Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Майк Кэри 18 страница




Джулиет. Оно как‑то связано с Джулиет и ее планами на сегодняшний вечер. По неизвестной причине возникло предчувствие, нет, твердая уверенность, что ей не следует засылать свой дух в каменную толщу церкви святого Михаила. Почему, я объяснить не мог, но знал: мне необходимо там быть и остановить суккуба.

Одежда, сложенная аккуратной стопкой, обнаружилась на стоящем у двери комоде, а тренч висел на спинке стула. Сотовый я нашел в нагрудном кармане, но когда попробовал включить, выяснилось, что он разрядился. Пожалуй, мое позднее знакомство с высокими технологиями и активную нелюбовь к ним стоит отнести к вредным факторам профессиональной деятельности… А где ключи от машины? Все карманы вывернул, и никакого результата!

Одежду я натянул в том же порядке, в каком она лежала. Страшно хотелось под теплый душ, только времени катастрофически не хватало. Когда спускался по ступенькам, ноги почти не дрожали, ну, может, самую малость.

Телефон находился на кухне, равно как и невысокий коренастый тип с порядочного размера пивным брюшком. Восседая за столом, он листал древний номер «Космо», но стоило мне появиться, захлопнул журнал и поднялся. На нем был коричневый, слегка потертый пиджак из вельвета; очки в стиле Национальной федерации здоровья совершенно не сочетались с типом лица: не обыгрывали, а лишь привлекали внимание к невыразительным чертам и одутловатой, покрытой оспинами коже. Макушка облысела, зато вокруг ушей топорщились пучки жестких волос, словно чахлая трава, цепляющаяся за каменистую насыпь.

Я коротко кивнул, однако заводить светскую беседу не было ни времени, ни желания, поэтому молча прошел к вмонтированному в стену телефону. Коротышка смотрел, как я набираю номер.

– Ну, вам получше? – осведомился он, и я уловил легкий шотландский акцент.

– Немного, – отозвался я. – Вы извините меня на секунду?

Раздалось, наверное, гудков двадцать, а в приюте все не брали трубку. Я уже решил отсоединиться, когда, наконец, услышал щелчок.

– Алло! Эмма у телефона. Кто говорит? – Голос девчоночий, а манера общаться глупо‑церемонная, так говорят дети, бездумно копирующие родителей.

– Моя фамилия Кастор. Можно Джулиет. Она на месте?

На другом конце провода взволнованно зашептались.

– Ее нет. Если хотите, оставьте сообщение.

– Спасибо. Попросите ее мне перезвонить, – велел я, но тут же передумал: меня ведь дома не будет. – Сообщение следующее: «Не ходи в церковь. Объясню при встрече».

– Так и передам, – пискнула Эмма.

Повесив трубку, я обернулся, желая принести запоздалую благодарность молча наблюдавшему за мной коротышке.

– Не знаю, что вы со мной сотворили, но это помогло. Большое спасибо.

Доктор весьма великодушно пожал плечами: он ведь меня спас, а я поначалу держался очень холодно. Я должен был идти по делам, но для начала – расставить все точки над i.

– Ну и какую заразу я подхватил?

– Думаю, Clostridium tetani, – ответил он.

– Clostridium?

– Опасная разновидность столбняка. Напрасно вы прививки не сделали! Скажите, в последнее время с оборотнями сталкиваться не приходилось?

Я на секунду замялся, а потом кивнул.

– Да, а что?

