Развитие многоголосия. Школа нотр-дам. Новые жанры 2 страница

и движения, и одновременно неподвижности, словно плавного вра­щения и перемещения линий, «переливания» красок без какого-ли­бо, явного устремления к цели, без заметного роста напряжения.

Второй фрагмент органума (такты 167—187) дает иное вопло­щение того же принципа цепного развития.трехголосной ткани (при том же органном пункте в четвертом, самом нижнем голосе). Здесь возвращение попевок как в одном голосе, так и с переда­чей в другие, дробность, частое паузирование и; особенно, мно­гократное повторение секундовых интонаций (до-ре-до, фа-соль-фа) нарушают плавность общего развертывания, создают даже некоторое беспокойство — однако тоже без особого устремления куда-либо, а скорее «в пребывании» внутри единой образной среды и сферы.

На большом протяжении всего произведения возникает целый ряд подобных смен в характере изложения: членению на разделы способствуют долго длящиеся звуки в основном, нижнем голосе, а также предпочтение той или иной группы приемов цепного раз­вертывания в соотношениях голосов. От начала к концу компози­ции все меньшее значение остается за органными пунктами (круп­ные длительности заимствованной мелодии), все более существенным становится участие ритмизованного хорала в ином уже соот­ношении с верхними голосами (большая плотность общего дви­жения при относительном сокращении длительностей внизу), но взаимосвязь мелодических образований в трех верхних голосах неизменно обеспечивает единство «цепного» развертывания — по крайней мере внутри разделов. Переброски характерных попевок из голоса в голос на одной и той же высоте подго­товляют некоторую почву для появления имитаций.

Среди немногих (восьми?) произведений Перотина, авторство которых не вызывает сомнений, есть два больших четырехголосных кондукта и четыре трехголосных (из них два — крупные), а также по одному образцу двухголосия и одноголосия. Надо полагать, что парижский мастер создал много, больше сочинений, но они либо не найдены, либо не прошли атрибуции. Ведь и для откры­тия известной теперь, вероятно небольшой части творческого наследия Перотина понадобилось совпадение давнего литератур­ного свидетельства с содержанием анонимных рукописей, найден­ных много позднее!

Мы не знаем не только общих масштабов творчества Перотина, но не имеем конкретных.биографических сведений о нем. Исследователи сопоставляют его латинизированное имя с имена­ми некоторых других музыкантов, работавших примерно в одно время с ним в Париже, и колеблются в заключениях: был ли Перотин просто певцом в капелле Нотр-Дам, старшим из певцов («préchantre»), руководителем капеллы? Впрочем, для истории музыкального искусства его заслуги достаточно раскрываются уже в содержании сохранившихся его сочинений. Был ли он певцом или руководителем капеллы, определение «Перотин Великий», дан­ное ему современниками, в наших глазах вполне оправдано.

Стиль многоголосного письма, сложившийся в парижской школе, нашел свое выражение не только в сфере церковной музыки. На рубеже XIII—XIV веков влияние этого стиля ощущалось и за пределами Франции. Однако далеко не везде направление школы Нотр-Дам было воспринято местными музыкантами. Италия, в частности, осталась в стороне от него: у нее были иные традиции. Вместе с тем этот опыт раннего многоголосия в высокопрофес­сиональном искусстве католической церкви был и сам по себе весь­ма симптоматичен для эпохи, и оказался немаловажным для даль­нейшего развития полифонии в Западной Европе. Особый, спе­цифический характер образности, господствующей в музыке Леонина и Перо,тина, позволяет тем не менее утверждать, что, вопре­ки идеям строгой функциональности церковного искусства, твор­ческая мысль двигалась в совершенно ином направлении — в по­исках собственно эстетического удовлетворения, свободного от регламентации канонизированными текстами. Этот прорыв из об­ласти функционального назначения в сферу эстетического восприя­тия роднит новый музыкальный стиль школы Нотр-Дам с расцве­том готической архитектуры, в которой эстетическое начало столь естественно сочетается с функциональным. Это, однако, не озна­чает, что стиль. Нотр-Дам в музыке и зодчестве может быть оценен как стиль чисто светского искусства. Он, вне сомнений, еще связан с религиозным мировосприятием, но само это миро­восприятие все дальше уходит от ортодоксальной католической церковности. Не случайно новый стиль многоголосного церков­ного пения с его дальнейшим распространением по Европе вызвал в 1322 году специальную буллу папы Иоанна XXII, резко осудив­шего смелые новшества, вводимые певцами.

