Оставить отзыв о книге 4 страница

Элена не заставила себя ждать: ровно в пять она была перед входом в церковь. Амос вышел навстречу, взял ее под руку, и влюбленные, столь близкие к исполнению своей общей мечты, с сияющими от счастья лицами, под «Свадебный марш» Мендельсона переступили порог церкви и двинулись к алтарю, сопровождаемые радостными родственниками и друзьями.

«Я, Элена, беру тебя, Амоса, в мужья и обещаю быть верной тебе всегда, в радости и печали, в здравии и болезни…» Амос услышал эти слова, слетевшие с уст Элены, и задрожал; улыбка замерла на его губах. Странная мысль внезапно промелькнула в его голове: интересно, понимает ли его невеста всю важность этого обещания, которое буквально через несколько секунд и ему предстояло произнести вслух?! Почему вообще так необходима эта торжественная клятва, которую так сложно соблюдать?

Но ее голос, такой уверенный и звонкий, разве что немного взволнованный, который пространство церкви делало еще более глубоким и серьезным, – этот голос, знакомый и родной, продолжал: «… и любить и уважать тебя до конца дней своих!»

Амос попытался изгнать из головы несвоевременные мысли и, чтобы облегчить себе эту задачу, сосредоточился на звучании собственного голоса, стараясь, чтобы его тон не был слишком банальным или притворным. Так, серьезно, но несколько отстраненно, без всякого пафоса и даже чуть поспешно, произнес свою клятву и он. Закончив фразу, он ощутил легкое головокружение и внезапный ступор; но потом Адриано сжал ему руку, Элена заулыбалась, и он вновь обрел покой. На выходе из церкви молодоженов поджидала толпа из местных жителей, среди которых были и знакомые, и просто зеваки, пришедшие поглазеть на свадьбу, – так что им понадобилось еще какое-то время, чтобы добраться до машины.

Как Амос всегда хотел, празднование состоялось в большом родительском доме, в котором прошло его детство и который он очень любил. Все родственники и друзья собрались там, и каждый по-своему старался, чтобы все прошло хорошо: Верано, кондитер и старый друг Амоса, испек по торжественному случаю восхитительный многоэтажный торт на основе безе, столь любимого женихом, а Лука и Джорджио устроили самое настоящее пиротехническое шоу, пока домашние вместе с соседями накрывали столы.

Праздник продлился допоздна. Попрощавшись с последними гостями, молодожены наконец вошли в свой дом, где решили провести первую брачную ночь. Элена была счастлива и, входя в свою новую комнату, настолько растрогана, что даже не могла подобрать правильные слова, чтобы описать собственную радость, и сказала лишь: «Все – как я мечтала!»

На следующий день они отправились в короткое свадебное путешествие: круиз по Средиземному морю, с остановками в Испании и Тунисе, с последующим возвращением через Палермо и Неаполь и высадкой в Генуе, откуда и начиналась эта поездка. Путешествие было чрезвычайно интересным и волнующим для обоих, ведь ни он, ни она ни разу не плавали на круизном лайнере; кроме того, Амосу очень нравилось открытое море, его бездонность и тайны бесконечного водного пространства, где фантазия летит легко, словно чайка, теряясь в волнах… Ночью он выходил на небольшой балкончик каюты, опирался локтями о борт и стоял так часами, погруженный в размышления. Он полной грудью вдыхал чистый морской воздух, который пьянил его и ввергал в состояние, близкое к трансу.

Когда они причаливали к суше, Амос первым делом отправлялся на поиски телефона, чтобы узнать у родителей, есть ли новости от Микеле, пообещавшего во что бы то ни стало взять его в турне с Дзуккеро. Теперь он мечтал лишь об этом, и только это было его единственным пока не исполнившимся желанием. Но когда он позвонил из Неаполя в надежде получить хорошие новости, знакомый голос одной из секретарш Микеле сообщил, что на данный момент все приостановлено. Дзуккеро решил ограничиться презентацией видеоклипа, снятого на их с Паваротти дуэтную композицию, а не выступать вживую. Девушка попросила Амоса больше не звонить, сказав, что, если будут какие-то новости, она позаботится о том, чтобы сообщить их ему.