– Значит, я не ошибся. – Коротышка‑доктор почесал подбородок с таким видом, будто втайне надеялся еще раз меня осмотреть, а потом написать монографию для журнала «Ланцет». – Подобный случай встречался мне лишь однажды и поразил настолько, что я решил покопаться в литературе. Рану на вашем плече нанесли либо чем‑то вроде шипа, либо метательной звездочкой. Метнул ее не кто иной, как loup‑garou, причем сначала он облизал лезвие: как следует смочил его в слюне. Читали, наверное, шпионские романы? В машину главного героя нередко ставят жучки, ну или его туфли макают во что‑нибудь пахучее, дабы потом идти по следу. Так вот, здесь замысел тот же, лишь с поправкой на отказ от использования химии и высоких технологий. Оборотни чуют феромоны, содержащиеся в их собственной слюне. По данным одного исследования, чуют за многие километры. Другими словами, вас они могли выследить буквально через полгорода, а заодно наградить целым букетом инфекций от бешенства до ВИЧ. В общем, полагаю, вы отделались легким испугом.

Да, этим объяснялось многое… Вероятно, страхи и опасения отразились на моем лице, потому что коротышка бросился успокаивать:

– Не волнуйтесь, я вколол вам суточную дозу ванкомицина, который очистит организм от инфекции, а рану на плече обработал раствором бетадина; он уничтожит последние следы феромонов, и об этом можно тоже не беспокоиться. Естественно, через некоторое время стоит сделать анализ крови, чтобы исключить заболевания с длинным инкубационным периодом, но, думаю, все будет в порядке.

Меня куда больше волновал уже причиненный вред. Вот, значит, как По с Цукером отыскали меня на борту «Темзского коллектива», затем на Кенсингтон‑Черч‑стрит и, наконец, на Хаммерсмитекой эстакаде! Я целых два дня таскал этих ублюдков на хвосте… К счастью, большую часть того времени я гонялся за собственным хвостом, и максимум, что они получили за свои старания, – это головокружение.

– Спасибо, – снова пролепетал я, – огромное спасибо!

– Не за что, – махнул рукой коротышка. – Я просто друга выручил.

– Доктора Форстера?

– Да, именно! Он бы и сам пришел, да времени в обрез…

Тут настроение у коротышки сильно изменилось, голос зазвучал осторожно и неуверенно:

– Та девочка… Могу я ей чем‑нибудь помочь? В смысле, профессионально, как врач?

Вопрос застал меня врасплох.

– К‑какая девочка?

– Когда обрабатывал плечо, вы говорили о девочке и кровавом пятне. Подробности я не разобрал, но, похоже, дело серьезное.

«Да уж, – подумал я, чувствуя, как душа уходит в пятки, – а на суде оно покажется еще серьезнее».

– Нет! – резковато ответил я. – Помочь вы не сможете. Этой девочке больше не нужен доктор.

Коротышка обошел вокруг стола и, остановившись буквально в полуметре от меня, наморщил лоб. Небось думает, что облегчил страдания педофилу или детоубийце!

– Послушайте, девочка была моей… клиенткой. Вам известно, чем я зарабатываю на жизнь?

– Нет, честно говоря, нет.

– Я специалист по изгнанию нечисти. Девочка погибла, и меня наняли – понимаю, звучит безумно, тем не менее это правда – отыскать ее призрак.

Доктор понимающе кивнул, словно ответ расставил все по своим местам, но, обдумав, нашел явные шероховатости.

– Кто вас нанял? Кому интересно красть призрак? Кто пытается его вернуть?

– Кому интересно красть? По всей видимости, настоящему отцу девочки. Кто пытается ее вернуть, точно не скажу, потому что мне наплели целые горы мерзкой лжи. Как вариант – идиоты‑сатанисты. В любом случае я собираюсь ее найти, потому что, похоже, малышка в беде.

– Хотите сказать, та беда страшнее смерти? – невесело усмехнулся доктор.

– Именно. – Утверждение звучало престранно, но я чувствовал, что не ошибаюсь. Причем понял это давно, еще до того, как Баскиат показала мне место гибели Эбби. – Куда страшнее смерти.

Погрузившись в мрачное молчание, доктор обдумывал услышанное.

– Что же, надеюсь, проблема как‑нибудь разрешится, – заявил он тоном человека, широкими шагами уходящего в себя. – А пока старайтесь не нагружать левую руку. В воспаленном состоянии мышечная ткань рвется намного легче.

