Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Часть вторая 10 страница




Движение к Сталинградскому фронту вновь сформированных частей шлотайно, в ночное время... Северо-западней Сталинграда, в среднем течении Дона, сгущалась,тяжелела сила нового фронта. Эшелоны разгружались на вновь построеннойжелезной дороге, прямо в степи. Едва рассветало, шумевшие ночью железные реки замирали, и лишь легкийпыльный туман стоял над степью. Днем стволы пушек обрастали сухим бурьяноми охапками соломы, и, казалось, не было в мире более молчаливых существ,чем эти слившиеся с осенней степью артиллерийские стволы. Самолеты,распластав крылья, словно мертвые, высосанные насекомые, стояли нааэродромах, прикрытые паутиной маскировочных сеток. День ото дня все гуще и гуще делались условные треугольники, ромбики,кружки, все гуще становилась сеть цифр - номеров на той карте, которуювидели в мире всего лишь несколько человек, - то строились,кристаллизовались, выходили на исходные рубежи новые армии новогоЮго-Западного фронта, ныне фронта наступления. А по левому берегу Волги пустынными, солончаковыми степями шли на юг,минуя дымящийся и гремящий Сталинград, танковые соединения, артиллерийскиедивизии и уходили к тихим заводям и затонам. Войска, переправившись черезВолгу, оседали в калмыцкой степи, в соленом межозерье, и тысячи русскихлюдей начинали произносить странные им слова: "Барманцак", "Цаца"... Тошло южное скопление сил в калмыцких степях на правом плече немцев.Советское Верховное командование готовило окружение сталинградских дивизийПаулюса. Темными ночами под осенними облаками и звездами пароходы, паромы, баржипереправили на правый, калмыцкий берег, что южней Сталинграда, танковыйкорпус Новикова... Тысячи людей видели написанные на броне белой краской имена военныхвождей России: "Кутузов", "Суворов", "Александр Невский". Миллионы людей видели, как пошли в сторону Сталинграда тяжелые русскиепушки, минометы и полученные по ленд-лизу колонны грузовых "доджей" и"фордов". И все же, хотя движение это было видимо миллионами людей,сосредоточение огромных воинских масс, нацеленных для наступлениясеверо-западнее и южнее Сталинграда, шло втайне. Как же это могло случиться? Ведь и немцы знали об этом огромномдвижении. Ведь скрыть его нельзя было, как нельзя скрыть степной ветер отидущего степью человека. Немцы знали о движении войск к Сталинграду, а сталинградскоенаступление оставалось для них тайной. Каждый немецкий лейтенант, взглянувна карту, где были предположительно помечены места скопления русскихвойск, мог расшифровать высшую военно-государственную тайну СоветскойРоссии, известную лишь Сталину, Жукову, Василевскому. И все же окружение немцев в районе Сталинграда было внезапно длянемецких лейтенантов и фельдмаршалов. Как же могло это случиться? Сталинград продолжал держаться, по-прежнему немецкие атаки не приводилик решающим успехам, хотя в них участвовали большие воинские массы. А вистаявших сталинградских полках оставались лишь десятки красноармейцев.Эти малые десятки, принявшие на себя сверхтяжесть ужасных боев, и были тойсилой, которая путала все представления немцев. Противник не мог представить, что мощь его усилий расщепляется горстьюлюдей. Казалось, советские резервы готовятся поддержать и питать оборону.Солдаты, отбивавшие на волжском откосе напор дивизий Паулюса, былистратегом сталинградского наступления. А неумолимое лукавство истории таилось еще глубже, и в его глубинесвобода, рождавшая победу, оставаясь целью войны, превращалась отприкосновения лукавых пальчиков истории в ее средство. Старуха с охапкой сухого камыша прошла к дому, хмурое лицо ее былопоглощено заботой, она шла мимо запыленного "виллиса", мимо перекрытогобрезентом штабного танка, подпиравшего плечом дощатую стену дома. Она шла,костистая, скучная, и, казалось, ничего не было обычней этой старухи,идущей мимо танка, подпиравшего ее дом. Но не было ничего значительней всобытиях мира, чем связь этой старухи и ее некрасивой дочери, доившей вэто время под навесом корову, связь ее белоголового внука, запустившегопалец в нос и следившего, как молоко прыскало из коровьих сосцов, свойсками, стоявшими в степи. И все эти люди, - майоры из корпусных и армейских штабов, генералы,дымившие папиросами под темными деревенскими иконами, генеральские повара,жарившие баранину в русских печах, телефонистки, накручивающие на патроныи гвозди локоны в амбарах, водитель, бривший во дворе щеку перед жестянымумывальником и скосивший один глаз на зеркальце, а второй на небо - летитли немец, - и весь этот стальной, электрический и бензиновый мир войныбыли непрерывной частью долгой жизни степных деревень, поселков, хуторков. Непрерывная связь существовала для старухи между сегодняшними ребятамина танках и теми замученными, что летом притопали