Разговор с приймаком

Еще засветло мы выбрали для ночлега хутор, в кото­ром не было ни одного гитлеровца. Постучали в пригля­нувшуюся нам хату. Дверь открыла молодая, полногрудая и розовощекая женщина.

—Що вам треба, хлопци? — спросила она.

—Нам бы переночевать, хозяюшка, — ответил Вален­тин, поздоровавшись.

— Проходите в хату, хлопци, чим богати, тим и ради,— сказала она и крикнула: — Петро, принимай постояльцев!

— Ты что, сдурела? Ведь их же кормить надо! Харчи сейчас на вес золота, а у этих в кармане — вошь на арка­не,— распинался молодой парень, развалившийся на кро­вати поверх одеяла и осматривающий нас с ног до головы.

— А ты що, уже забув, як сам прийшов до мэнэ хлиба просить, колы таким же, як воны, був? — спросила хо­зяйка.

- Так это был я и притом один. Ты же не можешь всех прохожих кормить.

— А до мэнэ и не идуть уси прохожие, а тильки неко­торые заглядывают у нашу хату. Вот их-то я и буду годувать. Може, мий батько и брат тако ж скитаются, — отве­тила она Петру и продолжала: — Вы не слухайтэ его, хлопци. У ций хати я хозяйка, а вин у мэнэ в приймаках. Раздевайтесь и сидайте, а я буду вечерю робыть.

Мы с Валентином переглянулись и, ни слова не говоря, начали раздеваться.

Парень по виду был нашего возраста, но на голову ни­же ростом. Довольно гладкий и упитанный. Нос у него был курносый, а волосы рыжие. Он встал, еще раз осмот­рел нас внимательно и каким-то пренебрежительным тоном спросил:

— Ну! Куда, бродяги, путь держите?

В таких случаях я заводился быстрей, чем Валентин, но теперь находился в таком состоянии, что не обратил внимания на хамство, и в разговор вступил Валя.

- Да вот, ходим и ищем, где бы в приймаки поуютней устроиться, чтобы и хата была потеплей, и хозяйка по­сдобней, и шамовка посытней, а затем, может, в полицаи или в старосты пробьемся. Узнали у добрых людей, как ты ловко устроился, и пришли за советом, — разыгрывал Валя,

- А что? Мужиков теперь совсем не осталось. Только вот кто вас, таких доходяг, в приймаки возьмет? Вас ведь накормить — дороже, чем похоронить с музыкой, — само­довольно усмехнулся Петро.

- А ты что же, в приймаки пришел сытый, гладкий и приданое с собой принес? — продолжал Валя.

- Да что вы, хлопчики, — вступила в разговор моло­дица, выйдя из кухни, — вин ведь не захотел воювать и в плен здался, думав, що в фашистских лагерях салом да мэдом годувать будут, а колы попробував, зараз и тикав з лагеря. До мэнэ вин прийшов ни як не краще вас, у ножках валявся и просил, щоб я его приютила. Дюже гарни слова балакал, по хозяйству робыть обещал, а оказався линтяй линтяем. Вы вот сказали, что можно в поли­цаи пробраться, це вин с удовольствием, ведь там робыть не треба, а над бабами измываться и самогонку лакать — это ему як раз пидходить. Отец мой и брат на фронте за него воевать должны, а вин як барчук в их хате греться будет.

- Так зачем же вы его взяли в приймаки? Тем более что он изменник Родины... Выгнали бы, да и дело с кон­цом.

- Да вин вначале казав, що попал в оточения и оказався в тылу у нимця. Умаслив мэнэ, чтобы поженились. Загсив теперь нема, так вин мэнэ до попа потягнул. Вот теперь вин и есть мий законный чоловик.

- Заткнись ты, Глашка! — гаркнул Петро и продол­жал, обращаясь к нам: — Что вы бабу слушаете, давайте лучше говорить по-мужски, если действительно в прий­маки хотите.

- Давай поговорим. Расскажи нам, как в приймаках-то живется и что ты думаешь делать, когда вернется Крас­ная Армия? — ответил Валентин.

- Как же, вернется она, жди. На чем держаться-то против силы и техники, как у Гитлера, — ответил Петро.

- Ну, а если вернется? Тебя же как дезертира и из­менника Родины расстреляют по закону военного времени.

- Я еще не совсем сдурел, чтобы говорить, что сам сдался в плен. Было это, когда наша часть выходила из окружения, и никто этого не видел. Скажу, что случайно отбился от части и оказался в тылу у гитлеровцев.

- А Глаша знает, вот она и расскажет, — сказал Валя.

Глаша была на кухне, и Петро, придвинувшись к Вале, тихо, чтобы не было слышно, сказал:

— Если наши будут подходить, то я отсюда смотаюсь в другой район и придумаю такую героическую легенду, что все ахнут.

- А почему бы тебе с такой легендой сейчас не пойти к фронту и перейти к своим, чтобы бить фашистских га­дов?— спросил Валя.

- Что я, чокнутый, чтобы идти в такие холода и до­бровольно искать смерть?

- Все ясно. Значит, отсидишься в теплом, уютном до­ме и посмотришь, чья возьмет. Если Гитлер победит, то будешь служить ему, как собачонка, если же наши одо­леют, то будешь бить себя в грудь и говорить, что ты ге­рой. Так, что ли?

