Владимир Владимирович Маяковский

Лирика

Лирический герой стихов раннего Маяковского — бунтарь-романтик, бросающий вызов целому миру, одержимый духом протеста. Он уверен, что «мир огромив мощью голоса», победит рутину пошлой жизни. Недаром программное произведение дооктябрьского Маяковского — поэма «Облако в штанах» (1915) — имело первоначальное дерзкое название «Тринадцатый апостол». Несмотря на трагические лирические мотивы, в поэме победительно торжествовали четыре крика четырех частей: «Долой ваш строй!» Долой

ваше искусство! Долой вашу религию! Долой вашу любовь!».

Лирический герой Маяковского одинок, но он борец и уверен, что силой своего протеста он сможет преодолеть материальную приземленность обыденности, сковывающую полет мысли и способность к действию.

Так, в стихотворении «Нате!» (1913) поэт бросает дерзкий вызов заплывшему жиром буржуазному потребительскому миру, для которого и искусство становится всего лишь предметом потребления.

Написанное «на случай» открытия артистического кабаре, оно как бы воссоздает в своем содержании встречу «поэта» и «толпы». Отсюда использование прямого обращения: «Вот Вы, мужчина...», «Вот Вы, женщина...» Этот синтаксический прием, несомненно, актуализирует бунтарское начало в лирическом герое, он готов вступить в открытую схватку с враждебным миром, «здравый смысл» и «так называемый хороший вкус» которого отвергает. Стихотворение «Нате!» построено на приеме антитезы. Два мировидения, две системы ценностей противопоставляются в нем. Поэт владеет сокровищами, не имеющими цены, он, «бесценных слов мот и транжир», щедро отдает людям свое духовное богатство. Поэту противостоит ограниченность и самодовольство буржуазного сознания. Чуждая лирическому герою система ценностей характеризуется точной, яркой метафорой: «Вы смотрите устрицей из раковин вещей». Толпа не только глуха к искусству, но и агрессивна. Она не хочет признавать свободы и суверенности творчества, готовая «взгромоздиться на бабочку поэтиного сердца». В стихотворении возникает трагический мотив одиночества, непонятности художника в мире, характерный для раннего Маяковского. Герой Маяковского – свободный человек, человек нового типа, он не смиряется с враждебным миром и готов к бунту, протесту, выраженному в типичной для эстетики футуристов эпатажной форме:

«Я захохочу и радостно плюну, плюну в лицо вам, я, бесценных слов

транжир и мот».

Есть в этом стихотворении и еще одна черта футуристической поэтики — намеренное использование антипоэтической лексики («обрюзгший жир», «толпа озвереет», «ощетинит

ножки стоглавая вошь», «кривляться», «плюну»).

Лирический герой раннего Маяковского не только одержимый

пафосом отрицания борец с недостойным миром. Это страдающий и способный к состраданию человек. Он убежден в необходимости отзывчивости на чужую боль, в спасительности света звезд, глаз любимой... В таких стихах, как «Послушайте!» (1914), «Лиличка!» (1915), лирическая монологическая интонация имеет решающее значение.

Неприятие мира и чувство одиночества лирического героя вызывают мощнейший импульс в поиске выхода. Прошлое и настоящее России его не удовлетворяют и выход видится, естественно, в будущем, в будущем революционном.

Маяковский утопически верил в великую очищающую силу революционного преображения мира и пророчески предсказывал его скорый приход в поэме «Облако в штанах» («В терновом венце революций / Грядет шестнадцатый год!»).

Размах революционных событий представляется поэту началом новой жизни, в которой одинокий герой-бунтарь сольется с массой единомышленников, зашагает в ногу с обновленной страной, воплощающей в реальности его мечту-утопию. Правда, это строительство проходит в борьбе. Задача художника стать «агитатором, горланом, главарем». Он был уверен, что поэзия именно как пропагандист-агитатор должна доказывать, убеждать, вести за собой. Искусство, по его представлению, может стать формой строительства новой жизни, звать к активному действию.

А.В.Луначарский называл поэзию Маяковского «митинговой». В этом митинговом ряду особенно заметно стихотворение «Левый марш» (1918), необычайно популярное в те годы. Написанное для выступления перед революционными матросами, оно демонстрирует особенности новой действенной поэзии.

Повторяющийся рефрен:

Левой!

Левой!

Левой!

передает маршевую чеканность «шага миллионного», идеологическую определенность.

Грозная эпоха с первых строчек вступает в силу: «Ваше слово, товарищ маузер». Поэт говорит от лица «мы» и вполне разделяет убежденность осуществляющего свой выбор народа: история просто обязана подчиниться диктату новых идей, с прошлым покончено: «Клячу истории загоним».

Команды, призывы, маршевые ритмы в стихотворении как бы подчеркивают необходимость немедленного действия, демонстрируют единство, революционную дисциплину и целеустремленность массы.

Стихотворение «Левый марш» проникнуто жизнеутверждающим пафосом, хотя некоторые детали передают драматизм революционной эпохи, создают картину лишений и бед переживаемых народом: «за горами горя», «за мора море».

Лирический герой Маяковского ощущает себя частицей массы, вооодушевленных революцией людей. Для него революция — «благословенная!» Ей он поет «четырежды славься» в стихотворении «Ода революции».