пешком, попросилисьночевать и все боялись, не спали ночью, выходили поглядеть. Непрерывная связь существовала между этой старухой с хуторка вкалмыцкой степи и той, что на Урале вносила в штаб резервного танковогокорпуса шумный медный самовар, и с той, что в июне под Воронежем стелилаполковнику солому на пол и крестилась, оглядываясь на красное зарево вокошке. Но так привычна была эта связь, что ее не замечали ни старуха,шедшая в дом топить колючкой печь, ни полковник, вышедший на крыльцо. Дивная, томящая тишина стояла в калмыцкой степи. Знали ли люди,сновавшие в это утро по Унтер-ден-Линден, о том, что здесь Россияповернула свое лицо на Запад, готовилась ударить и шагнуть? Новиков с крыльца окликнул водителя Харитонова: - Шинели прихвати, мою и комиссара, поздно вернемся. На крыльцо вышли Гетманов и Неудобной. - Михаил Петрович, - сказал Новиков, - в случае чего звоните к Карпову,а после пятнадцати к Белову и Макарову. Неудобнов сказал: - Какие тут могут быть случаи. - Мало ли, командующий нагрянет, - сказал Новиков. От солнца отделились две пичужки и пошли в сторону хутора. И сразу в ихнарастающем гуле, в их скользкой стремительности раздробилась степнаянеподвижность. Харитонов, выскочив из машины, побежал под стенку амбара. - Ты что это, дурак, своих перелякался? - закричал Гетманов. В этот момент один из самолетов дал пулеметную очередь по хуторку, отвторого отделилась бомба. Завыло, зазвенело, пронзительно закричалаженщина, заплакал ребенок, дробно застучали комья земли, поднятые взрывом. Новиков, услыша вой падающей бомбы, пригнулся. На миг все смешалось впыли и дыму, и он видел только. Гетманова, стоявшего рядом с ним. Изпылевого тумана выступила фигура Неудобнова, - он стоял, расправив плечи,подняв голову, единственный из всех не пригнувшись, точно вырезанный издерева. Гетманов, счищая со штанов пыль, немного побледневший, но возбужденныйи веселый, с милой хвастливостью сказал: - Ничего, молодцом, штаны вроде остались сухие, а генерал наш даже нешелохнулся. Потом Гетманов и Неудобнов пошли смотреть, как далеко разбросало вокругворонки землю, удивлялись, что выбиты стекла в дальних домах, а в самомближнем стекла уцелели, смотрели на поваленный плетень. Новиков любопытствовал на людей, впервые увидевших разрыв бомбы, - их,видимо, поражало, что бомбу эту выточили, подняли на воздух и сбросили наземлю лишь с одной целью: убить отца маленьких Гетмановых и отца маленькихНеудобновых. Вот чем, оказывается, занимались люди на войне. Сидя в машине, Гетманов все говорил о налете, потом перебил самогосебя: - Тебе, видно, Петр Павлович, смешно меня слушать, на тебя тысячипадали, а на меня первая, - и, снова перебив самого себя, спросил: -Слушай, Петр Павлович, этот Крымов самый, он в плену вроде был? Новиков сказал: - Крымов? Да на что он тебе? - Слышал о нем разговор один интересный в штабе фронта. - В окружении был, в плену, кажется, не был. Что за разговор? Гетманов, не слыша Новикова, тронул Харитонова за плечо, сказал: - Вот по этому большачку в штаб первой бригады, минуя балочку. Видишь,у меня глаз фронтовой. Новиков уже привык, что в разговоре Гетманов никогда не шел засобеседником, - то начнет рассказывать, то задаст вопрос, снова расскажет,снова перебьет рассказ вопросом. Казалось, мысль его идет не имеющимзакона зигзагом. Но это не было так, только казалось. Гетманов часто рассказывал о своей жене, о детях, носил при себетолстую пачку семейных фотографий, дважды посылал в Уфу порученца спосылками. И тут же он затеял любовь с чернявой злой докторшей из санчасти,Тамарой Павловной, и любовь нешуточную. Вершков как-то утром трагическисказал Новикову: - Товарищ полковник, докторша у комиссара ночь провела, на рассветевыпустил. Новиков сказал: - Не ваше дело, Вершков. Вы бы лучше у меня конфеты тайком не таскали. Гетманов не скрывал свою связь с Тамарой Павловной, и сейчас в степи онпривалился плечом к Новикову, шепотом проговорил: - Петр Павлович, полюбил нашу докторицу один паренек, - и посмотрелласково, жалобно на Новикова. - Вот это комиссар, - сказал Новиков и показал глазами на водителя. - Что ж, большевики не монахи, - шепотом объяснил Гетманов, -понимаешь, полюбил ее, старый дурак. Они молчали несколько минут, и Гетманов, точно не он вел только чтодоверительный, приятельский разговор, сказал: - А ты не худеешь, Петр Павлович, попал в родную фронтовую обстановку.