Исчезающее небо 9 страница

Волшебник, пока это еще было возможно, всеми силами старался помочь женщине выбраться из люка, а когда она оказалась на поверхности быстро и неровно мчащегося бронетранспортера, удерживал ее от падения вниз. Такой помощи Каллиста никогда бы не дождалась от версии Армлингтона номер один, а вернее, ее настоящего отца, но даже такое проявление заботы от версии Армлингтона номер два (Джеврейса) не изменило отношение Леди к своему «изменившемуся отцу» - забота теперь, по ее мнению, никому не нужна, и женщина считала, что и сама могла выбраться из кабины.

Потоки сильнейшего ледяного ветра пытались снести женщину и старика, напрасно прижавшихся к корпусу бронетранспортера, вниз, под колеса, но маг и Леди так просто не сдавались, всеми силами цепляясь за мокрые выступающие части машины и за то, что обычно называется надеждой. Надежда придавал им сил, хотя, может быть, это и не надежда вовсе была, а призрачный шанс на спасение, что им все же удастся целыми и невредимыми спрыгнуть на землю и при этом не попадаться под колеса других машин или целенаправленный обстрел с их стороны.

- Пора! Пора прыгать! – крикнул Джервейс, хватая женщину за руку.

- Я не могу! – истошно заверещала Леди, отпихивая руку старика в сторону. Неуверенность в своих силах Каллисты только отнимала то драгоценное время, отведенное им на спасение, которого было и без того крайне мало.

- Пора решаться! Давай! Жизнь или смерть! Все или ничего!

Каллиста хотела что-то ответить, но маг быстро схватил ее руку, с силой дернул ее, точно проверяя, надежно ли она держится в теле (а может, чтобы «встряхнуть» разум женщины), и быстрым движением, подобно молнии, соскочил с мокрого корпуса бронетранспортера, увлекая за собой верещащую Леди.

Женщине показалось, что полет длился целую минуту. В это время за ее спиной пролетела ракета, выпущенная из гранатомета военным, но вонзилась в стальную плоть не «прекрасной боевой машины», что предполагал Джервейс, а вертолета, некогда кружащего над домами как хищная птица, выискивающая легкую добычу. В невероятный грохот, который стоял вокруг внезапно проявивших самостоятельность машин, вклинился еще один звук, ужасающий гул и последующий за ним взрыв, напоминающий раскат грома – вертолет, эта хищная птица в черном ночном небе над городом, рухнула на крышу какого-то здания, проломив его крышу. Воздух наполнился неприятной мелкой пылью, делающий плохую видимость практически нулевой.

Окончилось падение не самым лучшим образом: Джервейс намеревался хоть как-нибудь смягчить падение женщины, применив магию, но в их сторону была выпущена ракета, и пришлось волшебство направлять на создание невидимого щита, а не на ноги Леди. Симфония разрушения, выстрелов, убийств, музыка жестокости, исполняемая орудиями боевых машин, поднялась до такой высокой ноты, благодаря военным, оказывающим бесполезное сопротивление, обогатилась такими сочетаниями, которые и не могли присниться. Каллиста, упав на сырой грязный асфальт, громко закричала от боли в подвернутой ноге и в ушах: ее накрыли миллиарды звуков, заполнив все ее существо, вытеснив оттуда все мысли, кроме страха и безумной боли. Женщина перевернулась на спину, но вместо неба над ней была темная бездна, раскрашиваемая снизу сотнями оттенков красного и оранжевого. Каллиста повернула голову в сторону, но рядом были покореженные части «прекрасной боевой машины», сотрясающиеся от попыток прострелить их, огромные костры, стоящие из полыхающей техники, и…тел людей. Рядом с Леди лежала несколько людей в совершенно неестественных позах, и на лице их застыло только одно: страх смерти. Никто из этих людей не подозревал, что лишатся жизни именно так, насильственно, жестоко, что они будут лежать растерзанными на мокром от дождя, слез и крови асфальте, никому не нужные.

Боль в ноге, на мгновение затихшая, снова дала о себе знать.

Вокруг слишком много смерти… Слишком много последствий применения грубой силы… Оружия, способного решать многое.

