтон.

Звук, который издал Гвиллем, был гибридом фырканья и надменного смешка.

– Знаете, а ведь это вполне возможно, – проговорил он. – В таком случае заверения, что вы не дурак, недалеки от правды. Хотя мне кажется, кто‑то играет с вами так же, как вы играете на вистле.

Возникла долгая пауза, и я решил, что он закончил.

– Если встану, – начал я, очень медленно и опасливо поворачивая голову, – этот урод не ударит меня снова?

Гвиллем пропустил мои слова мимо ушей.

– На «Коллективе» вы нас опередили. Очень м‑м‑м… впечатляюще. Нет ли у вас других наводок относительно того, где Пис прячет девочку?

Ну, кое‑какие мысли имелись, однако я предпочитал держать их при себе. Вцепившись в барьер, я стал осторожно подниматься на ноги. От напряжения пришлось стиснуть зубы, и на вопрос Гвиллема ответить, естественно, не удалось.

Он вздохнул с видом человека, на плечах которого лежит все бремя мира.

– Если попрошу вас найти передачу заднего хода, отъехать, скажем, до границы Китая и держаться подальше от этой истории, есть ли надежда, что вы послушаетесь?

Лгать священнику грех, а грехов на моей душе хватало, новые можно было не искать. Я коротко покачал головой: более категоричные жесты казались рискованными, особенно с учетом того, что я едва принял вертикальное положение.

– Я так и думал, – с грустью проговорил Гвиллем. – И тем не менее прошу. В качестве признательности за ваши сегодняшние деяния. Назовем это, хм, проявлением профессионального этикета. Других с моей стороны не последует. Спокойной ночи, Кастор, и до свидания.

Он осенил меня крестом: не угрожающе, не иронично, а абсолютно серьезно, потом дал знак оборотням – те послушными адъютантами тут же встали с правого и левого флангов, и вся троица двинулась к машине.

Они поехали прочь, и Цукер, не вписавшись в вираж, или, наоборот, рассчитав все с точностью до миллиметра, задел крыло «хонды» со звуком, напоминающим крик кастрированного слона. Затем, прибавив скорость, влился в поток транспорта, движущегося на восток, и через секунду красный свет задних фар растворился в ярком море огней.

* * *

Имельда Проберт, больше известная, как Снежная королева, живет в Пекхеме на четвертом этаже здания, кирпичные стены которого покрасили в черный цвет, вероятно, в ходе неудачного эксперимента над технологией «стелс».^[40]Дверь со стороны улицы заколочена, так что входить нужно со двора, словно городское кладбище слонов, заваленного бесколесными ржавеющими корпусами отслуживших свой век машин. Убогая квартирка – настоящий парадокс, учитывая, сколько твердого нала Снежная королева зарабатывает за неделю: в конце концов, ее услуги эксклюзивны и весьма востребованы. Хотя справедливо и то, что о притоке клиентов ей беспокоиться не стоит: кому нужно, сами найдут.

Прежде чем войти, я проверил новый элемент снаряжения – веточку мирта, сорванную по дороге. Май – время мирта; будь я порасторопнее, давно бы им запасся и не пришлось бы по ночам лазить через кладбищенские стены. Я шепотом благословил веточку, чувствуя себя мошенником: так случается всякий раз, когда балуюсь вещами, которые присяжные классифицируют, как «магию».

На лестнице пахло прокисшим пивом и мочой; в сумме эти два слагаемых обычно дают пьянчугу, лежащего в луже блевотины. Однако мне никто не попался, и, поднявшись на четвертый этаж, я постучал в единственную не заколоченную фанерой дверь – звук с выразительной глухостью разнесся по всему зданию.

Вскоре мне открыла темнокожая девушка лет шестнадцати с огромными, круглыми как блюдца, глазищами. Пол незнакомки я определил только по косичкам: узкое бесстрастное лицо казалось бесполым, а футболка с картинкой в стиле манга и черные джинсы годились и для парней, и для девушек.

– Что вам?

– Я друг Никки.

