КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Annotation 3 страница. И тут — никто потом не мог сказать, как это случилось, почему, — низенькую контору озарил вдруг яркий свет
И тут — никто потом не мог сказать, как это случилось, почему, — низенькую контору озарил вдруг яркий свет. В конторе было человек шесть шоферов, две девушки за столами и толстый мужчина в очках (тоже сидел за столом). Он и оформлял бумаги. Свет вспыхнул сразу. Все на мгновение ошалели. Стало тихо. Потом тишину эту, как бичом, хлестнул чей-то вскрик на улице: — Пожар! Шарахнули из конторы… Горели бочки на одной из машин. Горели как-то зловеще, бесшумно, ярко. Люди бежали от машин. Пашка тоже побежал вместе со всеми. Только один толстый человек (тот, который оформлял бумаги), отбежав немного, остановился. — Давайте брезент! Э-э!.. — заорал он. — Куда вы?! Успеем же!.. Э-э! — Бежи — сейчас рванет! Бежи, дура толстая! — крикнул кто-то из шоферов. Несколько человек остановились. Остановился и Пашка. — Сча-ас… Ох и будет! — послышался сзади чей-то голос. — Добра пропадет сколько! — ответил другой. Кто-то заматерился. Все ждали. — Давайте брезент! — непонятно кому кричал толстый мужчина, но сам не двигался с места. — Уходи! — опять крикнули ему. — Вот ишак. Что тут брезентом сделаешь? «Брезент»… Пашку точно кто толкнул сзади. Он побежал к горящей машине. Ни о чем не думал. Видел, как впереди, над машиной, огромным винтом свивается белое пламя. Не помнил Пашка, как добежал он до машины, как включил зажигание, даванул стартер, «воткнул» скорость — человеческий механизм сработал точно. Машина рванулась и, набирая скорость, понеслась прочь от цистерн и от других машин с горючим. …Река была в полукилометре от хранилища! Пашка правил туда, к реке. Машина летела по дороге, ревела… Горящие бочки грохотали в кузове, Пашка закусил до крови губу, почти лег на штурвал…
В палате, куда попал Пашка, лежало еще человек семь. Большинство лежало, задрав кверху загипсованные ноги. Пашка тоже лежал, задрав кверху левую ногу. Около него сидел тот самый человек с нефтебазы, который предлагал брезентом погасить пламя. — Сколько лежать-то придется? — спросил толстый. — Не знаю. С месяц, наверно, — ответил Пашка. — Перелом бедренной кости? — спросил один белобрысый паренек (он лежал, задрав сразу обе ноги. Лежал, видно, долго, озверел и был каждой бочке затычка). — А сто суток не хочешь? Быстрые все какие… — Ну, привет тебе от наших ребят, — продолжал толстый. — Хотели прийти сюда — не пускают. Меня как профорга и то еле пропустили. Журналов вот тебе прислали… — Мужчина достал из-за пазухи пачку журналов. — Из газеты приходили, расспрашивали про тебя… А мы и знать не знаем, кто ты такой. Сказали, что придут сюда. — Это ничего, — сказал Пашка самодовольно. — Я им тут речь скажу. — «Речь»? Хэх!.. Ну, ладно, поправляйся. Будем заходить к тебе в приемные дни — я специально людей буду выделять. Я бы посидел еще, но на собрание тороплюсь. Тоже речь надо говорить. Не унывай. — Ничего. Профорг пожал Пашке руку, сказал всем «до свидания» и ушел. — Ты что, герой, что ли? — спросил Пашку один «ходячий», когда за профоргом закрылась дверь. Пашка некоторое время молчал. — А вы разве ничего не слышали? — спросил он серьезно. — Должны же были по радио передавать. — У нас наушники не работают. — Белобрысый щелкнул толстым пальцем по наушникам, висевшим у его изголовья. Пашка еще немного помолчал. И ляпнул: — Меня же на Луну запускали. У всех вытянулись лица, белобрысый даже рот приоткрыл. — Нет, серьезно? — Конечно. Кха! — Пашка смотрел в потолок с таким видом, как будто он на спор на виду у всех проглотил топор и ждал, когда он переварится, — как будто он нисколько не сомневался в этом.