Джервейс, сидевший рядом, пытался поднять женщину с земли, но она, нецензурно ругаясь на каждого его действие, доставлявшее Леди болезненные ощущения, и колотя его своей слабой рукой по плечу, не желала и не могла встать в вертикальное положение и продолжить движение. По ее лицу катились слезы, плохо заметные в дрожащих оранжевых всполохах, ее душа переживала серьезное потрясение, сравнимое только с сумасшествием, которое она не так давно пережила, и с ужасными событиями в крепости. Ее нога – ничто, по сравнению с тем, что ей предстояло увидеть сегодня.

Перед ней была самая настоящая пляска смерти. Адские врата разверзлись, и из них медленно, но неумолимо выходили демоны всех чинов и самых разных сил. Заполняла город одна и так же мелодия, украшенная замысловатыми гармониями взрывов и быстрого разрушения многометровых зданий.

Гармония хаоса. Мелодия войны.

- Это… это… - всхлипывала женщина на плече мага, совсем как маленький ребенок. – Это…

- Это война. Настоящая война. О таком обычно не рассказывают… Обратная сторона геройства, обратная сторона побед – неминуемые жертвы. Неминуемый хаос.

Голос Джервейса перекрыл все звуки этого шумного мира, захватив разум Каллисты. В голосе слышалось столько печали и тоски по чему-то закрытому для посторонних, очень личному, будто маг ранее пережил тысячи войн, но все никак не мог к ним привыкнуть, никак не мог понять причин, по которым люди поднимают друг на друга оружие.

Он несильным рывком поднял женщину с земли, и, стараясь поддерживать ее ногу слабой целебной магией, потащил ее через руины и «неминуемый хаос войны». Джервейс бормотал что-то успокоительное, и его голос, красивый голос, приправленный изрядной долей магии убеждения и излагающий потаенные мысли мага по поводу творящейся вокруг неразберихи, казался лучом света в темной бессмысленности мира, погрязшего в неожиданной, но жестокой бойне. Женщина перестала жаловаться на ногу, но не сквернословить – каждое ее неловкое движение во время быстрого путешествия по темным развалинам огромного города сопровождалось отменным ругательством. Иногда в ее голосе проскальзывали истерические нотки – она громко кричала, много жаловалась, порой захлебывалась в горьких слезах, которые магу было трудно унять. Джеврейс старался снизить громкость ее криков при помощи волшебства, чтобы вертолеты, пролетающие над облаком пыли, в котором сейчас находились развалины города, не сумели увидеть двух выживших.

- Мы скоро придем… Скоро… - тихо шептал Джервейс, комментируя почти каждое свое действие. Маг четко следил за каждым шагом Каллисты, не давая ей случайно оступиться и всегда вовремя приходя на помощь.

Выстрелы затихли. Вспышки, некоторое время освещая мглу позади путников, утонули в ночной тьме и густой пыли. Казалось, исчезло все – вокруг была лишь первозданная тишина, непроглядная темнота и обломки их мира. Их безжалостно разрушаемого кем-то мира.

Каллиста почти не видела, куда они шли, двигаясь лишь по указке мага. Однако то, что их шаги стали гулом отзываться от стен. Подсказывало, что они вошли в достаточно большое здание, не тронутое взрывами. Здесь было так же темно, как и в других местах города, и так же тихо, но было что-то еще, заставляющее беспрестанно оглядываться по сторонам.

Здесь уже побывали всевозможные средства убийства, снабженные контроллерами. Здание было абсолютно пустым. Нежилым. Мертвым.

Пробравшись до известного одному магу места, Джервейс наконец-то прекратил бесконечное движение сквозь темноту, замерев на одном месте, тревожно прислушиваясь. Вокруг была лишь звенящая тишина. Маг впервые за столько дней размеренный стук своего сердца, уже позабытый за дни нескончаемого шумного путешествия. Джервейсу этот звук показался очень громким, и было ощущение, что он, многократно отразившись от пустых стен, оповестил всех, кого только можно, о приходе в их владения выживших. О приходе живых в мир убитых, растерзанных, проклятых и забытых.

Каллиста, на ощупь добравшись до ближайшей стены, села, отперевшись на нее спиной и уткнувшись головой в колени. Она не плакала – лишь хранила многозначительное молчание, погруженная в свои ужасные мысли о будущем, о своей жизни, о недавно пережитом. Ей казалось, что ее разум до этого момента спал. Пробуждение наступило внезапно, и, самое главное, не самым лучшим образом: война отрезвила ее, окончательно стерла все сомнения, все посторонние мысли, вторгшиеся в сознание, и, самое главное, окончательно и бесповоротно уничтожила в ней добро и свет, оставив практически то же самое, что война принесла в этот мир: руины планов, руины мыслей, руины морали. Развалины того непрочного храма забытых всеми богов, что называется нравственными ценностями.