Девица нахмурилась и смерила меня подозрительным взглядом:

– Пульс есть?

Я нащупал запястье.

– Бьется, но как‑то медленно. Это проблем не создаст?

Незнакомка повернулась ко мне спиной.

– Мам, – позвала она, – пришел живой мужчина!

– Из полиции? – осведомился низкий голос откуда‑то из недр квартиры. – Лиза, если это коп, вели ему убираться, потому что я уже заплатила.

Малышка снова повернулась ко мне.

– Мама говорит, если вы из полиции, то лучше убирайтесь, потому что…

– Да, понял. Только я не из полиции. Моя фамилия Кастор. Если Никки Хит у вас, хочу с ним поговорить и отвезти домой.

Лиза передала все матери, не сводя с меня огромных глаз, словно боялась, я захочу что‑нибудь украсть. Если так, красть следовало стену или обшарпанную дверь, ведь больше на площадке не было ничего, даже половичка, дабы прикрыть щербатые половицы.

– Он представился Кастором и хочет отвезти Никки домой.

– Ах, Кастор! – В голосе слышалось явное неодобрение, и я прекрасно знал почему. – Лиза, проводи его в гостиную. Пусть придержит своих коней, пока я здесь не закончила.

Закатив глаза, мол, достала со своими указаниями, Лиза распахнула дверь. «Проводить в гостиную» в ее понимании значило ткнуть в дверь налево от узкой прихожей, а самой скрыться в противоположном направлении. В конце прихожей имелась еще одна дверь, открытая, и я увидел спину Имельды, работающей над очередным пациентом. Она что‑то мурлыкала себе под нос, наверное, песню в стиле госпел, но с такого расстояния я не разобрал ни мелодии, ни слов.

Пару лет назад я уже был здесь и хорошо помнил порядок, а еще помнил, по какой причине Имельда меня недолюбливает: изгоняющие нечисть – настоящая помеха для ее бизнеса. Заставить меня ждать в гостиной – обдуманный садизм, но, понимая, что не могу поделать с этим абсолютно ничего, я набрал в легкие побольше воздуха и вошел в указанную дверь.

По сути, Снежная королева – просто знахарка, но с очень специфической клиентурой, которую не отобьет ни один доктор: ни представитель обычной медицины, ни нетрадиционной. Она занимается исключительно зомби и утверждает, что наложением рук способна практически полностью остановить процесс гниения. Я всегда считал это ерундой, но Никки ходит к ней два раза в месяц. Он умер очень давно, и в плане разложения человеческой плоти его мнению вполне можно доверять. Снежной королевой Имельду прозвали, потому что она хвастает, дескать, свежесть мертвечины умеет поддерживать не хуже морозильной камеры.

Тем не менее гостиная пропиталась кисло‑сладким запахом гнили. Как говорилось ранее, это был мой второй визит к Имельде. Я знал, чего ожидать – и тем не менее запах накрыл меня душным одеялом и едва не сбил с ног. Когда я вошел, ходячие мертвецы подняли головы, дабы оглядеть новенького; точнее, сидячие мертвецы, потому что гостиную обставили наподобие приемной: вдоль трех стен тянулись стулья, в большинстве своем занятые. Имелись даже журналы: бледная как мел женщина с аккуратной дыркой в щеке, сидевшая в углу, листала древний «Космополитен».

Кислород зомби не нужен, так что судорожных вдохов ждать не приходилось, и, к сожалению, в гостиной не было пианино, звуки которого прервали бы мертвенную тишину, воцарившуюся после моего прихода. В то же время я чувствовал напряжение. Зомби, уже поднявшие глаза, продолжали меня изучать, другие, последовав их примеру, отвлеклись от прежних занятий, желая узнать, в чем дело.

Опустившись на ближайший к двери стул, я взял «Ридерс дайджест», отыскал статью о роли грецких орехов в диете больных раком толстой кишки и начал читать. Главная прелесть этого журнала в том, что он существует вне пространства и времени в их традиционном понимании; читая его, мистики и блаженные впадают в транс, какого обычной медитацией не добиться.