– Хорошо, – кивнул я и, опустив руку в вазу с фруктами, выудил ключи от машины Мэтта. Надо же, куда Пен спрятала!

– Вероятно, слабость еще вернется, – с тревогой в голосе сказал доктор. – Если почувствуете, что вести машину становится трудно, сразу тормозите и ловите такси.

Тревога тревогой, но этот тип начинал действовать мне на нервы. Я был многим ему обязан, только к лекциям, проповедям и распоряжениям Национальной федерации здоровья не прислушиваюсь никогда.

– Не беспокойтесь, – пробормотал я, направляясь к двери, – это машина моего брата.

 

* * *

 

Небо быстро темнело, слишком быстро для последнего месяца весны. Создавалось впечатление, что ночная мгла, которой давно следовало растаять, забилась в выгребные ямы и сточные колодцы, а теперь, вырвавшись на свободу, теснит дневной свет. Либо так, либо я спал куда дольше, чем думал.

Главная дверь церкви святого Михаила оказалась заперта, равно как и покойничьи ворота. Впрочем, это задержало меня лишь секунд на двадцать: ворота были скорее декоративным элементом, чем препятствием, да еще с множеством хороших опор для рук. При моей нынешней слабости это пришлось весьма кстати.

Бам! – я тяжелым камнем свалился на сторону кладбища, немного ободрав руки.

Я шел мимо могил до тех пор, пока впереди не замаячила задняя дверь ризницы, которую кто‑то распахнул настежь. Я направился было к ней, но, не сделав и десяти шагов, остановился, потому что услышал сдавленный смешок. Оправившись от шока, я обернулся на странный звук.

У дальней стены кладбища, свесив голову на грудь, стоял мужчина. Длинные прямые волосы, покрытый пятнами плащ… На первый взгляд – пьяница, по дороге из пивнушки домой выбирающий импровизированный писсуар; однако второй, более внимательный взгляд практически исключил такой вариант. На плаще у него не просто пятна, а бурые, неправильной формы брызги; сгущающиеся сумерки мешали определить точно, но мне почудилось, что это кровь. Сбоку череп размозжили чем‑то тяжелым, правая рука казалась совершенно безвольной и, стоило «пьянице» шевельнуться, маятником болталась из стороны в сторону.

Итак, это зомби, в отличие от Никки совершенно не уделяющий внимания своим бренным останкам.

Смутное, необъяснимое подозрение заставило повернуться к «пьянице». Вероятно, я где‑то его видел, или же просто не хотел оставлять в тылу, после того, как войду в церковь.

– Эй, парень, ты в порядке? – как можно непринужденнее спросил я, роясь в карманах в поиске миртовой ветви. К сожалению, не нашел… Наверное, забыл ее в приемной у Имельды, и Снежная королева обошлась с ней, как с дохлой крысой: резиновые перчатки – не дай бог коснуться руками! – совок, мусорный контейнер, а потом тщательная дезинфекция.

Подняв голову, зомби взглянул на меня единственным глазом, а потом усмехнулся, хотя под косматой бородой разглядеть было сложно. Так, теперь я его опознал! Это бородатый громила из «Уайтлифа», который выстрелил Джулиет в грудь, а затем, получив сильный пинок, кувырком вылетел на улицу. Видимо, полет со второго этажа ничего хорошего не принес.

– Когда оно придет? – поинтересовался бородач. Голос звучал низко, с каким‑то ужасным бульканьем. Осклабившись, он продемонстрировал обломанные зубы, напоминающие бамбуковые колья в ловушке‑яме. – Когда оно сюда явится?

– Скажи мне, что «это», и я назову расчетное время прибытия.

Зомби содрогнулся.