Амос почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, и погрузился в мрачное молчание, до слез расстроившее Элену, которая не в силах была утешить мужа. Ни к чему не привели и поддержка и оптимизм отца и тестя, приехавших в Геную, чтобы проводить молодоженов до их прекрасного деревенского дома. Все было бесполезно: даже в родных стенах, среди друзей, Амос продолжал оставаться задумчивым и унылым.

Элена уезжала на работу рано утром и возвращалась лишь к ужину. Он оставался в полном одиночестве и иногда даже не ел, играя на фортепиано, занимаясь вокалом и проводя время с Этторе, который каждый день навещал его, чтобы почитать что-нибудь вместе. Этторе казался Амосу абсолютно спокойным, и это поражало его. «Неужели у него нет никаких комментариев по поводу моей ситуации?!» – думал он, не в силах успокоиться.

В таком состоянии он провел почти целый год, занимаясь своими обычными делами. С каждым днем отчаяние все больше уступало место смирению, смирение – спокойствию; и постепенно это спокойствие вернуло Амосу силы, жажду действия и веру в себя самого и в окружающих.

Наступила зима. Амоса невероятно тревожила необходимость обращаться за деньгами к отцу, чтобы содержать семью. Поэтому стоило лишь Элене выйти за дверь, чтобы отправиться на работу, как он отключал отопление и надевал на себя лишний свитер. Он старался экономить на всем, приучая себя к экономии, как к дисциплине, и это новое жизненное правило делало его более сильным и способным на жертвы, которые раньше давались ему с трудом.

Элена хотела ребенка и все чаще заговаривала об этом. Амос, откровенно говоря, не особо ладил с детьми, но возможность иметь собственного малыша тешила его воображение: но только вот как он мог дать жизнь маленькому человечку, не подготовив сначала все то, что гарантировало бы тому свободное и богатое на возможности существование?! Поэтому он постоянно откладывал решение этого вопроса, стараясь отговорить Элену заводить ребенка. Но со временем это превратилось для нее в очередную идею фикс, как уже было раньше с женитьбой.

Амос проводил в одиночестве целые дни, что позволило ему наконец организовать себе необходимые для оперного исполнителя периоды молчания. Все самые знаменитые вокалисты эпохи практиковали это, и Амос не хотел быть исключением из правил.

Первые попытки проходили очень тяжело, в особенности когда приходилось молчать среди людей, ведь когда он был один, молчание не только не утомляло его, но и успокаивало и улучшало его настроение. Зато невозможность высказать свое мнение и необходимость слушать разговоры других людей, не имея права подать реплику и выразить собственную точку зрения, было для него сущим наказанием. Однако первая жесткая критика в его адрес, первые разочарования и все более ощутимый страх увидеть окончательное крушение своих надежд делали его как никогда сильным и решительным.

Но никто вокруг не понимал его экстравагантных планов; вместо того чтобы помогать, все лишь беззаботно призывали его плюнуть на все. По этой причине он не без удовольствия проводил большую часть времени в полном одиночестве в родных стенах, где голос тишины звучал как прекрасная музыка, услаждая его дух и вселяя уверенность. «Постарайся выложиться полностью, – шептала ему тишина, – будь честным в оценке самого себя и окружающих, слушай свою совесть и иди вперед, не сдаваясь, ведь добрая воля и способность идти на жертвы в конце концов всегда вознаграждаются!»

Амос мерил шагами комнату и улыбался почти детской простоте этой концепции: «Такие же вещи говорила нам наша милая учительница, то же самое советовала мне бабуля, когда я был маленьким, и преподавательница катехизиса тоже…» Но внутренний голос вновь приходил ему на помощь, предостерегая: «В том, что тебе кажется банальностью, больше правды, чем в громогласных напыщенных речах политиков, или бестолковых и абстрактных словах бюрократов, или высокомерных и иллюзорных высказываниях ученых, или – того хуже – в циничных и неуклюжих сентенциях законодателей…»

В письме, адресованном своему учителю по вокалу, Амос написал: «Даже не знаю, как благодарить вас за то, что вы настоятельно советовали мне молчание; вне всяких сомнений, оно благоприятно влияет на голос, но еще больше – на состояние духа. В одиночестве молчание помогает мне лучше узнать самого себя и лучше понимать других, когда они с грохотом обрушивают друг на друга водопады слов. Сколько бесполезных слов, сколько абсурдных глупостей произносится людьми во время обычных разговоров и сколько действительно важных вещей теряется из-за неоправданного равнодушия к мнению собеседника, вызванного страхом не успеть сказать что-нибудь свое или показаться не слишком убедительным! Сколько всего я понял, маэстро, и сколько еще сюрпризов готовит мне музыка молчания!»