Вот, знаешь, я, например, создан для партийной работы, - пришел в обком всамый тяжелый год, другой чахотку бы нажил: план по зерновым сорван, двараза товарищ Сталин меня по телефону вызывал, а мне хоть бы что, толстею,как на курорте. Вот и ты так. - А черт его знает, для чего я создан, - сказал Новиков, - может быть,и в самом деле для войны. Он рассмеялся. - Я замечаю, чуть что случится интересного, я первым делом думаю, незабыть бы Евгении Николаевне рассказать. На тебя с Неудобновым первую вжизни бомбу немцы кинули, а я подумал: надо ей рассказать. - Политдонесения составляешь? - спросил Гетманов. - Вот-вот, - сказал Новиков. - Жена, ясно, - сказал Гетманов. - Она ближе всех. Они подъехали к расположению бригады, сошли с машины. В голове Новикова постоянно тянулась цепь людей, фамилий, наименованийнаселенных пунктов, задач, задачек, ясностей и неясностей предполагаемых,отменяемых распоряжений. Вдруг ночью он просыпался и начинал томиться, его охватывали сомнения:следует ли вести стрельбу на дальности, превышающие нарезку дистанционнойшкалы прицела? Оправдывает ли себя стрельба с ходу? Сумеют ли командирыподразделений быстро и правильно оценивать изменения боевой обстановки,принимать самостоятельные решения, отдавать мгновенные приказы? Потом он представлял себе, как эшелон за эшелоном танки, проломавнемецко-румынскую оборону, входят в прорыв, переходят к преследованию,объединенные с штурмовой авиацией, самоходной артиллерией, мотопехотой,саперами, - мчатся все дальше на Запад, захватывая речные переправы,мосты, обходя минные поля, подавляя узлы сопротивления. В счастливомволнении он спускал босые ноги с кровати, сидел в темноте, тяжело дыша отпредчувствия счастья. Ему никогда не хотелось об этих своих ночных мыслях говорить сГетмановым. В степи он чаще, чем на Урале, испытывал раздражение против него иНеудобнова. "К пирожкам поспели", - думал Новиков. Он уже не тот, каким был в 1941 году. Он пьет больше, чем раньше. Ончастенько матерится, раздражается. Однажды он замахнулся на начальникаснабжения горючим. Он видел, что его боятся. - А черт его знает, создан ли я для войны, - сказал он. - Лучше всего сбабой, которую любишь, жить в лесу, в избе. Пошел на охоту, а вечеромвернулся. Она сварит похлебку, и легли спать. А войной человека ненакормишь. Гетманов, склонив голову, внимательно посмотрел на него. Командир первой бригады полковник Карпов, мужчина с пухлыми щеками,рыжими волосами и пронзительно яркими голубыми глазами, какие бывают лишьу очень рыжих людей, встретил Новикова и Гетманова возле полевой рации. Его военный опыт был некоторое время связан с боями на Северо-Западномфронте; там Карпову не раз приходилось закапывать свои танки в землю,превращая их в неподвижные огневые точки. Он шел рядом с Новиковым и Гетмановым к расположению первого полка, имогло показаться, что он и есть главный начальник, такими неторопливымибыли его движения. По конституции своей, казалось, должен он быть человеком добродушным,склонным к пиву и обильной еде. Но был он другой натурой, -неразговорчивый, холодный, подозрительный, мелочный. Гостей он не угощал,слыл скупым. Гетманов похваливал добросовестность, с которой рылись землянки,укрытия для танков и орудий. Все учел командир бригады, - и танкоопасные направления, и возможностьфлангового нажима, не учел он лишь, что предстоящие бои заставят егоперейти к стремительному вводу бригады в прорыв, к преследованию. Новикова раздражали одобрительные кивки и словечки Гетманова. А Карпов, точно нарочно разогревая раздражение Новикова, говорил: - Вот разрешите, товарищ полковник, рассказать. Под Одессой мыпревосходно окопались. Вечерком перешли в контратаку, дали румынам побашке, а ночью по приказу командарма вся наша оборона, как один человек,ушла в порт грузиться на корабль. Румыны спохватились часов в десять утра,кинулись атаковать брошенные окопы, а мы уже по Черному морю плыли. - Как бы тут вы не остались стоять перед пустыми румынскими окопами, -сказал Новиков. Сможет ли Карпов в период наступления день и ночь рваться вперед,оставляя позади себя боеспособные части противника, узлы сопротивления?..Рваться вперед, подставив под удары голову, затылок, бока, охваченныйодной лишь страстью преследования. Не тот, не тот у него характер. Все кругом носило на себе следы прошедшей степной жары, и странно было,что воздух так прохладен. Танкисты занимались своими солдатскими делами, -кто брился, сидя на броне, пристроив к башне зеркальце, кто чистил оружие,кто писал письмо, рядом забивали козла на расстеленной плащ-палатке,большая группа стояла, позевывая, возле девушки-санитарки. И все в этойобыденной картине под огромным небом на огромной земле наполнилосьпредвечерней грустью. А в это время к подходившим начальникам бежал, на ходу одергиваягимнастерку, командир батальона, пронзительно кричал: - Батальон, смирно! Новиков, точно споря с ним, ответил: - Вольно, вольно. Там, где проходил, роняя словечко, комиссар, слышался смех, танкистыпереглядывались, лица делались веселей. Комиссар спрашивал, кто как переживает разлуку с уральскими девушками,спрашивал, много ли бумаги извели на письма, аккуратно ли в степьдоставляют "Звездочку". Комиссар напустился на интенданта: - Что