ВСТУПЛЕНИЕ 1 страница

Сияет полдень золотой,

Мы медленно плывем;

Непросто маленьким рукам

Управиться с веслом,

Хоть и пытаются они

Повелевать рулем.

О Три жестоких![ [1]] В час, когда

Жара берет измором,

Просить рассказ! Зверьки, и те

Попрятались по норам!

Но – что же возразит один

Троим, просящим хором?

Что делать? «Начинать рассказ!» -

Вот властной Первой воля.

Вторая просит чепухи

Там увеличить долю,

А Третья прерывает нас

В минуту раз, не боле.

И вот история звучит

В наставшей тишине;

Они за девочкой следят,

Что странствует во сне

И слышит речь зверей и птиц

В загадочной стране.

Но долго тянется рассказ,

Иссяк фантазий клад.

«Докончу в следующий раз», -

Уставший молвить рад.

«А следующий раз – сейчас!» -

Три голоса кричат.

Так повесть о Стране Чудес

Рождалась и росла.

И вот – окончена, хотя

Нет странностям числа.

Плывем домой. Горит закат,

Негромок плеск весла.

Алиса, этот мой рассказ

Прими, как дар весны,

И сохрани в том уголке,

Где дети прячут сны,

Как пилигрим хранит цветок

Далекой стороны.

Глава I. Вниз по кроличьей норе

Алисе начинало уже надоедать сидеть с сестрой на берегу без всякого занятия; пару раз она заглянула было в книжку, которую читала сестра, но там не было ни картинок, ни разговоров; «а зачем нужна книжка, – подумала Алиса, – в которой ни картинок, ни разговоров?»

Так что она прикидывала в уме (насколько вообще это было возможно в столь жаркий день, когда клонит в сон и мысли путаются), способно ли удовольствие от плетения гирлянды из маргариток перевесить нежелание вставать и собирать маргаритки, как вдруг мимо нее пробежал белый кролик с розовыми глазами.

В этом, конечно, не было ничего особо примечательного; ничего особо странного не нашла Алиса и в том, что кролик бормотал себе под нос: «Ах, боже мой, боже мой! Я наверняка опоздаю!» (хотя, когда она подумала об этом позже, то решила, что ей следовало бы удивиться, но в тот момент все это показалось ей вполне естественным); но когда кролик достал самые настоящие часы из своего жилетного кармана, и посмотрел на них, и прибавил прыти, Алиса вскочила на ноги, ибо не могла припомнить, чтобы прежде ей доводилось видеть кролика, у которого был бы жилетный карман, не говоря уже о часах, которые можно оттуда достать. Так что Алиса, сгорая от любопытства, побежала по полю вслед за кроликом, и как раз успела увидеть, как тот нырнул в большую нору под изгородью.

В следующий момент Алиса нырнула за ним, ни на миг не озаботившись, как же она будет выбираться обратно.

Поначалу нора шла прямо, подобно туннелю, но затем вдруг резко оборвалась вниз, так что Алиса не успела даже сообразить, что надо остановиться, как уже падала в какой-то очень глубокий колодец.

То ли колодец действительно был необыкновенно глубок, то ли падала она слишком медленно, однако у нее было достаточно времени, чтобы оглядеться и подумать, что будет дальше. Прежде всего она взглянула вниз, пытаясь понять, куда летит, однако там было слишком темно и ничего не видно; тогда она посмотрела по сторонам и с удивлением обнаружила, что стены колодца увешаны полками для книг и посуды; там и сям на колышках висели географические карты и картины. Пролетая мимо одной из полок, она схватила стоявшую там банку; на наклейке было написано «АПЕЛЬСИНОВОЕ ВАРЕНЬЕ», но, к глубокому разочарованию Алисы, банка оказалась пуста. Однако Алиса не стала бросать ее, опасаясь убить кого-нибудь внизу, и умудрилась на лету поставить ее на очередную полку.

