ЗАСТАВА № 9 2 страница

О нем в 1971 году газета «Трибуна Люду» сообщала:

«…Ян Рожанский коренной житель Перемышля. Жил в нем он и в 1941 году, на стороне, занятой немцами, — Засанье, или, как ту часть города называли немцы —

«Дойче-Пшемышль». Будучи человеком наблюдательным, любознательным И увлеченным историей своего города, он стал свидетелем многих событий, предшествовавших началу военных действий и боям за Перемышль 22–27 июня 1941 года…»

В абзаце «От автора» сообщалось следующее: «…Все описанные ниже события, их криптонимы, фамилии и псевдонимы героев — подлинные. Материалы автор черпал из советских, польских и немецких (ФРГ) публикаций, а также устных и письменных материалов участников и свидетелей происходившего».

Я не буду приводить весь текст статьи, только некоторые выдержки.

«…Над Саном висел густой туман. Не любил таких туманных ночей младший сержант советских пограничных войск Даниил Ткачев, шагающий сейчас вместе с напарником Водопьяновым по едва заметной тропке, тянувшейся вдоль реки. На другом берегу, в занятом гитлеровцами За-санье, было темно и тихо. Часы на колокольне начали отбивать время…

— Три часа, — шепотом произнес Ткачев, — остался час до смены.

Пограничники медленно обходили спортивную площадку и вдруг отчетливо услышали всплеск воды. Они молча легли на землю и притаились. Кто-то с противоположного берега переходил реку… Вскоре перед ними появилась не очень высокая мужская фигура. Человек осторожно шел в сторону старинной перемышльской крепости. Здесь можно было быстро дойти до главной дороги, а тут всего шаг до густого парка. Ждать дальше было нельзя. Условным сигналом, без единого слова Ткачев приказал напарнику страховать его, а сам осторожно произнес:

— Стой! Руки вверх! Мужчина тут же поднял руки.

— Есть оружие?

— Нет, — по-польски ответил задержанный, — есть товар для обмена…

Его обыскали и доставили на заставу. Как только зашли в помещение заставы, задержанный, обращаясь к дежурному, произнес:

— Прошу немедленно доложить о моем задержании майору Зимину. Меня зовут «Бойко».

В кабинете майора было тепло и уютно. Пока «Бойко» расправлялся с ужином, приправленным рюмкой водкц по случаю раннего купания в реке, Зимин внимательно знакомился с только что принесенными разведданными. Труд не только «Бойко», но и его товарищей в Засанье.

Разведчики сообщали, что в Перемышль прибыл пехотный полк и два артиллерийских дивизиона. В Журавице расположились две пехотные дивизии и два дивизиона тяжелой артиллерии. Эти данные совпадали с полученной ранее информацией от коменданта польской антигитлеровской организации «Семп», действующей в Засанье с 1939 года под названием «Союз вооруженной борьбы». «Семп» еще в 1940 году установил контакт с советской пограничной службой, передавая ей разведданные о разных мероприятиях немцев, свидетельствовавших об их агрессивных планах по отношению к СССР. Сообщали о расширении железнодорожной станции в Журавице, хотя из-за ограниченной торговли с СССР в этом не было никакой необходимости, сообщали, что немцы расширяют на полтора метра шоссе Краков — Перемышль, о строительстве аэродрома в Кросно…

…План действий группы армий «Юг» формулировался так: сильным левым крылом во главе с моточастями продвинуться в направлении Киева и уничтожить советские силы, расположенные в Галиции и Западной Украине и на западной стороне Днепра. 17-я армия должна прорвать оборону северо-западнее Львова и активно продвигаться вперед в юго-восточном направлении, достичь района Винница — Бердичев и продолжать наступление в юго-восточном и восточном направлениях…

Отдельно формулировались задачи, касающиеся Пере-мышля, конкретнее — его железнодорожного моста, шоссейных и железной дорог. Директивы обращали внимание на величайшее значение путей, идущих на Львов и Винницу.