Джервейс уходил куда-то, но возвращался вновь. Он не стал сидеть на месте, а развел активную деятельность по перетаскиванию больших и темных, но мягких предметов к кучам камней. Магу было нелегко каждый раз подвергаться атакам своей пробудившийся (в связи с получением новых своих воспоминаний) и никем не сдерживаемой совести, что он занимал себя полностью, не давая себе отдыхать и думать о чем-либо, кроме своего дела. Джервейс никогда особо не принадлежал к какой-либо религии, хотя был крещен по определенному обряду, знал и уважал традиции своей веры и верований чужих: перед ним оказались тела невинно убиенных, растерзанных людей, которых следовало похоронить, чем волшебник активно и занимался. Он, прекрасно видящий в темноте, собирал мертвых людей со всего торгового центра и тащил их к небольшим обломкам камней, сооружая нечто наподобие могильных холмов, погребая тела под этим культовым «нагромождением булыжников». Тишина способствовала произношению отдельных, негромких молитв, провожающих души умерших, если они еще находились рядом с телами, некими сосудами, ранее их содержащие; слова эхом разносились по всему помещению, создавая гнетущее ощущение чего-то ужасного, но высшего и всемогущего, неподвластного людям и их разумам. Джервейс, не зная всех слов определенных молитв, заменял их своими привычными рассуждениями, которые гармонично вписывались в поток монотонных, бесцветных фраз, составляющих обычную прощальную речь, делая ее более разнообразной, красивой.

- Я не знаю и не могу знать, кем вы были при жизни: праведниками ли, или убийцами, или вы стояли в стороне от жизни, или активно ее формировали и изменяли среду многих. Однако все вы – убиты, и убиты жестоко. Я знаю, как вы боялись предстать перед «судом» в загробной жизни – ведь это действительно страшно – увидеть свою судьбу, наполненную грехами. Но без «суда» не может быть успокоения; так гласят основы многих религий, именно поэтому существует обряд отпевания, то есть своеобразной мольбы над умершими телами и пока еще живыми душами. Я не знаю, к какой религии вы принадлежите, но…

И пустые стены с готовностью подхватили унылую, громкую, но безумно красивую песнь, исполняемую на разных языках, перемешанных в определенные благозвучные сочетания. Оригинальная, невероятная по своему исполнению и содержанию молитва многократно отразилась от стен, и, разгоняя тьму, устремилась в одно из просторных помещений, соприкоснувшись с первыми яркими лучами солнца, заглянувшего в пустое здание вымершего торгового центра. Свет становился с каждой секундой все ярче; казалось, его зажигает незабываемый, богатый на тона и оттенки голос Джервейса, окрашивая лучи рассвета в необычайно светлые, но разнообразные цвета.

Каллиста невидящими глазами уныло взглянула на невероятную картину, разворачивающуюся за ее спиной, на игру красок и света, появившуюся на неровных стенах торгового центра, и на Джервейса, победоносно купающегося в солнечных лучах, освещавших его только с одной стороны. Правая половина тела была сокрыта в глубокой непроглядной тьме, и женщина невольно вздрогнула: ей показалось, что с душой мага (а вернее, как ей казалось на тот момент, ее «отца») происходит то же самое – неполное погружение в какую-то особую внутреннюю тьму, вызванную чем-то личным.

Впрочем, с волшебником так и было: постоянные угрызения совести за деятельность, беспрестанная ежеминутная борьба с изрядно ослабевшим сейчас хищником, который иногда выходил из глубин сознания и пытался отвоевать право на управление телом – разве это можно назвать существованием души мага «на свету»? Джервейс постепенно превращался в зверя, и только беспрестанный контроль со стороны сознания мага не давал темной сущности вырваться на волю раньше времени.

- Зачем их хоронить? Они не твои друзья. Не родственники тебе. Они – никто. Неизвестные, забытые, всеми покинутые никто, - злобно произнесла женщина, прикрывая глаза от яркого солнечного света.

- Потому что у них тоже была душа, о которой нужно позаботиться, - просто ответит Джервейс, пожав худыми плечами и разведя руки в стороны.

