Дома. Одни. Спокойные, уединенные минуты и примиряющее ожидание

Дома. Утро, у Дориной постели.

У врача. Поздний час и усталость.

Врач и мать Доры.

ВРАЧ. Дора поведала о вашем приключении в кемпинге.

МАТЬ. Это мое личное дело.

ВРАЧ. Оно занимает Вашу дочь.

МАТЬ. Я и мой муж – мы тоже хотим личную жизнь. Жизнь помимо Доры. Но нет никакого шанса что-то скрыть. И так довольно сложно сделать так, чтобы она ничего не заметила. Она все время торчит дома. По крайней мере, до последнего времени. Поэтому-то мы и устраиваем наши совместные вылазки. Нам что, надо от чего-то отказаться?

ВРАЧ. Никто этого не требует

МАТЬ. Я спрашиваю себя, не делала ли она это и раньше. В последние три года. Может, подглядывала тайно за всем, не выдавая себя.

ВРАЧ. А за чем она могла подглядывать?

МАТЬ. Да не знаю, за чем. За нашей жизнью.

ВРАЧ. Дора живет с вами. Ей не надо подглядывать, чтобы знать вашу жизнь.

МАТЬ. А Вы все рассказываете вашим детям?

ВРАЧ. У меня нет детей.

МАТЬ. Тогда я скажу Вам, как это бывает. Детям не демонстрируют всю свою жизнь. Некоторые вещи не афишируют. И вообще, почему я должна говорить об этом здесь, с Вами! Вас это не касается, и нечего об этом говорить.

ВРАЧ. Просто она это все увидела.

МАТЬ. Она вынюхивала все, вот и получила.

ВРАЧ. Вашей дочери плохо.

МАТЬ. Вот уже три недели она не принимает лекарств.

Дора и мать.

МАТЬ. Если будешь реветь, я уйду.

ДОРА. Окэй.

МАТЬ. Это у тебя от твоей распущенности.

ДОРА. Почему ты мне ничего не рассказывала?

МАТЬ. Что не рассказывала?

ДОРА. Что ты трахаешься.

МАТЬ. Потому что тебя это не касается.

ДОРА. За всю свою жизнь я не видела ничего более прекрасного. Ты выглядела, как настоящий ангел.

МАТЬ. Замолчи.

ДОРА. Я тоже хочу носить такую одежду, такую обувь и чулочки.

МАТЬ. Тебе это не пойдет.

ДОРА. У меня было такое удивительное чувство, когда я вас увидела, это было еще прекраснее, чем трахаться, и тогда мы тоже стали, прямо там, рядом, хотя мне надо было еще ждать десять дней. И теперь я должна умереть.

МАТЬ. Когда ты, наконец, закроешь свой глупый рот.

ДОРА. Но папа же тоже там был. Значит, в этом нет ничего плохого. И лицо у тебя было такое радостное.

МАТЬ. Ты ничего не понимаешь

ДОРА. Тогда объясни мне.

МАТЬ. Нет.

ДОРА. Пожалуйста.

МАТЬ. В другой раз, может быть.

ДОРА. Ты меня не любишь больше?

МАТЬ. Что это тебе взбрело в голову! Просто тебе не надо совать нос в вещи, которые тебя не касаются.

ДОРА. (смеется)

МАТЬ. Что тут смешного?

ДОРА. Смешно. «Совать нос в вещи…» (Пауза.) А теперь я умру. (Умолкает.)

МАТЬ. Не разыгрывай трагедию.

ДОРА. Прощай, мама, я люблю тебя.

МАТЬ. Прекрати это, Дора.

ДОРА. Конечно.

МАТЬ. Дора. (Молчание.) Брось эти глупости. Дора.

Мать и отец.

МАТЬ. Что-то у меня все время не идут из головы эти фильмы о животных, когда показывают, как у животного даже с мельчайшим дефектом нет никакого шанса выжить. Лев наступает на колючку, не может охотиться – конец. А неудачно произведенный на свет помет на месте же пожирается матерью. Тут достаточно даже, если у малыша на лапе шесть пальцев. Потому что шестипалое существо не жизнеспособно. Мы люди – другие.