Железнодорожный мост в Перемышле непременно должен быть захвачен в неповрежденном виде. Для этого будет подан бронепоезд. Операцию поддержит батальон диверсионной дивизии «Бранденбург-800». Он сформирован в основном из жителей немецких колоний, приехавших в Германию в 1940 году из Украины, Бессарабии и Белоруссии. Часть этого батальона будет переодета в красноармейскую форму. Для совместных действий с ними выделяется еще один батальон из украинских националистов…»

Это маленький кусочек статьи Яна Рожанского.

Известно, что весной 1941 года агрессивность и наглость гитлеровцев росли с каждым днем. Немецкие самолеты чуть не ежедневно безнаказанно нарушали воздушную границу. Стрелять по ним категорически запрещалось. Кульминационным моментом на участке нашего 92-го погранотряда была переброска в апреле шестнадцати человек в красноармейской форме из диверсионной дивизии «Бранденбург-800» с целью наблюдения за строительством оборонительных укреплений. Когда эта группа была обнаружена, то оказала вооруженное сопротивление. Одиннадцать фашистов были убиты, пятеро задержаны.

11 июня пограннаряд городской Перемышльской заставы обнаружил телефонный кабель, проложенный под водой через Сан. В ночь на 20 июня пробравшаяся через границу группа диверсантов в количестве 12 человек, вооруженная автоматами, пистолетами, гранатами, взрывчаткой и авиаполотнищами была обнаружена и задержана. На допросе диверсанты показали, что 22 июня Германией будет совершено нападение на СССР.

Поступала и информация не только об этом, но и о том, что говорят о предстоящих событиях немецкие солдаты, какова их осведомленность о причинах готовящегося нападения на СССР. Абсолютное большинство их знало об этом. Иные верили версии о том, что СССР готовится напасть на Германию и что они должны оборонять отечество, иные верили в то, что якобы СССР предложил Германии ультиматум о передаче ему Румынии, Болгарии, Югославии и Греции. В связи с несогласием принять этот ультиматум Германия и начинает войну.

Но были и такие мнения, что будто бы по согласованию с Советским правительством немецкие войска через территорию СССР двинутся на Индию. Известно, что на официальный запрос советского посольства: «Что означает концентрация войск на границе?» — представитель министерства иностранных дел Германии ответил: «После завершения боевых действий в Греции и Югославии немецкие солдаты прибыли сюда на отдых. Им здесь не угрожают налеты английской авиации».

Вечером 21 июня точно по расписанию от станции Перемышль на ту сторону Сана отошел поезд с горючим и строевым лесом. Дежурный по городской комендатуре позвонил на левобережную часть станции и спросил, почему нет встречного поезда из Германии. Ему ответили: «Ждите утром».

Около полуночи 21 июня через Сан около разрушенного еще в 1939 году пешеходного моста перешел житель из Засанья. Он рассказал, что несколько часов назад состоялось совещание немецких офицеров, на котором был объявлен приказ о нападении на СССР, и что война начнется около 3 часов утра. Он узнал об этом случайно, когда был у соседа, на квартире которого живут немецкие офицеры..

Да, время «X» фюрером было названо: 22 июня 1941 года. 3 часа 30 минут. За сутки это сообщение было принято штабами войск. Однако была оговорка о возможности отмены или переноса сообщенного срока. Паролем отмены устанавливалось слово «Альтона», а на начало военных действий — слово «Дортмунд». Эти слова должны были быть переданы просто по радио.

Операцию по захвату Перемышля должна была осуществить 101-я легкая пехотная дивизия и часть 257-й Берлинской дивизии. Личный состав только 101-й дивизии насчитывал около 11 тысяч человек. На ее вооружении было 466 ручных и станковых пулеметов, 66 минометов, 102 орудия разного калибра, 86 танков, более 100 бронемашин и более 2 тысяч разных других машин…

Эти данные мне удалось найти в архивных документах, так готовилось нападение на Перемышль.

