Исчезающее небо 10 страница

Как мага примет предводитель этой большой общины? А люди? Ведь Джервейс был не просто чародеем, но представителем одной из уничтожаемых и унижаемых во все времена национальностей, и отношение к нему можно было предугадать заранее, даже не видя этих людей. Люди зачастую оказывались слишком предсказуемыми существами.

Пространство надулось, как мыльный пузырь, исказив солнечный свет. Мир вокруг мага стремительно менялся, приобретал новые черты, те самые, которые когда-то видел Армлингтон – белое многоэтажное здание, служащее предводителю и еще некоторым родным домом, пустые улицы, заброшенные еще больше, чем в остальном городе, много ржавых остовов автомобилей, далекую, но такую же пустую площадь, заросшую маленькими тоненькими деревцами, с одиноким бронзовым памятником, грозно уставившимся на запад. Потом материализовались желтые таблички со всем известным символом, обозначающим радиацию, прикрепленные почти на всех видневшихся с данной точки перекрестках.

Это было тем самым местом! Это был конечный пункт назначения. Община контрреволюционеров. Маг готовился ступить на грязный, разрисованный асфальт, разоряя пространство, выйдя из волшебного кокона, что непременно образовывался во время каждого перехода, готовился пройти два последних шага до заветной двери, за которой было либо прекращение всех их мытарств, либо капитальное осложнение жизни под гнетом нового предводителя (пусть и в безопасность), однако…

Чувствительные сенсоры внутреннего хищника уловили сначала слабое, но усиливавшееся с каждой секундой присутствие чужеродной магии, которая давила на плечи многотонным грузом, пронзала внутренние органы, стараясь как бы зацепиться за персону мага. Когда это давление достигло критической отметки, Джервейса (на полпути к двери, какая досада!) выдернули из этого пространства, из этой части города, как гвоздь из доски, отдаляя все больше от заветной двери, и перенесли в другой район мертвой зоны, не так уж далеко от белого центрального здания общины. Маг, сильнее вцепившись в Каллисту как в нечто очень ценное для него, вывалился из своего пространства, упав на землю с высоты нескольких метров. Сработал инстинкт преданности, как у собаки, призванной защищать своего хозяина, и маг, еще в воздухе накинув невидимый щит на женщину, принял всю боль от неудачного падения на себя.

Женщина упала чуть поодаль от Джервейса. Сам маг оказался на коленях, не в силах подняться на сбитые в кровь звериные лапы. Прежде чем Джервейс поднял голову и начал бы изучать местность и причины, по которой он оказался в другой точке пространства, он почувствовал присутствие рядом кого-то еще более опасного, чем столичная сущность, Майкл Блер, Армлингтон и группа людей, бывших властями. От этого человека (или, лучше выразиться, существа) веяло такой нескрываемой угрозой и уверенностью в себе, что становилось не по себе. Перед Джервейсом оказался истинный хищник, сущность мага, какой она была в некоторых случаях – превосходное сочетание силы, ненависти ко всему живому, непрекращающейся ярости.

Лезвие, приставленное к горлу Джервейса, красноречиво говорило о не самых добрых намерениях прибывшего сюда существа и переправившего в это место волшебника. Маг уставился на ботинки незнакомца – превосходные туфли, сделанные в строгом, офисном стиле, и на его штаны – брюки и самой лучшей и дорогой ткани, которою только можно было обнаружить в этом мире. Незнакомец был совершенным во всем: имел прекраснейший костюм, имел ауру превосходства, имел острый клинок и самые что ни на есть серьезные намерения, пока еще неизвестные магу. Совершенный хищник. Совершенная машина для убийств.

Джервейс поднял голову.

Дайр. Пред ним находился Дайр – его характерную внешность, сочетание не сочетаемого, официальный и неформальный стиль в одежде, поведение – все это трудно забыть.

- Люблю, когда передо мной падают на колени. Это прекрасно, тогда все становится на свои места. Я бы вообще ввел подобную практику – падать на колени перед любым высокопоставленным лицом. Передо мной. Перед тобой. Хотя какое ты сейчас «высокопоставленное лицо»? Ты сам избрал путь бедности, путь опасности.

Джервейс постарался двинуться в сторону, чтобы проверить состояние Каллисты, но Дайр грубо остановил его, выставив перед ним ногу, намереваясь с силой пнуть его, если он продолжит шевелиться перед «высокопоставленным лицом».

