Людоедское счастье 12 страница

Мне страшно. Господи, до чего же мне страшно! Семнадцать тридцать. Джимини еще не пришел. Аннелиза тоже нет. Нет и его ребят.

Продавщица-белочка похудела; ее щеки подрастрясли свои прошлогодние запасы. Магазин – он из кого угодно высасывает соки. Ее подруга-куница занята тем, что наводит порядок на полках, перевернутых вверх дном ребятами во время послеобеденного наплыва покупателей. Джимини-Кузнечика нет.

А я есть.

А жертва? Она-то пришла? «Я вам ее укажу в нужный момент, и вы очень удивитесь…» Почему удивлюсь? Вот об этом-то я и не переставал думать все это время. (Почему я удивлюсь? Я, следовательно, знаю жертву? Кто же она? Какая-нибудь важная шишка? Или просто всем примелькавшаяся морда из телика?) Все это крутилось у меня в голове вперемешку с другими деталями нашего разговора. «Почему вы их убиваете в Магазине? Вы их заманиваете туда? Как?» Мой старичок ласково улыбнулся: «Вы иногда читаете романы?» Я ответил, что читаю, и не иногда, а довольно часто. «В таком случае вы знаете, что не следует пытаться сразу раскусить все тайны художественного вымысла». Я еще подумал, что «раскусить тайны» – типичное выражение его эпохи. И еще сделал стойку на слово «вымысел». «Художественного вымысла?» – «Именно так. Вообразите, что вы персонаж романа, и вам будет легче преодолеть свой страх». И добавил: «Может быть даже, вы сумеете насладиться им». Вот тут-то я почувствовал в нем что-то скользкое. И начал трусить. Такой противный подспудный страх, который ни на шаг не отпускал меня. Причем со вторичными физиологическими последствиями. Медвежья болезнь, как говорили в старину, а проще говоря, понос. Я еще удивлялся, с чего бы это. Оказывается, со страха…

Ладно, а Тереза? Как он исхитрился выследить Терезу и опознать ее? «Из всех ваших братьев и сестер она больше всего похожа на вас». (Так-так, значит, он и других знает?) Да-да, и Малыша с его рождественскими людоедами, и Жереми с его страстью к экспериментальным дисциплинам, и взгляд Клары… «В этом нет ничего загадочного, молодой человек: ваш друг Тео очень хорошо к вам относится». Да, действительно, Тео наверняка рассказывал ему о нас. «Вы в определенном смысле его семья, так же как он – наша». Наша? А, понял: магазинных стариков. Но, между прочим, именно из-за этого я в итоге пришел сегодня сюда – не потому, что Аннелиз предупредил меня по телефону, а потому, что, как мне кажется, если бы я уклонился, то тем самым поставил бы под угрозу семью. И однако он мне по-прежнему нравился, этот мой мифический дедушка, истребитель людоедов, несмотря на то, что кое в чем явно темнил. Метро качало нас, как качает жизнь, и, чтобы усидеть на своих ягодицах, он с обеих сторон положил на сиденье руки – как боковые колесики детского велосипеда.

Да, я бы с удовольствием забрал его с собой, поселил бы его у нас в качестве и. о. предка, если бы не эта чепуха с бомбами и не это чертово свидание. Ведь, сидя напротив меня на своем игрушечном задике, он приглашал меня ни более ни менее как на убийство.

– Вы засвидетельствуете все, молодой человек. Вы один достойны этого.

Вот он, пришел. В сером халате, как все прочие старики Тео. Лицо его приняло выражение крайней дряхлости; теперь передо мной выживший из ума старик, каким он был в самом начале, тот, что баловался с игрушечным танком. Невозможно понять, видит он меня или нет. Он сейчас у противоположного конца прилавка, возится с Кинг-Конгом – управляемой на расстоянии гориллой, которая держит на руках потерявшую сознание женщину, той самой гориллой, которая окончательно довела меня после сцены с водолазом. Я поднимаю перископы и принимаюсь высматривать следы полицейских. Как бы не так! Редкие покупатели, которые шныряют туда-сюда, не подозревая, какая драма тут разыгрывается, и все. А жертва? Жертвы тоже нет. Во всяком случае, ни одного знакомого лица. Аннелиз, где же ты? Наполеон ё……, не вздумай сыграть со мной ту же шутку, что сыграл с тобой Груши![30]Давай притаскивайся! Я помираю со страха. Я не хочу присутствовать при убийстве. Не хочу, чтобы убивали убийц, никогда не хотел, всегда был против! Аннелиз, сукин сын, сволочь, придешь ты или нет? Делай свою работу, за что тебе деньги платят? Замети Зорро и его жертву! Дай орден одному и упеки другого к такой-то матери, но не впутывай меня в эту историю! Я порядочный человек, брат семейства, не хочу быть ни карающей рукой правосудия, ни его гласом! АННЕЛИЗ, ГДЕ ТЫ?

(Сказали бы мне когда-нибудь, что в один прекрасный день я буду так страстно ждать прихода легавых!..)

Джимини увидел меня.

Улыбнулся мне.

Не переставая изображать выжившего из ума старика, он делает мне знак: подожди, мол, не дергайся. Он продолжает играть, как мальчишка, с черной обезьяной, которая держит на руках такое белое тело потерявшей сознание Клары. Он ставит гориллу на пол и посылает ее ко мне. Страшная обезьяна пускается в путь. Что ж, поиграем, самое время!

(Все, ухожу. И не подумаю здесь оставаться. Ухожу. Если через пять секунд Император и его гвардия не появятся на горизонте, рву когти!)

Раз.

Два.

Три.

И вдруг озарение. Я ЗНАЮ ЖЕРТВУ! Это старый дурак Риссон из книжного отдела, дедушка моей мечты! Все сходится: возраст, полное размягчение мозгов и то, что он работал в Магазине сорок лет назад. Это, значит, он поставлял детей тем садистам. Это он соблазнитель, который пудрил мозги людям, боявшимся ареста, утверждая, что может переправить их отпрысков по ту сторону войны, тогда как на самом деле он наполнял солильную бочку людоедов! Из всех, кого я знаю, только он годится на эту роль. Риссон. Сейчас он притащится, тайно привлеченный запахом собственной смерти, и взорвется на моих глазах! И если я умотаю, он все равно взлетит на воздух. Уверенность стопроцентная. Достаточно, чтобы я знал время и место убийства, и необходимая праведность его в глазах мстителя будет обеспечена. Удовлетворился же он присутствием Терезы в прошлый раз! Значит, о том, чтобы уйти, не может быть и речи. Я не убийца. Я бы и не прочь им быть, это, несомненно, облегчает жизнь, но моя природа святого угодника убийства не приемлет. Надо остаться. Играть сколько понадобится с шагающей гориллой. Ждать. Держаться. И как только Риссон появится, броситься на него и вытолкнуть прочь с минного поля. Пусть правосудие потом разбирается с ним, но без меня. Я не причастен к преступлению, не мне и вершить суд.

Кинг-Конг симпатично переваливается на ходу, как пингвин. Это мнимое добродушие только подчеркивает его зловещий облик – красные глаза, огонь в пасти, Клара в объятиях… Кончай трепаться, Малоссен, нашел время! Когда горилла дойдет до тебя, ты пошлешь ее ему обратно. И эта дурацкая игра должна продолжаться во что бы то ни стало, это сейчас главное! Продолжаться, пока что-нибудь не произойдет, пока не появится Аннелиз или пока длинный изысканный силуэт Риссона не возникнет на горизонте эскалатора. Какая у нее черная шерсть, у этой обезьяны. А тело девушки такое белое. Черное и белое, нестерпимый блеск живой белизны на фоне черной ночи. Огонь в пасти и жуткое сверкание глаз…

И вдруг я замечаю его глаза, глаза Джимини, моего мифического дедушки, который смотрит на меня, который мне улыбается…

И до меня наконец доходит.

Долго же до меня доходило!

Всю жизнь.

Всю, целиком.

У него такой же взгляд, как у Леонара! Такие же глаза, как у Зверя!

И он посылает мне смерть.

Удивление и страх настолько сильны, что раскаленный добела штырь снова пронзает мне мозг. Из моего черепа как будто извлекают сочащийся кровью шашлык.

Снова глухота. И, естественно, тут же возникает Аннелиз. Метрах в десяти от меня, рядом с манекеном, одетым в такой же костюм, застывший в такой же неподвижности. А рядом со стендом кожаных курток – Карегга. И еще трое или четверо. Явление полиции глухому.

Горилла приблизилась еще по крайней мере на метр.

Почему меня?

А в глазах у того, барона зла, нескрываемая радость.

Он понял, что я понял!

И вдруг до меня дошло: это он шестой, и последний, поставщик детей!

По какой-то причине он ликвидировал всех остальных.

А сейчас взорвет меня.

Почему?

Его Величество Конг еще приблизился.

Карегга вопросительно смотрит на Аннелиза, сунув правую руку в разрез куртки. Аннелиз мотает головой.

Нет? Как нет? Почему нет? Да! Вынимай свою пушку, Карегга! В сверкании глаз гориллы уже появились голубые искры. Голубые и желтые, от которых кроваво-красные еще красней.

Смотрю как потерянный на Аннелиза.

Возношу глухую и немую мольбу к Карегга.

Все напрасно.

Никакого ответа.

И невыразимое торжество на лице старика.

Он торжествует, видя мой страх. Это уже оргазм, величайшее блаженство всей его жизни. Если бы он жил только в ожидании этого момента, то и тогда стоило бы прожить сто лет!

Аннелиз не двинется с места.

Это сверхпрозорливый глухой говорит во мне архизоркому глухому.

Они все готовы дать мне взлететь на воздух.

Что ж, взлетать так взлетать. И я взлетаю.

Это был рекордный прыжок моей жизни, прямо на гориллу, похитительницу детей. Я четко увидел, как будто со стороны, мое тело в воздухе, летящее параллельно полу. Я прыгнул на обезьяну, не выпуская при этом из глаз его, смеющегося людоеда. И когда я обрушился сверху на мою добычу…

Когда я нажал на кнопку выключателя…

Взорвался он.

Там.

У другого конца прилавка.

Я увидел, как раздулся его серый халат.

А на его лице, в эту долю секунды, выражение неизъяснимого блаженства.

Затем из халата брызнула кровавая жижа.

Которая, секунду назад, была его телом.

Взрыв, направленный внутрь.

И, вставая, я уже знал, что он сделал меня убийцей.

Почему меня?

Почему?

Полицейские увели меня.

На этот раз мне потребовалось несколько часов, чтобы вновь обрести слух. Несколько часов, проведенных в одиночестве в больничной палате, которая, должно быть, обладает неплохой акустикой. В одиночестве, если не считать трех десятков студентов, которые, раскрыв рот, внимали седовласому мэтру, комментировавшему мой случай перемежающейся глухоты. Он улыбался с высоты своей учености, они же были непроницаемо серьезны, как и подобает ученикам. Через десяток лет они вцепятся друг другу в глотку, чтобы занять его место, а он будет цепляться руками и ногами за свои регалии. Но все это произойдет далеко от меня, потому что, с шестью убийствами на шее, я буду отсчитывать, не знаю, в какой тюряге, слагаемые пожизненного заключения.

Почему?

Почему я?

Почему он все навесил именно на меня?

Джимини уже нет, чтобы ответить на этот вопрос.

Кстати, как его звали, этого моего идеального дедушку? Я даже не знаю его имени.

Если бы можно было по крайней мере ничего не слышать до самого конца… Но нет, седовласый мэтр честно заработал свои дипломы и в итоге раскупоривает мне уши:

– Строго говоря, здесь не было реальной патологии, господа.

Восхищенный шепот пираний науки.

– И я ручаюсь вам, что эти симптомы больше не повторятся.

И, обращаясь ко мне, своим роскошно поставленным голосом, пахнущим дорогим одеколоном:

– Вы здоровы, друг мой. Мне остается только вернуть вам свободу.

Моя свобода тут же возникает в лице инспектора Карегга, который везет меня в Управление уголовной полиции. (Стоило возвращать мне слух, чтобы тут же отдать на попечение немому!)

Хлопают дверцы машины. Лестницы. Лифт. Стук каблуков в коридорах. Хлопают двери кабинетов. И – тук-тук-тук в дверь дивизионного комиссара Аннелиза. Он говорил с кем-то по телефону. Кладет трубку. Несколько раз кивает, глядя на меня. И спрашивает:

– Кофе хотите?

(Почему бы и нет?)

– Пожалуйста, Элизабет…

Возникает кофе.

– Спасибо. Можете идти.

(Ладно, только кофейник оставьте. Вот так.)

Единственная дверь, которая не хлопает в этой конторе, это дверь комиссара Аннелиза, когда она закрывается за Элизабет.

– Ну что, дорогой мой, вы наконец поняли, что к чему?

(Честно говоря, нет.)

– Вы свободны. Я только что звонил вашим, чтобы они не волновались.

Следуют объяснения. Окончательные на сей раз. Я не убийца. Убийцей был тот мрачный тип, которого я взорвал. Да еще каким! Он спровоцировал собственную смерть, вынудив меня прыгнуть на гориллу, и он же ликвидировал всю свою команду людоедов.

– Как он их заманивал в Магазин?

Оказывается, этот вопрос, который сам собой приходит мне на ум, долго занимал комиссара Аннелиза.

– Он их не заманивал, они приходили туда по доброй воле.

– Как-как?

– Самоубийцы, господин Малоссен.

Он неожиданно улыбается и потягивается в кресле.

– От этого дела я помолодел лет на тридцать. Еще чашечку?

Таких липовых сект было хоть пруд пруди во времена, когда крутилась мясорубка второй мировой. И, после того как перемирие было подписано, одним из первых заданий комиссара Аннелиза была чистка всех этих дьявольских котлов.

– Работа, надо вам сказать, довольно однообразная – все эти чертовы секты сороковых годов были похожи одна на другую как две капли крови.

Да, все были скроены по одному шаблону. Главная отличительная черта – отрицание всех норм морали и расхожих идеологий во имя мистики текущего мгновения. Все дозволено, потому что все возможно — вот приблизительно что у них было в головах. Сам чудовищный размах тогдашних событий располагал к этому. Возникло своего рода соревнование. И еще было яростное отрицание материализма, который делает человека трудолюбивым и предусмотрительным: взыскующий материальных благ мерзок тем, что верит в рентабельное завтра. Да сгинет завтра! Да здравствует сегодня! И слава Маммоне-сладострастнику, Князю вечно длящегося мгновения! Вот так в общих чертах. И разнообразные психи начала сороковых кинулись объединяться в эфемерные секты, исповедовавшие культ наслаждения и смерти. Таким было и «Общество 111», банда из шести людоедов, поклонников апокалипсического Зверя с его числом 666.

– Должен вам признаться, вначале я стал в тупик.

Но вскоре до него дошло.

– Прежде всего выражение сладострастия на лицах всех этих покойников…

Да, тот первый, с расстегнутой ширинкой, затем старик и старуха, которые так страстно обнимались, потом защитник рождаемости, который занимался онанизмом перед самой смертью, и, наконец, голый немец в шведской уборной…

– Согласитесь, это было довольно странно.

(Уж чего страннее!)

Секс и смерть, это напомнило комиссару знакомый мотив, death and sex, святое причастие навыворот, мотив, который он научился распознавать в ходе своих послевоенных расследований.

– Но почему они избрали Магазин для своих… церемоний?

– Я же вам объяснил: Магазин был в их глазах храмом материализма и его надлежало осквернить, принося в жертву невинных, привлеченных блеском мирской роскоши. Гельмут Кюнц, пятый людоед, любил одеваться рождественским дедом, как об этом свидетельствует его коллекция фотографий. Он раздавал игрушки во время их оргий…

Пауза. По сердцу пробегает озноб. (Кофе, пожалуйста, чашечку горячего кофе!)

– Почему они кончали жизнь самоубийством?

Удачный вопрос: у него загораются глаза.

– Что касается их самоубийств, то тут меня навели на след астрологические выкладки вашей сестры Терезы. Эти господа тоже общались со звездами, они твердо верили, что день их смерти предопределен. И, кончая с собой в указанный день, они исполняли приговор светил, не поступаясь при этом своей личной свободой.

– Иначе говоря, брали на себя роль собственной судьбы…

– Да, и, взрываясь на глазах у всех, в том самом месте, где они испытали всю полноту жизни, они дарили себе тем самым последнюю радость. Своего рода апофеоз.

– И отсюда выражение экстаза на их лицах после смерти.

Он кивает. Молчим. (В сущности, достаточно примитивные люди…)

– Ну хорошо, а я-то зачем им понадобился?

(В самом деле, как это я забыл?)

– Вы?

Свет становится чуть ярче.

– Вы, мой милый, были для них самым роскошным подарком, который судьба могла им преподнести. Вы были святым. Вы взваливали себе на плечи все грехи торговли, вы плакали слезами пострадавших, вы навлекали на себя ненависть всех людей с нечистой совестью в Магазине; короче, вы обладали поразительным даром притягивать к себе шальные стрелы. Все это и сделало вас святым в глазах наших людоедов. И, осознав это, они захотели содрать с вас шкуру, а еще пуще – лишить вас ореола святости. Скомпрометировать настоящего святого, уличить его в убийстве, подсунуть в качестве виновного жаждущей мести толпе – подумайте, какой соблазн для этих стареющих бесов! В результате вас чуть не линчевали ваши же коллеги. Хорошо еще, что Карегга оказался на месте, помните…

– Но, черт побери, я же не святой!

– А это уже решит Ватикан, точнее, комиссия по канонизации, лет этак через двести-триста, если кому-то придет в голову возбудить соответствующее ходатайство. Но так или иначе, последний из людоедов зашел в этом деле дальше, чем все остальные. Ваш друг Тео много говорил ему о вас, без всякой задней мысли, с восхищением, и вот эта ваша ипостась старшего брата, покровителя сирот, удесятерила его ненависть. В его глазах вы были чем-то вроде Святого Николая, спасающего детей из солильной бочки. Но бочка-то была его! Именно он ее наполнял. Таким образом, вы как бы вырывали у него кусок изо рта. Вот человек, который ненавидел вас так, как никто никогда не возненавидит. Погибнув как бы от ваших рук на глазах у полиции, он тем самым дал следствию бесспорную улику, которая должна была вас погубить. И, не довольствуясь этим, он постарался предварительно вас очаровать. Сознайтесь, ведь он и вправду очаровал вас в ту ночь в метро?

(Увы…)

– Вообразите, как он был счастлив, когда увидел, что вы клюнули на его удочку. Он умер, убежденный, что вам пришьют все шесть убийств.

(…)

– Как его звали?

Комиссар молча смотрит на меня и убавляет свет.

– Вот на этот вопрос, дорогой мой, я вам не отвечу. Он был, что называется, важной персоной.

(Вот так. Дружище Тео, ты был прав!)

Короче, результаты расследования не будут преданы гласности. Бомбы Магазину больше не грозят, но Сенклер заменит полицейских своими охранниками, которые будут по-прежнему обыскивать покупателей, чтобы не снижался оборот. Охранники будут как бы памятниками погибшим. (Первая обязанность памятника погибшим – самому быть живым.)

И еще две детали. Когда я спросил у Аннелиза, почему он не вмешался, почему дал мне прыгнуть на эту гориллу, он ответил в типично деголлевской манере:

– Это должно было произойти.

И уже в самом конце, провожая меня до двери, он сказал:

– Зря вы ушли из Магазина, господин Малоссен. Козел отпущения из вас получался отличный.

Выходя из управления, я надеялся, что увижу желтую малолитражку, ждущую меня под знаком «Стоянка запрещена». Очень мне хотелось свернуться клубком в долинах ее владелицы и уснуть в их освежающей тени. Но нет. Меня ждала лишь черная дыра метро. Делать нечего, ночь будет без Джулии, только с Джулиусом.

Дома меня ждала целая куча сюрпризов. Во-первых, огромная пачка писем с предложениями работы. Которые я, прочитав, отправил в корзину. Все предприятия страны мечтали заняться откормом козла отпущения.

Нет уж, хватит, больше никогда, как сказал один римский папа по поводу одной войны.

Последний конверт был с грифом Министерства национального образования. Я распечатал его только для того, чтобы посмотреть, какую же сумму министр предлагает мне за то, чтобы меня топтали ногами вместо него.

Он не предлагал мне ни франка. Он всего лишь требовал, чтобы я заплатил за коллеж, сожженный Жереми. Счет прилагался.

Я был занят тем, что подсчитывал нули, когда затрещал внутренний телефон.

– Бен? Спускайся немедленно: тут для тебя сюрприз.

Я, естественно, поскакал.

Сюрприз оказался дай Бог какой. Собственно говоря, двойной сюрприз.

Мама! Это была мама.

Она была хороша собой, как бывает только мама. Она была еще молода, как бывает мама. И она была беременна по уши, как молодая и красивая мама.

Я сказал:

– Мама! Мама!

Она сказала:

– Бенжамен, маленький!

Она попыталась обнять меня, но тот, что сидел у нее внутри, уже воспротивился этому.

Я спросил:

– А Робер?

Она ответила:

– Нет больше Робера.

Я показал на сферического братца (сестренку?):

– А он?

Она ответила:

– Это последний, Бен, клянусь тебе.

Я снял трубку и набрал номер Королевы Забо.

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

[1]В 1961 – 1962 гг. Франция была охвачена кампанией террора, развязанной ультраправыми националистами, которые протестовали против признания независимости Алжира. При этом объектами покушений и запугивания часто становились мелкие коммерсанты, которых подозревали в «излишних симпатиях» к алжирцам.

[2]ВКТ – Всеобщая Конфедерация труда, одно из наиболее влиятельных профсоюзных объединений Франции, руководимое коммунистами.

[3]Почему нет? (англ.)

[4]Ум Кальсум (1898 – 1975) – знаменитая египетская певица.

[5]Зрелище должно продолжаться! (англ.)

[6]Смотри, Мария, какая красивая девка! (порт.)

[7]И парень тоже. А волосы какие светлые! (порт.)

[8]Похож на младенца Иисуса! (порт.)

[9]Булонский лес – большой парк в ближайших окрестностях Парижа, традиционное место всех видов проституции.

[10]Для вас, матушка, священный подарок (порт.).

[11]«Записки с острова Святой Елены» – один из наиболее известных источников биографии Наполеона, подробная хроника его пребывания на острове, написанная одним из его приближенных, графом Эмманюэлем-Огюстеном Лаказом, который последовал за бывшим императором в изгнание.

[12]Фуше Жозеф (1759 – 1820) – французский политический деятель, игравший видную роль при всех сменявших друг друга государственных режимах конца XVIII – начала XIX в.; был, в частности, министром полиции при Наполеоне.

[13]«Тентен» – одна из самых популярных на Западе серий комиксов.

[14]«Труп лошади после битвы» – картина французского художника-романтика Теодора Жерико (1791 – 1824).

[15]Эжен Сю, Гастон Леру, Ажар – французские писатели XIX – XX вв., из произведений которых заимствованы названные в тексте мотивы.

[16]Король Юбю – герой одноименного фарса Альфреда Жарри (1873 – 1907), гротескный персонаж, сочетающий в себе здравый смысл, торжествующую вульгарность, жестокость и безмерный эгоизм. «Живая крепость» – одно из выражений, которыми Юбю обозначает самого себя.

[17]Шваль Жозеф Фердинан (1836 – 1924) – скульптор и архитектор самоучка; почтальон по профессии, он построил в своем родном городе Отриве (департамент Дром) фантастический дворец, напоминающий индийские храмы, используя для этого собственноручно собранные камни и раковины. Строительство продолжалось 33 года.

[18]Гадда Карло Эмилио (1893 – 1973) – популярный итальянский писатель, самый известный роман которого «Бедлам на улице Дроздов» (1957) написан в жанре иронического детектива.

[19]Самый распространенный во Франции иллюстрированный энциклопедический словарь.

[20]Лорензаччо – исторический персонаж, герой одноименной исторической драмы Альфреда де Мюссе, «флорентийский Брут», который пользуется своей репутацией распутника, чтобы сблизиться с тираном Алессандро Медичи и убить его.

[21]«Смерть Вергилия» – роман австрийского писателя Германа Броха (1896 – 1951), считающийся одной из вершин интеллектуальной прозы первой половины XX века.

[22]«Рукопись, найденная в Сарагосе» – роман польского историка и археолога Яна Потоцкого (1761 – 1815), приобретший широкую известность в XX веке, как произведение, предвосхищающее некоторые тенденции современной литературы («рассказ о рассказе», как в романе самого Пеннака).

[23]Вывернутая наизнанку французская пословица «Все вкусы естественны».

[24]Имеются в виду «студенческая революция» и последовавшая за ней всеобщая забастовка в мае 1968 года.

[25]Мистер Хайд – персонаж повести Р. Л. Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», воплощение всех человеческих пороков.

[26]Жиль де Лаваль, барон де Рец (1396 – 1440) – бретонский дворянин, участник Столетней войны; известен главным образом тем, что заманивал в свой замок детей и затем зверски убивал их во славу Сатаны. Казнен по приговору суда.

[27]Гут д'Ор – квартал Парижа (XVIII округ), населенный по преимуществу выходцами из бывших французских колоний.

[28]Маскара – сорт вина (от Маскара – город в Алжире).

[29]Строка из сонета Шарля Бодлера «Треснувший колокол».

[30]Груши Эмманюэль (1766 – 1847) – маршал Франции; во время сражения при Ватерлоо должен был прийти со своим корпусом на помощь главным силам армии, но в назначенное время не появился.

Дата добавления: 2015-06-28