«Ну, – подумала про себя Алиса, – после такого падения упасть с лестницы для меня – сущий пустяк. Какой храброй будут считать меня дома, когда я вернусь! Пожалуй, даже если бы я свалилась с крыши высокого дома, то не сказала бы ни слова!» (Что было даже слишком похоже на истину.)

Вниз, вниз, вниз. Неужели это падение никогда не кончится? «Интересно, сколько миль я пролетела? – произнесла она вслух. – Должно быть, я уже где-то возле центра Земли. Значит, это получается глубина в четыре тысячи миль, я полагаю» (как видите, Алиса кое-чему научилась на уроках в школе, и хотя это была не самая подходящая возможность для демонстрации собственных знаний, поскольку никто не мог ее услышать, попрактиковаться в любом случае стоило) – «да, именно такое расстояние от поверхности, но, интересно, на какой я широте или долготе?» (Алиса не имела ни малейшего понятия, что такое широта и долгота, но ей было приятно произносить такие солидные слова.)

Через некоторое время она снова начала: «Вот будет интересно, если я пролечу всю землю насквозь! Как забавно будет оказаться среди людей, которые ходят вниз головой! Антипатии – кажется, так они называются…» (в этот раз она была рада, что никто ее не слышит, ибо слово звучало как-то не так), «но мне придется, должно быть, спросить у них, как называется их страна. Скажите пожалуйста, мэм, это Австралия или Новая Зеландия?» – и она попыталась сделать реверанс. (Представьте себе, каково это – делать реверанс в воздухе во время падения! Как вы думаете, у вас бы получилось?) «И какой же безграмотной она меня сочтет после такого вопроса! Нет уж, лучше не буду спрашивать: может быть, название страны где-нибудь написано».

Вниз, вниз, вниз… Поскольку делать было нечего, Алиса вскоре снова заговорила сама с собой. «Дина наверняка будет скучать обо мне вечером!» (Диной звали ее кошку.) «Надеюсь, они не забудут налить ей молока, когда придет время пить чай! Ах, милая Дина, как бы я хотела, чтобы ты была сейчас со мной! Боюсь, правда, что обычные мышки в воздухе не водятся, но ты бы могла ловить летучих. Однако едят ли кошки летучих мышек, хотелось бы мне знать?» Тут Алису начало клонить в сон, и она забормотала в полудреме: «Едят ли кошки летучих мышек?» – причем иногда у нее получалось «едят ли мышки летучих кошек?», однако, поскольку она не знала ответа ни на один из этих вопросов, большой разницы тут не было. Она совсем уже задремала и только было начала видеть сон, в котором прогуливалась под ручку с Диной и серьезно спрашивала: «Признайся мне честно, Дина, ты когда-нибудь ела летучую мышь?»

– как вдруг – та-ра-рах! – она шлепнулась на кучу веток и сухих листьев, и на сем ее падение закончилось.

Алиса совсем не ушиблась и тут же вскочила на ноги: она посмотрела вверх, но там было совсем темно; зато впереди открывался длинный проход, и в конце его еще виден был спешащий прочь белый кролик. Нельзя было терять ни секунды: Алиса помчалась за ним, и успела услышать, как он причитал, сворачивая за угол: «Ах, мои ушки, мои усики! Как же я опаздываю!» Она почти догнала его в тот момент, но, свернув в свою очередь за угол, обнаружила, что кролик исчез, а сама она очутилась в длинном зале, тускло освещенном длинным рядом ламп, свисавших с низкого потолка.

По всей длине зала с обеих сторон шли двери, но все они были заперты; после того, как Алиса, обойдя весь зал и подергав каждую, убедилась в этом, она печально поплелась на середину помещения, размышляя, удастся ли ей когда-нибудь выбраться отсюда. Неожиданно она натнулась на маленький трехногий столик, весь сделанный из прочного стекла; на столике не было ничего, кроме маленького золотого ключика, и Алиса сразу же решила, что этот ключик должен подойти к какой-нибудь из дверей. Но увы! то ли замки были слишком большими, то ли ключик – слишком маленьким, однако он не мог открыть ни одну дверь. Однако, обойдя зал во второй раз, Алиса увидела невысокую занавеску, которую не заметила прежде, а за ней оказалась маленькая дверца высотой всего в пятнадцать дюймов; Алиса испробовала золотой ключик здесь, и, к ее великой радости, он подошел!