Из глубины торговых залов донеслись возбужденные, веселые голоса. Каллиста не стала подниматься, чтобы приготовиться встречать незваных гостей, а лишь еще больше растеклась по полу и стене, не делая лишних движений – на нее напала такая апатия и сонливость, что не хотелось шевелиться. Джервейс, встав против света так, чтобы его лицо не было видно, стал напряженно ждать незнакомцев, нутром ощущая исходящую от них опасность. Они были не просто выжившими, но…

Толпа, состоящая из десятка человек, показалась на солнце. Их слишком веселое поведение не вязалось с напряженной обстановкой в городе, а их развязное поведение лишь показывало их непоколебимую уверенность во вседозволенности и безнаказанности. Каждый из этих разновозрастных людей нес при себе несколько видов оружия (вооружены не в пример лучше, чем изможденные городские войска), и только один шел почти налегке, не имея оружия, но неся небольшой серебристый кейс. На лицах этих людей застыло нагловатое выражение лица, не сменившееся даже тогда, когда они почти вплотную подошли к Джервейсу и Каллисте. Группа оживленно переговаривалась и шутила, отпуская ехидные комментарии по поводу разрушений, учиненных в городе, трупов, лежащих в нелепых позах, и дальнейших своих планов. Они были совершенно расслаблены, не восприняв стоящую впереди пару как источник угрозы, и поэтому даже не удосужились снять пистолеты и автоматы с предохранителей.

- Э, да кто этот тут? Выжившие? Прекрасно… - Говорить начал тот человек, что нес кейс. Он довольно ухмыльнулся и внимательно посмотрел на своих товарищей. – Итак, друзья мои, кто желает избавить этих выживших от муки дальнейшей жизни? – Главарь снова обернулся к Леди и Джервейсу. – Ведь если мы оставим вас в живых, то что вы будете делать? Одни в огромном городе, без пищи… Смерть для вас – единственный выход. Единственное доступное решение. Ну же, друзья мои, - он снова обернулся к нетерпеливо переминающимся с ноги на ногу людям, - кто хочет облегчить им участь? Кто хочет помочь им? Ох, как я вижу, желающих, как всегда, полно, все мне делать за вас. Итак, демократы, - главарь приблизился к Джервейсу, - вы получили, что хотели, учинив семь лет назад эту революцию? Вы похоронили под вашими чувствами здравый смысл, подняв руку на вашу опору, на вашу власть. Вы были так глухи, когда мы вам обещали устроить счастливую жизнь, но нет же, вы не могли подождать несколько лет, после которых наши реформы начали бы действовать, вы захотели благосостояния здесь и сейчас. И теперь вы пожинаете плоды своей необдуманной революции. Что мы имели? Хорошую жизнь, которая казалась плохой. Что мы получили? Руины. Анархию. Голод, болезни. Смерть. И никакой надежды на завтрашний день. Ведь завтра, - человек протянул костлявую руку с множеством шрамов к лицу Джервейса, - завтра вас могут легко убить свои же. Бывшие утописты, разочаровавшись в «светлых идеях» Духа Революции, или кто там вас вел за собой. Так не проще ли обратиться к нам, к чистильщикам ваших рядов, чтобы мы облегчили вам вашу дальнейшую участь? Смерть – единственный доступный для вас выход из сложившейся ситуации. Или… может, вы пожелаете присоединиться к нашему небольшому сообществу? На положении рабов, конечно же, но вам будет гарантирована жизнь. Ведь так вы нам жизнь сохраняли? Мы должны были прислуживать необразованным свиньям, какой кошмар. Теперь пора все расставить на свои места – свиньи-демократы будут прислуживать нам, правящим людям. Так заведено. Так должно быть…

Каллиста, несмотря на то, что упрямо делала вид, что не слушает вдохновенную речь этого человека, невольно прислушивалась. И однажды ужаснулась: они встретили не просто группку властолюбивых выживших, вероятно, некогда бывших «царьками» в определенных областях. Они встретили представителей бывшей, свергнутой власти. И кейс в руках главаря – не что иное, как центр управления рядом контроллеров (такой чемоданчик она видела лишь однажды, у Армлингтона, но запомнила его из-за его странного предназначения «контролировать и устрашать», как объяснил старик). Такие же ящички были в избытке рассыпаны на мокром берегу, на месте крушения поезда. И причиной этого хаоса, что безраздельно царил сейчас в городе, оказались только эти люди, начавшие претворять свой план в жизнь именно сегодня. Каллисте и Джервейсу не повезло быть свидетелями грандиозных разрушений и массового террора, что сопровождал недавно начавшуюся борьбу за власть.

