ДИКАЯ ПЕСНЯ 23 страница

* * *

ДОРОГА БЕЗ КОНЦА

От коробчатого широченного уродства “Московского”, мимо грозно, широко открытых дверей под широченною, светящейся вывеской - ОПОРНЫЙ ПУНКТ МИЛИЦИИ – 03, под которой на своих коротких, широко раскинутых ногах (то есть в знаменитой позе “фрицев” – оккупантов из старого, советского кино) стояли двое здоровенных молодых парнишек в серой форме с тарахтящими о чем – то там своем черненькими рациями. Прошли мимо почти не дыша мимо их – равнодушных, тупомордых, гладкобритых бультерьеров “нового порядка”, пахнущих одеколоном “Шипр”. Мимо их физиономий, то с кем – то спорящих по этим самым рациям, а через минуту уже блаженно лузгающих семечки, и все на этом – же своем крыльце. Мимо грозно и хищно блестящих, жадных до боли и крови на ломаемых руках “временно задержанных” стальных наручников, мимо черных ремней, портупей и кобур (c пистолетами ТэТэ внутри, конечно). Мимо ловко перекидываемых из одной здоровенной руки на другую тяжелых, резиновых палок со свинцовыми сердцевинами внутри. Палок тех не раз ходивших по поломанным хрептам и по перебитым ребрам… Прошмыгнули мимо этих молодцов - головорезов тихими, испуганными мышками. И… слава тебе, Господи!..

Мимо попрошаек с картоночками – ПОДАЙТЕ НА ХЛЕБУШЕК – и – САМИ МЫ НЕ МЕСТНЫЕ… то есть мимо всех таких вот - в грязных тряпках и в рваных платочках, и c ужасными кровоподтеками на изможденных бледных лицах, мимо еле стоящих древних старух, трясущих, как безумные перед прохожими своими безобразными костылями и палками, мимо каких – то несчастных бородатых стариков, всех в орденах и при медалях, что восседали гордо и смиренно на своих колясках, держа перед собой уже известную картоночку и пустую, помятую шляпу, а также и мимо, и как – бы сквозь строй наглых и немного ошалевших от жары и потрясшего - бы любое человеческое воображение компота людских страстишек и страстей круто сваренного цепотки из скупости и глупости, из килограммов самой примитивной, почти детской наивности и самих москвичей, и многочисленных гостей их такой “образцовой” столицы, то есть пробираясь вдоль платформы мимо наглых и горластых, то орущих во всю свою луженую лотку, то задирающих прохожих своим долгим, тихим, вдохновенным и призывным – Э, хозяин барин, барин – господин! Золотой мой барин, яшмовый, алмазный! Ну давай я тебе погадаю – всю правду тебе расскажу! Позолочу тебе, мой барин, ручку! Вижу – счастье тебя ждет большое! И удача тебе будет!.. Мимо этих орд, толп, таборов или… как там они называются (?) грудастых и приземистых цыганок в длинных и широкополых пестрых юбках. C такими завораживающими черными, как смоль и гипнотизирующими, как маятник и карточные фокусы для простаков бездонно бело – синеватыми белками глаз и воистину бездонными на них зрачками, с этими бесстыдными кораллами из толстенных, наглых губ, из за которых может литься и сладчайшее вино невиданнейшей, наглой лести, а через секунду полететь Вам в след любой грязный матюк, и любое страшное проклятие. Таких вот таинственных и древних, грозных амазонок старой белокаменной Москвы, с их огромнейшими золотыми печатками на коротких и жирных или непомерно длинных пальцах, с их так ярко накрашенными остренькими и хищненькими коготками и с весело блестящими, играющими и переливающимися на горячем солнце бесчисленными яркими браслетами, цепочками, серьгами разговорчивых и шумных, буйных женщин “без комплексов”. Следом за цыганками, и спереди, и сзади, и с боков чинно шли и бежали черяненькие, босоногие дети цыган.