Алиса отворила дверцу и обнаружила, что та вела в маленький проход, не намного больше крысиной норы; опустившись на колени, она заглянула туда и увидела самый чудесный сад, какой вы только можете представить. Как ей хотелось выбраться из мрачного зала и побродить среди клумб с яркими цветами и прохладных фонтанов! Но она не могла просунуть в этот лаз даже голову, «а если бы голова и пролезла, – думала бедная Алиса, – без плеч от нее было бы немного толку. Ах, как бы я хотела уметь складываться, как подзорная труба! Я думаю, я бы смогла, если бы только знала, с чего начать.» Сами понимаете, в последнее время с Алисой случилось столько всего необычного, что она начала уже верить в возможность практически чего угодно.

Сидеть и ждать перед дверцей особого смысла не было, так что Алиса вернулась к столику, смутно надеясь найти там еще один ключ или, по крайней мере, книгу, объясняющую, как человеку научиться складываться подобно подзорной трубе; но на этот раз она обнаружила на столике пузырек («которого здесь точно не было прежде», – сказала Алиса), и на горлышке пузырька был бумажный ярлык со словами «ВЫПЕЙ МЕНЯ», красиво напечатанными большими буквами.

Это, конечно, легко было сказать – «Выпей меня», но умненькая Алиса не собиралась так сразу следовать подобному совету; «Нет, я сперва посмотрю, – сказала она, – есть тут надпись «Яд» или нет». Она читала достаточно милых историй о детях, которые сгорели заживо, или достались на обед диким зверям, или попали еще в какие-нибудь подобные неприятности, а все лишь оттого, что не желали помнить простые правила, которым их учили друзья – например, что раскаленной докрасна кочергой можно обжечься, если держать ее голой рукой слишком долго; или, что если слишком глубоко разрезать палец ножом, то обычно идет кровь; или – правило, которая Алиса никогда не забывала – что если выпить слишком много из пузырька с надписью «Яд», то почти наверняка, рано или поздно, почувствуешь недомогание.

Однако на этом пузырьке не было надписи «Яд», так что Алиса решилась отведать его содержимое, и оно ей очень понравилось (на вкус это было как смесь вишневого пирога, сладкого омлета, ананаса, жареной индейки, конфет и горячих гренок с маслом) – так что она быстро выпила все до капли.

«Какое странное чувство! – воскликнула Алиса, – Я, должно быть, складываюсь, как подзорная труба!»

И это действительно было так; к этому моменту в ней оставалось всего десять дюймов роста, и лицо ее просияло, когда она подумала, что теперь стала как раз подходящего размера, чтобы пройти через дверцу в тот дивный сад. Сначала, впрочем, она подождала еще несколько минут, чтобы проверить, не будет ли она уменьшаться и дальше; она немного беспокоилась на сей счет, «ведь тогда, как-никак, – сказала себе Алиса, – в итоге я могла бы и вовсе исчезнуть, как сгоревшая свечка. Интересно, на что это похоже?» И она попыталась представить себе, на что похож огонек погасшей свечи, поскольку не могла припомнить, чтобы прежде видела что-либо подобное.

Наконец, убедившись, что ничего больше не случается, она решила уже идти в сад, но увы! когда бедная Алиса подошла к двери, то вспомнила, что оставила золотой ключик на столе,[ [2]] а когда вернулась за ним, то уже не могла его достать; она прекрасно видела его сквозь прозрачное стекло, и попыталась даже взобраться по ножке стола, но та была слишком скользкой; так что в конце концов, выбившись из сил, бедняжка уселась на пол и заплакала.