- Я некогда поклялась перед своим отцом, - начала была Леди, медленно, но с величием поднимаясь с пыльного пола, - что, когда стану политиком, всегда буду исправлять причины случившегося, а не его последствия. Сегодня я пережила путешествие через ад – вам не знать, какие чувства я испытывала в то время, но, скажу вам, что они дорогого вам будут стоить. Ибо причину этого хаоса я вижу в вас.

Ее слова были бесцветными, неэмоциональными, почти спокойными, однако в последней фразе промелькнула нешуточная угроза, отразившаяся на изумленных лицах людей, выслушав эту речь. Они почувствовали незримую опасность, как от присутствия неподалеку от них затаившегося дикого хищного зверя, и разом все схватились за оружие, в надежде, что это их спасет (или хотя бы остановит неминуемо приближающегося невидимого зверя). Но не хищник должен был на них наспать, но…Каллиста. Она, молниеносно шагнув вперед, вскинула вверх руку с блестящим на солнце ножом-бабочкой, и, совершая изящные, но мощные и напористые движения, в одно мгновение положила на пыльный пол нескольких людей, пронзив их сердца весьма изощренным способом.

- Не-е-е-е!!! – громко крикнул Джервейс, протягивая руку вперед, надеясь остановить разбушевавшуюся Леди. Подобное ее поведение оказалось для мага не только удивительным, но пугающим и заслуживающим неодобрения. Он знал Каллисту другую, добрую, уважавшую в себе и других многие нравственные ценности, но с недавнего времени что-то изменилось. Маг видел, что Леди стала более реально относиться к миру, это выражалось в отдельных ее монологах и поведении, но вот чего он от нее никак не ожидал, так это то, что она добровольно пойдет на убийство, да еще и такое жестокое. С недавнего времени Каллиста перестала держать себя в узде, давая волю как своим эмоциям, так и рукам с зажатым в них оружием.

Мужчины, не ожидав от женщины такого поведения, на мгновение растерялись, едва не бросившись бежать прочь, забыв оброненный наземь серебристый чемоданчик. Но инстинкт подчинения командам, данных главарем, все-таки взял свое, и один из людей, пусть даже и под угрозой смерти, ринулся к кейсу, быстро подобрал его, получив порез на руке от Каллисты, и побежал вперед, увлекая за собой поредевшую группу. Леди, злая, решительно настроенная, кинулась вперед, успев вонзить нож в спину невысокому человеку, бежавшему самым последним. У мага в голове от увиденного вспыхнуло одно воспоминание: Армлингтон, желая убить волшебника, бросился на него с ножом, спрыгнув прямо с коня, и это несмотря на свой почтенный возраст – его действия, его твердый настрой и абсолютная уверенность в своих силах сейчас как никогда подходили и для описания Каллисты в схожей ситуации. Родные люди – отец и дочь, некогда отличавшиеся друг от друга как небо и земля, сейчас были практически идентичными друг другу. Одинаково мыслили. Одинаково убивали, ориентируясь только на свои собственные желания.

- Твари! И вы, после того, что устроили в Столице, хотите, чтобы я добровольно отдалась вам в рабство? Нет! Я сказала – нет, не будет этого! – Каллиста погналась за беглецами, невзирая на общую усталость и непрекращающуюся боль в ноге. Она мчалась, как хищник, почувствовавший легкую добычу, ни на секунду не останавливаясь. Из широкого кармана ее пояса торговца на свет показался небольшой пистолет, и дополнительное оружие в руках женщины необъяснимым образом придало ей сил для нескольких рывков вперед, сопровождая каждое ускорение очередной жертвой.

- Каллиста! – громко крикнул Джервейс, помчавшись за женщиной. Обличье старика ничуть не мешало передвижению, Армлингтон при жизни обладал отменной физической силой, и его тело, наполненное магической энергией, могло совершать достаточно длительные и мощные броски вперед, с каждой секундой приближая мага к стремительно убегающей женщине. Джервейс бежал навстречу солнечному свету, заполнявшего все пространство впереди, и каждая клеточка тела мага заполнилась энергией ярких лучей, растворяя все существо волшебника в несоизмеримом могуществе солнца.