- Барин, барин, господин! Ну, дай я тебе погадаю! Всю правду тебе расскажу! Счастье тебе будет! И богатым будешь, барин наш, барин – господин! Деньги будут! Счастье будет и любовь! Ждет тебя, мой барин, раскрасавица такая! Ой, ой, ой!.. – зацокала цыганка языком. – Позолоти, барин, ручку! Всю правду расскажу! Дай копеечку!.. - потянула за рукав майора ВВС США одна такая молодая, бойкая и черноокая красавица.

- Уйди, тетка! А то сейчас – же сдам тебя в казенный дом! – отогнал ее Сафронов.

Явно потеряв свою добычу молодая махнула цветастою юбкой и уперев свои кучки в бока (как, обычно, в классической опере композитора Бизе изображают страстную Кармен), крикнула компании что было мочи: - Ах ты б… е…й, ху… художник ты моржовый! Сволочь ты этакая! Так чтоб ты не доехал, с…е говно…! Да провались ты, сукин сын! – заорала эта дикая и таборная дочь, как оглашенная, скаля, словно дикий зверь при том свои и белые, и уже частично – золотые зубы и показывая неприличные жесты руками и длинными пальцами. На последок молодая что – то злобно буркнула сквозь зубы, смачно плюнув прямо на перрон и метя широкой юбкой землю “образцового коммунистического” побежала догонять толпу своих шустрых товарок.

Счастливо отвернув от подвыпившей компании из троих пареньков – “дембелей”, пьяных в дрызг, которые вот только слезли с какого - то поезда, и явно не особенно спешили в город. Обнявшись словно родненькие братья эти трое удалых вояк, в голубых тельняшках и какими – то страшнейшими наколками на могучих плечах – с черепами и крыльями радостно шатались по платформе, подставляя летнему, московскому светилу свои русские, простые и не злые, в общем, лица, что как радостные луни лучились на круглейших, коротко остриженных башках, плотно прикрепленных к широченным плечам бычьими, толстыми шеями, на которых на цепочечках висели металлические медальоны и большие, золотые, православные кресты. Заломив назад свои полубритые буйные головы в синих беретах, сидящих на самых затылках они жадно и весело хлебали из украшенных какой – то самодельной хренью большой, армейской фляги. А потом…

Отхлебнув из фляги снова и еще, еще, вся компания вдруг начинала что – то громко и невнятно кричать всем вокруг и ругаться, спорить меж собою и петь какую – то явно свою, самодельную песню… Так они и продвигались по платформе Ярославского все вперед. Вперед, вперед… Пили, спорили, ругались, пели. Но, к счастью для всех “штатских” и “салаг”, никого пока не задирали. Им и так было уже хорошо…

* * *

Так вот и прошли они среди толпы до самого вагона. Шли по серому, нечистому, горячему, перонному асфальту между нищих и цыган, меж армейских дембелей в голубых беретах и тельняшках и угрюмых, маленьких и смуглых дворников – таджиков с метлами, опустивших свои черные очи долу, этих подлинных московских муравьев в серых, черных шапках и ярко - оранжевых желетах.

Между толп и орд, и таборов и… и… народа. Народа, народа, народа, народа…

Меж бесчисленно идущих тел и шаркающих ног. Меж голов и рук, и спин. И спин. Все Уходящих и уходящих к своим поездам. Между возвратившихся домой.

С рюкзаками кислотно – отвратных цветов на мальчишеских – девчоночьих плечах и меж ярких чемоданами, катимыми на двух колесах тетками и дядьками постарше. Меж клеенчатых баулов гастарбайтеров и гремучими и черными, страшноватыми железными тележками здоровенных, вокзальных носильщиков. Прошли незамеченными, неузнанными, непризнанными… И слава тебе, Господи…

* * *

Подошедший новенький бело – сине – красный вагон фирменного элетропоезда “Северные Зори” приветливо и скоро с самым легким пш-шиком отворил перед четверкой астронавтов свои автоматические двери. И - они вошли в него. И… оторвали последние, хлипкие нитки.