Увы, достичь этой формы восприятия мне не позволили. Поверх журнала нарисовался широкий мужской торс.

– Ты живой, – прохрипел зомби, с шумом наполнив легкие воздухом.

– Да, – не поднимая головы, ответил я, – хотя, думаю, ненадолго. Ну, вы наверняка понимаете, о чем я.

– Тогда какого хрена ты здесь делаешь, образина теплокровная? – куда эмоциональнее поинтересовался он, обдавая зловонным дыханием.

– Приятеля жду, – кротко отозвался я.

– Подожди за дверью! – после тяжелой паузы велел он.

Я поднял глаза. Уверен, этот парень внушал безотчетный страх еще в бытность живым, но после смерти стал еще ужаснее. Ростом под метр девяносто, он состоял практически из одних мускулов, рельефных, какие появляются лишь после регулярных тренировок. Руки он оставил голыми, а футболка сидела так туго, что при каждом движении мышечные группы сталкивались, словно тектонические плиты. Лысина блестела, но, естественно, не от пота, а, насколько мне удалось разобраться, от какого‑то масла. Итак, передо мной стоял нарциссист с танатологическим уклоном, влюбленный в свое мертвое тело и хранящий его, словно бесценный музейный экспонат.

Но за сегодняшнюю ночь я уже перенес достаточно третирования и неуклонно приближался к уровню «более чем достаточно».

– Мне и здесь неплохо, – отозвался я, снова погружаясь в статью про грецкие орехи.

Громила вырвал у меня журнал.

– Нет, плохо! – прогремел он. – Только останься здесь – язык вырву!

Я оглядел гостиную, внимательно наблюдая за реакцией остальной клиентуры. Кажется, происходящее им не слишком нравилось. Имельдины услуги не из дешевых, и большинство пациентов выглядели обеспеченнее и рафинированнее, чем этот убогий кусок мертвечины, отсюда, вероятно, и свойственный среднему классу страх перед бурными сценами. Меня это только радовало: если вдруг начнется потасовка, подобные личности вряд ли на меня нападут и не станут обрывать руки‑ноги.

– Ладно, парень, – пробормотал я, а когда поднялся, громила принял боевую стойку, буквально вынуждая атаковать первым. Абсолютно уверенный в своей силе, он считал, что ни один из моих приемов не причинит ему особого вреда, и мог запросто пропустить слабенький удар в подбородок, дабы потом не спеша и с полным правом вывести меня из строя.

Я заранее сжал в ладони миртовую ветку и просто хлестнул громилу по лбу, выпалив «Нос fugere». Зомби отскочил с такой скоростью, словно я сунул ему в рот дробовик и спустил курок.

Нет, это было вовсе не изгнание нечисти, скорее элемент природной магии, действие простого оберега, который эффективен недели три в году, при условии, что его должным образом срезали и благословили.

Для мертвых, как в телесной оболочке, так и вне ее, оказаться рядом с оберегом – то же самое, что прикоснуться к оголенному кабелю: боль просто жуткая.

Повалившись на пол, зомби вытаращил глаза и начал судорожно дергаться. Правая рука бесконтрольно полетела в сторону и задела ногу читавшей «Космо» женщины. Та в панике отскочила в сторону.

– Слушайте, мне проблемы не нужны, – проговорил я, обращаясь сразу ко всем собравшимся.

– Да‑а, – протянул показавшийся в дверях Никки, – оно и видно.

Стоявшая за его спиной Имельда испуганно взвизгнула и, оттолкнув Никки, ворвалась в гостиную. Снежная королева – дама крупная, миртовым прутиком ее не одолеть.

– Кастор! – заорала она. – Ты не имеешь права! Ты не имеешь права! Вон из моего дома, сейчас же, пока я полицию не вызвала!

– Эй, это он драку затеял! Я читал себе «Ридерс дайджест»…

Опустившись на колени рядом с дрожащим зомби, Имельда положила руку ему на лоб и смерила меня откровенно презрительным взглядом. От прикосновения ее ладони громила успокоился.

Дата добавления: 2015-06-28