Развитие многоголосного письма поставило перед музыкантами новые проблемы нотации, ибо записывать несколько мелодичес­ких линий, руководствуясь лишь системой ритмических модусов (которыми довольствовались трубадуры в записях одноголосной мелодии), оказывалось тем труднее, чем более сложными стано­вились их ритмические соотношения. Примечательно, что именно к тому или иному деятелю парижской творческой школы совре­менники относили определение «нотатор» или замечали «учил нотировать»; вскоре стали известны еще «английский нотатор», «бургундский магистр» и другие музыканты из разных стран, тоже прославившиеся как умелые нотаторы. Поскольку высота звуков уже фиксировалась существующей нотацией, проблема ее совершенствования была связана с системой записи длительнос­тей. От слова «мензура» (мера) произошло название мензу­ральной нотации, которая сложилась в XIII веке и разрабаты­валась далее в XIV. Усилиями Иоанна де Гарландия («De musica mensurabili positio»), Франко Кельнского («Ars cantus mensurabilis», ок. 1280) и других теоретиков XIII века были заложены основы мензуральной системы.

В целом она сводилась к следующему. Крупнейшей нотной единицей музыкального времени стала максима (наибольшая)

которая делилась на лонги (длинные). Соотношение максимы и лонги называлось модусом. Совершенным модусом тогда призна­вали трехдольное деление (максима делилась на три лонги). Лонга в свою очередь разделялась на три бревис (короткие) — их соотношение определялось как темпус. Бревис далее делилась на семибревис (полукороткие) — их соотношение называлось prolatio. На практике в этой нотации не все было регламентиро­вано. При растягивании слога на несколько звуков они склады­вались в так называемые лигатуры, в которых длительности усе­кались и изменялись вне строгой системы. Да и помимо того в самих соотношениях длительностей допускались различные отступления от строгой схемы (заметим, что на практике понятие такта не применялось), с которыми было необходимо сообразовы­ваться.

Сами ноты, уже развившиеся из давних невм, писались как черные (то есть заполненные краской) прямоугольники (максима), квадраты (с «ножкой» — лонга, без нее — бревис), ромбы (семи­бревис). В XIV веке появились и обозначения более мелких дли­тельностей: минима (малая) и семиминима (полумалая). Позд­нее зафиксированы и еще более дробные деления: фуза и семифуза. В XV веке зачерненные большие ноты сменились белыми, обведенными по контурам. Когда в эпоху Возрождения наряду с трехдольным делением стало широко применяться и двухдольное, появились и особые обозначения для модуса, темпуса и prolatio.

Если лонга делилась на три бревис, а бревис — на три семи­бревис, то это обозначалось как tempus pertectum (совершен­ный), prolatio major (то есть большое) и обозначалось зна­ком . Мы могли бы понять это как размер девять четвертей.

Если лонга делилась на три бревис, а бревис на две семибревис, то темпус оставался совершенным, a prolatio изменялось (tempus perfectum, prolatio minor), что указывалось знаком

Для нас это три вторых. Если лонга делилась на две бревис,

а бревис на две семибревис, то деление признавалось несовер­шенным (tempus imperfectum, prolatio minor) и обозначалось

как . Это соответствует нашим четным размерам. Наконец, лонга могла разделяться на две бревис, а бревис на три семи­бревис — аналогично нашим шести четвертям.

Так в XIII веке обоснование и введение мензуральной нотации обозначило признание переворота в области профессионального музыкального искусства. То, что ранее было в действительности характерно для бытовой музыки, для лирики трубадуров, вообще для песни и танца, но что не проявлялось в той же мере в гри­горианской мелодике, — организованное ритмическое движение восторжествовало повсюду, где существовало нотное письмо. По всей вероятности, эта активность теоретической мысли, учитываю-

щей насущные требования музыкальной практики, во многом связана и с творческой школой Нотр-Дам, и с оживлением меж­дународных научных связей благодаря парижскому университету. Показательно, что в разработке проблемы ритма и его нотной фиксации приняли участие не только французские, но и англий­ские музыканты, — как бы по аналогии с тем, что, видимо, англи­чане занесли в Париж традицию пения параллельными терциями («гимель»), которая в некоторой мере уже оказала свое действие на склад многоголосия у Леонина и Перотина.