Пусть еще за их взмокшими от нервов и жары потными спинами еще гудел и бился раскаленным, глуким колоколом, то подступая к горлу едкой тошнотой помойного контейнера, то терзая их ушные перепонки нестерпимыми скрипами металлических телег и мерным тарахтением чадящего, старого трактора, горячечным удушием и бредом накатывая вот этим своим “тры – тры - тры” на измученные мозги и на измочаленные и распятые, и испоганенные огромнейшим и красивейшим и уродливейшим городом человеческие души.

Оборвали концы со столицей. Не пройдет и минуты, как вся эта их такая нелепо – случайная, странная и страстная история и неимоверно нелепая московская жизнь растает за огромными, до зеркального блеска намытыми окнами. Останется на этом разогретом, как горячая сковорода летнем перроне Ярославского. И потерявшейся бездомной псиной, отставшей от какого – то нерадивого хозяина навсегда затеряется посреди побед и бед, и горестей, и буден двенадцати встревоженных несчастных и счастливых миллионов москвичей. Да, их несчастливая московская судьба должна остаться тут и только, только тут. Вот на этой платформе, в этом самом сумасшедшем и прекрасном, уродливом и безобразном городе Земного шара – столицы нашей Родины – Москве.

- Осторожно. Двери закрываются… - мелодично – механически пропел из тамбурных динамиков стилизованный голос какой – то артистки (Литвиновой?) и негромкие звоночки крохотных бубенчиков и легонькое пш-ш вновь последовало вслед за ним. Поезд легонечко дернулся и … поехал.

* * *

Мимо длинных, серых платформ и мимо частокола из бетонных столбиков. Мимо соседних пассажирских, зеленых составов с белыми эмальками “Москва - Ярославль” и мимо окон с пассажирами за ними. Мимо пузатенькой водонапорной башни и… каких – то серых стен из железобетонных плит с рельефами из звезды, серпа и молота. Мимо длинного, глухого металлического забора, по верху которого тянулась колючая проволока и мимо столбика с прожекторами. Мимо красного пакгауза с аршинными – НЕ КУРИТЬ! ОГНЕОПАСНО! ПРИ ПОЖАРЕ – ЗВОНИТЬ 01! и ВЕРНЫМ КУРСОМ ИДЕТЕ, ТОВАРИЩИ! – ЛАВРЕНТИЙ ПАВЛОВИЧ БЕРИЯ … Мимо нефтеналивных цистерн и открытых платформ с какой – то техникой, укрытой под брезентом. Мимо застекленной будки станционных диспетчеров и мимо криков – Эй Вы, на третьем пути! Вы что там все офонарели?!.. Мимо каких – то стареньких, красных вагонов (такие Михаил Юсуфович видал лишь в старых фильмах про Гражданскую войну) и… стоянки огромнейших, черных паровозов. И на носу у каждого такого мастодонта пласталась ржавою, облезлою медузой широченная кровавая звезда.

Мимо угольных куч и мимо тарахтящих экскаваторов. Мимо старых женщин на путях в оранжевых жилетах – с молотками и молодого мужика с добротным, кожаным портфелем рядом с ними. И потянулись мимо сплошной стенки длинных и угрюмых частных гаражей, отделенных от насыпи грязной канавой, полной болотной водой и бытовым и строительным мусором. И вот тут же замелькали – запестрели за канавой прямо на зады гаражные натянутые пестрые растяжки - JACQUES LEMANS – Время покорять вершины – и далее - WITT INTERNATIONAL – Фавориты моды. - КАГАНОВИЧ – БАНК – КРАСОТИЩА – КРАСОТА! ВСЕ И ВСЕГДА – ПОТРЕБИТЕЛЬСКОЕ КРЕДИТОВАНИЕ - ТОЛЬКО ДЛЯ ВАС! МЫ РАДЫ НАШИМ КЛИЕНТАМ! – призывала золотыми буквами по алому доверчивых своих клиентов очередная такая растяжка, и - * МЕГАФОН - Будущее зависит от тебя* www.megafon.su * 0500917 – уверяла и успокаивала радостным зеленым следующая…

Потянулись какие – то стены заводов, красно – кирпичных, и словно – бы в саже. Как венозная, темная кровь и просто серых. Темно – светло – серых заводских стен и крашенных заборов и каких - то бетонных пакгаузов.