сегодня ели танкисты? А что вчера? А что позавчера? А ты тоже тридня ел суп из перловки и зеленых помидор? А ну, позвать сюда повара, -сказал он под смех танкистов, - пусть скажет, что готовил интенданту наобед. Он своими вопросами о быте и жизни танкистов как бы упрекал строевыхкомандиров: "Что ж это вы только о технике да о технике". Интендант, худой человек в пыльных кирзовых сапогах, с красными руками,точно у прачки, полоскавшей белье в холодной воде, стоял перед Гетмановым,покашливал. Новикову стало жалко его, он сказал: - Товарищ комиссар, к Белову отсюда вместе проедем? Гетманов с довоенных времен заслуженно считался хорошим массовиком,вожаком. Едва заводил он разговор, люди начинали посмеиваться, - егопростецкая, живая речь, грубые словечки сразу стирали различие междусекретарем обкома и замурзанным человеком в спецовке. Он всегда входил в житейский интерес, - не запаздывает ли зарплата,есть ли дефицитные продукты в сельмагах и рабкоопах, хорошо лиотапливаются общежития, налажена ли кухня в полевых станах. Особенно просто, хорошо говорил он с пожилыми заводскими работницами иколхозницами, - всем нравилось, что секретарь - слуга народа, что онжестоко придирается к снабженцам, орсовцам, комендантам общежитии, а еслинадо, и к директорам заводов и МТС, когда они пренебрегают интересамитрудового человека. Он был крестьянским сыном, он сам когда-то работалслесарем в цеху, и рабочие люди чувствовали это. Но в своем обкомовскомкабинете он был всегда озабочен своей ответственностью перед государством,тревога Москвы была его главной тревогой; об этом знали и директорабольших заводов, и секретари сельских райкомов. - План срываешь государству, понял? Партбилет хочешь положить на стол?Знаешь, что доверила тебе партия? Объяснять не надо? В его кабинете не смеялись и не шутили, не говорили о кипятке вобщежитиях и об озеленении цехов. В его кабинете утверждали жесткиепроизводственные планы, говорили о повышении норм выработки, о том, что сжилстроительством придется подождать, что надо потуже подтянуть кушаки,решительней снижать себестоимость, завышать розничные цены. Сила этого человека особенно чувствовалась, когда он вел заседания вобкоме. На этих заседаниях возникало ощущение, что все люди пришли в егокабинет не со своими мыслями, претензиями, а для того, чтобы помочьГетманову, что весь ход заседания заранее определен напором, умом и волейГетманова. Он говорил негромко, не торопясь, уверенный в послушании тех, к комуобращены его слова. "Скажи-ка о своем районе, дадим, товарищи, слово агроному. Хорошо, еслиты, Петр Михайлович, добавишь. Пусть выскажется Лазько, у него не всеблагополучно по этой линии. Ты, Родионов, я вижу, тоже хочешь речьпроизнести, по-моему, товарищи, вопрос ясен, пора закруглять, возражений,думаю, не будет. Тут, товарищи, подготовлен проект резолюции, зачти-ка,Родионов". И Родионов, который хотел посомневаться и даже поспорить,старательно зачитывал резолюцию, поглядывая на председателя, - достаточноли четко он читает. "Ну вот, товарищи не возражают". Но самым удивительным было то, что Гетманов, казалось, оставалсяискренен, был самим собой, и когда требовал плана с секретарей райкомов исрезал последние граммы с колхозных трудодней, и когда занижал зарплатурабочим, и когда требовал снижения себестоимости, и когда повышалрозничные цены, и когда, растроганный, говорил с женщинами в сельсовете,вздыхал об их нелегкой жизни, сокрушался по поводу тесноты в рабочихобщежитиях. Понять это трудно, но разве все в жизни легко поймешь. Когда Новиков и Гетманов подошли к машине. Гетманов шутя сказалпровожавшему их Карпову: - Придется обедать у Белова, от вас и вашего интенданта обеда недождешься. Карпов сказал: - Товарищ бригадный комиссар, интенданту пока ничего не дали сфронтовых складов. А сам он, между прочим, ничего не ест, - болеетжелудком. - Болеет, ай-ай-ай, какая беда, - сказал Гетманов, зевнул, махнулрукой. - Ну что ж, поехали. Бригада Белова была значительно выдвинута на запад по сравнению скарповской. Белов, худой, носатый человек, на кривых кавалерийских ногах, с острымбыстрым умом, пулеметной речью, нравился Новикову. Он казался Новикову человеком, созданным для танковых прорывов истремительных бросков. Характеристика его была хороша, хотя в боевых действиях он участвовалнедолго, - совершил в декабре под Москвой танковый рейд по немецким тылам. Но сейчас Новиков, тревожась, видел лишь недостатки командира бригады,- пьет, как конь, легкомыслен, пристает к женщинам, забывчив, непользуется любовью подчиненных. Обороны Белов не подготовил.