– То, что меня сожрало, – пробормотал он и снова уронил голову на грудь. После долгой паузы, обращаясь скорее к себе, чем ко мне, бородач добавил: – Нужно закончить… Закончить дело. Не позволю себя просто… сожрать и выплюнуть.

Разрываясь между отвращением и жалостью, я повернул к двери в ризницу. Тогда он на меня и бросился.

Бородач был куда крупнее и тяжелее, чем я, и налетел, словно вагонетка в шахте: медленно, неуклюже, но попробуй, останови! Повалив наземь, он вцепился здоровой рукой мне в горло, при этом безостановочно хохоча, будто считал все происходящее шуткой.

Я резко поднял голову, боднул его в переносицу и услышал, как со звуком, напоминающим хруст гнилого дерева, сломалась кость. Кровь не потекла: во‑первых, сердце больше не разгоняло ее по венам, а во‑вторых, она уже, наверное, высохла.

Вокруг горла начали сжиматься холодные пальцы. Бородатое лицо приблизилось, массивные челюсти заработали, словно зомби решил не просто убить меня, но и одновременно съесть. Вдохнув запах разлагающейся плоти, я почувствовал, как кружится голова, в панике перевернулся на бок и изо всех сил ударил зомби. Сбросить его не удалось: слишком тяжелый, боль причинить – тоже: нервные окончания давно отмерли.

Зато у него работала только одна рука, а у меня обе оказались свободными. Понимая, что еще немного – и потеряю сознание, я нащупал грязное лицо противника и большим пальцем выдавил второй глаз.

Запрокинув голову, бородач начал молотить рукой, пытаясь меня отогнать, но было поздно. Прижав колени к груди, я изо всех сил пнул его обеими ногами. Обшарпанным футбольным мячом он откатился к надгробию и, хватаясь за опустевшие глазницы, заскулил. По большому неряшливому телу прошла медленная волна судорог, и ноги начали поочередно двигаться, словно зомби находился в вертикальном положении и шагал. Тут же вспомнился заводной робот с гордой надписью «Сделано в Гонконге», который был у меня в детстве: он передвигал ногами до тех пор, пока не кончится завод, даже если лежал на боку и никуда не шел.

Я встал, пошатываясь, двинулся к зомби и, чтобы как следует его рассмотреть, прислонился к надгробию. Если рана серьезная, призрак отделится от слабеющего тела, но не сразу, пока же он был в нем заблокирован. Ослепленный и перепуганный, бессмертный дух бородача цеплялся за полусгнивший мозг, который больше не желал работать.

Выбора не оставалось. Мелко дрожащими руками я вытащил вистл и прижал к губам. За время нашей маленькой потасовки среди могильных плит я успел прочувствовать его естество, его сущность достаточно, чтобы начать игру. В вечернее небо взлетели первые ноты, слабые и неуверенные, оживленные совершенно ненамеренным вибрато. Зомби повернул ко мне незрячие дыры, которые когда‑то были глазами, губы зашевелись, издавая несвязный гул, отдаленно напоминавший мою мелодию. Похоже, он подпевал, а затем вдруг осекся, и искра жизни, еще теплившаяся в его теле, навсегда потухла.

Вистл можно убрать? Нет, пожалуй, не стоит. Крепко сжимая его в руках, я направился к ризнице.

Дверь болталась на одной петле. В отсутствии Сьюзен Бук и ключей, Джулиет, похоже, просто ее высадила. За порогом я тут же почувствовал сильный озноб, будто за спиной опустился ледяной занавес, невидимый, но осязаемый.

В церкви было темно. А как же иначе, если источникам света здесь грозит неминуемая гибель? Фонарь я не захватил, да и неизвестно, пригодился ли бы он в таких условиях…

Пульс слышался очень четко: растянутая петля звука вкрадчиво окутывала мой слух, словно ласкающая скалу волна.

