Исчезнувшая 10 страница

На самом деле я обещал Мэрибет заняться этим сегодня же.

— Конечно поговорим, — кивнула Бони голосом девочки, которая дает слово приставучей маме, что будет лучше. — Мы сомневаемся, что это продвинет следствие, но обязательно поговорим.

— Ладно. Круто. Спасибо, что делаете свою работу. А как насчет Ноэль Хоторн? Если хотите найти кого-то поблизости от нашего дома, то она живет в нашем пригороде. И кажется, немного двинулась на Эми.

— Знаю. Ноэль Хоторн обратилась к нам. Она в нашем списке, — кивнул Джилпин. — Сегодня же поговорим с ней.

— Ну хорошо. А что еще вы делаете?

— Ник, сейчас мы просим, чтобы вы позволили порыться в вашем мозгу, — сказала Бони. — Мужья часто не осознают всего, что им известно. И подумайте вот о каком факте. Ваша соседка миссис Теверер случайно слышала ваш с Эми разговор в ночь перед исчезновением.

Ранд резко повернулся ко мне.

Джен Теверер, набожная домохозяйка, больше не смотрит мне в глаза.

— Нет дыма без огня? — спросила Бони с невинным выражением лица. — Я знаю, вам нелегко это слышать, мистер Эллиот, но, возможно, Эми связалась с какими-то отбросамиобщества. В городе хватает мелких наркодилеров. Возможно, ей угрожали — вот и понадобилось огнестрельное оружие. Для самозащиты. Должна же быть причина, по которойженщина пытается купить пистолет и ничего не говорит мужу. И еще мы хотим, Ник, чтобы вы хорошенько подумали и вспомнили все же, где вы были с одиннадцати вечера — с момента ссоры, с того времени, когда кто-либо слышал голос Эми в последний раз.

— Кроме меня?

— Кроме вас. И до полудня, когда вы появились в баре. Если передвигались по городу, ездили на берег реки, бродили возле гавани, кто-то должен был вас видеть. Может, выне знаете этого человека. Может, кто-то выгуливал собаку. Если хотите помочь нам, то это будет очень…

— Полезно, — закончил Джилпин и наколол клубнику на вилку.

Оба внимательно, но добродушно смотрели на меня.

— Это будет чрезвычайно полезно, Ник, — повторил Джилпин еще любезнее.

Вот тут-то я и догадался, что полицейские имеют какие-то козыри против меня. В первый раз я услышал от них о ссоре. И это было сказано при Ранде, хоть и самым невинным тоном.

— Даже не вопрос, — ответил я.

— Не хотите рассказывать о вашей ссоре? — спросила Бони. — Почему?

— А разве миссис Теверер не доложила?

— Зачем мне слушать ее, если я могу обратиться непосредственно к вам? — Детектив плеснула сливки в кофе.

— То был пустой спор, — начал я. — Именно поэтому я о нем даже не упоминал. Иногда люди, пожив вместе, пересматривают свои отношения…

Ранд глянул на меня так, словно не понимал, о чем идет речь. «Пересматривают? Что еще за пересмотр? О чем ты говоришь?»

— Мы поспорили из-за праздничного ужина, — продолжал заливать я. — Не могли договориться, что нам приготовить на юбилей. Видите ли, Эми склонна придерживаться стойких традиций…

— Омары! — перебил меня Ранд, обращаясь к копам. — Каждый год Эми варит для Ника омаров!

— Верно. Но в этом городе невозможно достать живых омаров, из аквариума. Поэтому Эми расстроилась. Я предложил ресторан «Хьюстон».

— А мне казалось, ты упоминал, что не заказывал столик в «Хьюстоне»… — нахмурился тесть.

— Ну да, точно. Перепутал, извините. Я имел в виду, что предложил заказать столик в «Хьюстоне». Но на самом деле должен был заказать омаров, чтобы нам их доставили самолетом.

У детективов брови полезли на лоб. Мои слова звучали совсем фантастически.

— В общем, из-за этого мы и поцапались. Это не ссора даже, а фигня, такое в любой семье бывает. — Я надкусил блинчик, ощущая, как пылает шея. — Уже через час смеялись.