- Сиди на месте и не двигайся, пока я не скажу тебе все, что хотел! – громко заявил Дайр, угрожающе двинул лезвием по шее мага – Джервейс почувствовал, как из неглубокого пореза потекла теплая кровь. Клинка Дайр не убирал, даже нанеся повреждение. Кровь, которая еще пару секунд назад устремилась вниз, теперь почему-то прекратила бежать, хотя волшебник явственно ощущал по пульсирующему порезу, что порез продолжает кровоточить. – Как я понял, - продолжил Дайр, смягчившись, - тебя невозможно ни уговорить (или переубедить), если ты имеешь свое мнение на этот предмет, ни запугать – ты не боялся сущности, но, более того, решил ее излечить! И, как я полагаю, тебя вряд ли можно подкупить – «наше неподкупное величество маг» не желает видеть в глаза деньги, полученные «нечестным образом»! Ты – удивительный пример, как из-за своих убеждений можно скатиться на самое дно общества, в ряды не самых уважаемых магов, наций, прячась под личностью какого-то человека… Ах, да, Армлингтона. Я не успел с ним вдоволь развлечься. Придется мне развлечься с тобой, Лжеармлингтон, продолжить, так сказать, наши милые забавы…

Джервейс от подобной речи скривился, будто проглотил лимон. Боль в ногах почти прошла, но тяга к Каллисте, забота и тревога о ней только усиливалась с каждой секундой: магу было жизненно необходимо проверить состояние женщины. Он боялся, что такое падение она могла не пережить.

- Маг, успокойся, - заявил Дайр наглым голосом, видя обеспокоенность сидевшего перед ним Джервейса. – Я в ней поддерживаю жизнь. – Дайр отошел от мага, давая ему возможность подползти к Каллисте и воспользоваться магией-анализатором. Человек (а вернее, волшебник-враг) беспрестанно следил за каждым движением Джервейса, будучи готовым броситься вперед в случае какого-либо неугодного Дайру действия. - Но, вернемся к нашему разговору. Ты нужен в нашем государстве. Нужен сейчас. От твоего присутствия на твоем законном месте зависит судьба твоей родины, ты слышал, ро-ди-ны! И я, как истинный патриот, любящий, ценящий и уважающий свою страну, не могу допустить, чтобы из-за таких разгильдяев, шатающихся по другим странам, судьба моего и твоего родного государства подвергалась опасности! Время нынче тяжелое, ты должен это понимать. Однако я, видя твое нежелание идти назад (впрочем, и прекрасно его понимающий – иногда случается разочарование в своей родине), и, осознавая свою неспособность уговорить тебя (ты создашь клона), испугать тебя (ты не боишься своего будущего), и подкупить… я решил, что если уж ты так хочешь свободы – сражайся! Докажи, что ты достоин жизнь в этом мире. Победишь меня – уходи восвояси, а проиграешь – ты просто обязан пойти со мной назад. Ты нужен мне. Ты нужен государству.

- Победить? И все-то? – спросил маг, не веря, что условия свободы столь легкие.

- Не забывай, что я тоже маг. Бессмертный маг. И мы можем кромсать друг друга целую вечность без видимых повреждений, если уж на то пошло, однако первым сдастся тот, кто окажется слаб, кто растеряет больше своей жизненной и магической энергии.

- Но ведь я могу и отказаться от боя, применив сейчас какое-нибудь мощное заклинание, чтобы нейтрализовать тебя разом, - в красивом голосе мага слышалась откровенная насмешка, - а могу и сбежать – ведь я смогу найти в городе такое место, где магия попросту не будет работать. В таком случае ты меня не найдешь. Никогда.

Дайр пожал плечами. В тот же самый момент Джервейс прекратил плести заклинание переноса, и Каллиста, которая должна была отправиться прямиком внутрь белого здания общины, неожиданно оказалась в руках Дайра, перехваченная им где-то на одном из магических путей. Острый клинок прекрасной работы, украшенный затейливыми символами, впился кончиком в шею женщины.