А у нас? Что готовилось у нас? Известно, что только 21 июня в 23 часа 45 минут Верховное главнокомандование стало передавать в западные округа директиву о приведении войск Красной армии в боевую готовность… Только в 23 часа 45 минут!

Слово документам, тем, которые удалось найти в архиве, фондах музея погранвойск, книгах, журнале «Пограничник» (особенно много сведений дает сборник документов и материалов «Пограничные войска в Великой Отечественной войне». М., 1976).

Из характеристики боевых действий Перемышльского погранотряда:

«…22 июня 1941 года в 4.00 немецкие войска внезапно открыли сильный артиллерийский огонь одновременно по участкам 2, 3 и 4 комендатур, штабу отряда и дорогам, ведущим в наш тыл. Одним из первых выстрелов противника были разрушены радио и телефонная станция отряда. Связь со штабом войск и комендатурами была прервана. В 4.20 весь начсостав штаба и приштабные подразделения были приведены в боевую готовность. Коменданту 4-й комендатуры начальником отряда был отдан приказ — не допускать переправы противника через реку Сан в районе Перемышля…»

Из воспоминаний П. В. Орленко, первого секретаря Перемышльского городского комитета ВКП(б):

«…Я проснулся в 4 часа от сильных взрывов. Беру телефон — он молчит. Вскоре стало ясно, что первые залпы были направлены на центральный телеграф, штаб корпуса, милицию. Я побежал в горком. Туда же вместе со мной прибежали несколько товарищей, а через 30–40 минут собралось около 200 человек. Город обстреливался артиллерией, на улицах уже были трупы местных жителей…»

Из разговора по прямому проводу начальника штаба погранвойск Украинского округа с оперативным дежурным Главного управления погранвойск СССР:

«…22 июня 1941 года. 4.50… У аппарата полковник Рогатин. Докладываю имеющиеся данные отрядов Владимир-Волынского, Любомльского, Рава-Русского, Перемышльского, Черновицкого. Немцы после короткой артподготовки в районе Пархач перешли в наступление… Все отряды и опер-полки подняты по тревоге. Приняли оборону. Связались с частями Красной Армии. Все. Прошу доложить срочно. Хочу знать, будут ли какие указания. Сейчас все.

У аппарата полковник Швец. Обстановка доложена заместителю наркома. Последний приказал: пограничникам отражать нападение всеми имеющимися средствами. Действовать совместно с частями Красной Армии».

Из воспоминаний бывшего начальника Перемышльской погранзаставы А.Н. Патарыкина:

«…После артподготовки немцы перешли в наступление. Основные силы они сосредоточили у железнодорожного моста. Туда направлен с пятью пограничниками мой заместитель лейтенант Петр Нечаев. Ему помогали командир отделения Ржевцев с пограничниками Водопьяновым и Ткачевым и старшина Привезенцев с группой бойцов…»

Из воспоминаний П.В. Орленко:

«…Нужно браться за оружие, но где его брать? Даю распоряжение заведующему военным отделом горкома Цир-кину связаться с дежурным штаба корпуса генерала Сне-гова, получить оружие, патроны и доставить в горком. Посланцы возвратились и доложили, что винтовок и патронов нет. Циркин вспомнил, что на складе горвоенкомата есть винтовки, и если сломать дверь, то их можно достать. Приняли решение — винтовки взять любой ценой, даже взломом. Взломали дверь, взяли 200 винтовок и в ящиках на плечах принесли в горком. Винтовки оказались новыми и в консервационной смазке. Чистили всем, чем могли — бумагой, занавесками с окон, скатертями, а то и своим бельем. Дежурный по штабу корпуса сообщил, что нашел немного патронов. Доставили их, хватило россыпью по 70–80 штук на бойца. Наш отряд в 207 человек выступил на границу. Это было первое народное ополчение в период Великой Отечественной войны…»