Занятия вокалом и развитие собственного голоса доставляли Амосу несказанное удовольствие, некоторым образом компенсировавшее неудовлетворение от того, что ему не удавалось осуществить. Когда кто-нибудь пытался вырвать его из добровольной изоляции и пригласить выйти куда-нибудь, он с улыбкой отвечал, что вполне доволен жизнью, что ему ничего не нужно, а про себя думал: «Ценность артиста обратно пропорциональна его нуждам, требованиям и капризам, ибо истинный артист питается исключительно собственным искусством, которое само по себе является достаточным поводом для счастья и удовлетворения».

С другой стороны, что ему даст богатство? Амос считал, что в своем безумном стремлении к богатству человек сперва получает нечто самое необходимое, затем нечто полезное, а потом и нечто лишнее; но ему все мало, и тогда деньги становятся опасными, а потом даже вредоносными, как для него самого – ведь он не успевает даже толком потратить их, – так и для членов его семьи, в особенности самых юных.

С Божьей помощью миновала и эта зима, показавшаяся Амосу самой длинной и самой холодной в истории. Тем временем, следуя обещаниям, данным самому себе, он разучил знаменитую «Сонату ре минор» Баха, переложенную Бузони для фортепиано. Результат был потрясающим: Амос исполнял ее самым что ни на есть идеальным образом. В начале весны он решил немного удариться в романтику, разучив наконец «Ноктюрн № 3» Листа, широкой публике больше известный как «Мечты о любви». Он полностью, с радостью и страстью отдался этой мелодии. Быстро выучив ее наизусть, он переключился на отработку самых сложных пассажей.

В один прекрасный день, разучивая одну из каденций, Амос услышал, что звонит телефон. Это было совсем некстати. Он неохотно прервался, встал и поспешил к телефону. Подняв трубку, он не поверил собственным ушам: на том конце провода был Микеле. «У меня для тебя хорошая новость, – сказал он. – На этот раз все в порядке, так что можешь готовиться – в конце мая мы уезжаем в турне по всей

Италии, будем выступать на самых крупных футбольных стадионах страны».

Амос онемел: он не знал, верить ему или не верить?! Скорее не верить! Он все-таки позвонил жене и родителям, плохо скрывая рвущийся наружу восторг.

Но вдруг одна мысль пронзила его, подобно отравленной стреле: как раз в это время пройдет важнейший конкурс вокалистов под руководством известной обладательницы оперного сопрано, которая от всего сердца звала Амоса принять в нем участие. Что же делать? От чего отказаться? Почему судьба таким садистским образом испытывает его на прочность? Ведь для него представились два самых первых шанса, одинаково важных для развития его карьеры, – почему же он теперь вынужден отказываться от одного из них?!

Отчаявшись, Амос решил было спросить совета у Этторе, но потом понял, что слишком хорошо знает его, чтобы не угадать, каким будет ответ. «В таких случаях, – сказал бы Этторе, – лучшим советом будет: не спрашивать ни у кого совета». Тогда он позвал отца и спокойно описал ему ситуацию. Синьор Барди тяжело вздохнул – казалось, и он в растерянности. Немного помолчав, он ответил: «Амос, думаю, ты должен определиться сам, никто не возьмет на себя ответственность советовать тебе что-либо. В решающие моменты каждый человек остается наедине с самим собой». Произнеся эти слова, он потрепал сына по волосам, и этот жест наполнил сердце Амоса нежностью.

Теперь он думал не о себе, а об отце, который готов был на любые жертвы, лишь бы видеть сына счастливым и самореализовавшимся. «Бедный папа!» – подумал он, и ему внезапно захотелось утешить его: «Ну, знаешь, все-таки две возможности лучше, чем ни одной!» Потом, продолжая рассуждать про себя, Амос подумал: «Но если я не выйду победителем из этой битвы, отцу придется работать до тех пор, пока будут силы. Нет! Это несправедливо! Если и на этот раз все пойдет прахом, я найду себе любое место работы, хоть массажистом, хоть телефонистом, пройду конкурс на вакансию в банке, лишь бы изменить ситуацию раз и навсегда!»