Развитие многоголосного письма, характерное поначалу для церковного искусства, привело и к сложению новых музыкальных жанров как духовного, так и светского содержания. Следует, од­нако, сразу заметить, что принципы формообразования в новой многоголосной композиции все же не были вполне изолированы от тех принципов, которые к XIII веку утвердились в музыкально-поэтическом искусстве трубадуров, труверов и аналогичных им представителей новой светской лирики того времени. Сами мно­гоголосные жанры (кондукт, особенно мотет) еще не представляли собой в XIII веке нечто вполне откристаллизовавшееся, стабиль­ное. Процесс их формирования, по существу, не останавливался, и в ходе его они тесно соприкасались с формами многоголосия в церковной музыке, одновременно кое в чем осваивая и опыт светского бытового искусства.

Само определение «кондукт» не всегда понималось однознач­но. Кондуктом, например, называлась в IX—X веках одноголосная латинская песня — независимо от содержания и формы. В начале XIV века Иоанн де Грохео отождествляет кондукт с так называе­мым cantus coronatus, то есть «увенчанными [за свое достоинство] песнями», и поясняет, что они «исполняются перед королями и князьями земли для того, чтобы побуждать их души к храбрости, силе, великодушию, щедрости, т. е. к тем качествам, которые содействуют хорошему управлению. Эти песни приятного и воз­вышенного (ordua) содержания, они говорят о дружбе, любви и состоят из нот длинных и совершенных» ¹⁶. В XIII веке кондукт был двух- или трехголосным произведением как серьезного (по определению Грохео), так и шуточного характера. Отсюда и воз­можная близость кондукта то к складу органума, то к складу песни. Современники считали, что кондукт, в отличие от мотета, был свободен от заимствованной мелодии. Однако на деле сущест­вовали кондукты,.возникшие на основе григорианских напевов (в свободном изложении), светских песен или даже «народно-бытовых мелодий. В творческой школе Нотр-Дам кондукт на деле примыкал к определенному складу органума, с тем лишь отличием, что тенор в нем был четко ритмизован и общий склад трехголосия

¹⁶ Цит. по изд.: Музыкальная эстетика западноевропейского средневековья и Возрождения, с. 239.

(или двухголосия) отчетливее тяготел к гармоническим звуча­ниям, к моноритмическому движению. И хотя в кондуктах XIII века мы находим и линеарно-мелодическое развертывание, и ме­лизматический склад верхнего голоса, все же для них характер­на тенденция к большей простоте многоголосия, большей четкости формы и ее разделов, да и большая свобода от опоры на заимст­вованную мелодию как основу композиции. В кондукте не исклю­чалось и участие инструментов в исполнении. Кондукт в глазах его современников никогда не был столь «ученой» и сложной формой, как мотет, и порой воспринимался как музыка «прос­тая» — так именно оценивает его Грохео, в отличие от музыки «ученой» или «правильной» (к которой он относит мотет). Вместе с тем кондукт, в связи с возможностью обходиться без мелодичес­кой опоры извне, открывал путь для инициативы композитора.

Мотет, которому предстояло очень большое будущее, весьма интенсивно развивался в XIII веке. Зарождение его относится еще к предшествующему столетию, когда он возник в связи с твор­ческой деятельностью школы Нотр-Дам и имел поначалу литургическое назначение. Не только дальнейшая эволюция жанра, но даже история отдельных его образцов представляет непрерыв­ный процесс движения от одного звена к другому, процесс смы­кания отдельных явлений, неожиданного скрещивания, казалось бы, трудно соединимых музыкальных линий. Для XIII века мотет — главный, центральный жанр профессионального искусст­ва и вместе с тем огромное поле творческих экспериментов. Моте­тов создается очень много. В ряде рукописных собраний к началу XIV века именно они преобладают над всеми остальными материа­лами. Вместе с тем имена их авторов чаще всего остаются неиз­вестными. Строго говоря, далеко не всякий мотет может быть назван полностью авторским созданием, образцом индивидуаль­ного творчества.