Из воспоминаний А.Н. Патарыкина:

«…Для захвата моста фашисты бросили свыше роты. Но вначале пограничники не стреляли — ждали, пока враг достигнет середины моста и передние ряды переступят красную черту, обозначающую границу. Лишь после этого Нечаев приказал открыть огонь. Восемь атак до полудня предприняли гитлеровцы и каждый раз откатывались с большими потерями. Потерпев неудачу в лобовых атаках, фашистское командование бросило в обход группы Нечаева несколько отрядов автоматчиков на резиновых лодках и одновременно предприняло новые атаки на мост. Противнику удалось форсировать Сан. К этому времени на мосту был жив только лейтенант Нечаев…»

Из донесения начальника погранвойск Украинского округа:

«…г. Львов. 22 июня 1941 г. 7.55. Владимир-Волынский погранотряд. На участке 1-й комендатуры немцы перешли границу. Немецкие солдаты одеты в красноармейскую форму с пехотными петлицами… Поддержки Красной Армии по состоянию на 7.30 еще не прибыли. Перемышльский погранотряд. Вокзал в Перемышле горит. Мост через Сан взорван. Казармы обстреливаются артогнем. Пострадал штаб отряда…»

Нет, мост взорван не был. Гитлеровцы на мосту окружили раненого лейтенанта Нечаева, пытаясь захватить его живым. Петр Нечаев выхватил гранату, полыхнул взрыв. Вместе с пограничником было убито несколько фашистских солдат и офицеров.

Из донесения начальника погранвойск Украинского округа:

«…г. Львов. 22 июня 1941 г. 9.45… По участку Пере-мышльского отряда. Бомбардировка Перемышля продолжается. Связь со штабом корпуса потеряна. Все части на основании якобы приказа командования корпуса отошли за Перемышлъ. Немцы заняли Дуньковице, Неновичи. Комендант участка капитан Столетний с машиной и станковым пулеметом захвачен немцами…»

Капитан Столетний… Это он сидел за столом президиума, когда меня избрали в комсомольское бюро 3-й комендатуры… Немцы заняли Дуньковице… Ведь это же участок нашей «девятки»… Там были мои товарищи…

Из воспоминаний младшего лейтенанта Е.Я. Зуева:

«22 июня немецко-фашистская армия совершила нападение на 9-ю заставу. В это время я находился с саперным взводом на 10-й заставе… Услышав стрельбу и взрывы на 9-й заставе, мы поднялись в ружье и поспешили оказать помощь этой заставе. Но в 3.50 немецкий самолет штурмовал 10-ю заставу. Начальник заставы лейтенант Васильев отдал распоряжение занять оборону. Ровно в 5.00 пехота начала форсировать Сан…»

Из истории Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941–1945 гг. (Т. 1. С. 13):

«Беспримерны мужество и героизм, которые проявили в неравных боях советские пограничники. О том, как они сражались в первые часы войны, можно судить хотя бы по действиям 9-й заставы 92-го отряда. На рассвете ударный отряд противника атаковал пограничные наряды этой заставы, находившиеся у моста через реку Сан'в районе Родымно (18 километров севернее Перемышля) и, захватив мост, окружил их: Личный состав заставы в количестве 40 человек под командованием лейтенанта Н.С. Слюсаре-ва в результате рукопашной схватки отбросил врага с советской территории и занял мост. Затем мост вновь был атакован разведывательным отрядом одной из пехотных дивизий 52-го армейского корпуса 17-й немецкой армии при поддержке 10 танков. Пограничная застава отразила первую атаку пехоты, но была целиком уничтожена прорвавшимися через мост танками».