Но несмотря на сосредоточенность на гражданской, политической теме, в поэзии Маяковского особое место занимала и лирическая тема. В стихотворении «Лиличка!» (1915), как и подчеркивается в подзаголовке («Вместо письма»), перед нами взволнованный лирический монолог, в котором выражается безоглядное любовное

чувство героя стихотворения. Лирический герой переживает состояние смятения. Весь строй стихотворения подчинен задаче его выразить. Достигается это намеренной гиперболизацией образов. Любовь героя так громадна, что сравнения и метафоры приобретают гиперболический характер: любовь — «море», любовь — «солнце», опосредованные сравнения — «бык», «слон» из того же ряда гиперболических образов.

Накал чувства — на грани возможного — «исступленный, дикий обезумлюсь, отчаянием иссечась». Но именно в этом стихотворении перед читателем возникает образ незащищенного, ранимого человека, которому так страшно потерять любимую, для которого одиночество непереносимо.

Любовная тема получает развитие в стихотворении «Письмо

товарищу Кострову из Парижа о сущности любви» (1928). Маяковский снова использует излюбленный жанр — письмо с конкретным адресатом, что обусловливает интимность интонации. В этом стихотворении немало деталей бытовой среды («экипажи», «записная книжка»), есть и ирония («тут бы и у медведей выросли крылышки»), но основной пафос в поэтизации любовного чувства, не знающего границ, когда ревнуют к Копернику!

По Маяковскому, любовь поднимает человека над бытом, окрыляет его.

Именно простая, человеческая любовь способна созидать человека в человеке, «подымать, / и вести, / и влечь».

Другое любовное «письмо» Маяковского — «Письмо Татьяне

Яковлевой» (1928), в котором любовное интимное переживание переводится в план социально-политический: выражение любовного чувства и размышления о своей эпохе, о гордости за социалистическую Родину: «Я не сам, / а я ревную / за Советскую Россию». В

любовной теме очевидна эволюция Маяковского от лирического поэта к поэту-трибуну, гражданину.

Тема поэта и поэзии, назначения искусства проходит через все творчество Маяковского.

В стране Советов, по Маяковскому, поэзия должна встать в строй созидателей новой реальности: «Светить всегда. / Светить везде. / до дней последних до конца» («Необычайное приключение...» (1920). У поэта, как и у Солнца, универсальное предназначение. Возможности искусства, его диапазон, считает поэт, безграничны. «Рифма поэта — и ласка, и лозунг, и штык, и кнут», —

писал он в стихотворении «Разговор с фининспектором о поэзии»

(1926). Позиция поэта граждански ответственна и нравственно высока, ибо он «народа водитель» и одновременно «народный слуга». Поэт, по представлению Маяковского, такой же труженик, как и рабочий: «поэзия та же добыча радия». Это тяжелая и опасная

работа, но она необходима Родине.

В поэме «Во весь голос. Первое вступление в поэму» (1929 –1930), поэтическом завещании Маяковского, утверждается как главное достоинство поэзии и основной критерий оценки ее уровня — участие в строительстве новой жизни.

Поэт выполнил свой социальный и партийный долг — отверг «лирические томики» «песенно-есененного провитязя». Поэзия, по Маяковскому, фронт борьбы за новую жизнь. Поэт, как полководец, принимает парад войск, а войска — его стихи, поэзия борьбы, искусство, отдавшее себя народу, строящему социализм.

Особое место в творчестве Маяковского, как он сам называл себя в поэме «Во весь голос», «ассенизатора и водовоза», занимала сатира.

После революции сатира поэта нашла «приют» в «Окнах РОСТа», ее адресатом стали враги революции. Маяковский рисовал сотни плакатов — лубочных картинок — и делал к ним лаконичные меткие и хлесткие сатирические надписи, нередко используя в них

мотивы известных поговорок, пословиц, песен.

Основным объектом сатиры в лирике Маяковского становятся мещанство и бюрократизм. Именно в них видит поэт препятствие для достижения прекрасного будущего.

В стихотворении «О дряни» (1921) Маяковский клеймит обывательский быт. Мещанское сознание, «мурло мещанина» казались ему препятствием для осуществления той утопической идеальной модели новой жизни, о которой он мечтал. Вполне безобидные бытовые детали — «канарейка», «самовар», «рамочка ала» — приобретают в стихотворении значение страшных символов нового мещанства, которое страшнее Врангеля. Гротескный образ ожившего портрета Маркса и его гневная отповедь обывателям выражают пафос сатирического разоблачения мещанства как опасности для коммунизма.

В стихотворении «Прозаседавшиеся» (1922) гротескно воссоздается картина бесконечных заседаний советских чиновников-бюрократов. Прием реализации метафоры (люди разрываются от необходимости успеть на все заседания — в учреждениях сидят поло

винки людей) создает сатирический эффект. Маяковский с тревогой констатирует, что и в новых исторических условиях такие пороки нашей жизни, как пошлость, бюрократизм, не изжиты и представляют большую опасность. Поэтому он использует антиэстетическую

лексику и называет вещи своими именами. Герои его сатирических произведений вполне соответствуют таким их обозначениям, как «мразь», «дрянь», «мурло».

Пошлость, мещанство как идеология, которой не должно быть

места в новой действительности, сатирически высмеиваются и в комедии «Клоп» (1929).

Дата добавления: 2015-06-28