Надо признать, женщинам часто удается быть более практичными и проворными, чем мужчины. Синьора Барди и Элена без всяких колебаний дружно посоветовали ему выбрать предложение Микеле: ведь оно принесет немедленные плоды, в отличие от второго предложения, которое требовало вложения денег и не давало никаких гарантий. Подавленный и расстроенный, он наконец решился набрать номер знаменитой певицы, добрейшей женщины, чтобы сообщить ей о своем решении отправиться в гастрольную поездку, и не стал скрывать от нее причин, подтолкнувших его к этому выбору. Та в ответ немного раздраженным тоном упрекнула его, что он навсегда упускает невиданные возможности, но, поняв, что ей не переубедить его, в конце концов смирилась и весьма сухо распрощалась с ним.

Шли дни, и для Амоса, который ужасно боялся изменения планов Микеле, время тянулось бесконечно. Перед отъездом ему еще предстояло выступить в местном театре, и его вновь терзали опасения, что все пройдет наихудшим образом. Во время генеральной репетиции Амос упал со сцены, сломав стулья, стоявшие в первом ряду, но, к счастью, сам лишь ушибся. А на следующий день он в сопровождении Элены отправился в Бассано Дель Граппа, где впервые должен был спеть дуэтом с Дзуккеро песню, которая считалась главным хитом этого концерта.

Амосу доверили партию, известную широкой публике тем, что ее исполнял прославленный тенор. Как отреагируют почти пятнадцать тысяч зрителей на невыгодную замену в его лице?

Этим вопросом задавался бедный Амос перед тем, как выйти на сцену и сесть за рояль, стоявший на специальной полуподвижной платформе.

Но людям почти всегда нравится что-нибудь новое, поэтому они встретили настоящей овацией первые ноты, которые Амос взял дрожащим от волнения голосом.

Когда песня закончилась, публика буквально сошла с ума. Пятнадцать тысяч голосов соединились в оглушительном крике, заглушая даже звук мощнейших амплификаторов. Днем позже на страницах крупного еженедельника, в рубрике, посвященной шоу-бизнесу, появилась статья, навсегда отпечатавшаяся в памяти семейства Барди. Ее заголовок гласил: «Амос Барди не разочаровал маэстро Паваротти».

До слез взволнованный Амос понял, что наконец-то выиграл свою первую битву.

В небесах явно что-то происходило: какие-то пласты сдвигались в пользу Амоса. А пока он, ничего не ведая и ничему не доверяя, как обычно, шел своей дорогой – дорогой, сотканной из уже устоявшихся принципов и неразрешимых сомнений, к которым он к тому времени уже успел так привязаться, что нипочем не променял бы их на обманчивую уверенность; дорогой, сотканной равным образом и из надежд – правда, основанных исключительно на его собственной силе воли, способностях и жертвенности.

Совместное турне с Дзуккеро оказалось триумфальным. Каждый вечер Амос покидал сцену, оглушенный аплодисментами, которые наполняли его радостью и пьянили подобно прекрасному вину. В гримерной его ждала Элена, не верившая своему счастью. Меньше чем за месяц они объездили всю Италию, с севера до юга, на автобусе без кондиционера, который лопался от количества музыкантов и их многочисленного багажа. Но Амос, несмотря ни на что, чувствовал себя великолепно – напротив, его удивляло скверное настроение коллег, обессиленных жарой, отнимавшей у них столько нервов. Сам он был словно во сне и все время боялся проснуться дома, в собственной постели, в тисках вечных проблем. Но это был не сон: он в самом деле был здесь, и к тому же ему платили деньги, на которые можно было спокойно жить целый год. Он чувствовал, как в нем бурлила неиссякаемая энергия, поражавшая его самого. Ему постоянно хотелось что-то предпринимать, он налаживал добрые отношения с попутчиками, никогда не хотел спать, а по ночам размышлял о странной связи между собственными прошлым и будушим, пытался задавать вопросы своей судьбе и никак не мог простить себе, что строго судил ее до последнего времени. Хотя он все-таки всегда был терпелив и никогда не терял силы духа и оптимизма. Может быть, именно за это судьба теперь пыталась наградить его?