Джервейс отчаянно бежал вперед, пользуясь магией ускорения, но все равно почти потеряв из виду женщину. Он осознавал, что время уходит, что он может не успеть и не выполнить свое, предначертанное магом же предназначение – защищать Каллисту (если не ее душу, то ее тело) до последнего издыхания, сражаться за нее, пока он может это делать. Маг бежал по набережной, забывая любоваться красивым рассветом, невероятно украсившим серый осенний город, забывая даже смотреть по сторонам в целях безопасности – у него была лишь одна цель, и он к ней мчался, совершая трехметровые прыжки через препятствия и кратковременные полеты. Его шумный бег по безлюдной, но заставленной многочисленными автомобилями улице не мог не привлечь внимание управляемых контроллерами машин, и они, подобно увлеченным псам-ищейкам, взявшим след, быстро помчались и полетели на встречу с магом, дабы его уничтожить как единственное проявление жизни в пустом городе.

Шум вертолета заставил Джежвейса сбавить ход. Волшебник обернулся – его осветил мощный прожектор, заполняя все его тело не хуже солнечного света в торговом центре. Луч, испускаемый прожектором, на мгновение ослепил мага, и этого хватило для того, чтобы пушки, зажужжав, произвели несколько точных выстрелов, пронзив грудь и сердце мага.

Рука против воли Джервейса поднялась на уровень головы, управляемая внутренним хищником, и маг, тихо прошептав что-то не особо мощное, выпустил пучок практически необработанной энергии прямо в электронику вертолета, сжигая ее и выводя вертолет из строя. Джервейс, хитро ухмыльнувшись, продолжил было движение, но сильнейшая боль скрутила его практически одновременно с грохотом падения и взрыва вертолета.

- Что же… - пробормотал маг, ощущая знакомое покалывание и нетвердость в ногах. Приподняв правую штанину, волшебнику открылась не сама лучшая картина: голень (судя по ощущениям, левая тоже) превратилась в нечто, с трудом напоминающую звериную конечность. Это могло произойти только по одной причине: в кабине вертолета находились пилоты, и маг своим заклинанием, пусть и не умышленно, но привел их к смерти. Совесть, запомнив данный факт, решила упрекнуть в этом Джервейса несколько позже. Чародей сидел на грязном асфальте, с каждой секнундой все больше понимая, что промедление приведет к нежелательным последствиям, что необходимо было двигаться вперед, невзирая ни на что, и маг, совершив несколько пробных шатающихся шагов вперед, неожиданно почувствовал исходящую от превратившихся ног невероятную, древнюю, но вполне подвластную силу, и, усилив каждую ногу магией, побежал вперед, не останавливаясь более и не отвлекаясь ни на что.

Сердце Джервейса замерло от тревожного предчувствия. Он полагал, что опрометчивость и неосторожность Каллисты приведет ее к травме или гибели, и поэтому стоило спешить, хотя маг уже и не знал толком, куда бежать, и поэтому он двигался наобум, надеясь, что интуиция приведет его к «конечному пункту назначения». С соседних улиц наперерез стремительному бегу мага выезжали бронетранспортеры, в утреннем прозрачном небе кружили, как хищные птицы, вертолеты, но все действия мага против них сводились к простому запусканию прямиком в электронику грубой, сырой энергии земли, приправленной слабым заклинанием.

Нельзя отвлекаться… Надо продолжать путь…

Впереди показался мост, казавшийся в утреннем свете золотым. Это был самый обыкновенный мост, впрочем, сделанный с некоторым изыском, и на этом мосте, как и на любом другом, навсегда замерли в незримом движении и устремлении вперед тысячи автомобилей с мертвыми водителями за рулями. Маг снизил ход, медленно, не торопясь обходя ржавые машины, заглядывая за каждый транспорт и тихо нашептывая разнообразные молитвы. Он не осмеливался звать Каллисту, даже произнести ее имя – маг ожидал самого худшего, и не стоило тешить себя напрасными ожиданиями, что она могла откликнуться на его зов. Хищник постепенно отпустил душу Джервейса, оставив его наедине с всезнающей и злобной совестью, и маг впервые в жизни пожалел о своих поступках – игра в «доброго отца» женщины зашла слишком далеко. Он притворялся человеком, что оказалось не самым лучшим решением для сложившейся ситуации, маг не смог выполнить свою цель – сохранить душу Леди такой, какой она была некоторое время назад, Джервейс не смог уберечь Каллисту от ее действий, и тем самым подверг ее опасности.