— Врешь ведь? — негромко сказал белобрысый. — Не веришь — не верь, — сказал Пашка. — Какой мне смысл врать? — Ну и как же ты? — Долетел до половины, и горючего не хватило. Я прыгнул. И ногу вот сломал — неточно приземлился. Первым очнулся человек с «самолетом». — Вот это загнул! У меня ажник дыхание остановилось. — Трепло, — сказал белобрысый разочарованно. — Я думал — правда. — А как это ты на парашюте летел, если там воздуха нету? — спросил «ходячий». — Затяжным. — А кто это к тебе приходил сейчас? — спросил человек с «самолетом». — По-моему, я его где-то… Тут в палату вошли старичок доктор с сестрами и с ними молодая изящная женщина в брюках, маленькая, в громадном свитере — «странная и прекрасная». Доктор подвел девушку к Пашке. — Вот ваш герой. Прошу любить. — Вы будете товарищ Колокольников? — Я, — ответил Пашка и попытался привстать. — Лежите, лежите, что вы! — воскликнула девушка, подходя к Пашкиной койке. — Я вот здесь присяду немножко. Можно? — Боже мой! — сказал Пашка и опять попытался сдвинуться на койке. Девушка села на краешек белой плоской койки. — Я из городской молодежной газеты. Хочу поговорить с вами. Белобрысый перестал хохотать, смотря то на Пашку, то на девушку. — Это можно, — сказал Пашка и мельком глянул на белобрысого. Тот начал теперь икать. — Как вы себя чувствуете? — спросила девушка, раскладывая на коленях большой блокнот. — Железно, — сказал Пашка. Девушка улыбнулась, внимательно посмотрела на него. Пашка тоже улыбнулся и подмигнул ей. Девушка опустила глаза к блокноту. — Для начала… такие… формальные вопросы: откуда родом, сколько лет, где учились… — Значит, так… — начал Пашка, закуривая. — А потом я речь скажу. Ладно? — Речь? — Да. — Ну… хорошо… Я могу потом записать. В другой раз. — Значит, так: родом я из Суртайки — семьдесят пять километров отсюда. А вы сами откуда? Девушка весело посмотрела на Пашку, на других больных; все, притихнув, смотрели на нее и на Пашку, слушали. Белобрысый икал. — Я из Ленинграда. А что? — Видите ли, в чем дело, — заговорил Пашка, — я вам могу сказать следующее… Белобрысый неудержимо икал. — Выпей воды! — обозлился Пашка. — Я только что пил — не помогает, — сказал белобрысый, сконфузившись.
— Значит, так… — продолжал Пашка, затягиваясь папироской. — О чем мы с вами говорили? — Где вы учились? — Я волнуюсь, — сказал Пашка (ему не хотелось говорить, что он окончил только пять классов). — Мне трудно говорить. — Вот уж никогда бы не думала! — воскликнула девушка. — Неужели вести горящую машину легче? — Видите ли… — опять напыщенно заговорил Пашка, потом вдруг поманил к себе девушку и негромко, так, чтобы другие не слышали, доверчиво спросил: — Вообще-то, в чем дело? Вы только это не пишите. Я что, на самом деле подвиг совершил? Я боюсь, вы напишете, а мне стыдно будет перед людями. «Вон, — скажут, — герой пошел!» Народ же знаете какой… Или — ничего, можно? Девушка тоже засмеялась… А когда перестала смеяться, некоторое время с интересом смотрела на Пашку. — Нет, это ничего, можно. Пашка приободрился. — Вы замужем? — спросил он. Девушка растерялась. — Нет… А, собственно, зачем вам это? — Можно я вам письменно все опишу? А вы еще раз завтра придете, и я вам отдам. Я не могу, когда рядом икают. — Что я, виноват, что ли? — сказал белобрысый и опять икнул. Девушку Пашкино предложение поставило в тупик. — Понимаете… я должна этот материал дать сегодня. А завтра я уезжаю. Просто не знаю, как нам быть. А вы коротко расскажите. Значит, вы из Суртайки. Так? — Так. — Пашка скис. — Вы, пожалуйста, не обижайтесь на меня, я ведь тоже на работе. — Я понимаю. — Где вы учились? — В школе. — Где, в Суртайке же? — Так точно. — Сколько классов кончили? Пашка строго посмотрел на девушку. — Пять. Неженатый. Не судился еще. Все? — Что вас заставило броситься к горящей машине? — Дурость. Девушка посмотрела на Пашку. — Конечно. Я же мог подорваться, — пояснил тот. Девушка задумалась. — Хорошо, я завтра приду к вам, — сказала она. — Только я не знаю… завтра приемный день? — Приемный день в пятницу, — подсказал «ходячий». — А мы сделаем! — напористо заговорил Пашка. — Тут доктор добрый такой старик, я его попрошу, он сделает. А? Скажем, что ты захворала, бюллетень выпишет. — Приду. — Девушка улыбнулась. — Обязательно приду. Принести чего-нибудь?