Я двигался медленно, шаг за шагом, причем ноги от пола старался не отрывать, дабы в темноте не дай бог не споткнуться. Холодный воздух казался совершенно неподвижным, и единственным признаком того, что из трансепта я попал в главный коридор нефа, был изменившийся тембр эха шагов. Рука что‑то задела, раздался грохот: большой, невидимый в темноте предмет упал, а маленькие раскатились по полу. Это стол, где стояли молельные свечи! Поднимать некогда, нужно идти дальше.

Шагов через десять носок ботинка уперся в очередной неизвестный предмет. Нагнувшись, я осторожно его ощупал. Женское тело! Совершенно неподвижное!

Теперь вистл пришлось убрать, хотя я цеплялся за него, словно ныряльщик за спасательный трос. Я приподнял тело за плечи и колени. Думалось, что Джулиет окажется тяжелой, потому что она производит такое сильное впечатление: ее, хм, телесность намного ярче, глубже и ощутимее, чем у любого другого существа. Но тело суккуба состоит не из плоти, вероятно, поэтому и показалось мне практически невесомым.

Стоило поднять Джулиет, как вселившаяся в каменные стены сила обратила на меня свое пристальное внимание. Воцарилась мертвая тишина: в неподвижном воздухе не чувствовалось ни малейшей вибрации. Неведомая сила следила за мной с беззвучным мстительным изумлением.

Прижимая Джулиет к груди, я побрел обратно, но в темноте сбился с пути и врезался в стену. Пока не добрался до трансепта, пришлось двигаться вдоль нее, буквально обтирая плечом, чтобы не дай бог не заблудиться снова. Наступив на одну из упавших свечей, я подвернул ногу и чуть не упал. Казалось, храм чинит всевозможные препятствия, стараясь удержать меня внутри, пока ледяная стужа делает свое дело. Зубы мелко стучали, а грудь болела так, будто я вдыхал колючие сосульки.

Все‑таки добравшись до двери, я вышел из ризницы. Наступала ночь; если по дороге в церковь я ежился от прохлады, то сейчас чувствовал себя так, будто попал на прогретый солнцем двор: окоченевшее лицо ласкал теплый майский ветерок.

Полной безопасности еще не ощущалось: пропитанные тайной злобой камни были слишком близко. Шатаясь, я пересек узенькую гравиевую дорожку и бережно уложил Джулиет на густую траву между двумя могилами. Затем обессилено прислонился к ближайшему надгробию и, хрипло дыша, ждал, пока холод окончательно уйдет из моих костей.

Во сне Джулиет выглядела иначе: столь же красивой, но менее опасной. От такой красоты я чувствовал себя слабым и обескровленным: словно яркий луч, она освещала мою жалкую никчемность.

– Черт! – пробормотал я, обращаясь к ночи в целом.

Я наконец разобрал, что к чему, но, увы, слишком поздно, чтобы использовать во благо. Теперь ясно, почему во время первого посещения церкви ускользающая сила показалась знакомой, равно как и вчера, при встрече с одержимыми придурками в торговом центре «Уайтлиф». Удивительно лишь, что я не опознал ее раньше, во время разговора со Сьюзен Бук, которая, вне всяких сомнений, «заразилась» не меньше, чем остальные присутствовавшие на службе в прошлую субботу.

Это Асмодей! Вот по какой причине он неожиданно ослабил давление на Рафи, вот на чем он теперь сосредоточился!

Джулиет попыталась дать бой одному из самых древних и влиятельных головорезов ада и потерпела поражение.

Что же делать дальше?

 

 

Я отвез Джулиет домой и уложил на свою кровать: похоже, мне в ближайшее время спать не придется. Вот только Пен была недовольна, очень недовольна.

От Рафи она вернулась, буквально сияя от счастья: еще немного и в пляс бы пустилась! Во время экспертизы Дитко вел себя очень разумно и наверняка произвел на независимых специалистов хорошее впечатление. Они даже отчитали Уэбба за то, что пытался оттянуть их встречу с Рафи.