Мотет XIII века — многоголосное (чаще трехголосное) произ­ведение небольшого или среднего размера, художественный облик которого был весьма переменчив, а главные тенденции развития связаны с проблемами эмансипации голосов многоголос­ного склада, интонационно-ритмического их обновления (при возможной координации между собой), а также с проблемами формообразования в завершенной многоголосной композиции. Жанровой особенностью мотета была исходная опора на готовый мелодический образец (из церковных напевов, из светских песен) в качестве тенора, на который наслаивались иные голоса различ­ного характера и даже порой различного происхождения. Менее всего в ту пору экспериментов мотет тяготел к цельности, однород­ности мелодического материала. Напротив, главный его интерес для музыкантов того времени заключался в соединении разно-плановых мелодических линий, зачастую с текстами различного характера. Достигнуть этого различия голосов — и тем не менее не разрушить единства, цельности композиции — такова была «сверхзадача» работы над мотетом.

Едва ли не каждый мотет возникал тогда в цепи музы­кальных явлений, складываясь на основе, например, двухголосно­го фрагмента из органума школы Нотр-Дам и в свою очередь порождая новые мотеты за счет присоединения либо нового текста к прежним голосам, либо нового голоса или новых голосов ко всему предыдущему. Так современные исследователи обнаружи­вают многие варианты мотетов, возникавшие на одной первона­чальной основе. При этом к первоначальному богослужебному тексту «подлинника» по мере дальнейшего развития многого­лосной обработки могли присоединяться как духовные латин­ские тексты, так и — одновременно с ними — текст французской любовной песни. Получалось в итоге сочетание разных мелодий с разными текстами. Это выдвигало и особые задачи соединения песенной ритмики, песенной мелодической структуры с иными за­кономерностями церковных напевов, так или иначе присутствую­щих в органумах.

При безграничных возможностях выбора музыкальной основы для создания мотетов, музыканты XIII века облюбовали некоторое количество фрагментов из градуалов, аллилуй, клаузул, которые затем многократно служили конструктивной опорой для созда­ния различных мотетов, порою связанных между собой также и на ином уровне формообразования. В научной литературе описаны, например, «цепные» случаи возникновения мотетов на материале одной из излюбленных в этом качестве клаузул «Et gaudebit» («И возрадуется»). Эти слова представляют извлечение из еван­гельского текста «Не оставлю вас сиротами, приду к вам... [Я увижу вас опять] и возрадуется сердце ваше». Двухголосный фрагмент «Et gaudebit» и послужил основой мотетов. Первона­чально к верхнему голосу были подтекстованы новые латинские слова: «Подобно звездам на небе сияют дела добрых пастырей». Музыка осталась прежней, двухголосной (тенор и дуплум), новый текст, во всяком случае, не противоречил старому. Целое же счи­талось двухголосным мотетом. Как бы дальнейшую ступень цепного развития образует трехголосный мотет на той же перво­начальной основе: к прежним двум голосам присоединяется еще один, верхний голос в более быстром движении, тоже с латинским текстом духовного содержания ¹⁷. Далее: существует вариант той же трехголосной музыки с французским светским текстом в верх­нем голосе. И еще далее — тенор и этот верхний голос остаются по музыке прежними, а средний с новым текстом — создается заново. Иными словами, развертывается процесс своего рода цеп­ных превращений целого при частичном (или даже полном) сохра­нении музыки и последовательном нанизывании новых элемен­тов или частичной замене одного голоса (или одного текста) дру-

¹⁷ Сводку различных вариантов создания мотетов на мелодию названной клаузулы см. в тексте главы, написанной Фр. Людвигом в издании: Handbuch der Musikgeschichte, herausgegeben von G. Adler. Berlin, 1930, S. 234—235. Процесс такого образования мотета за мотетом иеследуется в кн.: Евдокимо­ва Ю. Многоголосие средневековья. X—XIV века. М., 1983, с. 76.

гим. Процесс этот, по существу, может быть бесконечным. Привыч­ные нам представления об авторстве, о творческой инициати­ве, о единстве образности в произведении здесь на каждом шагу нарушаются.

В процессе этих и многих подобных превращений склады­вались мотеты то как сложные, полимелодические, порой с ме­лизматическим характером верхнего голоса, то как более близкие песне, шуточные, если не озорные.