- Теперь ведь ты не сбежишь, а? – язвительно спросил Дайр. Клинок опасно шевельнулся. – Ведь я выбрал правильную тактику воздействия на тебя, верно? Маг, какой же ты тупой, если…дал волю своим чувствам. Ведь ты ее любишь, не так ли? Чувства – это слабость, чувства не дают сосредоточиться. Благодаря им маги уязвимы, благодаря им маги могут быстрее превратиться в сущность. С помощью любимых магом, дорогих ему людей, волшебником можно манипулировать. Для магов чувства недопустимы! Ты – не исключение. Ты – такой же влюбленный идиот, каким и был. Притом что эта девица удивительным образом похожа на Лирриэй. Ты что, коллекционируешь женщин, похожих на твою жену?

- Не говори так о ней! – крикнул маг. Внутренняя сущность, почувствовав сильнейшее эмоциональное напряжение, что испытывал сейчас волшебник, подавила его душу, заключив в ледяные оковы спокойствия и здравомыслия, и, в свою очередь, взяла управление телом Джервейса на себя.

- О! Твоей жене не понравится, что ты завел девицу на стороне. Я ей обязательно об этом расскажу…когда-нибудь. – Дайр замолчал, ненадолго, медленно двигаясь по кругу, выискивая место для своей заложницы. Волшебник-враг прекрасно понимал, что прелюдия к бою слишком затянулось, что если разговорам дать дальнейший ход, еще не начавшаяся баталия физическая может перерасти в баталию словесную, а выйти победителем из нее мог только всезнающий Джервейс. Поэтому, положив Каллисту на землю и отойдя на некоторое расстояние от нее, чтобы не затоптать ее в пылу сражения, Дайр встал в стойку, выражавшую готовность к бою. Добежать и спасти женщину, телепортировав ее, как намеревался сделать это Джервейс изначально, возможности не было, так как Дайр встал на пути между Леди и магом и следил неусыпно за каждым движением волшебника. – Сражайся, чтобы заслужить свободу! Мне надоели разговоры, закончим это по-быстрому, я слишком занят, чтобы уделять свое драгоценное время твоей ничтожнейшей персоне.

- Зачем тебе это надо? - только и пробормотал Джервейс, выходя вперед и горестно и тяжело вздыхая. Через звериные ноги к нему в тело вновь стала поступать могущественная энергия земли, тщательно контролируемая хищником. В руке по одному лишь желанию, как раньше появлялись гитары, блокноты, книги и прочие вещи для развлечения себя, так материализовался меч – безо всяких усилий. Маг не желал держать оружие у себя в руках, да и вообще, не видел в бое никакого смысла (ведь любые вопросы можно было решить миром, Джервейс с его красноречием смог бы это с легкостью сделать), но раз уж на кону стоит нечто серьезное (нет, не свобода мага – он и так ощущал себя вполне свободным), а конкретно, жизнь женщины, необходимо было вступить в бой.

Необходимо было доказать, что маги достойны любить и быть счастливыми. Что маги могли любить самоотверженно, что маги могли отдавать последние силы на защиту тех, кто им дорог, и что любовь – вовсе не грех, и не недостаток, а достоинство, делающее мир лучше.

Так было с Лирриэй – Джервейс всегда стремился спасти ее от неблагоприятного влияния общественного мнения и других пороков, царствующих в их стране. Маг всегда был рядом – преданный, но в меру, и достаточно самостоятельный и мудрый, чтобы контролировать свои чувства, которые все-таки были.

Так будет и с Каллистой.

- Я готов, - всего лишь заявил Джервейс после некоторого раздумья, выставляя вперед меч.

Бой начался.

Противники медленно сближались, шагая по кругу. Шаги каждого были размеренны, осторожны, но тверды. Неминуемо сближаясь, Дайр постоянно болтал, высмеивая недостатки Джервейса, но в ответ ему звучали лишь многозначительные короткие фразы, которые достаточно точно отражали мнение мага по поводу звучавших в его адрес высказываний. Дайр стремился вывести врага из душевного равновесия, тем самым показав, что вся его доброта и «светлость» может рассыпаться в одно мгновение пылью и прахом, едва только столкнутся с чем-то, что было для мага неприемлемо. Хищник же, во время сближения, тщательно контролировал поступающую извне информацию, эмоции волшебника и его ответы, и поэтому за несколько минут бессмысленного обмена фразами маг не только сохранил необходимое в данной ситуации здравомыслие, но и оценил своего врага, заметив его слабые места.