Вынеслись из плена стен на мостик над какою – то не очень – то широкою речушкой. И замелькали, зачастили за промытым, радостным стеклом металлические фермы – уголки. Грохот – грохот – грохот… Поезд идет над речушкой…

Вот зачастили за окном деревья. И мерно потянулись не спеша столбы и … изоляторы … и вновь столы … и … так вот без конца… Промелькнул безликими пластинами огромных зданий современный район, уставившийся в мир одинаковыми чередами безликих балконов и окон. Убогость застекленных лоджий. И бело – синие убогие сиротские панельки “в шашечку”… Вот на торце одного из домин – два уже знакомых профиля – Ленин и Берия и даты – 1917 – 1970…

* * *

И тут… И тут из вагонного радио зачастил и загрохал прямо в уши наглый рэп каких – то молодцов. Исполнялся он, конечно, как и положено такому роду “бессмертных творений” на английском языке… Но мы все – таки рискнем привести его текст. И так, из динамика сейчас неслось (и хочется писать – “и пахло”) -

- Мне нет нужды пердеть,

Потому что мой пердеж

Пахнет лучше тебя,

Даже мое дерьмо лучше тебя.

Да, я тощий чувак,

Но не обольщайся, жиржяй:

Так тебя отпинаю,

Что психушка покажется раем,

Ведь ты явный псих,

Что явился сюда -

Пернул разок

И замолк навсегда.

Сидел бы дома

Да маялся дурочкой,

А то стоишь тут, пыхтишь,

Потеешь, как хрен… -

- зачастил первый металлический, неестественно высокий голос.

- Вместо рта у тебя ж…а,

Оттого и пердеть ты умеешь неплохо.

Но закрой свою на хрен помойку,

Хоть твою вонь переношу я стойко.

Ведь я утилизатор, мусоровоз.

Это не жир, а вес, ты – х…c.

От моего апперкота

не увернешься,

Своими яйцами ты поперхнешься.

Будешь знать,

Как на бруклинских гнать.

Когда кончу тебе прямо в зад,

Даже мамочке будешь не рад.

А твоя мама – известная сука,

И для ублюдка

В том будет наука… -

- зачастил ему в ответ второй тяжелый, низкий, но такой – же гадкий металлический, скрипучий голосок.

Услышав наглые, развязанные голоса старый Джон Картер сначала крепился. И старался, по видимому, не вникать в слова похабной песенки. Просто сидел за столом, сжав от ярости бледные губы и сжал до хруста свои кулаки. Но потом и джонову терпению пришел конец. Он резко поднялся с синего, уютного дивана и резко выключил динамик у себя в плацкартной секции. Но, к сожалению, похабная, грязная песня гремела и из динамиков соседних пассажирских секции. А там…

Там ехали русские люди, которые в огромном своем большинстве ни слова не понимали в этой песне, потому как не знали английского почти ни как.

* * *

- Знаете… - негромко начал Джон. – У меня такое ощущение, что мне сейчас вот эти негодяи просто плюнули в лицо… Это просто омерзительно! Надо сообщить начальнику этого поезда! Ведь это просто – ДИКОСТЬ! – возмущался он. – Уж попадись мне эти молодцы у нас в армии, я бы им живо всю дурь из башки в момент бы повыбил… Разложились там у себя в этих самых Гарлемах - просто хуже некуда! Да стань я завтра президентом США – первым - бы делом окружил все эти крысятники частями национальной гвардии и заставил – бы их всех выходить оттуда по одному человеку. И все оружие сдавать строго на блокпосту… Только позорят Америку! Позорят свою – же страну, которая таких бездельников еще и кормит задарма, давая им различные пособия, и даже вот таких болванов конченых пытается в школе чему то учить… Банды тунеядцев и бездельников, преступников и наркоманов, больные СПИДом и прочим, простите за резкость, дерьмом… Нет, это не моя Америка… - ворчал и извинялся старый Джон.