«Послушай, нет никакого смысла вот так реветь!» – сказала Алиса себе довольно строго. «Советую тебе прекратить это сию же минуту!» Она часто давала себе очень хорощие советы (хотя редко им следовала), и иногда отчитывала себя столь сурово, что аж слезы выступали на глазах, а однажды даже попыталась отхлестать себя по щекам за то, что жульничала, играя в крокет сама с собой; этому удивительному ребенку нравилось представлять себя двумя людьми сразу. «Но сейчас нет никакого толка, – подумала бедная Алиса,

– представлять себя двумя людьми! От меня осталось так мало, что и на одну

– то нормальную девочку не хватит!»

Но вскоре она заметила маленькую стеклянную коробочку, которая лежала под столом; открыв ее, Алиса обнаружила там крохотное пирожное, на котором коринкой красиво была выложена надпись «СЪЕШЬ МЕНЯ». «Хорошо, я его съем, – сказала Алиса, – и если после этого вырасту, то смогу взять ключик; а если уменьшусь, то смогу пролезть под дверью; так что в любом случае я попаду в сад, а там – будь что будет.»

Она съела кусочек и обеспокоенно спрашивала себя: «Вверх или вниз? Вверх или вниз?», положив руку на макушку, чтобы определить, в какую сторону меняется – но была немало удивлена, обнаружив, что остается того же роста; конечно, обычно так оно и бывает со съевшим пирожное, но Алиса уже так привыкла ожидать всяческих чудес, что возвращение к обычному порядку вещей показалось ей скучным и глупым.

Так что она налегла на пирожное и быстро покончила с ним.

Глава II. Озеро слез

«Все страньше и страньше!» – вскричала Алиса (от удивления она даже на мгновение забыла, как надо правильно говорить). «Теперь я раздвигаюсь, словно самый большой в мире телескоп! Прощайте, ноги!» (В этот момент она посмотрела на свои ноги, которые остались так далеко внизу, что их было уже почти и не видно.) «Бедные мои ножки, кто теперь будет надевать на вас чулки и туфли, хотелось бы мне знать? Я уже никак не смогу этим заниматься! Вы теперь слишком далеко, чтобы я о вас заботилась; придется вам как-нибудь самим управляться. Однако, надо мне быть с ними поласковей, – подумала Алиса, – а то еще не захотят идти туда, куда мне понадобится! Пожалуй, я буду дарить им новую пару ботиночек на каждое Рождество.»

И она стала обдумывать, как бы это устроить. «Придется отправлять подарок с посыльным, – решила она, – и как забавно это будет выглядеть – посылать подарки собственным ногам! А каким странным получится адрес!

Г-же Алисиной Правой Ноге,

Каминный Коврик,

возле Каминной Решетки

(с любовью от Алисы)

О боже, что за вздор я несу!»