Маршал Советского Союза И.Х. Баграмян «Мои воспоминания». (Ереван, 1979):

«…Мужественно дрались пограничники Перемышльско-го отряда, которым командовал подполковник Я. И. Тарутин… К нам в плен попал немецкий фельдфебель, который участвовал в атаках на 9-ю пограничную заставу лейтенанта Н.С. Слюсарева. На участке этой заставы находился мост через реку Сан (восточнее Родымно). Показания гитлеровца были записаны фронтовым корреспондентом Владимиром Беляевым. Привожу эту запись. «До сих пор, — сказал фельдфебель, — располагаясь поблизости от советской границы, мы только слушали песни советских пограничников и не предполагали, что люди, поющие так мечтательно, протяжно, мелодично, могут столь яростно защищать свою землю. Огонь их был ужасен/ Мы оставили на мосту много трупов, но так и не овладели им сразу. Тогда командир моего батальона приказал переходить Сан вброд — справа и слева, чтобы окружить мост и захватить его целым. Но как только мы бросились в реку, русские пограничники и здесь стали поливать нас огнем. Потери от их ураганного огня были страшными. Нигде — ни в Польше, ни во Франции — не было в моем батальоне таких потерь, как в те минуты, когда пытались мы форсировать Сан. Видя, что его замысел срывается, командир батальона приказал открыть огонь из 80-миллиметровых минометов. Лишь под его прикрытием мы стали просачиваться на советский берег.

Наша тяжелая артиллерия уже перенесла огонь в глубь советской территории, где слышался рокот танков, но и находясь на советском берегу, мы не могли продвигаться дальше так быстро, как хотелось нашему командованию. У ваших пограничников кое-где были по линии берега огневые точки. Они засели в них и стреляли буквально до последнего патрона. Нам приходилось вызывать саперов. Те, если им это удавалось, подползали к укреплениям и взрывали их динамитом. Но и после грохота взрывов пограничники сопротивлялись до последнего. Нигде, никогда мы не видели такой стойкости, такого воинского упорства. Мы уже обтекали огневую точку, двигались дальше, однако никакая сила не могла сдвинуть двух-трех пограничников с их позиции. Они предпочитали смерть возможности отхода. Советского пограничника можно было взять только при двух условиях; когда он был уже мертв либо если его ранило и он находился в тяжелом бессознательном состоянии… В нашем батальоне насчитывалось тогда 900 человек. Одними убитыми мы потеряли 150 человек. Больше 100 получили ранение. Многих понесло течением, и в суматохе мы так и не смогли их вытащить на берег…»

А что было на вооружении застав? Винтовки, по од-ному-два станковых пулемета, по три-четыре ручных да гранаты. Автоматы ППД только привезли на заставы, но их никто не брал, они так и остались лежать в ящиках…

Я не берусь сейчас восстановить боевую историю славного 92-го погранотряда. Это мне не под силу. О боевых действиях пограничников в Перемышле в первые часы, дни и последующие годы Великой Отечественной войны в документальном очерке «Дозорные западных рубежей» писал В.А. Козлов, в книге «Через всю войну» — М.Г. Паджев, в книге «Всегда с бойцами» К.И. Чернявский. О боевых действиях 92-го отряда писал и В.П. Беляев.

* * *

Коломыя. 22 июня 1941 года.

В приграничных районах Румынии и Венгрии к началу войны были сосредоточены румынские и немецкие войска. Численность их передовых отрядов, как предполагалось, в восемь раз превосходила наши пограничные части, но главные, ударные силы до начала июля задействованы не были.

По телефону из Львова 24 июня 1941 г. 20.00 Хоменко.

«По состоянию на 9.00 24.06.41… на участке Коломыйской комендатуры выброшен десант в числе 50 человек, одеты в пограничную форму и гуцульскую одежду. 35 человек из этого числа взяты в плен, остальные разыскиваются…»

Глава 5

ОТХОД — 600 КИЛОМЕТРОВ…

1 июля 1941 года. Школа как разворошенный муравейник. Кто-то куда-то бежал, кто-то что-то тащил — ворох ли обмундирования, две-три винтовки, черные, учебные…

— Куда?