Однако когда Пен заметила на кровати Джулиет, мертвенно‑бледную, словно похищенная из морга статуя, ее настроение покатилось под откос.

– Это та тварь, которая хотела тебя убить?

– Она самая, – признал я.

Вот уж не думал, что Пен успела рассмотреть лицо суккуба! В прошлый раз ее внимание было целиком сосредоточено на пневматическом ружье и опиленных бусинах четок, которыми она стреляла Джулиет в спину. Но, видимо, достаточно один раз увидеть суккуба с любого ракурса, и ее образ четко отпечатывается в памяти.

– Фикс, она же воплощение зла! – Голос Пен дрожал, чему я нисколько не удивился. – Такая красивая, но чем‑то… Чем‑то похожа на ядовитую змею: гипнотизирует, и когда жертва теряет способность сопротивляться, кусает ядовитыми зубами.

– Да, Джулиет именно такая, – согласился я. – Только она больше не кусается. Мы с ней установили правила игры.

Однако Пен так просто не убедишь, да и беспокоилась она в основном не о физической безопасности.

– Фикс, ей нельзя здесь находиться. Этот дом – мой храм, моя святыня, да ты и сам все знаешь! Я так старалась привлечь сюда хтонические силы, ну, те, что олицетворяют природную мощь земли и света. Если суккуб останется, они почувствуют скверну, уйдут и обратно мне их не вернуть!

Еще немного, и Пен расплачется.

– С моим присутствием хтонические силы смирились, – в отчаянии начал я, – значит, они не так уж брезгливы и разборчивы, верно?

– Они тебя проверили и ничего опасного не нашли, – отозвалась Пен.

– Так почему бы им не проверить Джулиет?

Пен замялась: ей невмоготу строго судить. Глядя, как она борется со своими принципами, я чуть не задохнулся от отвращения к себе: разве можно так давить на человека?

– Ладно, – вздохнул я, снова поднимая на руки невесомое тело, – отвезу ее в другое место.

Пустая бравада, пустая и рискованная… Я сел в машину и поехал в город, лихорадочно соображая, что теперь делать. Джулиет лежала на заднем сиденье и даже в бессознательном состоянии источала тяжелый сладкий аромат, который, проникая в серое вещество, наполнял мои мысли непристойными картинками, да так, что никакими усилиями воли не сотрешь. Короче, и в сознании, и без, она казалась настоящей венериной мухоловкой – такая нигде в безопасности не будет!

Мозг работал практически на автомате; борясь с запахом и самим собой, я в очередной раз свернул, но не к Актону, а к Паддингтону. То, что предстоит сделать там, много времени не займет: наверное, просто укрою Джулиет плащом, пока не вернусь; никто ее не заметит. Другого выбора не просматривалось: дух в церкви святого Михаила набирал силу, одурманенные прихожане бесчинствовали по всему Лондону, Баскиат сметала бюрократические препоны, чтобы арестовать меня за убийство, орден Anathemata сделал последнее предупреждение. Единственный способ выбраться из каньона с обваливающимися стенами – двигаться вперед и ни в коем случае не оглядываться. Может быть, если найти Денниса Писа и призрак Эбби Торрингтон, все встанет на свои места. Может быть… В противном случае мы на одной большой тележке покатимся в ад.

Я припарковался поближе к станции Ланкастер‑гейт, но за двойную желтую полосу[42]не заехал: не хотелось, чтобы в мое отсутствие «хонда» привлекала лишнее внимание, поэтому правила было лучше не нарушать. Остаток пути я прошел пешком: до Прейд‑стрит, затем через вечно открытые ворота к зданию бывшей клиники мочеполовых заболеваний, то есть к «венеричке». Последние семь лет оно служило более таинственной разновидности медицины – метаморфической онтологии.