Как раз в этот момент ее голова ударилась о потолок: в ней было уже более девяти футов росту, и она быстро схватила ключик и побежала к дверце в сад. Бедная Алиса! Все, что она могла – это заглянуть в сад одним глазком, и то для этого ей нужно было лечь на пол; шансов попасть внутрь теперь было меньше, чем когда-либо, так что она снова села и заплакала. «Как тебе не стыдно, – сказала Алиса, – такая большая девочка – (тут она, конечно, была права) – а плачешь! Прекрати немедленно, кому говорю!» Однако она не прекратила, а продолжала в том же духе, изливая целые галлоны слез, до тех пор, пока вокруг нее не образовалась лужа шириной в половину зала и глубиной в четыре дюйма.[ [3]] Через какое-то время она услышала в отдалении топот маленьких ног и быстро вытерла глаза, чтобы посмотреть, что же такое приближается. Это оказался Белый Кролик; он возвращался, роскошно одетый, с парой белых лайковых перчаток в одной руке[ [4]] и большим веером в другой. Он ужасно спешил, бормоча на бегу: «Ох! Герцогиня, Герцогиня! Ох! Она будет просто в ярости, если я заставлю ее ждать!» Алиса была в таком отчаянии, что готова была обратиться за помощью к кому угодно, так что, когда Кролик пробегал мимо нее, она начала тихим, робким голосом: «Будьте так добры, сэр…» Кролик подскочил, как ужаленный, выронил белые лайковые перчатки и веер и со всех ног помчался прочь, в темноту. Алиса подобрала веер и перчатки и, поскольку в зале было очень жарко, принялась обмахиваться, продолжая говорить: «Боже мой, какой странный день сегодня! А вчера все шло, как обычно. Интересно, уж не поменялась ли я ночью? Надо подумать: была ли я собой, когда встала утром? Кажется, я припоминаю, что чувствовала себя как-то не так. Но если я – это не я, то возникает следующий вопрос: кем же я в таком случае стала? Вот уж загадка из загадок!» И она стала перебирать всех знакомых девочек своего возраста, пытаясь понять, не могла ли она превратиться в одну из них. «Конечно же, я не Ада, – сказала она, – у Ады волосы вьются такими длинными локонами, а у меня волосы вовсе не вьющиеся; и уж наверняка я не Мэйбл, поскольку я знаю обо всем на свете, а она, бедняжка, знает столько мало! Кроме того, она – это она, а я – это я, и – ох, ну до чего все это запутано! Постараюсь проверить, знаю ли я все то, что знала обычно. Значит, так, четырежды пять – двенадцать, четырежды шесть – тринадцать, четырежды семь – о, нет! Так я до двадцати никогда не дойду! Ладно, таблица умножения ничего не доказует; попробуем лучше географию. Лондон – столица Парижа, а Париж – столица Рима, а Рим – нет, все неправильно! Ну точно, я превратилась в Мэйбл! Попробую-ка рассказать стишок 'Трудолюбивая пчела'[ [5]]» – она сложила руки на коленях, как будто отвечала урок, и стала читать стихотворение, однако голос ее зазвучал хрипло и странно, и слова выходили не те, что обычно:

Рыболюбивый крокодил

Растит для пользы хвост,

И рассекает желтый Нил,

Простершись во весь рост.

О, сколь старательно плывет

Он по речной волне,

И рыбку каждую зовет:

«Пожалуй в пасть ко мне!»