— Ничего не надо! Меня профсоюз будет кормить. — Тут хорошо кормят, — вставил белобрысый. — Я уж на что — вон какой, и то мне хватает. — Я какую-нибудь книжку интересную принесу. — Книжку — это да, это можно. Желательно про любовь. — Хорошо. Итак, что же вас заставило броситься к машине? Пашка мучительно задумался. — Не знаю, — сказал он. И виновато посмотрел на девушку. — Вы сами напишите что-нибудь, вы же умеете. Что-нибудь такое… Пашка покрутил растопыренными пальцами. — Вы, очевидно, подумали, что если бочки взорвутся, то пожар распространится дальше — на цистерны. Да? — Конечно! Девушка записала. — А ты же сказала, что уезжаешь завтра. Как же ты приедешь? — спросил вдруг Пашка. — Я как-нибудь сделаю. В палату вошел доктор. — Девушка, милая, сколько вы обещали пробыть? — спросил он. — Все, доктор, ухожу. Еще два вопроса… Вас зовут Павлом? — Колокольников Павел Егорыч. — Пашка взял руку девушки, посмотрел ей прямо в глаза. — Приди, а? — Приду. — Девушка ободряюще улыбнулась. Оглянулась на доктора, нагнулась к Пашке и шепнула: — Только бюллетень у доктора не надо просить. Хорошо? — Хорошо. — Пашка ласково, благодарно смотрел на девушку. — До свиданья. Поправляйтесь. До свиданья, товарищи! Девушку все проводили добрыми глазами. Доктор подошел к Пашке. — Как дела, герой? — Лучше всех. — Дай-ка твою ногу. — Доктор, пусть она придет завтра, — попросил Пашка. — Кто? — спросил доктор. — Корреспондентка? Пусть приходит. Влюбился, что ли? — Не я, а она в меня. Смешливый доктор опять засмеялся. — Ну, ну… Пусть приходит, раз такое дело. Веселый ты парень, я погляжу. Он посмотрел Пашкину ногу и ушел в другую палату. — Думаешь, она придет? — спросил белобрысый Пашку. — Придет, — уверенно сказал Пашка. — За мной не такие бегали. — Знаю я этих корреспондентов. Им лишь бы расспросить. Я в прошлом году сжал много, — начал рассказывать белобрысый, — так ко мне тоже корреспондента подослали. Я ему три часа про свою жизнь рассказывал. Так он мне даже пол-литра не поставил. Я, говорит, не пьющий, то-се — начал вилять. Пашка смотрел в потолок, не слушал белобрысого. Думал о чем-то. Потом отвернулся к стене и закрыл глаза. — Слышь, друг! — окликнул его белобрысый. — Спит, — сказал человек с «самолетом». — Не буди, не надо. Он на самом деле что-то совершил. — Шебутной парень! — похвалил белобрысый. — В армии с такими хорошо.