Лето было очень жарким; иногда он просыпался, вставал с постели и открывал холодильник; но потом, борясь с соблазном, все же закрывал его, довольствовался стаканом воды из-под крана и возвращался к своим ночным размышлениям.

«Какой же я несправедливый! – думал он. – Я был так недоволен жизнью, а ведь она хранила меня от всякой опасности, предостерегала от легких побед, которые не только ничего не дают, но и требуют расплаты. Ну и глупцом же я был!»

Вскоре все очень привязались к Амосу. Сам Дзуккеро неоднократно приглашал его на ужин, а однажды, когда в группе внезапно заболел клавишник, даже уступил его робким мольбам позволить встать за клавишные на съемках одной из популярнейших телепередач. Конечно, Дзуккеро сперва поразмыслил, но потом согласился и, более того, решил петь в программе именно их с Амосом дуэтную композицию. Так для Амоса впервые распахнулись двери телевидения. Это было то, о чем всегда мечтал его отец, и то, что требовалось Микеле, чтобы понять наконец, насколько Амос телегеничен, проверить, как говорят в телевизионной среде, станет ли он после этого и дальше «мелькать на экране».

И на этот раз успех песни превысил все самые разумные ожидания; это признали все, в особенности когда днем позже пресса опубликовала рейтинг программы, подскочивший до небес именно в момент выступления Дзуккеро и его юного друга.

За несколько дней до окончания гастрольного турне Амос получил известие, которое заставило его буквально подскочить от радости и волнения: в Турине должен был состояться мастер-класс по вокалу, который проводил знаменитый тенор Франко Корелли… Неужели правда? Неужто Корелли собственной персоной предстанет перед учениками и будет преподавать им вокальное мастерство? Он просто не мог поверить, однако родители по телефону заверили его, что это именно так. Участники должны были пройти отбор, который осуществляло экспертное жюри, а затем наступал черед маэстро.

Будучи абсолютно уверенным в успехе, Амос попросил родителей записать его на курс и стал психологически готовиться к преодолению всех преград, которые встанут на его пути к человеку, чей голос однажды и навсегда нашел дорогу к его сердцу и умел больше, чем кто-либо, растрогать его до слез.

Последний день гастролей был для Амоса, наверное, самым волнующим из всех, поскольку выступление проходило на городском стадионе во Флоренции, в его родной Тоскане. Приехали все его друзья, и среди публики было много народу из его краев, пусть даже незнакомого, но все-таки такого дорогого для него люда. Сидя в гримуборной вместе с остальными членами группы, он чувствовал, как сердце бешено колотится в груди. Когда он вышел на сцену, в оглушительном реве голосов ему удалось расслышать и собственное имя, которое зрители выкрикивали во все горло. Многие хотели хоть как-то выразить ему свою любовь и пытались подобраться к нему поближе.

По окончании концерта он смог наконец обнять своих родственников, с которыми не виделся с начала тура, и тем же вечером вернулся домой, хотя и всего на один день. Ему хватило времени лишь на то, чтобы снова упаковать чемодан и уехать в Турин, на этот раз – впервые с тех пор, как они с Эленой поженились, – без жены, чтобы не тратить слишком много денег на эту поездку.

Он прибыл в Турин поздно вечером, в сопровождении отца, который на следующее утро уехал домой, и тут же отправился в маленький монастырь, где посоветовал ему остановиться один из друзей. Его комнатка была крошечной и почти пустой и разительно отличалась от просторных гостиничных номеров, в которых он жил на гастролях, но Амосу это было совершенно безразлично – он не мог дождаться того момента, когда сможет встретиться с любимым маэстро, и больше его ничто не волновало.

Утром, после отъезда отца, он направился вместе с остальными кандидатами туда, где проходили пробы. Он решил, что в любом случае останется, пусть в качестве простого слушателя: даже если его отсеют, он хотя бы сможет воспользоваться драгоценными советами маэстро Корелли.

Когда подошла его очередь, он вошел в огромный зал; на его лице ясно читалось сильное волнение. Не медля, он сел за рояль и стал исполнять знаменитую арию Федерико из «Арлезианки» Франческо Чилеа.

Закончив петь, он с низко опущенной головой вышел из зала и стал терпеливо ждать результатов первого прослушивания. Из сотни претендентов только двенадцать получат возможность участвовать в мастер-классе; это было настоящее побоище, завершившееся тем же вечером.