- Сегодня мне так горько и так стыдно. Стыдно то, что я – американец! И что мой народ, и мой президент меня совсем, совсем не защищают. Сегодня президент моего великого народа, похоже и в самом деле часто идет на поводу вот у таких ребят! – ткнул он палец по направлению к динамику. – Видимо, позор нашего проигрыша войны коммунизму во Вьетнаме никого и ничему не научил? Перед тем нашим поражением нашу нацию упорно и умело разлагали. – Свободная любовь – и – свободные наркотики. Рок – энд – ролл – и – экстази. – и, конечно - же, эти “марши мира”, за которые платили КэГэБэ в Москве. Вертлявая горилла Ларик Кингстон и все эти дрессированные журналисты из Нью-Йорка. Все эти болтуны и модники, и демагоги. Бездарные писаки – Пулицеровские лауреаты из “Нью - Йорк Таймс” – халифы на час. Любимцы истеричных дам бальзаковского возраста и скучающих “либеральных” миллионеров из Ист – Сайда. Любители сенсаций и первых полос. Короли ярких фотовспышек… Простите, но подобные вещи приводят только к катастрофе… Ой, позор! Какой позор! Несчастная, несчастная Америка!.. – стонал и извинялся старый Картер, а поезд летел и летел, и летел по России.

* * *

За промытым вагонным стеклом медленно, багрово загоралась и гасла зорька позднего, июньского заката. И мохнатые туманы кружевною пеленой стелились над широкими полями. Неясные огни печальных деревень и безликие громады городских районов. Ободранные стены старых предприятий и заборы с колючею проволокой поверху. Бледный свет прожекторов и мелькание черно – белых электрических столбов за стеклами. Болотца и убогонькие домики каких – то жалких, полунищих дач. Груды полуистлевших, древних шпал и бесконечные, тягучие электропровода со стеклянными тарелками изоляторов. Высоченные решетчатые фермы линии электропередач и деревья. Деревья, деревья, деревья…

Все слилось в поздний час за вагонными окнами новенького, чистого, фирменного поезда “Северные Зори”. Поезда, стремительно летящего через время и через всю огромную, бескрайнюю Россию.

* * *

- Какая удивительная, дивная страна. – сказал Джон Картер, вглядываясь в заоконную, бездонную черноту, в глубине которой маленькими исками светили бледные, неяркие и как – бы заплутавшие в ночи огни. – Ведь, наверное, великое счастье вот жить в такой огромнейшей и щедрой, сказочной земле? – спросил он у уже укладывающегося на ночной покой Михаила Юсуфовича.

- Да, это все по разному… У всех и все по разному, дорогой мой Джон… - уклончиво ответил Михаил Юсуфович. – Ведь не даром говорится – что русскому здорово, то немцу – смерть… - пошутил он и пристально взглянул на Картера.

Но старый Картер явно не понял своего товарища и снова продолжал начатый разговор.

- Страна у Вас не просто велика географически. У Вас – великая страна, однако – продолжил он смущаясь – мне не идут из головы слова Ивана…

- Какие такие слова? – спросил его еще не понимая Михаил.

- Да вот эти самые слова про “погибшую страну”. Знаешь, чем пристальнее я смотрю вот тут на все, что происходит тут в Союзе, тем больше мне кажется, что наш пьяный гиб был в чем – то главном прав?! Погибшая, погибшая страна… Не обижайся, Михаил, но это действительно так…