— Командир велел вон в тот колодец бросить…

— Вторая рота, бегом к вещевому складу! Кто хочет сменить сапоги, можно брать командирские, яловые…

Это уже совсем неожиданно. Нам, курсантам, — и командирские. Поддался этому искушению и я. Снял свои уже повидавшие виды за девять месяцев кирзачи, надел новенькие кожаные. Рядом с вещевым складом — продуктовый. Там на три повозки курсанты грузили какие-то мешки и ящики.

Часов в 9 вечера командиров взводов дежурный вызвал к начальнику школы. Они вернулись быстро. По взволнованному лицу нашего старшины нетрудно было понять, что принесенное им известие нельзя отнести к разряду обычных.

— Третий взвод, ко мне! Становись! Равняйсь! Смирно! Товарищи курсанты… — старшина чуть запнулся, — товарищи курсанты, обстановка очень сложная, Коломыя почти окружена. Вы знаете, что уже восьмые сутки на нашем участке границы идут бои. Но противник обошел нас слева и справа. Мы сейчас в тылу у фашистов. Получен приказ — сегодня оставить город… Да, ребятки, не думалось, что такое получится… Задача: собраться быстро, взять с собой все, как приказано: винтовку, патроны — два подсумка, гранаты, противогаз, шинель в скатку, флягу, вещмешки с личным. Собак — на коротких поводках, но длинные тоже взять, скребницы, щетки… Лишнего ничего не брать. Сам проверю. Ясно? Выступаем в 23.00. Разойдись!

Ночь ничем о себе не заявляла. Казалось, что солнце только-только зашло. Июньские дни самые длинные. Ох, как это мы поняли через несколько суток!

В колоннах повзводно, с собаками на коротких поводках мы стояли на разворошенной территории школы. Рвали душу сирены — опять воздушная тревога. Зарево над городом, словно утренняя заря, только еще дым багровыми клубами. Это горела нефть… Собаки, чувствуя что-то непривычное, крутились вокруг хозяев, то и дело путая поводками их ноги. Чей-то пес тоскливо завыл.

— Да тише ты! Сидеть!

— Прекратить разговоры с животными! Вас как учили? Только команда!

— Шко-ола-а! — донеслось от головы колонны. — …агом… арш!

Нет, не строем, не оттягивая носочек сапога и не очень держа равнение, тронулась колонна. За ней повозки с продуктами, какими-то вещами, походная кухня на паре лошадей. Это я заметил, оглянувшись на повороте дороги.

Так начался наш поход, да не поход — тяжелый, изнурительный отход, отступление…

Где фронт? Где части Красной армии, где же она даст, наконец, решающий бой, остановит немцев, погонит их назад, за границу? Когда? Ведь уже восемь суток! Восемь. И верно ли говорят, что немцы уже где-то под Ровно? А это километров 300 за Коломыей. Если так, то как же нам выбираться? Но почему тогда у нас тут боев никаких нет? Говорил кто-то, что вроде у города немцы выбросили десант с самолетов и одеты они были в нашу пограничную форму. Но их городская комендатура всех переловила. До нас и дело не дошло. А может быть, и не так? Может быть, на этом война и закончится? — Зачем же тогда отходить? Зачем же столько всего сожгли и бросили?

Вот такие мысли, путаясь, перебивая друг друга, вертелись в голове, и, наверное, не только у меня. Информации-то никакой у нас, рядовых, не было, сводок информбюро по радио никто не слушал. Где оно, радио-то? Не в казарме же у солдат.

Только вот кто-то где-то что-то услышит, то и приносили во взвод. А слухи-то один страшнее другого! И об отступлении, и об окружениях, и о немецких танках, о погибших заставах и разбомбленных эшелонах на железных дорогах. Такое и слушать-то было страшно, не то что обсуждать. О таком вслух и не говорили. Помилуй бог — провокация, паникерство! Да этого и быть-то не может! Не может!