Пашка долго лежал с открытыми глазами, потом действительно заснул. И приснился ему такой сон. Как будто он генерал. И входит он в ту самую палату, где лежал он сам… Но только в палате лежат женщины. Тут Катя Лизунова, корреспондентка, Маша-птичница, городская женщина, женщина с нефтебазы и даже тетка Анисья… И свита вокруг Пашки — тоже из женщин. Вошел Пашка и громко поздоровался. Ему дружно ответили: — Здравствуйте, товарищ генерал! — Почему я не слышу аплодисментов? — тихо, но строго спросил Пашка-генерал у свиты. Одна из свиты угодливо пояснила: — Дамская палата… И она же попыталась надеть на Пашку халат. — Не нужно, — сказал Пашка, — я стерильный. И началось стремительное шествие генерала по палате — обход. Первая — Катя Лизунова. — Что болит? — спросил Пашка. — Сердце. — Желудочек? Катя смотрит на Пашку как на дурака. — Сердце! Пашка повернулся к свите. — Считается, что генерал — ни бум-бум в медицине. — И снисходительно пояснил Кате: — Сердце тоже имеет несколько желудочков. Ма-аленьких. И дальше. Дальше — корреспондентка, «странная и прекрасная». — Что? — ласково спросил Пашка. — Сердце. — Давно? — С семнадцати лет. — Ну, ничего, ничего… Пашка двинулся дальше. Маша-птичница. — Тоже сердце? — изумился Пашка. — Сердце. — Кошмар. Пашка идет дальше. Городская женщина. Пашка демонстративно прошел мимо. Тетя Анисья. Поет. Пашка остановился над ней. — И у тебя сердце? — А что же я, хуже других, что ли? — обиделась Анисья. — Смешной ты, Павел: как напялит человек мундир, так начинает корчить из себя… — Выписать ей пирамидону! — приказал Пашка. — Пятьсот грамм. Трибуну. Принесли трибуну. Пашка взошел на нее. — Я вам скажу небольшую речь, — начал он, но обнаружил непорядок. — Где графин?! — Несут, товарищ генерал. — Ну, что?! — Пашка обращался к женщинам, лежащим в палате. — Допрыгались?! Докатились?! Доскакались?!.
…И тут засмеялся белобрысый. Пашка поднял голову. — Ты чего? Белобрысый все смеялся. — Это он во сне, — пояснил один пожилой больной. Все другие уже спали. Была ночь. — Вот жеребец, — возмутился Пашка. — Здесь же больница все же. Он лег и крепко зажмурился… И снова он на трибуне. — На чем я остановился? — спросил он свиту. — Вы сказали, что они доскакались… — Куда доскакались? — с начальственным раздражением переспросил Пашка. — Работнички! Только форсить умеете! И опять его разбудил смех белобрысого. — Вот паразит, — сказал Пашка, поднимаясь. — Что он ржет-то всю ночь? — Выздоравливает он, — опять сказал пожилой больной. — Можно же потихоньку выздоравливать. Может, разбудить его, а? Сказать, что у него дом сгорел — ему тогда не до смеха будет. — Не надо, пусть смеется. Пашка опять крепко зажмурился, но больше не получалось, не спалось. — А вы чего не спите? — спросил он пожилого больного. — Так… не хочется. Помолчали. — Вот вы принадлежите к интеллигенции, — заговорил Пашка. — Ну, допустим. — Книжек, наверно, много прочитали. Скажите: есть на свете счастливые люди? — Есть. — Нет, чтобы совсем счастливые. — Есть. — А я что-то не встречал. По-моему, нет таких. У каждого что-нибудь да не так… — Вот хочешь, я прочитаю тебе… — Что, письмо? — Нет. — Больной взял с тумбочки ученическую тетрадку. — Сочинение одного молодого человека… — Ну-ка, ну-ка… — Пашка приготовился слушать. — «С утра мы пошли с пацанами в лес, — начал читать больной. — Все были почти из нашего четвертого „б“. Пошли мы сорок зорить. Ну, назорили яичек, испекли и съели. Потом Колька Докучаев рассказывал, как они волка с отцом видали. Мы маленько струсили. В лесу было хорошо. А потом мы хохотали, как Серега Зиновьев из второго „а“ петухом пел. В лесу было шибко хорошо. Потом мы пошли домой. Мне мама маленько всыпала, чтобы я не шлялся по лесам и не рвал последние штаны. А потом мы ели лапшу. Папка спросил меня: „Хорошо было в лесу?