Столкнулись два меча, высекая искры. Стальной грохот эхом разнесся над мертвой зоной, спугнув стайку каких-то мелких птичек. Соперники отступили на некоторое время, совершив еще один медленный круг. Как и в первую встречу Джервейса и Дайра, они сохраняли некоторую дистанцию, не переступая некоторую черту, мысленно обозначенную каждым из магов.

Следующий выпад сделал Дайр, давая знать, что обмен «приветствиями» и некоторая подготовка к бою, какой можно было назвать первый круг, закончен, и, совершая изящное, но сильное движение клинком сверху вниз, открыл тем самым череду великолепнейших воинских приемов, способных свалить с ног любого. Бешеный напор, сравнимый разве что с мощью цунами, гасился о непреступную стену-защиту, создаваемую то тут, то там Джервейсом. Маг демонстрировал превосходные навыки по защите себя, не переходя в наступление. Хищник управлял телом волшебника, решая, что и как делать в следующую секунду, и, справедливо полагая, что Дайр в случае промедления или неудачно поставленного блока нанесет серьезное повреждение магу, ориентировался лишь на свои инстинкты, не доверяя информации, полученной от органов чувств.

А глаза его не раз обманывали: Дайр (не без помощи Лирриэй, конечно) обучился некоторым приемам высшей маги, и теперь с легкостью создавал то тут, то там свои фантомы, практически неотличимые от оригинала. Но хищник научился определять истинного Дайра по некоторым особенным деталям, которых недоставало копиям – оригинал, созданный волшебником, был не идеален и имел некоторые свои, уникальные привычки (например, подергивать пальцами, когда приходилось о чем-то задуматься), а фантомы были идеальными в прямом смысле этого слова. Поэтому внутренний зверь без труда уворачивался от плохо сотворенных копий, которые могли только запугивать и запутывать, но не наносить урон, и всегда в точности и вовремя останавливал высоко занесенный меч, нацеленный на конечность Джервейса. Также хищника обманывали уши – ему то и дело казалось, что по небу летит вертолет, а за спиной грохочет бронетранспортер, но и с этой бедой сущность стала справляться, фактически отгородив себя от внешнего мира, отключив все лишние органы чувств, которые могли помещать процессу защиты.

Джервейс очутился в полнейшей тишине.

Дайр, видя, что его старания не приносят должного результата, стал использовать все более мощные заклинания, но порой и просто кидая в сторону мага сырую энергию, стараясь сбить с ног или хотя бы замедлить его движения. Джервейс действительно стал двигаться в несколько раз быстрее – хищник вошел в такой азарт, что любые действия противника перестали его вообще как-либо тревожить, так как он видел их как бы в замедленной съемке: Дайр двигался, как манекен. Но хищник, имея все-таки звериную натуру и подразумевая в сопернике сильнейшего врага, не стремился перейти от глухой обороне к наступлению, хотя все шансы для этого были, а стараясь больше сохранить в целости свое тело. Зверь чего-то ожидал, какого-то толчка к решительным действиям, и его мог обеспечить только один человек, люто ненавидевший Дайра, но и находившийся в одном теле с Джервейсом – Армлингтон.

Растопив лед недоверия и полнейшего ограничения, из глубин разума мага был вызван старик, но теперь ему было дано право пользоваться некоторым количеством присущих ему эмоций. Старик, увидевший мир через глаза мага и узревший перед собой нападающего на него (!) Дайра, того самого Дайра, который разорил его имение и издевался над ним, не сдержался, и громко крикнув своим (именно своим) голосом «Ну вот мы и встретились!» (стоит ли говорить, в каком удивлении пребывал Дайр, увидевший столь неожиданную перемену в маге), ринулся на противника, прокручивая в уме все тысячи способов зверских убийств магов.

Дайр находился не просто в замешательстве – в ступоре, не ожидая от мага-пацифиста увидеть такой сплав скорости, неукротимой силы, бешеного напора, несоизмеримой мощи и неудержимой ярости. Лишь на мгновение волшебнику-врагу показалось, что смысл всех его слов все-таки дошел до сознания Джервейса, и он начал превращаться в сущность, но чародей потом все-таки понял, что дело кроется вовсе в другом, в чем-то, что было неподвластно разуму Дайра.