Амос испытал несказанную радость, когда председатель жюри произнес его имя среди принятых на курс.

Маэстро Корелли должен был прибыть поездом через несколько дней. Амос и еще один его товарищ по курсу в нетерпении отправились встречать его на вокзал. Маэстро с супругой вышли из вагона одними из самых последних – по крайней мере, так показалось Амосу, который чувствовал себя, словно во сне, пожимая руку своему кумиру. Погрузив вещи маэстро в багажник такси, новоиспеченные студенты вежливо попрощались и бегом припустили в здание, где должен был проводить свой первый урок один из самых прославленных певцов столетия.

Когда маэстро Корелли вошел в зал, заполненный поклонниками, журналистами, фотографами и юными исполнителями, раздались громкие овации, которые не смолкали, пока он не занял свое место на сцене, за роялем. Маэстро стремительно прошел через зал и, опершись о рояль, сказал несколько приветственных слов. Он не стал произносить вводную речь, и было видно, что он порядком смущен: казалось, ему хотелось быть где угодно, только не здесь, под пристальными взглядами всех этих людей, которые смотрели ему в рот и с нетерпением ждали, когда он заговорит.

«Кто хочет спеть первым?» – сдержанным тоном спросил маэстро.

Повисла долгая тишина. Все стали смотреть на Амоса, зная о его любви и восхищении по отношению к маэстро Корелли, а также о необычной способности подражать ему; но Амос не двинулся с места – напротив, он весь сжался. Тогда одна из девушек, сидевшая в первом ряду, решительно встала и направилась к роялю. Она поздоровалась, объявила, что будет исполнять арию из «Ласточки» Пуччини, затем протянула пианисту ноты и запела. Ее исполнение было слишком неуверенным, голос казался слабеньким и натужным, в особенности на высоких нотах.

Когда она закончила, Корелли выглядел крайне растерянным. «У вас есть учитель по вокалу?» – спросил он. Девушка кивнула. «И небось деньги за это берет?» – добавил Корелли вполголоса, глядя в пол, словно разговаривал сам с собой. Бедная девушка расплакалась и кинулась обратно на свое место, закрыв лицо руками.

Маэстро выглядел заметно расстроенным – похоже, он раскаивался в только что произнесенных словах, но делать было уже нечего. Тогда, чтобы хоть как-то замаскировать свое настроение, он вздохнул и произнес: «А теперь я хотел бы послушать тенора».

Сидевший рядом с Амосом приятель, с которым он перед этим ездил на вокзал, взял его за руку и буквально выпихнул вперед. Амос попытался вырваться, но маэстро Корелли уже заметил его, узнал и позвал на сцену. Он не посмел ослушаться и скоро уже стоял, опершись о крышку рояля. Амос застенчиво сказал, что будет исполнять арию Родольфо из «Богемы» Джакомо Пуччини, и тут же услышал первые ноты этой арии, которые от смущения едва узнал. Словно в сказке, ему предстояло петь своему кумиру, своему идолу, и он с трудом держался на ногах от волнения. Он пел, даже не отдавая себе отчета в том, что делает, а когда закончил, его поразила внезапно наступившая в зале тишина: она вернула его на грешную землю, подобно тому, как громкий крик будит крепко спящего человека. Прошло несколько секунд, но Амосу они показались часами. Маэстро медленно подошел к нему, опустил руку ему на плечо и сказал: «У тебя очень красивый голос… А знаешь, я, пожалуй, смогу дать тебе несколько полезных советов».

Амос не верил собственным ушам, но он уже взял себя в руки и теперь был почти спокоен. Он поблагодарил маэстро дрогнувшим голосом и попросил позволения ненадолго выйти: рубашка его намокла от пота, и ему очень хотелось пить. Он был счастлив, что прошел и это испытание, и чувствовал себя вполне уверенно. Он зашел в ванную комнату, снял с себя рубашку, как следует выжал ее и снова надел; она была чудовищно измята, но что он мог с этим поделать? Он попил воды и со скромным видом вернулся в класс, тихо усевшись на свое место.

Корелли что-то рассказывал, но, увидев Амоса, прервался и подозвал его к себе, попросив заново исполнить ту же арию. Но на этот раз маэстро постоянно прерывал его, рассказывал о вокале, приводил короткие примеры и просил Амоса повторить ту или иную музыкальную фразу в соответствии с теми подсказками по технике исполнения, которые он давал. И так до самого конца занятий. Когда урок подошел к концу, Амос был без сил, но чувствовал себя счастливым.