* * *

- Нет. Она не погибла еще окончательно. – отвечал ему Сафронов, помолчав. – Пока еще не погибла. Но Россия гибнет, утягивая за собой в пучину весь Союз нерушимый. И только в этом наш Иван был прав. Видишь ли – продолжал он снова разговор – Россия еще не погибла. Пока не погибла окончательно, однако, тяжело больна… Знаем – ли мы способы лечения России? – Навряд ли… Давным – давно в Девятнадцатом веке русский диссидент - революционер и “несогласный” той поры Александр Иванович Герцен писал – “Мы не врачи, мы – боль…”. Тогда спасение России многие русские видели в революции. – Вот придет революция, – говорили они – и вот тогда, когда народ избавится от деспотизма царя и дворян, тогда он сам построит новую, светлую жизнь… - так они мечтали. А потом… А потом грянула в России революция, а за ней пришел в страну и хаос, и безвластие… И вот тогда и захватили власть в России коммунисты – большевики во главе с Владимиром Лениным… Ленин правил в России не долго, но за годы своего правления он успел заложить все главные основы деспотизма, доведенные до полного, блестящего, кровавого абсурда в годы правления Сталина. Потом… Потом В ЭТОЙ ВЕРСИИ ДВИЖЕНИЯ ИСТОРИИ в результате внутренних интриг в Кремле к вершинам власти взобрался наш знакомый - товарищ Лаврентий. Понимая всю бесперспективность глубоко милитаризированной экономики, с блеском до того построенной Иосифом на крови и рабстве миллионов и специально предназначенной им для того, чтобы Союз ССР посредством ряда вооруженных авантюр захватывал все новые и новые, и новые соседние к нему территории и страны (с их присоединением к СССР и без его) и советизировал бы так в результате весь мир. Однако, появление достаточного количества у противоборствующих в послевоенной “холодной войне” ядерного оружия навсегда положило конец этим планам безумной экспансии… Короче, вот это самое оружие и поставило крест на… - развернул свои мысли Сафронов.

- Конечно, “поставило крест”… - заворчал себе под нос Джон Картер. – Да оно В ДРУГОЙ ВЕРСИИ чуть вообще на всем не “поставило крест”. И на самой цивилизации людей, и даже вообще на самой биологии… Так что есть чем гордиться. Хорошая штука… И…

Но Михаил Юсуфович увлекся так своею речью, что слов Джона уже не слыхал и продолжал разглагольствовать дальше все с новою, новою силой -

- Высвободившиеся от военных нужд ресурсы были сразу – же направлены в сферу гражданского производства, которое в дальнейшем широко использовало их технологические наработки. Плюс, тогдашний СССР отказался в те года от политики экспансии своей идеологической модели на Земле, что привело к политике “разрядки” и способствовало привлечению в страну еще и новейших западных достижений. Например, в пятидесятые в автостроение пришли американцы. Фирма “Форд” и дочернее ей немецкое отделение “Опель” много сделали тогда для дальнейшего развития автомобильной отрасли в Союзе… - и - Иделогически товарищ Берия решил плюнуть на всякий там “социализм” и “коммунизм”, как на глобальную идею, оставив все эти слова только как некие идеологические фетиши, служащие для обозначения “хорошей жизни”, “справедливости” и “всеобщего счастья”, которое якобы и нес народу его чисто деспотический режим. Режим государственного капитализма со всеми пережитками как феодального сознания царской России, так и советских, сталинских времен… Да, капиталистический способ производственных отношений при весьма небольших социальных гарантиях позволяет поддерживать сейчас Союз ССР на экономическом плаву. Однако… - поднял палец ввеерх к вагоному светильнику Сафронов. - Однако все больше и больше видно отставание этой страны от развитых, демократических стран мира. Конечно, “железный порядок”, запрет на забастовки и независимую профсоюзную активность, плюс наличие неплохо подготовленных, дешевых кадров и огромные базы сырья, а также наличие внутри Союза ССР немалых рынков сбыта готовой продукции привлекают инвесторов из за рубежа. Но… Но гнетущий морально – этический климат внутри Советского Союза одновременно и препятствует появлению новых партнеров на рынке… Короче – закончил свою длинную речь Михаил – только Бог знает, чем это все может тут окончиться. Но вот то, что это кончится, и рано или поздно такой – же катастрофой, как и в семнадцатом году, уж это – абсолютно точно. Политическая система, не имеющая двухсторонних связей cо своим народом начинает гнить и разлагаться изнутри. Буйно процветает самый крайний, выдающийся бюрократизм. Воровство, коррупция властей и произвол милиции. И до такой вот дикой степени, что на сегодня можно смело утверждать, что правоохранительные органы страны в нормальной, то есть не опасной для ни в чем невинных граждан уже практически не существуют…