Но, несмотря на то, что симбиоз осторожного и сильного хищника и неудержимого и злобного охотника на магов показал себя достаточно успешным образованием, перемены начали происходить в маге, не затрагивая недавно образованный необыкновенный союз («антидайровкую коалицию»), но тело мага внутри и снаружи. С каждым точным ударом, вызывающим неминуемые глубокие порезы, с каждой каплей вражьей крови тело приобретало звериные черты. Руки и ноги, увеличившись в размерах от раздувшихся мышц, прорвали одежду, и приобрели черный цвет за счет многочисленных чешуек и перьев, изменилась сама форма конечностей, которые стали заметно длинней и теперь заканчивались острыми когтями. Превращение происходило последовательно, начиная с ног и спины, и заканчивая руками, грудью и шеей. За несколько минут кровавой бойни с телом мага произошли такие изменения, на которые у отдельных злобных магов уходят месяцы и даже годы.

Но изменения, затронувшие пока только внешнее строение, не отражались на психологическом состоянии мага, пока он держал над собой контроль. Зная, что даже если он обретет полностью звериный вид, он останется магом, самим собой, тем же, кем он и был, потому что изменения произошли не по его вине – а по вине того, кто им управлял.

Но…

С каждым точным ударом хищник, чувствуя, что Дайр слабеет, выпускал черную нить, соприкасаясь с вожделенной для зверя чужой памятью. Но бой имел не самые лучшие условия для размышления, и поэтому все воспоминания, не сортируясь, шли прямиком к «единственному незанятому в этом спектакле лицу» - Джервейсу, который должен был их складировать и бережно сохранять. Но маг с каждой новой порцией чужого сознания невольно окунался в них, узнавая новые, но на сей раз окончательные подробности своей жизни. Он узнал все, что случилось с ним до потери памяти. Кому не знать его, Джервейса, лучше, чем не собственному отцу, что был рядом с ним долгие годы…

Джервейс, как и любой маг из соседней страны, обязан был поступить на службу к правителю страны. Когда волшебнику было сорок лет, он присягнул на верность королю Симидху III, превосходному королю, который совершил в стране множество реформ. Его правление было плодотворным и весьма запоминающимся для основной доли населения, низших слоев, так как его реформы значительно поднимали уровень их благосостояния. Но что касалось внешней политики, то Симидху не хватало гибкости и какой-то хватки – он постоянно упускал нужные моменты, чтобы найти новых союзников, чтобы привлечь в страну иностранных производителей и торговцев, в некоторых случаях он вел себя решительно и непреклонно, едва не приводя страну к очередной войне с каким-нибудь государством. И поэтому некоторые молодые и не очень люди, немного сведущие в политике, но считающие себя достаточно образованными и умными, постоянно критиковали каждое действие Симидха по отношению к соседним странам, считая, что в данных ситуациях они, эти люди, получив толику власти, могли бы вершить великие дела. Но о демократии в стране речи не велось; подавляющее большинство, зажив с приходом короля на трон только лучше, были им довольны, и считали, что подобный монарх дается стране только раз в жизни – и быть недовольным им сейчас, когда все так хорошо, смысла не было. Поэтому либеральных начитанных молодых людей «отсылали куда подальше» (словесно, разумеется), хотя действия их даже после таких обличительных речей не контролировались.

Однако одно дело, когда подобное недовольство имеет малая часть человеческого (именно человеческого) населения, и совсем другое, когда такое мнение имеют маги. Долгое время в этом государстве было запрещено садиться на престол именно магам, и если в правящей семье наследник оказывался именно магом (а рождение магов – процесс абсолютно непредсказуемый), то приходилось на престол садиться какому-нибудь его родственнику. Запрет этот пошел с давних времен: на престоле побывало несколько магов, и все они, одержимые мечтой о совершенном государстве, стремились подчинить себе всех граждан страны, а помимо всего заниматься еще и внешней и внутренней политикой, и притом также «идеально». Дальше мечтаний дело обычно не шло, маг обычно после попытки тотального контроля общества сходил с ума, и его приходилось удалять от дел государственных.