На выходе его остановила синьора Корелли, которая наговорила ему такое количество комплиментов, что он даже осмелился напроситься в гости к маэстро, чтобы договориться с ним о частных уроках по окончании курса. Таким образом Амос сможет установить с ним личные отношения, что было столь важно для него. Супруга маэстро без колебаний ответила, что он произвел самое благоприятное впечатление на ее мужа и что тот будет рад вести его персонально.

Курс завершился концертом пяти лучших учеников. Амос спел ту же самую арию, качество исполнения которой значительно улучшилось благодаря занятиям с любимым маэстро, а на следующий день в одной из газет вышло интервью Корелли, в котором он делился впечатлениями об уровне студентов своего курса и прочими размышлениями о лирическом вокале. Маэстро сказал, что доволен интересом, проявленным юными учениками, и признался, что его в особенности поразил тенор по имени Амос, от чьего исполнения по телу бегут мурашки, ибо он обладает голосом, полным глубины, нежности и печали, способным растрогать всякого, кто его слышит. Амос не поверил собственным ушам, когда один из товарищей по курсу прочитал ему перед отъездом эту статью. Словно мальчишка, он вырвал у парня газету и прижал ее к груди, поклявшись, что сохранит это драгоценное свидетельство до конца своих дней.

За короткое время его жизнь радикально изменилась. От однообразного существования в полном одиночестве, к которому он уже стал привыкать, как привыкают рабы к своей горькой доле, он внезапно перешел к жизни, полной движения и бесконечных ярких эмоций. Амос был еще молод и полон сил и энтузиазма, и затянувший его круговорот событий не только не тревожил его, но, напротив, возрождал к жизни, а точнее, помогал сделать явным то, что в прошлом вынужденно оставалось скрытым – и в самоощущении, и в отношениях с окружающими.

Вернувшись домой, он обнаружил сообщение от Микеле, который просил его приехать на следующий день в Милан, чтобы встретиться с людьми из дискографической компании, после успешного турне с Дзуккеро проявившей к творчеству Амоса живой интерес. Речь шла о реальной возможности заключить договор, который позволил бы обеим сторонам осуществить интереснейший проект. Разумеется, Амос не заставил себя ждать: вместе с Эленой и отцом они отправились в Милан, где встретились с президентом компании, которого он тщетно искал в прошлом.

Амоса проводили в офис, показавшийся ему необычайно просторным и светлым. Президент, женщина средних лет, солидная, но раскованная и приветливая, предложила ему сесть и тут же осыпала комплиментами, рассказав, какие ощущения она испытала, впервые услышав его теплый и выразительный голос. Она добавила, что его исполнение ввергло ее в трепет и что она абсолютно убеждена в том, что необходимо попытаться сделать все возможное, чтобы такой голос стал достоянием публики. Она была готова немедленно приступить к работе и даже успела договориться с авторами, с которыми обычно сотрудничала: для Амоса уже была готова песня, с ее точки зрения, потрясающая, и с ней ему следовало выступить на фестивале в Сан-Ремо. Он улыбнулся и закрыл лицо руками, чтобы скрыть волнение: сколько безуспешных попыток, сколько разочарований осталось позади, и вот наконец хоть кто-то решил обратить на него внимание!

Он всегда считал себя оптимистом, но до сих пор не научился верить в такую удивительную удачу. Как бы то ни было, песня ему очень понравилась, и – что самое главное – она подходила под его голос. Вскоре он записал ее в студии, и результат буквально поразил всех вокруг. Микеле тоже был невероятно доволен: наконец-то дискографические боссы прислушались к его мнению, и ему не терпелось доказать всем тем, кто закрывал перед ним двери, что именно он, со своей неподражаемой интуицией, в очередной раз оказался прав. Кроме того, энтузиазм, с которым взялась за дело дискографическая компания, оказался заразительным и для такого бывалого деятеля, как Микеле.

Все решилось быстро. Встретившиеся на пути трудности были улажены; даже самые опасные подводные камни, касающиеся контракта, удалось удачно обойти, невзирая на то, что, как это обычно бывает, компания навязывала свои правила игры.

Дата добавления: 2015-06-28