«Я просто уверена, что это не те слова», – сказала бедная Алиса, и глаза ее вновь наполнились слезами, пока она продолжала: «Выходит, я все-таки Мэйбл, и мне придется жить в ее убогом маленьком домишке, и у меня почти совсем не будет игрушек, и – ох! – сколько же уроков мне придется учить! Ну уж нет, если я Мэйбл, тогда я лучше так и останусь тут! Пусть они свешивают головы и кричат: «Поднимайся к нам опять, дорогая!» Я лишь посмотрю вверх и скажу: «А кто я такая? Сначала объясните мне это, и если мне понравится быть этим человеком, тогда я поднимусь; а если нет, то я останусь здесь, пока не стану кем-нибудь еще» – но, в конце концов!» – зарыдала вдруг Алиса в голос, – «я так хочу, чтобы они пришли и свесили головы! Мне так страшно надоело быть здесь одной!» На этих словах она взглянула на собственные руки и с удивлением обнаружила, что, сама того не замечая, во время своей речи натянула одну из крошечных белых лайковых перчаток Кролика. «Как это я смогла?» – подумала она. «Не иначе, я опять уменьшаюсь.» Алиса встала и подошла к столику, чтобы по нему измерить свой рост, и обнаружила, что, насколько она могла судить, уже сократилась до двух футов и продолжает стремительно уменьшаться. Она быстро догадалась, что причиной тому был веер, который она все еще держала в руках, и поспешно бросила его – как раз вовремя, иначе могла совсем исчезнуть. «Уф, еле спаслась!» – сказала Алиса, изрядно напуганная столь быстрой переменой, однако весьма обрадованная тем, что по-прежнему существует. «Ну а теперь – в сад!» – и она побежала со всех ног к заветной дверце, но увы! та, как и прежде, была заперта, а золотой ключик, как и прежде, лежал на столе, «и положение хуже, чем когдалибо, – подумала бедняжка, – потому что я никогда еще не была такой крошечной, никогда! По-моему, хуже уже быть просто не может!» И, стоило ей произнести эти слова, нога ее поскользнулась, и и в следующий момент – плюх! – Алиса была уже по горло в соленой воде. В первый момент она решила, что упала в море, «значит, я смогу вернуться домой по железной дороге», – сказала она себе. (Однажды в своей жизни Алиса была на море, и пришла к общему заключению, что, в какое бы место на английском побережье вы ни отправились, вы обнаружите там несколько купальных кабин в море,[ [6]] детей, копающихся в песке деревянными лопатками, на пляже, дальше на берегу – здания пансионов, а за ними железнодорожную станцию.) Однако скоро она поняла, что оказалась в луже собственных слез, которую наплакала, когда была девяти футов ростом. «Вот ведь не надо было мне столько реветь!» – говорила себе Алиса, плавая туда-сюда в тщетных поисках берега. «Теперь, должно быть, я буду за это наказана – утону в собственных слезах! Конечно, странная это вышла бы штука! Впрочем, сегодня все странно.» Тут она услышала, как что-то плещется неподалеку, и поплыла туда, дабы выяснить, что именно; поначалу она подумала, что это морж или бегемот, но затем вспомнила, какая она маленькая, и вскоре обнаружила, что это всего-навсего мышь, которая, как и сама Алиса, поскользнулась и свалилась в воду. «Выйдет ли какой-нибудь прок, – подумала Алиса, – если я заговорю с мышью? Сегодня все такое необычное, что, наверное, она умеет говорить; в любом случае, попытка – не пытка.» Так что она начала: «О Мышь, не знаете ли вы, как выбраться из этого озера? Я ужасно устала, плавая здесь. О Мышь!» (Алиса решила, что именно так и следует обращаться к мыши; она никогда не делала этого прежде, но вспомнила, как однажды заглянула в учебник латинской грамматики своего брата и увидела там правила склонения. «Именительный – мышь, родительный – мыши, дательный – мыши, винительный – мышь, звательный – о мышь!») Мышь посмотрела на нее с некоторым любопытством и как будто даже подмигнула своим маленьким глазиком, но ничего не сказала. «Может, она по-английски не понимает? – подумала Алиса. – Наверное, это французская мышь, которая приплыла вместе с Вильгельмом Завоевателем.» (При всех своих исторических познаниях, Алиса не очень хорошо представляла себе, что когда происходило.) Так что она начала снова: «Qu est ma chante?[ [7]]» – ибо такова была первая фраза в ее учебнике французского. Мышь вдруг прямо-таки выпрыгнула из воды и шлепнулась обратно, дрожа от ужаса. «Ой, простите! – поспешно воскликнула Алиса, опасаясь, что задела чувства бедного животного. – Я совсем забыла, что вы не любите кошек!»

– Не люблю кошек! – возмущенно крикнула Мышь. – А ты бы их любила на моем месте?

– Ну, наверно нет, – сказала Алиса примирительным тоном, – не сердитесь из-за этого. Но я бы хотела, чтобы вы взглянули на нашу кошку Дину: думаю, вы бы полюбили кошек, если бы увидели ее. Она такое милое создание, – продолжала Алиса, наполовину сама для себя, лениво плывя по озеру, – и она так очаровательно мурлычет, сидя у камина, лижет лапку и умывает мордочку – и она такая мягкая, ее так приятно гладить – и она так замечательно ловит мышей – ох, простите!» – снова вскрикнула Алиса, ибо на сей раз у Мыши вся шерстка встала дыбом – как видно, теперь она была оскорблена не на шутку. – Мы не будем больше говорить о Дине, если вы не хотите!