А дома-то что? Уже две недели нет писем. Целых две недели. И о себе ничего не сообщишь. Предупредили нас: не пишите, почта-то все равно не работает!

И как повезло мне, что в военкомате отец не успел оформить освобождение меня от службы. А то что могло бы быть? Война, мобилизация, и шагом марш в какую-нибудь пехотную или другую маршевую часть. Все люди новые, все чужие. А здесь — свои, знакомые.

Через несколько дней узнали, что наше положение было далеко не из завидных. Немецкие и венгерские войска, окружая Коломыю, к вечеру 1 июля были на расстоянии 20 километров. Случайно оставался лишь один небольшой проход из кольца — несколько километров. Это и спасло нас. Если бы мы опоздали на несколько часов, пришлось бы вступать в бой, и кто знает, чем бы все это кончилось.

…Куда мы шли? Ясно было только одно — мы отходили на северо-восток, в сторону Киева. Маршрут поняли потом, когда проходили городки и села Западной Украины. Я старался запомнить их, а потом, как только представлялась возможность, записывал в своей маленькой записной книжечке. Коломыя — Городен-ка — это был наш первый ночной переход, прошагали почти 40 километров. 3 или 4 июля, где-то между Го-роденкой и Гусятином, перешли через Збруч — нашу старую границу.

Был жаркий, душный день. Дорога запружена машинами, повозками. По обочинам — люди. Сколько их? Задыхаясь от пыли, изнывая от немилосердно палящего солнца, шли бесконечной то редеющей, то опять густой цепочкой люди. Какие-то тачки, груженные домашним скарбом, собранным и напиханным как попало, — узлы, сундуки, самовары, иконы. Рядом коза или корова. Дети, испуганные, завязанные по самые глаза личики. Да кто из этих несчастных, сорванных войной, приближающейся артиллерийской канонадой со своих родных мест, знал, что и почему надо брать с собой при эвакуации? Да и слово-то «эвакуация» знали ли?

Да кто из нас, военных, знал, как надо отступать? Разве этому учили где-нибудь, когда-нибудь в каком-либо подразделении Красной армии?

Кое-где среди беженцев, в основном женщин, стариков, детей, группками по два-три человека, брели раненые красноармейцы. Головы, руки в повязках — в бинтах, давно уже потерявших естественный цвет. Хмурые, изможденные лица. На выгоревших гимнастерках белые пятна соли. Тощие, пропыленные вещмешки — сидоры. К брезентовым ремням на поясе подцеплены, невесомо болтаются фляги. Пустые.

По кюветам валялись брошенные каски, противогазы, лотки с какими-то маленькими минами. Не видно только лопат, маленьких, саперных. А вот простые крестьянские у пехотинцев мелькают. Это или выпросили, или реквизировали у хозяев, где-нибудь на ходу. Без лопаты пропадешь.

На обочинах грузовики — нет бензина. Чуть поодаль за кюветом лошадь на трех ногах. Одна нога перебита. Рядом вспухшие трупы еще двух лошадей. Воронки от бомб. Значит, здесь «поработали» немецкие асы.

И никакого движения навстречу.

Но где же основные силы? Где же части Красной армии? Сколько же можно отступать? Вот ведь и Збруч — старая граница. Здесь же должны быть укрепрайоны, доты. Мы так ждали, что уж здесь-то будет дан отпор…

Мы знали, что на границе строились новые укрепрайоны, но до завершения строительства было еще далеко, а вот того, что здесь, на старой границе, уже разрушали старые укрепления и что с них было снято все вооружение, этого мы, конечно, знать не могли.