Маг замер, ступив на середину моста. Пред ним, среди нагромождения покореженных автомобильных остовов, сломанных бронетранспортеров и мусора лежала женщина, и тело ее, искалеченное до невероятной степени, растерзанное, изрезанное и пронзенное пулями и клинками, было неузнаваемо. Глаза женщины невидяще уставились в голубые небеса, а на лице застыла гримаса ужаса. Джервейс не мог долго созерцать картину столь зверского издевательства, бездействуя (он, не одобряя жестокие действия людей из группы бывших власть имущих, порицал и неожиданную любовь к убийствам, открывшуюся у женщины), и поэтому маг в одно мгновение оказался подле ее тела, применяя магию-анализатор, выискивая повреждения и целебные заклинания. Самые худшие ожидания оправдались: женщина была при смерти, и могла в любую минуту попрощаться со своим земным существованием.

- Каллиста… Зачем же ты так… - тихонько причитал маг, поглаживая женщину по измазанной в крови голове.

Хищник в теле Джервейса встрепенулся, вновь учуяв добычу, подразумевая под этой самой добычей Леди. Зверь выпустил тысячи клейких прочных черных нитей, намертво связав тела друг с другом, но маг, ощутивший в себе достаточное количество сил, чтобы оказать сопротивление ненасытному хищнику, направил холодную волну запрета и подчинения на темную сущность, ставя ее на свое место. Нити тотчас рассыпались черным прахом.

Перед магом встал вопрос о выборе дальнейшего пути жизни. Он, конечно же, мог отнести Каллисту через мост, подыскивая какое-либо безопасное место, но сознание настойчиво говорило, что в период такой войны, такого безжалостного истребления любого проявления жизни безопасных мест в городе не было и быть не может. Таким образом, мотаясь по Столице в надежде найти спокойный уголок под постоянным дождем из свинца, маг обрекал Каллисту на практически неминуемую гибель – вряд ли волшебник сможет исцелить ее за короткое время, а потом, потративший большое количество своей магической энергии, ослабленный, сможет обеспечить ей должную защиту. Игра в «отца» и в «человека» подошла к своему логическому (а вернее – нелогическому, слишком уж много было неправдоподобия в его игре) завершению.

Решиться раскрыть себя и вновь быть самим собой маг долго не мог, справедливо опасаясь гнева со стороны Каллисты (если сможет ее вылечить) и других людей, которые станут свидетелями чудесного исцеления женщины. Но, заслышав как нельзя кстати появившийся в воздухе вертолет, подталкивающий своим появлением мага к более быстрым решениям, Джервейс все-таки сделал свой выбор, окончательный и бесповоротный. Махнув в сторону рукой и тихо крикнув «будь, что будет!», волшебник, собравшись с силами, взял на руки Каллисту. Вызвав из небытия душу Армлингтона, чародей досконально просканировал его память, узнав то место, куда он так стремился и за которое заплатил вполне конкретные деньги: достаточно крупная община бывших представителей власти, с которыми Леди уже успела перессориться. Однако сомнения мага пропали, когда он неожиданно осознал, связавшись с энергетикой города – места безопасней им просто не найти. В общине за людей не держались, каждый был по себе, но все-таки там было некоторое подобие порядка, устроенного стариком, слишком смахивающим на Армлингтона. К тому же, община находилась на территориях, прилегающих к атомной электростанции, на которой много лет назад из-за недостаточного контроля случилась катастрофа, приведшая к радиоактивному загрязнению огромных земель этой части города, почти третьей части крупнейшей агломерации, что называлась Столицей. Официально территория значилась мертвой зоной, непригодной для проживания, и поэтому было очень выгодно заместить общину именно там – не потому, что эти люди не боялись радиации, но потому, что внимания к этим землям не было никакого. И это странное место, огромная часть давно заброшенного города, где когда-то раз и навсегда остановилась жизнь, и находилось самое безопасное место в Столице, призванное стать очагом сопротивления «скотам-демократам», установившим свою власть. Именно в эту общину стремились многие люди, в том числе и Каллиста с Армлигнтоном, и все пассажиры разбившегося поезда, и бедные жители блокпоста, спасающегося от сущности и кошмарных порядков Майкла Блера, вот только добраться до конечного пункта назначения суждено было немногим.

Дата добавления: 2015-06-28