Материально-техническая обеспеченность бригады, видимо, не интересовалаБелова. Его занимала лишь обеспеченность горючим и боеприпасами. Вопросамиорганизации ремонта и эвакуации с поля боя поврежденных машин он занималсянедостаточно. - Что ж вы, товарищ Белов, все же не на Урале, а в степи, - сказалНовиков. - Да, как цыгане, табором, - добавил Гетманов. Белов быстро ответил: - Против авиации принял меры, а наземный противник не страшен, мнекажется, в таком тылу нереален. Он вдохнул воздух: - Не обороны хочется, в прорыв войти. Душа плачет, товарищ полковник. Гетманов проговорил: - Молодец, молодец, Белов. Суворов советский, полководец настоящий, -и, перейдя на "ты", добродушно и тихо сказал: - Мне начальник политотделадоложил, будто ты сошелся с сестрой из медсанбата. Верно это? Белов из-за добродушного тона Гетманова не сразу понял плохой вопрос,переспросил: - Виноват, что он сказал? Но так как и без повторения слова дошли до его сознания, он смутился: - Мужское дело, товарищ комиссар, в полевых условиях. - А у тебя жена, ребенок. - Трое, - мрачно поправил Белов. - Ну вот видишь, трое. Ведь во второй бригаде командование снялохорошего комбата Булановича, пошло на крайнюю меру, перед выходом изрезерва заменило его Кобылиным только из-за этого дела. Какой же примерподчиненным, а? Русский командир, отец трех детей. Белов, озлившись, громко произнес: - Никому нет до этого дела, поскольку я к ней насилия не применял. Апример этот показали до вас, и до меня, и до вашего батька. Не повышая голоса, вновь перейдя на "вы". Гетманов сказал: - Товарищ Белов, не забывайте про свой партийный билет. Стойте какследует, когда с вами говорит ваш старший начальник. Белов, приняв воинский, совершенно деревянный вид, проговорил: - Виноват, товарищ бригадный комиссар, я, конечно, понимаю, осознаю. Гетманов сказал ему: - В твоих боевых успехах я уверен, комкор тебе верит, не срами себятолько по личной линии, - он посмотрел на часы: - Петр Павлович, мне надов штаб, я с тобой к Макарову не поеду. Я у Белова машину возьму. Когда они вышли из блиндажа, Новиков, не удержавшись, спросил: - Что, по Томочке соскучился? На него недоуменно посмотрели ледяные глаза, и недовольный голоспроизнес: - Меня вызывает член Военного совета фронта. Перед возвращением в штаб корпуса Новиков заехал к своему любимцуМакарову, командиру первой бригады. Вместе пошли они к озерцу, у которого расположился один из батальонов. Макаров, с бледным лицом и грустными глазами, которые, казалось, никакне могли принадлежать командиру бригады тяжелых танков, сказал Новикову: - Помните то болото, белорусское, товарищ полковник, когда немцы насгоняли по камышам? Новиков помнил белорусское болото. Он подумал о Карпове и Белове. Тут дело, очевидно, не только в опыте,но и в натуре. Надо прививать командирам опыт, которого у них нет. Но ведьнатуру никак не следует подавлять. Нельзя людей из истребительной авиацииперебрасывать в саперные части. Не всем же быть, как Макаров, - он хорош ив обороне, и в преследовании. Гетманов говорит, - создан для партийной работы. А Макаров вот солдат.Не перекроить. Макаров, Макаров, золотой вояка! От Макарова Новикову не хотелось отчетов, сведений. Ему хотелосьсоветоваться с ним, делиться. Как достичь в наступлении полной сыгранностис пехотой и мотопехотой, с саперами, с самоходной артиллерией? Совпадаютли их предположения о возможных замыслах и действиях противника посленачала наступления? Одинаково ли оценивают они силу его противотанковойобороны? Правильно ли определены рубежи развертывания? Они пришли на командный пункт батальона. Командный пункт разместился в неглубокой балке. Командир батальонаФатов, увидя Новикова и командира бригады, смутился, - штабная землянка,казалось ему, не подходила для таких высоких гостей. А тут ещекрасноармеец растапливал дрова порохом, и печь крайне неприлично ухала. - Запомним, товарищи, - сказал Новиков, - корпусу поручат одну из самыхответственных частей общей фронтовой задачи, а я выделяю самую труднуючасть Макарову, а Макаров, сдается мне, самую сложную часть своей задачиприкажет выполнить Фатову. А как решать задачу, это вам самим придетсяподумать. Я вам не буду навязывать в бою решение. Он спрашивал Фатова об организации связи со штабом полка, командирамирот, о работе радио, о количестве боеприпасов, о проверке моторов, окачестве горючего. Перед тем, как проститься, Новиков сказал: - Макаров, готовы? - Нет, не совсем еще готов, товарищ полковник. - Трех суток вам достаточно? - Достаточно, товарищ полковник. Сидя в машине, Новиков сказал водителю: - Ну как, Харитонов, все в порядке у Макарова как будто? Харитонов, покосившись на Новикова, ответил: - Порядок, конечно, полный, товарищ полковник. Начальник продснабженияпьяным напился, из батальона пришли концентрат получать, а он ушел спать иключ забрал. Так и вернулись, не нашедши его. А старшина мне рассказывал,- командир роты получил водку на бойцов и справил себе именины. Всю водкуэту выпил. Хотел я запаску, камеру подклеить, а у них клею даже