– Мы, ну как же! – возмутилась Мышь, которую пробирала дрожь до самого кончика хвоста. – Можно подумать, это я начала эту тему! Наша семья всегда ненавидела кошек: гнусные, низкие, вульгарные твари! Даже не упоминай этого слова в моем присутствии!

– Нет-нет, больше не буду! – воскликнула Алиса и поспешила сменить тему разговора. – А вы… вы любите… любите… собак?

Мышь ничего не ответила, так что Алиса пылко продолжила:

– У нас по соседству живет такой чудный песик – мне бы хотелось его вам показать! Маленький терьер с блестящими глазами и такой длинной вьющейся коричневой шерстью – прелесть! Он умеет приносить брошенные предметы, и служить, прося угощение, и вообще, он столько всего умеет – я и половины не упомню! Он принадлежит фермеру, ну, вы понимаете, так тот говорит – от этого пса столько пользы, что за него и сотни фунтов не жалко! Представьте, переловил уже всех крыс и м… ой, нет! – огорченно вскрикнула Алиса. – Боюсь, я опять ее обидела! – ибо Мышь теперь плыла прочь со всей резвостью, на какую была способна, так что по озеру даже пошли волны.

– Мышка, милая! – кротко позвала ее Алиса. – Вернитесь, пожалуйста, и мы больше не будем говорить ни о кошках, ни о собаках, раз они вам не нравятся!

Когда Мышь услышала это, то повернулась и неспешно поплыла назад: ее мордочка была совсем бледной (от гнева, решила Алиса), и когда она заговорила, голос ее был слаб и дрожал:

– Давай выберемся на берег, и я расскажу тебе мою историю, тогда ты поймешь, за что я ненавижу кошек и собак.

И в самом деле, пора было выбираться, ибо в озере уже становилось тесно от упавших туда птиц и зверей: среди них были Утка и птица Додо, Попугай Лори и Орленок [ [8]] и другие странные существа. Алиса указала путь, и вся компания поплыла к берегу.

Глава III. Предвыборный марафон и длинная история

Компания, собравшаяся на берегу, выглядела воистину странно: птицы с мокрыми, волочащимися по земле перьями, звери со слипшейся шерстью – в общем, все промокли насквозь и пребывали не в лучшем расположении духа.

В первую очередь, разумеется, их интересовало, как же побыстрее высохнуть: они принялись это обсуждать, и несколько минут спустя Алиса уже разговаривала со всеми совершенно свободно, словно знала их всю жизнь. Конечно же, у нее возникла довольно долгая дискуссия с Лори, который в конце концов надулся и заявил: «Я старше тебя, и лучше знаю»; однако Алиса не могла с этим согласиться, не зная, сколько ему лет, а поскольку Лори отказался назвать свой возраст, спор на этом и завершился.

В конце концов Мышь, которая, как видно, пользовалась здесь определенным авторитетом, возгласила: «Сядьте все и слушайте меня! Я вас быстро высушу!» Они все моментально расселись, образовав большой круг с Мышью в центре. Алиса смотрела на нее с особенным вниманием, поскольку чувствовала, что непременно схватит серьезную простуду, если не просохнет в ближайшее время.

– Гхм! – важно откашлялась Мышь, – вы готовы? Это самая сухая вещь, какую я знаю. Попрошу тишины! «Вильгельм Завоеватель, чье дело получило благословение Папы Римского, в скором времени добился повиновения англичан, которые нуждались в правителях и успели уже привыкнуть к узурпациям и завоеваниям. Эдвин и Моркар, графы Мерсии и Нортумбрии соответственно…»

– Брр! – содрогнулся Лори.

– Простите? – сказала Мышь, нахмурившись, однако подчеркнуто вежливым тоном. – Вы что-то сказали?

– Это не я! – поспешно ответил Лори.

– Значит, мне показалось, – изрекла Мышь. – Итак, я продолжаю. «Эдвин и Моркар, графы Мерсии и Нортумбрии соответственно, присягнули ему; и даже Стиганд, известный своим патриотизмом архиепископ Кентерберийский, нашел это благоразумным…»

– Что нашел? – перебила Утка.