“ Я сказал: „Ох, и хорошо!“ Папка засмеялся. Вот и все. Больше я не знаю, чего». — А для чего это вы? — спросил Пашка. — Это писал счастливый человек. — Так какое же туг счастье-то? — изумился Пашка. — Самое обыкновенное: человек каждый день открывает для себя мир. Он умеет смеяться, плакать. И прощать умеет. И делает это от души. Это — счастье. — Так он же маленький еще! — Ну, найдется кто-нибудь и большого его научит таким же быть. — Каким? — Добрым. Простым. Честным. Счастливых много… Ты тоже счастливый, только… учиться тебе надо. Хороший ты парень, врешь складно… А знаешь мало. — Когда же мне учиться-то? Я же работаю. — Вот поэтому и надо учиться. — А вы — учитель, да? — Учитель. — Значит, вы счастливый, если вы учите? — Наверно. Позови-ка сестру. — Что, плохо? — Нет, просто устал. — Лиля Александровна! — позвал Пашка. Вошла сестра и сделала учителю укол. — Ну, вот теперь уснем, — сказал тот и выключил свет. Пашка долго еще лежал с открытыми глазами, думал о чем-то. А как только стал засыпать, услышал голос Насти: — Павел, иди ко мне. …И опять снится Пашке сон: Ждет его Настя на том самом месте, где встречала его во сне в первый раз. — Здравствуй, Павел. — Здравствуй. — Как живешь? — Ничего. — Идеал-то не нашел еще? Пашка усмехнулся. — Нет. — Помнишь сказку? — спросила вдруг Настя. — Бабушка тебе рассказывала… — Про голую бабу, что ли? — Да. — Помню. — Так вот, ты не верь: это не смерть была, это любовь по земле ходит. — Как это? — Любовь. Ходит по земле. — А чего она ходит? — Чтобы люди знали ее, чтоб не забывали. — Она, что, тоже голая? — Она красивая-красивая. — Хоть бы разок увидеть ее. — Увидишь. Она придет к тебе. — А если не придет? Ведь нельзя же сидеть и ждать, что придет кто-нибудь и научит, как добиться счастья. Будешь ждать, что придет, а он возьмет и не придет. Так и проживешь дураком. Правильно я рассуждаю? — Правильно. А учиться можно не только в школе. Жизнь — это, брат, тоже школа, только лучше. — И опять: если я буду сидеть и ждать… — Зачем же ждать, — перебивает его Настя. — Надо искать. Надо все время искать, Павел. — Так вот я ищу. Но я же хочу идеал!
Опять засмеялся белобрысый. Пашка проснулся. Утро. Еще спят все. Пашка огляделся по палате. И вдруг ему показалось… — Братцы! — заорал он. Повскакали больные. — Ты чего, Пашка? — спросил белобрысый. Пашка показал на учителя, который лежит недвижно. — Няня! — рявкнул белобрысый. Учитель приподнялся. — Что такое? В чем дело? Все смотрят на него. — Что случилось-то? Пашка негромко засмеялся. — А мне показалось, ты помер, — сказал он простодушно. Учитель досадливо сморщился. — Первую ночь спокойно уснул… Надо же! Пашка лег и стал смотреть в потолок. На душе у него легко. — Значит, будем жить, — сказал он, отвечая своим мыслям. А за окнами больницы — большой ясный день. Большая милая жизнь…
See more books in http://www.e-reading-lib.com
Дата добавления: 2015-06-28; Просмотров: 430; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |