ДИКАЯ ПЕСНЯ 13 страница

Гудящая в клаксон (так было принято по правилам тогда!), шуршащая по серому асфальту шинами, и нещадно травящая газами счастливых обитателей мордвиновских, серых утесов, нескончаемая кавалькада из лупоглазых, тупоносых автобусов (чьи деревянные и низкие оконца напомнили – бы нам сегодня скорее парники на даче, чем достижения автостроения), и рогоносных троллейбусов (которые почти с тех пор не изменились!), а также заодно со всеми ними длиннющие и стильнейшие автомобили ЗИС – 110 (которые бывали не только у чиновников тогда, при министерствах, а также побывали на Москве тогда и “скорой помощью”, и даже выполняли роль “маршрутного такси”) составляли в ней главнейшую, львиную долю. Юные красавицы тех лет – “Победы” ГАЗ – М20В с хищнейшими оскалами хроимрованных, стильных радиаторных решеток, несущие гордейше на себе свои “М20” и разбросавши маленькие шашечки по бежевым бокам с зеленым огоньком такси под ветровым, и еще таким несовершенным и смешным нам сегодня, составным, перепончатым стеклышком по утрам сбирались в буйные стада на своей традиционной стояночке, как раз напротив Моссовета, которую грозились власти города Москвы куда – то передвинуть, потому как власти этой самой на Москве взбрело в голову поставить там огромный конный памятник в честь основателя столицы СССР – Юрия (но не Михайловича, а, вроде, Алексеевича!) Долгорукого.

Среди новейших красавиц – машин сновала и лилась и рекой и техника попроще. Черненькие – серенькие и зелено – травяного (маскировочного!) цвета многочисленные ГАЗы от различных министерств и ведомств, ГАЗ-М1 и ГАЗ-11-73 – любимицы директоров и главных инженеров той поры. И немногие еще тогда персональные авто богатых граждан. Они, как и шикарная “Победа” были для народа нашего тогда невероятной, сказочнейшей роскошью. Роскошью, конечно, тоже, но поменьше, заплывал порой в московскую автотолпу и такой вот неказистый (только не совсем уродец) КИМ-10-50. И сновали смешные, мелкие автобусики ГАЗ-05-193 с деревянными еще кабинами. И совсем – то уже экзотическим и мало видным кашалотом выплывал на московский асфальт не добитый еще и не доломанный в Великую войну ЗИС-101/101А… Весь этот гон автозверей легковых разбавлялся грузовыми ГАЗами – 63 и ЗИСами-151, которых в годы те пускали через центр столицы день и ночь. Делалось это исключительно и в целом для того, чтобы жители – счастливцы тех мордвиновских домов очень чутко спали по утрам и не просыпали свою службу, опоздание на кою было – бы для них весьма - то как чревато (и тюрьмой, и даже лагерем)…

* * *

И так, в один февральский, непогожий снежный вечер в двери одного весьма приметного на улице Максима Горького в Москве, особенно в те годы заведений, над дверями в который горела небольшая надпись, составленная из разноцветных, неоновых трубок и составляла из себя два слова, написанные через дефис, а именно слова – “КОКТЕЙЛЬ - ХОЛЛ”, вошел грузный человек в огромнейшей бобровой, длиннополой шубе. Выходя из огромной, шикарной машины этот толстый человек зачем специально нахлобучил на себя поглубже большую и широкополую (ему она была не по размеру даже!) черненькую фетровую шляпу, что сделало его похожим на киношных злодеев – “агентов империалистических разведок” и прочих “темных личностей”. На крючковатом и хищненьком носике у человека сверкало серебристое пенсне… Вернее… все было – то немножечко не так.

Сначала к тротуару подъехала огромная машина. Потом из нее, как ошпаренный, выскочил здоровый, круглолицый парень с каким – то заспанной, рязанской рожей и глупо улыбаясь отворил заднюю дверцу авто. Потом из черненького чрева ЗИС-110 послышался какой – то шорох и непечатные ругательства на русском языке с явно кавказским акцентом. И сразу – же из отворенной парнем дверцы показалась нога в дорогущем английском ботинке. Сперва только эта самая нога и вылезла на мостовую из салона. А делала она это так – же неуверенно и робко, как осторожненький пловец перед тем, как зайти сперва в море, в озеро и в речку (да и даже в меленький и гадкий пруд с лягушками) меряет водой температуру водной сей стихии… Температура стихии была пока нормальная… И вслед за первою ногой на тротуар полезла и вторая. А вслед за ней полезла шляпа в голове. И шуба на спине, и толстенькое брюхо, застегнутое в траурный, черный костюм.

Выбравшись на свет (не Божий свет, конечно, а только вот на этот самый - розово – неоново – зеленовато – желтый – “коктейль - холльный”), человек махнул рукой “рязанцу”: - Подожди - ка, дуролом ты хренов, за углом меня часок, или… лучше вон… вон там… - стал человечек тыкать ручкою в пространство: - Встань во дворе, за аркой той здоровой, справа. Я все что мне будет надо сделаю, и сам потом к тебе приду. Если не явлюсь до полночи – поднимайте полный шухер… Впрочем, что тогда уж беспокоиться (?)… Тогда уж ничем мне, наверное, и не поможешь. Уйду туда, откуда нет возврата… - так пробубнил себе под крючковатый носик черный человек и отчаянно плюнул себе прямо под ноги. Буйный ветер, несший в эту самую минуту рой снежинок на лету подхватил плевочек человека и кинул эту дрянь ему на брюки.

- Вот хрень моржовая! Чуда собачья! Да чтобы Вас… - стал негромко материться человечек, видя в этой мелкой, в общем, неприятности какой – то знак большой беды. Счищать блевотину с костюмных брюк английского, чернейшего сукна товарищ заместитель Предсовмина Союза ССР Берия Лаврентий Павлович считал много ниже своего достоинства (и потому вот это делала всегда его горничная Глаша).

Подойдя к большим дверям так нужного ему теперь увеселительного заведения, Лаврентий Павлович неожиданно вдруг для себя обнаружил, что не смотря на все старания Советского правительства по улучшению благосостояния трудящихся в Союзе ССР все еще бывают очереди. И даже, довольно живые. Вот так, у самых у дверей желанного ему теперь и нужного, как воздух, “Коктейль - холла” стояло человек так тридцать (или даже - сорок) неплохо одетых молодых людей с бриолиновыми коками на головах, в легких (летних!) спортивных куртаках самых яростных цветов на свете, узких брючках и спортивных тапочках “на манной каше”, и уж совершенно юных девушек одетых все – же поскромнее… А уж последних наш Лаврентий Павлович особо бойко примечал опытным и верным взглядом старого, кавказского чекиста. Многие из них – то не смотря на юный возраст были просто… хороши.

- И никаких тебе дурацких кос и формы ихней школьной, траурной. А то, ходят, как монашки и сиротки лет так сто назад… Стрижечки – “венгерки”, кокетливейше лезут из – под ладненьких беретиков. Косыночки цветного “газа”. Коротенькие шубки – “котики”, из – под которых выглядывали широченные расклешенные, клетчатые юбки до колена. А дальше (а вернее - ниже) все это их “сооружение” завершалось капроновыми, легкими чулочками телесного цвета и притоптывало (для согрева бедных, женских ног на ледяном ветру и снеге!) легонькими “лодочками” из братской Польши… Вот здорово! И эка красота! – подумал старый Берия, на ногах которого были все – же боты с меховыми стельками - Наверное, все это их богатство несказанное, из братья и папочки притащили с “проклятой Германии”, или откуда еще… - завертелось у Лаврентия в башке и мысли черными гадюками вновь зашевелились в гнездах плешивого черепа: - А все – так вор – то у нас человек! Надо – бы с народом построже мне потом - то быть… А то какой авторитет у страны нашей будет, когда и у немцев “свистнули”, и сами не умеем не фига мы де…?.. Но то, что “будет” и “когда” Лаврентий не успел сейчас додумать. В это самое мгновение плотно до того затворенная дверь немного (сантиметров так на десять) отворилась и в дверях “Коктейль - холла” показался старик – швейцар с седыми бакенбардами и с белой бородой, поверх свитера “с оленями” на которого была натянута нелепая фиолетовая ливрея с серебряными кругленькими пуговицами и золотыми галунами. Своей огромнейшей ручищей - рукой старик немножечко слегка по – приоткрыл заветнейшую дверь, и в тот же самый миг из – под нее на тротуар из самой глуби заведения выпорхнула парочка. Увидев это толпища в тридцать – сорок человек загалдела радостно и поперла на пролом.

- Только два свободных места! А ну, уймитесь Вы, стиляги чертовы! – необычайно бойко, громко и по – боевому нагло и задиристо заорал седой швейцар. – А ну, отвалите от дверей, да поживее! Плесень хренова! А то – милицию сейчас – же позову!

- Не надо звать милицию, товарищ! Милиция у нас всегда на месте, и всегда – на чеку! – не растерялся Берия Лаврентий Павлович, протиснувшись к желаннейшим дверям и тыча в нос швейцару свое старое (уже давно просроченное!) служебное удостоверение – малюсенькую красненькую книжечку – НАРОДНЫЙ КОМИССАРИАТ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР, и со “скромной” должностью – “нарком”.

Швейцар взглянул на книжечку и… вздрогнул, потом снова передернулся и встал перед Лаврентием по стойке “смирно”, колесом выпячивая грудь (с рогатыми оленями и чукчами на санках!), потом он бодро вскинул руку к голове и… задохнулся от волнения. – Ба… ба… ба… - Только и мог он сказать.

- Руку к пустой - то голове, вообще - то, не прикладывают… - мило пошутил товарищ маршал Берия, неспешно проходя в распахнутые настежь перед ним двери “Коктейль - холла”, не отказав при этом себе в удовольствии дернуть старика за бороду и бакенбарды. И не от любви к садизму (он – же все – же не Колька Ежов!). Просто Лаврентию Павловичу было очень интересно – А настоящая – ли у старичины бороденка та и баки?.. Лаврентий у кого – то давно (до войны еще) услышал, что все швейцары в Москве и вообще в Союзе ССР носят бороды ненастоящие. Приклеиваю их, ну, как актеры на театре. А потом после работы, сами – же снимают их и оставляют в личном ящике, так как в таком нелепом виде эти дедушки стесняются ходить по городу…

Все это оказалась полной чушью. Борода у старца оказалась настоящей, и товарищ заместитель Предсовмина Союза ССР прошелся гордою походкой рыцаря – и победителя драконов, и любимца милых дам, и римского легионера – триумфатора прямиком от гардеробной стойки, здоровеннейшего зеркала и картины “Три богатыря”, и мимо кадки с раскинувшейся нагло низкорослой, разлапистой пальмой в приветливейший, желто – розово – зеленоватый полусвет шикарнейшего зала ресторана, где у темненькимх, резных панелей мореного дуба сидела за небогато но накрытыми столами довольно молодая публика из местных завсегдатаев, то есть все у те – же юноши с коками в упрямых волосах и с обезьянами на галстуках, и стриженные девицы, чьи ярко красные, накрашенные губы и дешевенькая бижутерия из стран “народной демократии”, а уж тем более телесные чулки (и с шовчиком!) снова, как и впредь… придавали товарищу Лаврентию… излишней (в его нынешней, конкретной ситуации) и уже ненужной твердокаменности…

Абсолютнейше понятно, что торчать посреди ресторанного зала в таком вот “интересном” виде маршалу Советского Союза и Герою Социалистического Труда, а также и члену ЦК, и еще члену Политбюро (а когда – то Президиума) ЦК КПСС было как – то… неуютно. Тем более, что шубу (как и шляпу) он сам при входе в зал вальяжно бросил прямо в расторопные, натруженные долгие года на ниве ресторанной работенки швейцарские, мозолистые руки. А потому, скрывать все зовы плоти естества от даже вот такой – то не совсем почтенной публики ему становилось все труднее и труднее.

– Хоть маскирую и хитро, не спрячу подлое нутро! – почему – то зашипела ему в уши вот такой идеологический, и идиотический особенно сейчас кукрыниксовский шаблон, содранный с поганого плакатика, гадюка – мысль. Короче, его, беднягу, снова распирало… Стоять на ногах становилось все как – то неудобнее и неудобнее. Тем более, что буквально через какую – то минуту на небольшую ресторанную эстраду бойкой, жизнерадостной толпой высыпали молодые пареньки, одетые в добротные костюмы. В руках они держали разнообразнейшие духовые инструменты. На сколько понимал товарищ Берия, музыканты эти держали у себя в руках два саксофона и две духовые трубы. А еще один “чувак” (так они друг – друга почему – то называли) притащил огромный контрабас. А еще один уселся за роялем. И еще один устроился за барабанной установкой. И когда все “чуваки” уже совсем приготовились “лабать” (так тоже говорили эти люди в “Коктейль - холле”, вот Лаврентий все это и запомнил…), один из них, высокий и “клевый чувак”, очевидно в настоящем, “штатовском прикиде” вышел перед микрофоном и сказал: -

- Добрый вечер, дорогие товарищи! В начале нашего вечера мы исполняем песню советского композитора… на слова поэта… - заговорил сначала он тихонько и как – бы даже слегка боязливо. Но через минуту парень уже совсем распоясался и закричал уже что было мочи: - И так, песня – Дорогие мои москвичи! – И гром аплодисментов и возгласы – Жарь! - И - Жги, чувак, во всю железку! – потопили его радостный и громкий крик.

- Затихает Москва, та – ра – ра…

стали синими дали.

Ярче светят кремлевских рубинов лучи… тра – ра – ра – ра…

День прошел стороной.

Вы, наверно, устали,

Дорогие мои москвичи? – заиграла джаз – банда (а это была именно она!), и публика пустилась танцевать, толкая бывшего наркома грозного НКВД, а ныне заместителя Предсовмина Союза ССР, маршала Советского Союза и Героя Социалистического Труда, а еще и твердокаменного и многолетнего члена (не подумайте чего плохого!) ЦК, и члена Политбюро (а когда – то Президиума) ЦК КПСС Берия Лаврентия Павловича…

- Синей дымкой окутаны стройные зданья, тра – та – та – та…

Ярче блещут кремлевских рубинов лучи.

День прошел стороной,

Скоро ночь

До свиданья,

Дорогие мои москвичи! та – ра – ра…

- Да, ночь – то и верно, завсегда хорошо… Ежели еще, особо, с бабами… - снова приползли ему в башку нехорошие мысли и так и продолжали копошиться у него под черепом даже в тот момент, когда Лаврентий уже окончательно приземлил свою широкую, обтянутую в слегка хозяином оплеванные брюки задницу за аккуратный столик, покрытый беленькой, крахмальною скатеркой.

- Все бабы… Бабы… Бабы… У, шалавы чертовы! Погубят, и ей – богу уже ясно, ясно, словно Божий день, что погубят вот они меня… - со злобой и нестерпимою, горькой тоской думал Берия, глядя мутными и старыми, больными и усталыми глазами через посеребренное пенсне на лихо вытанцовывающие пары. Мимо бедного, старого Берия летели и кружились в модном танце “буги - вуги” вот эти самые… как – же их там?.. – “Чуваки” и “чувихи”? Так – то что – ли? – вспомнил Берия и с тоскою косил из – за стекол вот на эти… густо крашенные губы… на подолы расклешенных и клетчатых юбок… на газовые невесомые косынки (украденные папами и братьями тех девушек у немецкого – фашистского врага!)… на дешевенькую бижутерию из все – же более веселых, чем Союз ССР стран “народной демократии”… и, конечно, на чулки телеснейшего цвета с шовчиком… А еще на польские вот эти туфли – “лодочки”… И еще… Казалось в ресторанном этом бешенном круженье стричку – Герою Соцтруда… уже черт знает что!..

- Вот так и сходят – то, наверняка, с ума… Вот умру, а что народ - то про меня потом “такое” порасскажет! Да еще – то половину и наврут… И буду я в истории торчать в сторою позорном. Сперва Калигула… Потом еще Нерон… Потом царь Грозный Ваня (мать его…) в обнимку со своим Малютой – Оком (бл… ским, ну а может) Государевым. После там Генрих Четвертый… Ну, немного с боку там – Макиавелли. И кардинал Решелье. Опять – же там Оливер Кромвель… Робеспьер Максимилиан (упокой Господь его душеньку!)… Хотя последние до баб – то были как – то… и без ненужного, маньячного горенья… Ну а потом уже все наши будут. Все большевики. Матрос Дыбенко. И Александра Коллонтай… - кошелка этакая так… - ругнул посла Союза ССР в королевстве хитрых – мирных шведов Берия. - Все “члены” так – сказать ЦК, Политбюро (а ранее просто - Президиума)… Один жену свою убил. А двое просто “посадили”. Один с козлиною бородкой – “президент”. Жопа он трамвайная… Второй Пакт с немцами соорудил. Скрябин чертов. Хоть Скрябин он… а играть - то ни хрена он не умеет. Не то, что эти “чуваки”. И вообще “музон” у них “ништяк в натуре”, как говорит Марыся… - промелькнула мысль в голове у Лаврентия… И он поморщился, словно от сильнейшей и нестерпимейшей боли.

- А все – же я ее люблю, засранку… - пронеслась и пропала из вида еще одна мысль. И исчезла совсем. И навеки.

* * *

Подбежавший расторопный официант протянул ему меню, на котором была надпись – РАЗБЛЮДОВКА. Берия прочел нелепейшее слово и поморщился. – Далеко – же тут у них ушла борьба с космополитами… - с тоской подумал он. – “Такого приличного” слова здоровый человек, пожалуй, век и не придумает. Впрочем, все у нас в России так. Заставь дурня Богу молиться, он и лоб разобьет…

- А что, товарищ, будет пить? – спросил официант после того, как Лаврентий заказал себе омлет из одного яйца и черный кофе с сахаром, и мороженное “Микояновский пломбир со сливками”.

- А это обязательно, товарищ? – спросил его Лаврентий Павлович и грозно посмотрел на паренька поверх пенсне.

Паренек замялся и стал чего – то мямлить там про “ресторан…”, а заместитель Предсовмина стал читать ту “разблюдовку”

- Кубинский ром… - “Цинидали”… - “Мукузани”… - “Хванчкара”… - Ну, это и ежу понятно… - сказал он официанту. – А это что еще за хрень? Что за “дринки” такие? Что еще за чертовня? Не можете уже писать по – русски – “пойло”? Проявляете тут в вашем, c позволения сказать, таком вот странном “Коктейль - холле” буржуазный и насквозь гнилой, безродный космополитизм?.. Да я вообще культурный человек! Я даже языки вот, разные там знаю!.. Да я… Я в Тегеране был! И в Ялте! И в Потсдаме, кстати, тоже!.. – почти уже орал на официанта Берия. – Не уважаете Великую Победу, сукины коты!.. Да я… да я Вас научу любить Россию – Родину…

- Это… извините, собственно и есть те самые “коктейли”. – насилу не лишаясь чувств промямлил паренек. - Вот тот самый, к примеру “дайкири без сахара” и есть, с позволения сказать, “коктейль”… или как говорят тут у нас, просто “кок”… - принялся объяснять ему парнишка ресторанные премудрости.

- Теперь мне все у Вас понятно… - проворчал Лаврентий Павлович, но уже немного благодушно. – Придумали тоже вот… “Кок”… Да схватить – бы Вас за эти Ваши “коки”, да обкорнать под полный нуль к такой – то бабушке… - ворчал он себе под нос еще немного. – Ишь чего придумали – то, крысы ресторанные… Простых трудящихся Союза ССР “коками” и хрено… - коками дурить…

А потом еще немного поворчав щелкнул звонко пальцами и громко рявкнул на весь зальчик: - Эй, человек! Половой! Эй, трактирная твоя душа!..

- Чего желаете – с, товарищ?.. – снова подскочил к нему парнишка.

- А неси, любезный, “Хванчкары”… - сказал заместитель Предсовмина. – Бутылочки так… две. А потом еще подумал и добавил: - И бутылку “Цинидали” тоже. У меня сегодня, братец, очень трудный день. И… - замялся старичок Лаврентий Павлович: - Страшно мне сказать, что может он даже… и уже последний…

Ему скоро все принесли…

- На святое я дело иду. Или на погибель верную… - говорил он пареньку, подзывая “полового” и “любезного трактирного” все снова, и снова, и снова. А потом уже хитро – искоса взглянув на остренькие стрелочки золотистых, наручных часиков “Ракета” (подарок от НИИ номер восемьдесят восемь Королева), и вытащив на свет толстую пачечку из бумажника вдруг крикнул музыкантам: - Эй, лабухи! Давайте, жарьте, чуваки, вот эту самую – мою, любимую!.. Ну вот эту… мою самую любимую – то песню, блин! Ну, вот эту… Вот - Затихает Москва, стали синими дали… та – ра – ра – ра…! – стал громко и фальшиво напевать товарищ наш Герой Труда.

- Синей дымкой окутаны стройные зданья,

Ярче блещут кремлевских рубинов лучи.

День прошел стороной,

Скоро ночь

До свиданья,

Дорогие мои москвичи! – потонул его пьяненький голос в ритме – рокоте молодой джаз – банды.

Ну, что сказать Вам, москвичи, на прощанье?

Чем наградить мне Вас за вниманье? –

До свиданья,

дорогие москвичи.

Доброй ночи!

Доброй Вам ночи,

Вспоминайте нас!.. та – ра – ра – ра… – наполнила и снова стихла чудная мелодия, и кружащиеся пары снова расселись по своим местам. А страшные шпионы и враги Союза ССР, диверсанты от Иосипа Броз Тито – “иуды” и “грязной собаки”, и вообще - то очень нехорошей личности (как искренне считали многие тогда в Союзе ССР) в ресторан “Коктейль - холл”, что стоял когда – то на улице Максима Горького в городе Москве, так еще и явились.

* * *

- А сейчас… - закричал парнишка в микрофон – По многочисленным просьбам трудящихся, а так – же по заявкам наших слушателей, исполняется популярнейшая джаз – пародия “Вопли Уолл - Стрита”… - сказал он… И громовые овации и крики радости огласили тут – же ресторанный зал.

- Жарьте! – Жгите, чуваки! – Даешь “Чучу”! – “Чучу” даешь…! – почти мгновенно заорал весь зал.

- Не хуже, чем на сессии Верховного Совета разоряются… - затуманенными “Хванчкарой” мозгами заворочал заместитель Предсовмина Союза ССР Лаврентий Павлович Берия.

- Чу – ча! Чу – ру – да! Чу – ча!

Чу – ча! Чу – ру – да! Чу – ча!

Вот она – Америка, и нет порядка там.

Все американцы ходят вверх ногам…

Ходят по Бродвею и на “герлс” глазеют,

Ходят по Бродвею и жуют “чиунгам”…

Ганкстеры в автомобилях тоже ездят тут.

Если попадешься, то тебе – капут…

Грабят, убивают,

“Чучу” напевают.

Вот какую дрянь они поют…

- А… Хорошая песня… - подумал уже как пьяненький товарищ Берия – И главное, вот такая наша …идеологически выдержанная… - зашипела ему в ухо очередная черненькая змейка…

Но не успела эта змейка до конца дошипеть свои комплименты модной в заведении песенке, как откуда ни возьмись прямо возле столика, за которым мирно отдыхал Герой Социалистического Труда и просто таки Маршал, появились трое. Несомненно это и были они. Югославы. Безжалостные диверсанты, подосланные в нашу мирную, счастливую страну кровожадным тираном, “иудою” и “грязною собакой” Иосипом Броз Тито.

Словно никого не опасаясь и никуда не торопясь, они вначале обступили столик товарища Берия со всех сторон (которых было тогда – то только три, четвертой просто не было, потому как стол Лаврентия стоял у стенки). А потом вальяжно и самоуверенно подсели к Маршалу Союза ССР с боков, взяв его в своеобразные “тиски” (а, может, “клещи” – отличия одного военного понятия от понятия другого товарищ Берия просто не знал, … но чувствовал себя при этом все равно … хреново).

- И так, давайте для начала познакомимся… - протянул огромную ручищу ему плотненький и седоватый здоровяк. – Товарищ Джонотан Картерович. А это – махнул он в сторону еще двоих – Товарищи Лиманович и Сафронович…

- Михайло Сафронович… - вставил в разговор второй такой – же вот здоровячок. Третий парень, помоложе и какой – то … необычный… и раскосый тоже в свою очередь кивнул Лаврентию и протянул ему свою сухонькую, сильную и узковатую ладонь.

- Мы безмерно рады видеть Вас, многоуважаемый Лаврентий Павлович. – продолжал завязавшийся разговор товарищ Михайло Сафронович. – Это очень хорошо, что Вы пришли сюда. Сегодня Вы одни и без охраны… - на чистом русском языке продолжал он разговор. – Впрочем … на сегодня Вам не остается уже больше ровным счетом больше ничего. Вы у нас сейчас уже фактически в руках. И мы очень надеемся, что все Ваши дальнейшие действия окажутся разумными, и не станут выходить за рамки как здравого смысла, так и взаимных интересов высоких договаривающихся меж собой сторон.

- А почему я должен теперь Вам доверять? После всего, что Вы тут натворили… - выдавил из рта Лаврентий и холодный пот выступил у Маршала на узенькой спине.

- А разве на сегодня у Вас имеется какая – то разумная альтернатива? – спросил его Сафронович и дружески хлопнул его по плечу. А потом развернулся и крикнул громко в зал: - Эй, официант! Еще бутылку “Хванчкары”. И две… Нет, три бутылки “Цинидали”! И побыстрее… Побыстрей! – стал он поторапливать подбежавшего к ним расторопного парня.

- Мы слышали, что у Вас на уважаемом Кавказе так принято… Угощать друзей вином. И радоваться жизни… - снова хлопнул он по спине товарища Берия. – Да не горбитесь! Не жмитесь! Мы все – простые парни – партизаны товарища Иосипа Тито, храни Бог его душу и тело! – сказал ему Михайло и широко, по – православному перекрестился.

- А Вы что – же… это… неужто в Бога … верите? – недоуменно спросил его товарищ Берия.

- А то как – же! – затрубил ему Михайло в уши. – Мы сербы так всегда… Впрочем, как и Вы – грузины, православные. А вот эти… - показал он на Джонотана и Лимановича – Хорват - католик и босниец мусульманской веры.

- Да, я хорват! – нагло заявил из – за стола Джонотан Картерович, нагло опрокидывая в рот очередную рюмку “Цинидали”. – Такой – же, как и сам товарищ Тито, наш учитель и отец, и “друже” всех – всех югославских народов.

- М… да… - выдавил Лаврентий и с недоумением взглянул нехорошо на товарища Лимановича. – И этот тоже югослав? – спросил он как – то слегка недоверчиво.

- А то! – подтвердил охотно товарищ Лиманович и широко улыбнулся Лаврентию. – Вы, конечно, смущены моей такой вот азиатской внешностью? Однако, и тут нет никакой такой загадки! – заговорил он не спеша. – Дело в том, - продолжал Лиманович – Что наша Босния на протяжении столетий была под игом у турок – Османов. Турки насаждали свою веру в Боснии, но и это еще не все… Дело в том, что янычары доходили, порой, до Китая, откуда увозили жен себе в гарем, а также брали прочих там невольниц. У тех рождались сыновья, которые тоже становились янычарами. А после эти янычары попадали в нашу Боснию, где они и резали местных крестьян, сажая на кол целые деревни, палили хаты и насиловали женщин… от которых в свою очередь рождались новые боснийцы, одним фактом своего явления на свет уже признательные янычарской, дикой воле и потому охотно принявшие после веру такого сильного и властного врага. После враг из Боснии ушел, а вера старая, турецкая осталась. И не только вот она… - ткнул пальцем себя в грудь босниец Лиманович и растянул широкую улыбку. – Только вот не надо с нами никогда шутить. – отвернул он как – бы невзначай пиджачную полу и показал висящие в подмышечной петле небольшой револьвер в портупее и аккуратненький кинжальчик в ладных ножнах. – Некоторые янычары в стародавние года даже до Японии самой добирались. И не раз. Не раз… Так – что в нашей Боснии имеются потомки знаменитых самураев… - негромко, но весьма уверенно проговорил Лиманович. - Чик, и… готово… - прочертил себе ребром ладони область шеи суровый босниец и посмотрел на Берия недобро. Лаврентий испуганно заерзал задницей на стуле и закосил по сторонам. Было ясно, что бежать было некогда. Похоже, что кровавые агенты подосланные в наш СССР “иудою” и “грязною собакой” и в самом деле знали свое дело. И даже … любили его (последнее для нашего Героя казалось вот сейчас страшней всего!).

- Да Вы не бойтесь нас, товарищ Берия! – хлопнул снова по хрепту Лаврентия Сафронович. – Лиманович просто так шутит. Хотя, человек он – действительно довольно страшный… Он у “усташей” сперва служил. А потом уж к нашему “друже” подался. Вот и научился там не делу разному… А так он парень – то ведь хоть куда… Золотой наш парень. Партизанский!.. Вот помню раз в горах наскочили мы все втроем на целую немецкую колонну. С танками “Тигр” и с “Пантерами”!.. Ну, мы их и резали тогда! И резали! И резали! И резали…

- Это Вы их резали… - встрял в разговор добродушно растянув в улыбке рот Джонотан Картерович. – Вы их резали! А мы – хорваты их душили! И душили! И душили! По – нашему, по – титовски душили мы врага! Как учил нас “друже” Иосип Броз Тито!..

- Правильно! А что его жалеть?! – заявил Лиманович, опрокинул рюмку в рот и покосил на Героя и Маршала своим узким, азиатским глазом. – Смерть фашистским оккупантам, и привет! Мы их в родную нашу “матку – Боснию” не звали!..

- А Вы как сумели так все втроем и совершенно незаметно пройти в “Коктейль - холл”? Там ведь, вроде, эта… как ее… “очередь”… - припомнил заместитель Предсовмина Союза ССР уже давно забытое словцо.

- Прошли партизанским тропами. Как ходили когда – то в боснийских горах… - ухмыльнулся краем рта товарищ Лиманович и скосил на Берию свой глаз.

- Мы… Известно… Мы люди свои… У меня – то, к примеру, есть пропуск… - захвастал уже принявший “Хванчкары” на грудь здоровый и уже немного краснорожий Джонотан Картерович. – А вот Вы – то сами как пробились в заведение без боя? Я такого вот совсем уже не представляю.

- У меня… - сказал Лаврентий тихо и таинственно – Книжечка такая есть специальная. А в книжке той написано, что я - “нарком эНКэВэДэ”. – извлек он из пиджачного кармана и развернул прямо перед носом югославских партизан свое просроченное удостоверение.

- Ну и зря… - процедил со смешочком Картерович. – Могли – бы просто сунуть старикашке тридцатку в лапочку. И все дела…

- Ну, что Вы мне, товарищи, “такое” говорите! – искренне и горячо стал возмущаться Берия. - Да при мне… - задохнулся Лаврентий от гнева – Восстановили все нормы социалистической законности… Я никогда до “такого” вот не опускаюсь. И вообще, при мне с Союзе ССР порядок был. Не то, что сейчас… И не надо разных глупостей молоть… - затараторил быстро он – При мне в эНКэВэДэ довольно редко сапогами по яицам – то били!.. Да я развел такой либерализм… Не то, что при Ежове этом ср…!

- Да, да, товарищ Берия… Мы тоже где – то слышали такое… А все – таки Вы – “бяка”! Ведь признайтесь, что “бяка”!.. - скривился от смеха глядя на него Михайло Сафронович.

- Да, “бяка”, “бяка”… - согласился с Сафроновичем Берия. – Я не желаю с Вами спорить о незначительных деталях биографии…

- Ну, это не совсем детали… - пробурчал ему Михайло. – Как говорим мы – сербы – “Видно пана по халяве…”. Или спросим Вас еще и так – Как возможно доверять тому, кто вечно и всем все врет и врет, и врет? Ведь согласитесь, уважаемый Лаврентий Павлович – заговорил он хоть и мирно, но сварливо. – Ведь это и не ксива никакая. Это, извиняемся за югославское, крепкое слово, абсолютное … и наглое… вранье. Удостоверение у Вас давным – давно просрочено. А последняя в нем запись – аж за давний сорок пятый наш и Ваш победный год!.. Ай – ай – ай!.. – покачал Сафронович башкой с укоризной - Нехорошо вот так жестоко и нагло, дорогой Лаврентий Павлович, старых, древних и еще “старорежимных” дедушек, что стоят еле – еле в ресторанных дверях держась натруженной рукой за двери и косяк обманывать! Нехорошо! Нехорошо… - так повторял ему товарищ Сафронович вновь и вновь. И неожиданно Берии и в самом деле стало … стыдно. – Да, нехорош – ш - шо… нехорош – ш – шо это как – то, Лаврентий… - зашипела ему в ухо снова юркая и черная змея. – Пошла… Пошла, проклятая ехидна, прочь… - прогонял он ее. Но наглейшая, черная гадина все шипела и шипела. И не так и не желала уползать.

Дата добавления: 2015-06-28