Но так было до тех пор, пока не подросла Лирриэй. Прекрасный маг, амбициозная женщина, полная здоровых устремлений, логичных мыслей и правильных идей меняла один пост за другим, пока не стала личным советником Симидха, ставшая наставлять его на более правильные действия. В свою очередь, рядом с Лирриэй всегда был ее верный соратник, ее «фаворит», ее близкий друг, а впоследствии муж – Джервейс. Она ценила его за уникальные нравственные качества, которые, казалось, были собраны воедино только в нем. Он уважал ее и любил за ясность ума, за твердость, но правильность решений, за стремление что-либо изменить, и не менее решительное воплощение в жизнь всех ее задумок. Это был идеальный союз, идеальная пара, держащаяся друг друга, как за единственную опору, и они вместе намеревались «свернуть горы» - нет, это были не взыгравшие в них устремления, присущие юности, но скорее трезвая оценка ситуации, что складывалась вокруг них, и строящиеся в результате полученных «оценок» планы. И все у Лирриэй и Джервейса было хорошо, хотя многие предсказывали их чувствам недолгую жизнь (бытовало мнение, что маги не должны любить), и союз их был долгие годы нерушимым, но…

Симидх в один прекрасный момент из народного героя, мудрого правителя и освободителя «низов» превратился в тирана, прикрывающимся шутовским колпаком, так как стал принимать маразматичные законы, вызывавшие взрывы в обществе. То в одном, то в другом месте вспыхивали стихийные восстания, вызванные некорректным содержанием законов и таким же некорректным их исполнением; в связи с невразумительными обвинениями в адрес соседних стран обстановка на границах накалилась, вновь угрожая очередной войной. В это же самое время силу набрала оппозиция, видевшее только одно решение появившейся глобальной проблемы – смещение Симидха и замена его на более разумного монарха. Но слабые голоса и решения оппозиции не имели веса в обществе, пока к ним не присоединились маги во главе с…Лирриэй.

Женщина понимала, как можно переустроить страну и что вообще необходимо сделать, чтобы все было хорошо, а не только тем, кто воплощал в жизни странные законы короля. Однако если раньше ее роль при дворе сводилась лишь к небольшим и нечастым подсказкам Симидху насчет политики, что, разумеется, не могло удовлетворить беспрестанно растущее желание показать нерадивому монарху, как следовало поступать, чтобы «ничего за это не было», то теперь, видя недовольство общества и поняв, что пришел ее час, собрала толпу недовольных во главе с собой и верхушкой оппозиции, свергла монарха. Убивать его не стала, ограничив его сильнейшими чарами, оставив лишь способность воспринимать информацию и мыслить, и заперев на долгие годы в соседнем зале.

Вот тут и начался постепенно увеличивающийся раскол между Джервейсом и Лирриэй. Маг ни в коей мере не одобрял ее поступок, ее стремление занять пост «повыше», ее огромное, появившееся в последнее время властолюбие и многие мысли, возникшие как естественная реакция на реформы короля. Но любые увещевания Джервеса на эту тему жестко пресекались. И так было всегда – едва только маг решал провести нравоучительную беседу с Лирриэй, как разговор переходил в ожесточенный спор с одной стороны, и в тактичное, но громкое убеждение с другой.

Женщина воплощала в жизнь постулаты идеального государства, выводя страну из того глубочайшего кризиса, в котором она оказалась после неудачной внешней политики и кошмарной внутренней. Но, получая в свои руки все больше ветвей власти, с помощью которых можно было управлять всем и вся, Лирриэй менялась, и менялась очень сильно, что было необходимо для качественного правления. Присутствие рядом беспрестанно мелькавшей перед глазами «совести» в виде Джервейса слишком ее напрягало, и она, после очередного разговора по душам решила показать, насколько его принципы морали, взятые за основу, не подходят для реальной жизни, и, сказав ему свое знаменитое:

- Послушай, маг, политикам и правителям совесть совершенно ни к чему – ее наличие, знаешь, к каким результатам приводит? – И далее, приводя некоторые известные всем примеры из курса истории, женщина, взяв сосуд с душой Джервейса себе в руки, отправила его в соседние страны.

Устраивать революции, прикрывая это добродетелью и спасением, посланным свыше.

Крепкая привязанность к одной единственной женщине, которую Джервейс считал своим долгом охранять от неблагоприятного воздействия чего-либо пуще глаза своего, не дала ему спастись и вовремя рассмотреть в Лирриэй угрозу для себя, превратив его на несколько десятком лет в орудие, которым охотно пользовалась правительница в своих целях, прикрывая это государственной необходимостью.