– Нашел это, – ответила Мышь довольно сердито, – вы ведь, разумеется, знаете, что означает «это».

– Я знаю, что означает «это», когда я нахожу что-нибудь, – сказала Утка, – обычно это бывает лягушка или червяк. Вопрос в том, что нашел архиепископ?

Мышь проигнорировала этот вопрос и поспешно продолжила: «нашел это благоразумным и отправился вместе с Эдгаром Ателингом к Вильгельму, дабы предложить ему корону. Поначалу поведение Вильгельма было умеренным, однако дерзость его норманнов…» Ну что, милочка, подсыхаешь? – обратилась она к Алисе.

– Такая же мокрая, как и раньше, – печально ответила Алиса. – Не похоже, чтобы это хоть чуть-чуть меня высушило.

– В таком случае, – изрек Додо, важно поднимаясь с места, – я вношу предложение прервать данное собрание, дабы безотлагательно предпринять более эффективные меры…

– Говори нормально! – перебил его Орленок. – Я не знаю и половины этих длинных слов, да и ты сам, небось, тоже! – и Орленок наклонил голову, пряча улыбку; некоторые птицы захихикали вслух.

– Я имел в виду, – пояснил Додо обиженным тоном, – что лучший способ просохнуть – это предвыборный марафон.

– Что такое «предвыборный марафон»? – спросила Алиса. Не то чтобы ей очень хотелось узнать, но Додо сделал паузу, явно ожидая, что кто-то спросит, а никто больше не спросил.

– Ну, – сказал Додо, – лучший способ объяснить это – устроить его.

(На тот случай, если вам тоже, в какой-нибудь зимний день, захочется испробовать такую штуку, я объясню вам, как это делал Додо.)

Первым делом он начертил маршрут марафона в виде круга (круг вышел не очень круглым, но Додо сказал, что точность формы несущественна), а затем расставил всю компанию вдоль маршрута, там и сям. Не было никаких команд «На старт – внимание – марш»; напротив, каждый побежал, когда захотел, и остановливался, когда желал, так что было непросто понять, когда же марафон закончился. Тем не менее, после примерно получаса беготни, когда все уже достаточно просохли, Додо внезапно крикнул: «Марафон окончен!», и все столпились вокруг него, тяжело дыша и спрашивая, кто же победил.

На этот вопрос Додо не мог ответить без длительного размышления, так что долгое время он сидел, упершись пальцем в лоб (в этой позе часто изображают Шекспира), в то время как остальные молча ждали. Наконец Додо изрек: «Все победили, и все должны получить призы.»

– Но кто будет раздавать призы? – раздался дружный хор голосов.

– Она, конечно же, – ответил Додо, указывая пальцем на Алису; и вся толпа сразу же окружила ее, наперебой требуя: «Призы, призы!»

Алиса понятия не имела, что делать; в отчаянье она сунула руку в карман, достала оттуда коробочку с конфетами (к счастью, соленая вода не попала внутрь), и стала раздавать их в качестве призов. Каждому хватило ровно по одной.

– Но ведь и она сама тоже должна получить приз, – заметила Мышь.

– Разумеется, – подтвердил Додо очень серьезным тоном. – Что еще осталось у вас в кармане? – осведомился он, поворачиваясь к Алисе.

– Только наперсток, – печально ответила Алиса.

– Дайте его сюда, – велел Додо.

Они все снова столпились вокруг нее, в то время как Додо торжественно вручал наперсток со словами: «Мы просим вас соблаговолить принять этот элегантный наперсток». Когда он закончил эту краткую речь, все зааплодировали.

Алисе вся эта сцена показалась совершенным абсурдом, но все они имели такой торжественный вид, что она не осмелилась засмеяться, и, поскольку не знала, что сказать в ответ, то лишь поклонилась и взяла наперсток, изо всех сил стараясь сохранять серьезное лицо.

Дата добавления: 2015-06-28