«Мотеты не следует давать в пищу простому народу, — замечал Грохео, — он не заметит их изящества и не получит от них удо­вольствия; мотет надо исполнять для ученых и для тех, кто ищет в искусстве изящества и тонкостей» ¹⁸. Речь идет, разумеется, о мо­тете сложном, быть может даже мелодически изощренном в со­четании верхних голосов. А рядом с такими образцами существо­вали и совсем другие мотеты — легкого, шуточного характера — хотя и достаточно искусные по композиции. Например, на основе церковной секвенции в качестве тенора движутся два верхних голоса е застольными песнями. В первых шести тактах они ведут разные мелодии, простые, четкие, иногда в перекрещиваниях; в следующих шести тактах мелодия, звучавшая в верхнем голосе, переходит в средний и наоборот (пример 34).Это значит, что применен прием двойного контрапункта. Одно­временно целое членится по равноритмичным двутактовым фразам тенора: именно так ритмизована мелодия секвенции. Эта ритмическая остинатность в соединении с двойным кон­трапунктом в верхних голосах крепко держит форму целого. Другой «песенный мотет» двухголосен: на ритмизованный (по двутактам) напев секвенции «Surge et illuminare lerusalem» нало­жена широкая и развитая песенная мелодия с французским текс­том, расчлененная, однако, сначала по трехтактам, а лишь во вто­рой части мотета — по двутактам. В данном случае как будто бы песня просто дается с сопровождением нижнего голоса.

Ритмическая организация целого, даже в этих простых приме­рах, составляла важную задачу в формообразовании мотета: ему придавалась композиционная четкость, известное единство, зачас­тую внутренняя периодичность. При более сложном многоголос­ном целом нижний голос (тенор) тоже выполнял важную роль скрепления композиции. В приведенном ранее примере ритмизо­ванный тенор (в больших длительностях) из восьми тактов (по нашим меркам) пять раз (как basso ostinato) проходит на протя­жении мотета, в то время как верхние голоса движутся все впе­ред и вперед.

Главный композиционный принцип мотета — соединение раз­личных мелодий с различными текстами, да еще при ясно выражен­ной тенденции к полимелодическим сочетаниям — неизбежно выд­вигал на первый план проблему ритма в многоголосном складе.

¹⁸ Цит. по изд.: Музыкальная эстетика западноевропейского средневековья и Возрождения, с. 245.

Проникновение песенных структур в ткань мотета не могло не повлиять так или иначе на ее решения. В связи с этим действо­вало и стремление ритмически преобразить заимствованную мело­дию тенора, придать ей периодичность, если не остинатность, включив ее тем самым в число первостепенных факторов формо­образования. Не забудем также, что мотет развивался в особых исторических условиях, когда модальная ритмика еще прини­малась во внимание (вплоть до различных модусов в разных голо­сах), но уже исчерпывала себя при переходе к мензуральной системе. Утверждение мензурального письма способствовало боль­шей четкости в организации полимелодического многоголосия в мотете и вместе с тем открывало дорогу для возможностей даль­нейшего его усложнения в XIV веке.

Впрочем, со временем линия «песенного мотета» тоже нашла свое продолжение. Во второй половине XIII века, как мы уже от­части заметили на примере Адама де ла Аль, традиция профес­сионального многоголосия могла скрещиваться с линией песен­ных жанров. В мотетах с одними французскими текстами мело­дия тенора порой заимствовалась из светской песни, а форма це­лого содержала черты песенной рондальноcти. В прямой связи с этим создавались уже и многоголосные рондо, баллады, виреле трубадуров — первые опыты их в данном направлении. Здесь многоголосное письмо было несложным и, в отличие от «ученых» мотетов (о которых писал Грохео), гармоническая его опора ощущалась явственно. Полимелодическое многоголосие наибо­лее развитого, мотетного типа, при котором гармоническая верти­каль выполняла скорее второстепенную роль, не могло стать характерным для этих жанровых разновидностей.

По всей вероятности, в исполнении тех или иных мотетов могли участвовать инструменты (виелы, псалтериум, орган). Быть может, они удваивали мелодии голосов или поддерживали один из них (верхний? тенор — на органе?), а в иных случаях даже исполняли весь мотет. Последнее, однако, наиболее сомнительно: слишком уж важны были в мотете не только сочетания мелодий, но и сочетания различных текстов!