нет. Выглянув в окно штабной избы и увидя в облаке пыли "виллис" командиракорпуса, генерал Неудобнов обрадовался. Так однажды было в детстве, когда взрослые ушли в гости и он радовался,что остался хозяином в доме, - но едва закрылась дверь, ему сталимерещиться воры, пожар, и он ходил от двери к окну, млея, прислушивался,потягивал носом - не пахнет ли дымом. Он почувствовал себя беспомощным, способы, которыми он управлялбольшими делами, здесь не годились. Вдруг противник полезет, - ведь от штаба до фронта шестьдесяткилометров. Тут не припугнешь снятием с должности, не обвинишь в связях сврагами народа. Прут танки и прут, чем их остановишь? И эта очевидностьпоразила Неудобнова, - мощь государственного гнева, заставлявшегосклоняться и трепетать миллионы людей, здесь, на фронте, когда пер немец,не стоила ни гроша. Немцы не заполняли анкет, не рассказывали на собранияхсвоих биографий, не маялись, боясь ответить о занятиях родителей досемнадцатого года. Все, что он любил, без чего не мог жить, его судьба, судьба его детей,уже не было под прикрытием великого, грозного, родного ему государства. Ион впервые с робостью и приязнью подумал о полковнике. - Новиков, войдя в штабную избу, сказал: - Мне, товарищ генерал, ясно, - Макаров! Он в любом положении сам решитвнезапно возникшую задачу. Белов, тот без оглядки будет рваться вперед, ониного не понимает. А Карпова придется подгонять, тяжеловоз, медлитель. - Да-да, кадры, кадры, они все решают; неустанно изучать кадры, этомунас товарищ Сталин учит, - проговорил Неудобнов и живо добавил: - Я вседумаю - немецкий агент в станице есть, это он, подлец, утром навел авиациюна наш штаб. Рассказывая Новикову о штабных событиях, Неудобнов сказал: - Тут к нам собрались приехать соседи и командиры частей усиления, так,без особого дела, познакомиться, просто в гости. - Жаль, что Гетманов уехал в штаб фронта, и чего это его понесло? -сказал Новиков. Они условились вместе пообедать, и Новиков пошел к себе на квартирупомыться, переменить запылившуюся гимнастерку. На широкой станичной улице было пустынно, только возле ямы, вырытойбомбой, стоял старик, в чьей избе квартировал Гетманов. Старик, словно быяма была вырыта для хозяйственных надобностей, что-то определял над нейрастопыренными руками. Поравнявшись с ним, Новиков спросил: - Над чем это колдуешь, отец? Старик по-солдатски взял под козырек, проговорил: - Товарищ командующий, был я в германском плену в пятнадцатом году,работал там у одной хозяйки, - и, указав на яму, потом на небо, подмигнул:- Не иначе мой байстрюк, сукин сын, прилетал, наведывал меня. Новиков рассмеялся: - Ох, старик. Он заглянул в закрытые ставнями окна Гетманова, кивнул часовому,стоявшему у крыльца, и вдруг подумал: "Какого черта Гетманов в штаб фронтаездит? Какие это дела у него?" И на миг в душе его мелькнула тревога:"Двуличный он, как это Белову за аморальное поведение выговаривал, астоило мне про Тамару вспомнить, как лед сделался". Но тотчас мысли эти показались пустыми, не свойственна была Новиковуподозрительность. Он свернул за угол дома и увидел на полянке несколько десятков парней,должно быть, мобилизованных райвоенкоматом, отдыхавших возле колодца. Сопровождавший ребят боец, притомившись, спал, прикрыв лицо пилоткой,рядом с ним лежали горкой сложенные узелки и мешочки. Ребята, видимо,прошли немало по степи, натрудили ноги, и некоторые из них разулись.Головы их еще не были пострижены, и издали они походили на сельскихшкольников, отдыхавших на переменке между уроками. Их худые лица, тонкиешеи, русые нестриженые волосы, латаная, перешитая из отцовских пиджаков иштанов одежда, - все это было совершенно детским. Несколько человек игралив традиционную игру мальчишек, когда-то и комкор играл в нее, кидалипятаки в сторону вырытой ямки, прищурившись, целились. Остальные гляделина игру, и лишь глаза у них не были детскими - тревожные и грустные. Они заметили Новикова и поглядывали на спящего дядьку, очевидно, имхотелось спросить его, можно ли кидать пятаки, продолжать сидеть, когдамимо них идет военное начальство. - Дуйте, дуйте, богатыри, - сказал бархатным басом Новиков и прошел,махнув в их сторону рукой. Чувство пронзительной жалости охватило его, - такой острой, что он дажерастерялся от ее силы. Должно быть, эти худые детские глазастые личики,эта сельская бедная одежда вдруг с какой-то прямо-таки удивительнойясностью сообщили, что ведь дети, ребята... А в армии ребячье, человечьескрыто под каской, в выправке, в скрипе сапог, в отработанных движениях исловах... А тут все было начистоту. Он зашел в дом, и странно, что от всего сложного и тревожного грузасегодняшних мыслей и впечатлений самой тревожной оказалась эта встреча смальчишками-новобранцами. "Живая сила, - повторял про себя Новиков, - живая сила, живая сила". Всю свою солдатскую