Вдруг впереди и справа как-то внезапно, обвалом, рев моторов, и тут же чей-то истошный вопль: «Возду-у-у-х!» Прямо над нами пронесся краснозвездный ястребок. За ним три «мессера». Самолеты закружились в небе. В синеве почти тут же протянулись серебристые бегущие пунктиры и с запаздыванием часто-часто звуки выстрелов. Пулеметы.

Один самолет, не успели сообразить даже чей, окутался дымом, камнем полетел вниз, коснулся деревьев, грохнул взрыв. Из-за леска поплыл багрово-сизый гриб. Три «мессера», взвыв моторами, пронеслись над нами, развернулись и со стороны солнца один за другим сваливались в пике, строча из пулеметов. К счастью, выбрали себе цель, показавшуюся им важнее нашей колонны и толпы беженцев. А может быть, их мы не привлекли потому, что зеленых фуражек у нас на голове не было. Пилоточки запылённые. Распознали бы пограничников — быть бы нам желанной целью!

А где же наши самолеты? Где же наши героические «соколы»?..

* * *

Мы шли по 40–50 километров в сутки, с короткими отдыхами, похожими скорее на обмороки. Еле шли и мы, и собаки. На привалах, свернув с обочины, мы тут же падали в кюветы, поднимали ноги вверх, чтобы оттекала кровь, нас этому учили, но точно так же делали и собаки! Лягут на спины и все четыре лапы вверх. Но их-то этому никто не учил! Процедура эта весьма болезненная, но потом идти легче. Так и в питье — несколько глотков из фляги — и словно силы из тебя выпустили. А как хотелось пить! И собакам тоже. Сжалившись над Ашкартом, разок-другой выливал ему на язык воды из фляжки, но ровно столько, сколько вмещалось в винтовую пробку, не больше.

Тяжело, очень тяжело было идти. Гусятин, Дунаевцы, Ялтушков, Бар, Жмеринка… Ноги переставлялись еле-еле. Гимнастерка на спине мокрая, сдвинешь скатку с плеча — под ней широкая мокрая полоса. От пота во рту солоно. И как хотелось присесть, а еще больше прилечь. Шагали, шагали, и конца дороги той не видно…

Над кюветами ветки вишен. Ягод столько, что листьев не видать. Словно кровью деревья облиты…

И вот когда казалось, что сил никаких не хватит еще и еще раз переставить налитые свинцом ноги, с головы колонны перекатом долетало: «Прива-а-ал!» И сразу кто где стоял, там и падал. И… тихо. Никто не острил, никто не ворчал… Сколько минут лежать? Пять? Десять? Эх, хотя бы часок или, уж ладно, полчаса. Время точно отмерено между двумя командами: «Привал» и «Встать, строиться!». Меру эту знают только командиры. Вот так, одно за другим: «Привал!», «Встать!», «Привал!», «Встать!»

С какой завистью смотрели воспаленными глазами на грузовики, полуторки и трехтонки, обгонявшие нас. В кузовах груз один — люди. Пыль, густая, тяжелая пыль. Дождя который день ни капли, а вот солнца, солнца хоть отбавляй. То днем. А ведь шли и ночами. Ночами прохладнее. Но человеческое существо так устроено, что ночь для него самое подходящее время для сна, а отнюдь не для походов. И ладно бы одна ночь, ну, две, а когда из ночи в ночь и… шагать… шагать… шагать…

И жажда. Как хотелось пить! О еде-то уж и забывать стали. Что за еда — один сухарь и два кусочка сахара на день. Это и завтрак, и обед, и ужин. Выбирай в этом меню, что и когда тебе кушать. Пожевал на привале отломанный от сухаря кусочек, запил водой, если есть во фляге, скатку сдвинул с плеча чуть под голову и ложись.

Кто-то не выдержал, сапог стянул. В нос такой ядреный запашок стукнул — отрезвеешь! И до команды «Встать!» словно проваливаешься…

Дата добавления: 2015-06-28