Среди других жанров XIII века современники (в частности, Грохео) называют также гокет. Но в какой мере он был именно жанром? Судя по сохранившимся музыкальным памятникам, гокет чаще всего оставался специфическим приемом изложения в мно­гоголосном складе. В упомянутой булле папы Иоанна XXII с по­рицанием говорилось, что певцы рассекают церковные песнопения гокетами. Гокет (от слова «икота») обозначал прерывистое изложение мелодии, когда она, разделяясь на мелкие отрезки; как бы «перебрасывалась»,из голоса в голос. И поскольку то один, то другой из них соответственно паузировал («заикался»), полу­чался особый эффект. Вероятно, отдельные шуточные произведе­ния могли быть выдержаны в таком духе. Но чаще «гокетирование» встречалось эпизодически в других многоголосных вокальных сочинениях, как светских, так и церковных.

Наконец, в XIII веке приобрела популярность и своеобразная форма бытового многоголосия, получившая названия рондель, ро­та, ру (колесо). Это — шуточный канон, который был известен и средневековым шпильманам. В качестве такового он достиг зна­чительного уровня мастерства к концу XIII века, а затем, в XIV, стал основой таких изобразительно-полифонических жанров, как шас (chasse) во Франции и качча (caccia) в Италии, что означа­ет «охота». Помимо небольших образцов бытового происхождения, сохранился (примерно от последней четверти XIII века) двойной шестиголосный канон английского происхождения — уникальный образец для своего времени. Это прославленный «Летний канон» на слова: «Лето пришло, громче пой, кукушка. Трава растет, луг цветет, лес одевается листьями...» Четыре верхние го­лоса ведут канон в унисон, повторяя данный текст, два же нижних повторяют «Пой ку-ку», все время меняясь местами. Это звучит легко и забавно, но несомненно потребовало настоящего умения распоряжаться шестью голосами на основе четкой и простой гармонической последовательности из двух созвучий (фа — ля — до и соль — си-бемоль — ре).

К концу XIII века музыкальное искусство Франции в большой мере задавало тон в Западной Европе. Музыкально-поэтическая культура трубадуров и труверов, как и важные этапы в развитии многоголосия, отчасти повлияли на музыкальное искусство других стран. Произведения французских авторов распространялись в ру­кописях далеко за пределами Франции. В музыкальной жизни страны сосуществовали явления разного порядка, как об этом в подробностях рассказывает Грохео: героический эпос (chansons de geste) с его давней традицией, песни различных родов — от старинных народных до лирики трубадуров, торжественные кондукты, «ученые» мотеты, духовные песнопения, инструменталь­ные пьесы. Так или иначе, едва ли не все общественные слои были представлены здесь со своими вкусами и определенными предпочтениями.

Значительный путь прошло в XII—XIII веках многоголосие во Франции: от мелизматического, импровизационного понимания верхнего голоса в памятниках типа Сан Марсьаль — к новой четкой организации верхних голосов в школе Нотр-Дам — и к по­лимелодическим тенденциям развитых мотетов. По существу, наи­более ясный, вертикально-организованный и интонационно-цель­ный музыкальный склад был выработан именно в школе Нотр-Дам. Дальше пошло полимелодическое усложнение его, приведшее к утрате цельности впечатления, к изощренности в ущерб художественной гармонии целого. Со временем, однако, ав­торское начало проступило даже в создании мотетов: имена ком­позиторов во второй половине XIII столетия порой уже указыва­лись. Известно, например, имя Пьера де ла Круа, с которым связы­вают тип так называемого франконского мотета того времени.

В истории музыки XIII век (примерно с 1230-х годов) полу­чил обозначение «Ars antique» («старое искусство»). Определение

это распространяется и на первые два десятилетия XIV века. Оно возникло, так сказать, ретроспективно: когда музыкальные теоретики заговорили о «новом искусстве» («Ars nova») XIV века, то предыдущий его период стал восприниматься как «ста­рое искусство». На деле же, что ясно из всего сказанного, XII—XIII века — в отношении к предшествующему времени — были по-своему тоже весьма новыми

Дата добавления: 2015-06-28