В морально – нравственном – же виде – продолжал Сафронов – дело и того как хуже. Умело навязываемый телевидением культ денег и обогащения любой ценой привел к уже выше упомянутому массовому воровству и стремительному росту имущественных преступлений и всякого рода мошенничества. Полнейшее моральное разложение и отсутствие внятных идеалов и четких жизненных планов в головах людей. Всеобщее неверие в “светлое будущее”. Но вынуденная до поры всеобщая, насильственная ложь и необходимость гнусного притворства. Опустошение сердец и кошельков. И прогрессирующее равнодушие и к миру, и друг к другу. Озлобление и черствость. Невозможность реализации человеческой личности в “пространстве свободы”, и отсюда – рост алкоголизма… Надоедливый, противный страх гнусных, мелочных зажимов при явной невозможности уже больших и глобальных репрессий. Одичание низов и оскотинивание общественных верхов. Распад, разлад, раздрай – все это рано или поздно разорвет Союз ССР. Все это так закономерно. Кстати, никакая полицейщина от этого режим Союза не спасет… Впрочем, так уже раз было… - кисловато усмехнулся он.

- Так что же, неужели многое и правду как – бы… предопределено? И исторически необходимо? Кажется, так иногда говорит нам Ли Мань, вспоминая Карла Маркса, или вот кого – то там…? Впрочем, это все чертовски сложно. Ну а я – человек всегда – то был простой. И почему – то мне, американцу, вместо огромнейших небоскребов всегда и больше нравились деревенские домики, ну, совсем, как у деда в Висконсине. А еще поля пшеницы, фермы и зеленые луга, по которым гуляют коровы. Нравились белые, уютные церквушки на холмах и старинные, ухоженные парки… Знаешь, Михаил, то единственное грандиозное сооружение рук человеческих, что было мне по душе в США был, пожалуй, Капитолий в Вашингтоне, да линкольновский известный “карандаш”… Вот это я люблю. – вздохнул тяжко старый Джон. – Это ведь очень – очень важно – “любить”… Знаешь, Михаил – продолжил он не торопясь – Мне почему – то кажется, что Россию Вашу просто… мало любят! Да ведь она – то и болеет оттого, что ее уже давным – давно никто не любит. “Народ без души и без веры”. И “общество без чести”. Ведь, кажется, так говорил нам Иван? И он – прав. И глубоко прав!.. В Россию пришла “экономика”, а “жизнь” из России – ушла. И Россия перестала быть Россией… Да, она еще не стала окончательно, но становится все более и более лиши мертвым “чучелом” прежней страны. Точно также, как чучело медведя за стеклянною витриной музея зоологии – не есть медведь. Это лишь понятный всем и каждому обман. И лишь иллюстрация и фетиш.