- Может, и так. В общем, не хочу умирать, мне по­жить охота.

- А тем, кто сейчас на фронте кровь проливает, тем что — жить не хочется? — допытывался Валя.

- Дуракам закон не писан, — продолжал Петро.

- Ишь какой умный нашелся. А не подумал о том, что смерть может тебя и здесь, в теплой хате настичь. Сама к тебе придет, если ты ее искать не желаешь.

- Ну, это на воде вилами писано. Да что ты ко мне в конце концов пристал, следователь ты или прокурор, чтобы мне допрос чинить?

- А мы тебя возьмем и кокнем без прокурора и след­ствия как изменника Родины. Вот и получится, что смерть к тебе пришла и искать ее на холоде не нужно,— сказал Валя.

- Шуткуешь, парень. Мне таких дохлых, как вы, се­мерых мало.

- Не до шуток, — побледнев, сказал Валентин и, приблизившись к Петру, резко ударил его кулаком в ли­цо.— Это тебе пока задаток от одного дохлого. Сразу те­бя убивать бесполезно — не успеешь осознать, что караю­щая рука везде тебя может найти.

Петро вскочил, вытирая кровь, брызнувшую из носа и губ. Удар ошеломил его.

Из кухни выскочила Глаша и, посмотрев на окровав­ленную физиономию Петра, с испугом крикнула:

- У чем дило?

- Это мы, Глаша, его уму-разуму учим, чтобы приймак из него получился хороший, — уже спокойно ответил Валя.

Молча наблюдая за всем происходящим, я мысленно радовался за Валентина. Мне казалось, что этот парень из интеллигентной семьи и драться-то не умеет. И откуда у него только сила взялась? Ведь мы еле доплелись до этого дома.

Несколько очухавшись, Петро истерично прокричал:

- А ну, сволочи, вон из хаты! Вы у меня еще попля­шете на морозе!

Не обращая внимания на Петра, Валентин спокойно сказал:

- Присядьте, Глаша. Нам нужно с вами поговорить.

Хозяйка вынула из-под стола табуретку и чинно села

напротив Валентина.

- Если вы не будете возражать, то мы прикончим это­го гада как изменника Родины, — на полном серьезе, громко сказал Валя. Глаша подняла на него испуганные глаза и некоторое время не знала, что ответить.

- Вы шутите. Разве можно в доме убийство чинить, да и переполоха наделаете на всю деревню.

Валентин сидел боком к Петру и делал вид, что не обращает на него внимания. Я же, на всякий случай, сле­дил за Петром, готовый к любому его выпаду, хотя со­стояние у меня было, прямо скажем, не боевое.

- Никакого переполоха не будет. Стрелять мы не станем — патрона жалко, а просто без шума задушим или пристукнем его чем-нибудь и вытащим на мороз подаль­ше от дома, — продолжал Валентин.

- Ишь какой храбрый нашелся! Стрелять-то тебе бы­ло бы из чего, а насчет задушить или пристукнуть, то это мы еще посмотрим кто — кого, — выпалил со злостью Петро.

- Да разве можно своих-то убивать? Вам что, фаши­стов мало? Ведь я не смогу после этого жить здесь. Ми­ленькие мои! Ради бога не делайте этого, ведь он какой ни на есть, а мой муж, — запричитала Глаша.

- Как, Алексей? Удовлетворим просьбу Глаши или прикончим его? — спросил Валя.

—Прикончить успеем. Мне кажется, что с ним еще поговорить нужно. Он многого недопонимает. Война не скоро кончится, и у него есть еще возможность искупить свою вину перед Родиной, — ответил я.

Чтобы разрядить обстановку, Глаша торопливо нача­ла собирать на стол и приглашать нас ужинать.

- Вот и пускай таких. Они тебе морду набьют, а их еще корми за это, — пропыхтел Петро.

Меня все время колотил озноб и тянуло прилечь, а по­сле ужина и тем более, но я понимал, что сразу обоим нам засыпать нельзя, и громко сказал Валентину:

- Спать будем по очереди, чтобы этот тип не побежал с доносом к гитлеровцам.

- Ты ложись, а мы с ним еще побеседуем. Когда мне станет невмоготу, разбужу тебя, — ответил Валя.

Я вынул из кармана пистолет и передал его Вале, ска­зав:

- В случае чего кокай его без предупреждения.

Увидев пистолет, Петро окончательно скис.

Я быстро уснул. Никто меня не будил, и проснулся я сам. В хате было темно.

- Валентин! — вполголоса окликнул я.

- Храпит твой Валентин, — ответил из темноты Петро.

Потом встала Глаша и зажгла керосиновую лампу.

При свете я увидел спящего на полу у порога Валентина.

- Я специально лег возле двери и попросил потушить лампу. Сказал, что засыпать не собираюсь и что пуля у меня для него наготове, если вздумает встать с постели. Думаю, этот трус никуда не двинется: жизнь ему больно дорога, а в темноте не видно, сплю я или нет, — объяснил он, когда проснулся.

Еще до рассвета мы вышли из этой деревни, предупре­див Петра, что смерти ему не миновать, если он попытает­ся навести на наш след фашистов или полицию.

Дата добавления: 2015-06-28