ОТЕЦ. Я не упрекаю тебя.

МАТЬ. А это еще придет. (Пауза.) Мне кажется, это я больна – не Дора. Я чувствую себя отравленной.

ОТЕЦ. Не понимаю.

МАТЬ. Ты никогда не был на службе в сельской церкви? Там часто видишь семьи с четырьмя-пятью детьми, и у всех в семье очки с толстенными стеклами: у отца, матери, у сыновей и дочерей. Спрашивается: почему спариваются именно эти люди, когда и у того и у другого одинаковый дефект зрения? Это же безответственно. (Пауза.) И почему спарились мы с тобой?

ОТЕЦ. Насколько мне известно, потому что любили друг друга.

МАТЬ. А, поэтому… Да нет, потому что мы кое-чего не увидели. Я просмотрела, что ты болен.

ОТЕЦ. Я абсолютно здоров.

МАТЬ. Есть в тебе все же что-то больное, иначе у тебя не было бы такой дочери.

ОТЕЦ. Отклонение от нормы не есть болезнь.

МАТЬ. Мы – уже отклонение о нормы, мой дорогой. Только не знали об этом. У нас плохие гены, из-за облучения и отравления окружающей среды, озоновой дыры, потому что родители наши были в близком родстве.

ОТЕЦ. Да наши родители не состоят ни в каком родстве.

МАТЬ. Никогда не знаешь этого точно. Если бы мы знали, насколько плохи наши гены, мы не стали бы спариваться.

ОТЕЦ. Тебе не стоит взваливать всю вину на себя.

МАТЬ. А я и не взваливаю.

ОТЕЦ. Отнюдь. Ты никогда не оставляешь ничего другому.

МАТЬ. А ты просто возьми себе сам.

ОТЕЦ. У нас были с ней чудесные минуты.

МАТЬ. Назови мне хотя бы одну секунду, когда ты не желал себе, чтобы у нас была здоровая, нормальная дочь.

ОТЕЦ. Я желал это дочери. Чтоб она здорова была.

МАТЬ. Ах, да прекрати ты эту чепуху, такого мы и представить себе не можем. Дора – здорова! Дора с румянцем и тонкой талией, с нормальным стулом, а не с запорами от этих проклятых лекарств. Дора с единым многогранным способом мышления. Дора, которая не орет беспрестанно или молчит целыми днями. Дора, которая хоть раз, хотя бы одну единственную минуту была бы абсолютно опрятной без пятен на груди. Этого ты себе не можешь представить. А если сможешь, то от Доры ничего не останется. Будь хотя бы раз в жизни честен.

ОТЕЦ. Больной ли здоровый – у каждого человека есть достоинство.

МАТЬ. Есть, должно бы быть, бы, бы… Если бы ты знал, когда я была беременна, какой будет ребенок, ты бы все равно захотел Дору? Скажи честно.

ОТЕЦ. Но мы тогда действительно этого не знали.

МАТЬ. А теперь знаем. (Пауза.) Поначалу я утешала себя тем, что мы с тобой переждем это, с Дорой. Потерпеть, довериться естеству, природе, она все приведет в соответствие. И тогда попробовать все еще раз. Но ребенок оказался крепкий, крепкий, как орех. Она цеплялась за свое существование, а потом мы стали вдруг немолодыми, а ребенок даже более жизнеспособным, чем мы. Занималась любовью направо налево, беременела. Думал ли ты когда-нибудь, что Дора может быть беременной? Я имею в виду чисто физически.

ОТЕЦ. (Не успевает ответить, потому как появляется Дора.)

ДОРА. Привет.

МАТЬ. Мы думали, они отпустят тебя из больницы только завтра.

ДОРА. А я крепкая, как орешек.

Дата добавления: 2015-06-28