жизнь он знал страх перед начальством за потерютехники и боеприпасов, за просроченное время, за машины, моторы, горючее,за оставление без разрешения высоты и развилки дорог. Не встречал он,чтобы начальники всерьез сердились на то, что боевые действиясопровождались большими потерями живой силы. А иногда начальник посылаллюдей под огонь, чтобы избегнуть гнева старшего начальства и сказать себев оправдание, разведя руками: "Ничего не мог поделать, я половину людейположил, но не мог занять намеченный рубеж"... Живая сила, живая сила. Он несколько раз видел, как гнали живую силу под огонь даже не дляперестраховки и формального выполнения приказа, а от лихости, отупрямства. Тайная тайных войны, ее трагический дух были в праве одногочеловека послать на смерть другого человека. Это право держалось на том,что люди шли в огонь ради общего дела. Но вот знакомый Новикова, трезвый и разумный командир, находясь напередовом НП, не изменяя своим привычкам, ежедневно пил свежее молоко.Утром под огнем противника боец из второго эшелона приносил ему термос смолоком. Случалось, немцы убивали бойца, и тогда знакомый Новикова,хороший человек, оставался без молока. А на следующий день новый посыльныйнес под огнем термос с молоком. Пил молоко хороший, справедливый,заботливый к подчиненным человек, его солдаты называли отцом. Пойди-каразберись во всем этом хозяйстве. Вскоре Неудобнов зашел за Новиковым, и Новиков, торопливо и старательнопричесывая перед зеркальцем волосы, сказал: - Да, товарищ генерал, жуткое все же дело - война! Видели, - ребят напополнение гонят? Неудобнов сказал: - Да, кадры бросовые, сопливые. Я этого сопровождающего разбудил,обещал его в штрафную роту отправить. Распустил их совершенно, не воинскаякоманда, а кабак какой-то. В романах Тургенева иногда рассказывается, как к вновь обосновавшемусяпомещику приезжают соседи... В темноте подошли к штабу две легковые машины, и хозяева вышливстречать на крыльцо гостей: командира артиллерийской дивизии, командирагаубичного полка, командира бригады реактивных минометов....Дайте мне руку, любезный читатель, и отправимся вместе в имениеТатьяны Борисовны, моей соседки... Полковник-артиллерист, командир дивизии, был знаком Новикову пофронтовым рассказам и по штабным сводкам, - он ему даже яснопредставлялся: багроволицый, круглоголовый. Но, конечно, он оказалсяпожилым, сутулым человеком. Казалось, что веселые глаза его случайно попали на угрюмое лицо. Аиногда глаза так умно смеялись, что казалось, - они-то, глаза, и есть сутьполковника, а морщины, унылая, сутулая спина случайно присоединились кэтим глазам. Командир гаубичного полка Лопатин мог сойти не только за сына, но и завнука командира артиллерийской дивизии. Командир бригады реактивных минометов Магид, смуглый, с черными усикаминад оттопыренной верхней губой, с высоким лбом от ранней лысины, оказалсяостряком и разговорчивым человеком. Новиков позвал гостей в комнату, где стоял уже накрытый стол. - Прошу принять привет с Урала, - сказал он, указывая на тарелкимаринованных и соленых грибов. Повар, стоявший в картинной позе у накрытого стола, сильно покраснел,ахнул и скрылся, - не выдержали нервы. Вершков наклонился над ухом Новикова и зашептал, указывая на стол: - Конечно, давайте, что ж ее держать взаперти. Командир артиллерийской дивизии Морозов, показав ногтем чуть повышечетверти своего стакана, сказал: - Никак не больше, печень. - А вам, подполковник? - Ничего, у меня печень здоровая, лейте до края. - Наш Магид - казак. - А у вас, майор, как печень? Командир гаубичного полка Лопатин прикрыл свой стакан ладонью и сказал: - Спасибо, я не пью, - и, сняв ладонь, добавил: - Символически,капельку одну, чтобы чокнуться. - Лопатин - дошкольник, конфеты любит, - сказал Магид. Выпили за успех общей работы. Тут же, как обычно бывает, выяснилось,что у всех оказались знакомые по академии и училищам мирных времен. Поговорили о фронтовом начальстве, о том, как плохо стоять в холоднойосенней степи. - Ну как, скоро свадьба будет? - спросил Лопатин. - Будет свадьба, - сказал Новиков. - Да-да, там, где "катюша", там всегда свадьба, - сказал Магид. Магид был высокого мнения о решающей роли оружия, которым онкомандовал. После стакана водки он сделался снисходительно доброжелателен,в меру насмешлив, скептичен, рассеян и сильно не нравился Новикову. Новиков в последнее время все прикидывал в душе, как бы отнесласьЕвгения Николаевна к тому или другому фронтовому человеку, как бы стал сней разговаривать и вести себя тот или другой его фронтовой знакомец. Магид, подумалось Новикову, обязательно стал бы приставать к Жене,ломался бы, хвастался, рассказывал бы анекдоты. Новиков ощутил тревожное, ревнивое чувство, словно Женя слушала остротыМагида, старавшегося показать товар лицом. И, сам желая показать перед ней