Дженна‑Джейн Малбридж сначала придумала этот термин, а потом ввела в активный обиход, употребив в двух десятках монографий и трех полнообъемных научных работах, причем одна посвящалась оборотням, вторая – зомби, а третья – исключительно призракам. В итоге она создала для себя питательную среду, заставив университетские клиники всей страны обратиться к целому пласту феноменов, которые, казалось, не имели к медицине никакого отношения, пока ими не занялась профессор Малбридж. В конце концов, как лечить мертвых?

«Как лечить мертвых?» – эхом отзывалась Дженна‑Джейн. Лечить их, конечно же, нельзя, но если дух мертвого вселяется в живое тело, появляются шансы и для наблюдения, и для медикаментозного воздействия, а если дух, вернувшись в собственную телесную оболочку, заставил ее двигаться и говорить, как это согласуется с понятием смерти? Разве такое состояние ему соответствует?

Карьерный взлет получился молниеносным и успешным. В крупнейших клиниках страны открылись отделения метаморфической онтологии. На конкурсной основе из этих крупнейших выбрали лучшую. Так клиника на Прейд‑стрит отошла под ведомство Дженны‑Джейн. Ею она распорядилась весьма умело. С самого начала в бывшую «венеричку» пригласили известнейших лондонских специалистов и консультантов по изгнанию нечисти. Сперва Дженна‑Джейн впитала их знания, затем разложила на составляющие и заново слепила воедино, продемонстрировав такой холодный и безжалостный ум, что участники процесса уже не могли определить, кто у кого учится. Чудесная была пора: закладывались основы новой науки на скорости, при которой никто не отваживался оспаривать правильность избранного пути или хотя бы спрыгнуть с подножки стремительно разгоняющегося локомотива.

Большинство из нас начали сомневаться в Дженне‑Джейн к концу первого года совместной работы, но не уходили от нее еще долгое время. Казалось, мы ведем полезные исследования, пусть даже под руководством тщеславной эгоистичной фашистки. Однако когда мы один за другим стали подводить морально‑нравственные итоги, выяснилось, что они совершенно не соответствуют ожиданиям. Во имя науки или во имя Дженны‑Джейн Малбридж, но некоторые эксперименты, проводившиеся на Прейд‑стрит, однозначно попадали в разряд жестоких и вызывали угрызения совести даже у самых упорных и зацикленных на своем деле специалистов.

Чашу моего терпения переполнила Рози Крейц. Сначала проект казался вполне безобидным. «Почему все восставшие – из числа недавно умерших?» – поинтересовалась Дженна‑Джейн. Объектами ее исследований становились призраки с датой смерти не ранее 1935 года. С учетом заявлений других специалистов, временные границы отодвигались еще на пару десятилетий, то есть к середине Первой мировой войны. Но что стало с миллионами призраков из далекого прошлого, которым следовало бы невидимым океаном заполнять лондонские улицы?

Вместе с подобными вопросами возникает понимание того, что пока не найдешь ответы хотя бы на половину из них, не сможешь спокойно спать. Что касается Дженны‑Джейн, приобретать новые знания она умела лишь на собственном опыте. Пригласив человек десять: меня, Элейн Винсент, Немо Праксидиса и других крупных специалистов из Эдинбурга, Парижа, Локарно и еще бог знает откуда, она собрала нас в одном зале, где стояли десять стульев и стол, а на нем – большая картонная коробка. Когда все подошли, Дженна‑Джейн заперла дверь и сняла крышку коробки.

Я ожидал увидеть отрубленную голову, но содержимое оказалось куда менее драматичным: какие‑то вещи, старые, но не отличающиеся особой красотой – веер с вышивкой, которая когда‑то была яркой, а сейчас выгорела до оттенков серого и коричневого; рукописный молитвенник; бутылочка из тонированного стекла, вероятно, из‑под духов; носовой платок, украшенный изящной буквой А; страничка из письма без обращения и адреса.

– Посмотрим, что у вас получится! – сказала Дженна‑Джейн, и мы приступили к работе.