Но не чувства, и не проснувшаяся совесть взыграли в женщине спустя семь лет, если она отправила Дайра, которому сын по какой-то причине не был нужен, на поиски Джервейса. Обратной стороной превосходного правления Лирриэй стала всеобщая роботизация общества, что, разумеется, могло расцениваться и как благо, и как большой минус. Люди, имея механические тела, теперь никогда не болели и не умирали, но и воспроизводить себе подобных тоже не могли. А это значило, что и магов в подобной искусственной среде появиться не могло – магическое существо невозможно воплотить в стали и микросхемах…

А маги необходимы были, даже несмотря на их специфическую особенность, связанную с превращениями в сущность. Истребив многих во время применения «выжигателя» (сильнейшего заклинания, основанного на магии крови), Лирриэй смогла набрать в своей стране лишь несколько магов, и как раз ей для осуществления ее грандиозного плана нужен был последний маг – если не Дайр, то Джервейс. Выбирать не приходилось: Дайру отчаянно хотелось жить, а сын ему никогда особо не нравился.

И никаких чувств, тех прежних чувств, что некогда испытывала женщина, сейчас к Джервейсу не было.

Ничего личного, лишь «выжигатель» и грандиозные планы, нуждающиеся в осуществлении.

Неожиданно и хищник, и злобный Армлингтон очутились в таких крепких оковах души, мгновенно умеривших их пыл, что они затихли, даже не пытаясь сопротивляться. Пожар внутри сознания мага разгорался все сильнее, и наступила такая критическая точка, когда пожар превратился в сущий ад, безграничную мощную огненную волну, сметающую все на своем пути. Две личности испуганно притихли, забитые в самый дальний уголок души, когда поняли, что их безжалостно подавляет ни кто иной, кого несколько часов назад контролировали они: Джеревейс. Он, взяв управление своим телом на себя, впервые в жизни подчиняясь охватывающим его эмоциям, неожиданно для врага прыгнул вперед, делая сильнейший, но неумелый удар.

Глаза Дайра, остолбеневшего от столько странного изменения поведения мага, расширились, и в них отразилось неподдельное удивление.

- Лирриэй… это все она, моя Лирриэй! – отчаянно крикнул маг, делая выпад мечом вперед, но не достигая своей цели.

- А, я а уж было подумал, что ты роботом стал – такое хладнокровие, такая точность и такая быстрота может быть только у роботов. Я знаю, потому что я сражался с такими.

- Это моя Лирриэй устроила хаос! Она разрушала страны за счет меня! – заревел маг, издавая одновременно совершенно невероятный звук, напоминающий одновременно и рычание, и крик, и дикий хохот.

Дайр, отойдя от сумасшедшего мага на полшага, уставился на него с недоумением. Клинок он опустил вниз, коснувшись кончиком земли.

Тучи, что стремительно заполняли небеса во время битвы, теперь покрыли небо плотной темной пеленой. Смеркалось. Дождь, весьма частый осенний гость, теперь почем-то хлынул неожиданно, пронзая тяжелыми, холодными струями пространство. Налетел безумный ветер, и крупные капли дождя больно хлестали лицо двух уставших от продолжительной борьбы воинов.

- Моя Лирриэй, за то время, что я отсутствовал, превратилась в чудовище! А я был лишь пешкой в ее игре! – маг, подняв клинок до уровня груди, поставив его параллельно земле, ринулся вперед, впервые за всю битву используя магию.

Дайр, поняв, что теперь перед ним не та смертоносная машина без чувств, контролируемая разумом, а обыкновенный, не сдерживающий своих эмоций маг, стремящийся разом выплеснуть всю свою обиду на этот несправедливый мир и предавших его людей и волшебников, расслабился. Черпая свои силы из окружающей среды, соперник без труда залечил свои раны и, с легкостью уходя от неуклюжих, но сильных ударов и заклинаний мага, наносил ему многочисленные раны. Кровь врага, попадавшая на острое лезвие, мгновенно поглощалась магической сталью. Дайр имел необыкновенный меч, созданный специально для противников опасных, которых не было возможности поймать и привести на место проведения ритуала – в таком случае с ними проводился бой, больше напоминающий бойню, и из противника этим самым мечом поглощалось как можно больше крови. Теперь ситуация была практически такой же – ослабленный Джервейс теперь более не замечал всех движений соперника, и вражьему магу было достаточно легко шинковать волшебника на мелкие кусочки.

Дата добавления: 2015-06-28