товар лицом, он заговорил о том, какважно понимать и знать людей, с которыми рядом воюешь, заранее знать, какповедут они себя в боевых условиях. Он рассказал о Карпове, которогопридется подгонять, о Белове, которого придется сдерживать, и о Макарове,одинаково легко и быстро ориентирующемся в условиях наступления и обороны. Из довольно пустого разговора возник спор, который часто происходитсреди командиров различных родов войск, спор хотя и горячий, но, посуществу, тоже довольно-таки пустой. - Да, людей направлять и подправлять надо, но насиловать их волю неследует, - сказал Морозов. - Людьми надо твердо руководить, - сказал Неудобнов. - Ответственностибояться не надо, ее нужно на себя принимать. Лопатин сказал: - Кто не был в Сталинграде, тот вообще войны не видел. - Нет уж вы простите, - возразил Магид. - Что Сталинград? Геройство,стойкость, упорство - не спорю, да и смешно спорить! Но я не был вСталинграде, а имею нахальство считать, что войну видел. Я офицернаступления. В трех наступлениях я участвовал и скажу: сам прорывал, сам впрорыв входил. Пушки себя показали, обогнали не только пехоту, но и танки,а хотите знать, и авиацию. - Ну, это вы, подполковник, бросьте: обогнали танки, - желчно сказалНовиков. - Танк - хозяин маневренной войны, тут и разговору нет. - Есть еще такой простой прием, - сказал Лопатин. - В случае успеха всеприписывать себе. А неуспех валить на соседа. Морозов сказал: - Эх, соседи, соседи, вот как-то командир стрелковой части, генерал,попросил меня поддержать его огнем. "Дай-ка, друг, огоньку вон по темвысоткам". "Какие ввести калибры?" А он по матушке выругался и говорит:"Давай огоньку, и все тут!" А потом оказалось, он не знает ни калиброворудий, ни дальности огня, да и в карте плохо разбирается: "Давай, давайогоньку, туды твою мать..." - А своим подчиненным - "Вперед, а то зубывыбью, расстреляю!" - И уверен, что превзошел всю мудрость войны. Вот вами сосед, прошу любить и жаловать. А тебя еще зачислят к нему в подчинение,- как же: генерал. - Эх, извините, чуждым нашему духу языком вы говорите, - сказалНеудобнов. - Нет таких командиров частей в Советских Вооруженных Силах, даеще генералов! - Как нет? - сказал Морозов. - Да скольких я за год войны встретилподобных мудрецов, пистолетом грозят, матерятся, бессмысленно людейпосылают под огонь. Вот недавно. Командир батальона плачет прямо: "Куда яповеду: людей на пулеметы?" И я говорю: "Верно ведь, давайте задавимогневые точки артиллерией". А командир дивизии, генерал, с кулаками наэтого комбата: "Или ты сейчас выступишь, или я тебя как собакурасстреляю". Ну и повел людей, - как скот, на убой! - Да-да, это называется: ндраву моему не препятствуй, - сказал Магид. -А размножаются генералы, между прочим, не почкованием, а портятдевочек-связисток. - И двух слов без пяти ошибок написать не могут, - добавил Лопатин. - Вот-вот, - сказал, не расслышав, Морозов. - Повоюйте с ними малойкровью. Вся сила их в том, что они людей не жалеют. То, что говорил Морозов, вызывало в Новикове сочувствие. Всю своювоенную жизнь сталкивался он с такими и подобными делами. Вдруг он сказал: - А как это людей жалеть? Если человек людей жалеет, не надо емувоевать. Его очень расстроили сегодняшние ребята-новобранцы, ему хотелосьрассказать о них; и вместо того, чтобы сказать хорошее и доброе, что былов нем, Новиков с внезапной, ему самому совершенно непонятной злобой игрубостью повторил: - А как это - людей жалеть? На то и война, чтобы себя не жалеть и людейне жалеть. Главная беда: пригонят в часть кое-как обученных и дадут им вруки драгоценную технику. Спрашивается вот, кого жалеть? Неудобнов быстро переводил глаза с одного собеседника на другого. Неудобнов погубил немало хороших людей, таких, что сидели сейчас застолом, и Новикова поразила мысль, что, может быть, беда от этого человекане меньше, чем та, что ждет на переднем крае Морозова, его, Новикова,Магида, Лопатина и тех сельских ребят, что отдыхали сегодня на станичнойулице. Неудобнов назидательно сказал: - Не тому нас учит товарищ Сталин. Товарищ Сталин нас учит, что самоедорогое - люди, наши кадры. Наш самый драгоценный капитал - кадры, люди,их и беречь надо как зеницу ока. Новиков видел, что слушатели сочувственно относятся к словамНеудобнова, и подумал: "Вот интересно выходит. Я перед соседями зверьзверем получился, а Неудобнов, оказывается, людей бережет. Жаль, чтоГетманова нет, тот уж совсем святой. И всегда у меня с ними так". Перебивая Неудобнова, он совсем уж грубо и зло сказал: - Людей у нас много, а техники мало. Человека сделать всякий дуракможет, это не танк, не самолет. Если ты людей жалеешь, не лезь накомандную должность!




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-06-28; Просмотров: 403; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.014 сек.