Праксидис использует транс, поэтому он закрыл глаза и отрешился от происходящего. Элейн Винсент работает через автоматическое письмо, чтобы ручкой или карандашом двигал сам дух, – она вытащила блокнот и приготовилась писать. Я достал вистл, а еще один парень начал выбивать какой‑то сложный ритм. В общем, все мы делали то, что обычно делаем, когда хотим вызвать и обездвижить призрак.

Призрак в том старье действительно обитал, вот только впечатление производил довольно странное. Его след казался одновременно сильным и невероятно слабым. Я будто шел мимо индийского ресторана и чувствовал легкий запах свежего кардамона. То есть было ясно: если открою дверь, от резких ароматов заслезятся глаза, и лишь исключительная едкость специи позволяет ей преодолеть стены с двойной облицовкой и обонятельные помехи улицы.

Под ударом находилась профессиональная гордость, и мы проработали несколько часов без остановки.

Сначала никак не удавалось навести на призрак фокус, но потом мы на‑гора выдали несколько приемов, из разряда таких, что невозможно использовать в одиночку. Ударник выбивал на столе контрапункт к моей мелодии, а Элейн рисовала создаваемые нами звуковые образы. Черпая вдохновение в талантах друг друга, мы создали плотные гиперчувствительные силки; они тянулись по всей комнате и охватывали категории времени и пространства, которые мы не то что назвать, даже осмыслить не могли.

Результат, естественно, пришел. Над столом медленно, явно нехотя поднялся призрак, напоминавший воздушный шар, который отпустил резвящийся в аду ребенок. Мы обездвижили его, перевернули и, словно бабочку, пригвоздили к пласту заряженного воздуха.

Он, вернее она, сначала не могла говорить. Она умерла так давно и так долго спала в истлевшей оболочке своих костей, что забыла собственное имя. Губы не слушались, а в слетавших с них звуках ужаса и гнева слышалось примерно поровну. Она пыталась вырваться, но с каждым движением лишь натягивала наши психоэмоциональные нити и запутывалась еще сильнее.

Она была такой миниатюрной! Взрослая, даже зрелая женщина, истерзанная болезнями и самой жизнью, по размерам напоминала десятилетнюю девочку. Понимаю, это нелепо: по исходным материалам, которые предоставила Джей‑Джей, следовало догадаться, что мы имеем дело с очень старым духом. Однако увидев ее, я чуть не задохнулся от отвращения к происходящему. Отношения с религией у меня довольно напряженные: божества, чье общество я сумел бы вытерпеть хотя бы до завтрака небесной манной, просто не существует, и все равно эксперимент казался святотатством. Призрачная женщина была такой маленькой и хрупкой… Я фактически чувствовал себя извергом, мучающим ребенка.

Тем не менее резко оборвать мелодию я не мог. Это все равно что выскочить из летящей на скорости сто километров в час машины – целый букет неприятностей гарантирован. Так что я довел игру до более или менее плавного финала, и остальные сделали то же самое: вытащили на берег рыбу, из тщедушного тельца которой торчало сразу несколько крючков.

Дженна‑Джейн была в восторге. Столь блестящего результата с первой попытки она не ожидала. Однако, не дав нам ни прийти в себя, ни обсудить содеянное, профессор привела вторую команду, на этот раз не специалистов по изгнанию нечисти, а медиумов и оккультистов, собранных с той же лояльной эклектичностью, что и мы. Нас же быстренько вытолкнули из зала: спасибо, мол, и всего доброго.

Вскоре после этого я покинул проект на Прейд‑стрит и на все попытки Джей‑Джей заманить меня обратно для повторного эксперимента отвечал отказом.

Другими словами, после того проекта многие его участники мучились от вины и стыда, Джей‑Джей больше не удалось согнать в одну комнату столько самородков, и Рози Крейц осталась уникальным экземпляром.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-06-28; Просмотров: 253; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.068 сек.