* * *

- Да, тебе легко болтать, учить нас и давать нам всем советы… - недовольно заворчал Сафронов, уже кладя голову на жесткую, вагонную подушку. – Любить Россию… А как ее “любить”? Люби траву в стогу, а барина – в гробу. Так, кажется, говорили в России лет этак двести назад? И сегодня также скажут!.. Наша Россия – ведь это не просто вот эти деревья, холмы и реки. Россия – это ее люди. Россия – это их дела. А дела эти – гнусные… Вот живет на свете русский человек. – продолжал он спорить с Джоном. – И что он хорошего видит? – Работа у него – собачья, и денег платят мало. Да, на прилавках нынче – изобилие, а вот денег в кошельке – ровно как “наплакал кот”… - Историей гордиться? – Снова “нет”. История кровавая и страшная, история позора и беды. И не пожелал – бы я ее то даже и врагу!.. Ну и как тут гордиться?.. А еще и друзья му… чудаки. И начальство – последние сволочи. Дети непослушные. И сварливая жена. Злая теща и противный тесть. И машина вновь в починке. А денег не хватает ни на что… По телевизору – вранье, а то что не “вранье”, то просто чушь и гадость уже несусветная. Решишь послушать “голоса”, а “голос” снова глушат… Решишь сходить за водкой в магазин, а он уже закрыт. Ликероводочный отдел работает лишь до семи часов вечера. Впрочем, как и табачный киоск. Придешь пораньше отовариться, а цены в КАГАНОВИЧЕ снова взлетели. – Почему вот так? За что напасть такая? – спросит такой гражданин. Отвечают ему – Указ Верховного Совета Союза ССР “О мерах по борьбе с пьянством и табакокурением в Союзе ССР”… Все и всегда для Вас и все, ну как в Европе!.. – Решит пойти в кабак – нет денег. Захочет книжку почитать нормальную – и книжки той в продаже нет! – Почему? – Нет спроса… У нас чисто рыночная экономика… А еще – продолжил Михаил – просто для того, чтобы элементарно выжить простому русскому приходится все время врать и изворачиваться. И спасаться то от армейского призыва, то от дикой, жестокой милиции, то от произвола судебных приставов или каких – нибудь чинуш. А еще – давать взятки и доставать дефицит. Устраиваться на хорошую работу и подлизываться там к начальству. И при этом врать и подличать. Немного напрягает? Ничего! Вот именно такая жизнь теперь в СССР Великой Бериевской Эпохи! Веселая? Нет? А до того все было пор другому? И когда? При Ленине? При Сталине? Или, может, при каком там царе? – Нет! Мы ВСЕГДА так жили! При царях. И при разнообразных коммунистах. И ныне, и присно, и во веки веков у нас так. Словно прилетела злая ведьма, и прокляла нашу землю уже навсегда… Тебе легко советовать “любить Россию”? – продолжал он сердито. - А КАК ее любить? И возможно – ли “такое” человеку? Да в силах – ли людских “такое” неподъемное и страшное дело?

- Человеку не под силу жить только вот так,… одному. – отвечал ему негромко Джон. – Одному не жить, и ни бороться невозможно. А вот со Христом – возможно все. Посуди и подумай ты сам. – продолжал он говорить под стук колес. – Вот один, к примеру, откажется смотреть ти – ви. Потом второй и третий. И пятый, и десятый, и сотый, тысячный… Вот и будет их много и много. Или также откажется врать, воровать и подлизываться к дикой и жестокой власти… Я знаю, - говорил негромко он – что все это звучит так… наивно. Однако, кроме нравственного сопротивления безнравственному миру никто и ничего пока не предложил. Любое грубое и эгоистичное насилие порождало всегда лишь еще более жестокое насилие. И так снова и всегда. Всегда! История не знает исключений! Значит, ровным счетом ничего, кроме такого вот самостояния добрых и порядочных людей я не могу предложить. Только такая вот “виртуальная сеть” на сегодня и может сработать. Только это и может хоть как – то помочь… Нравственное сопротивление и ненасильственные методы борьбы!.. Демократия, идущая снизу – есть самая прочная социально – общественная форма… А еще – гражданская и национальная солидарность… Надо только не бояться и стараться, по возможности, действовать в рамках законов, чтобы не дать властям повода к законным репрессиям. Ведь при незаконных хоть очень тяжко, но возможно отстаивать свои права в суде и обращаться к международному общественному мнению. Главное тут – не бояться. Ведь у страха – глаза велики… И так, пусть духовно свободных и смелых становится больше, и когда они сумеют перетянуть на свою добрую сторону здоровую общественную часть, тогда и спасется Россия, а за ней и весь проблемный мир… - так говорил Джон Картер и ему так сейчас хотелось верить.

Дробно стучали по звонким рельсам быстрые колеса новенького электропоезда. И бежали мимо окон бело – сине – красного вагона леса и перелески, и стелились под его колеса гулкие железные мосты, брошенные через глади широких, величественных, русских рек, властно разрезающих темные лесные, да безмерные, просторные луговые, полевые дали. - Свет – тень – свет – тень – свет – тень – проносились за окном вагона неяркие ночные фонари далеких полустанков и неизвестных, затерянных в бескрайних путях почти что безымянных станций. И грохотали надрывно, яростно и тяжело гудя в черноте и провале этой летней ночи, быстрым грохотом и промельком пролетая за окнами у боковых, и все мимо, и мимо, и мимо чередой размытых, освещенных, желтых окон встречные, безумные составы.

Дата добавления: 2015-06-28