— Фух! — только и сказала Бони.

— А как ваш поиск сокровищ? — поинтересовался Джилпин.

Встав, я нашел в кармане немного денег. Сейчас просто заплачу и уйду. Я не дам повода думать, что оправдываюсь.

— Да никак. Пока не решил. Трудно сосредоточиться в такой кутерьме.

— Ладно, — согласился Джилпин. — Вероятность того, что охота наведет нас на нужный след, невелика, учитывая, что несколько месяцев назад Эми уже беспокоилась о своей безопасности. Но в любом случае держите меня в курсе, хорошо?

Мы вышли под палящее солнце. Когда мы с Рандом усаживались в автомобиль, Бони вдруг спросила:

— Эй, Ник, а у Эми все еще второй?

Я непонимающе нахмурился.

— Размер второй? — пояснила она.

— Думаю, да, — ответил я. — Конечно второй.

Бони скривилась, будто хотела сказать «хм», и села в свою машину.

— К чему это она? — спросил Ранд.

— Второй размер? Да кто ее знает.

Большую часть пути к гостинице мы молчали. Ранд не отрываясь смотрел в окно на мигающие рекламой кафе быстрого питания, а я размышлял о лжи — о моей лжи. Пришлось покружить, чтобы найти свободное место на парковке около «Дэйза», Похоже, съезд Ассоциации аутсорсинговых бухгалтеров был гвоздем сезона.

— А знаешь, — проговорил тесть, берясь за ручку автомобильной дверцы, — это даже забавно, насколько я провинциален, хоть и прожил в Нью-Йорке всю жизнь. Когда Эми сообщила, что вы перебираетесь на берега Миссисипи, я представлял зеленый край: фермы, яблоневые сады, большие красные амбары. А теперь вынужден признать, что здесь одно убожество. — Он рассмеялся. — В этом городе я не смог найти ничего красивого. За исключением моей дочери.

Он выбрался из автомобиля и быстро зашагал к гостинице. Я даже не пытался догонять. Зашел в штаб несколькими минутами позже и устроился в укромном месте, за столом в задней части зала. Нужно закончить охоту за сокровищами до того, как иссякнут подсказки, выяснить, куда Эми хотела меня привести. Посижу здесь какое-то время и возьмусь за третий ключ. А пока можно позвонить.

— Да, — ответил нетерпеливый голос.

Где-то неподалеку плакал ребенок. Я услышал, как женщина сдула волосы с лица.

— Добрый день, это Хилари Хэнди?

Она отключилась. Я снова набрал номер.

— Слушаю.

— Добрый день. Кажется, нас разъединили.

— Почему бы вам не убрать этот номер из вашего списка?

— Хилари, я ничего не продаю. Я хочу поговорить об Эми Данн. То есть Эми Эллиот.

Тишина. Малыш снова взвизгнул. Похожий на мяуканье звук — то ли веселится ребенок, то ли собирается зареветь.

— Что с ней?

— Может, вы видели в новостях — она пропала. Это случилось пятого июля при внушающих тревогу обстоятельствах.

— О, мне так жаль…

— Я Ник Данн, муж. Обзваниваю ее старых друзей.

— Ну и?..

— Хочу спросить, не общались ли вы с ней? Недавно?

Хилари выдохнула в трубку. Три глубоких выдоха подряд.

— Это из-за тех глупостей в школе?

Где-то в отдалении капризно закричал ребенок:

— Ма-ама! Иди ко мне-е-е!

— Одну минутку, Джек, — ответила она в сторону, а потом обратилась ко мне раскаленным докрасна голосом: — Вы… поэтому мне звоните? Черт возьми, двадцать лет уже прошло! Даже больше.

— Я знаю, знаю. Погодите, я только хочу спросить. Я был бы последним подонком, если бы не спросил…

— Гребаный Иисус! Я сейчас мать троих детей! Я словом не перемолвилась с Эми после школы! Я отлично усвоила урок. Если увижу ее на улице, то перейду на другую сторону. — Малыш заплакал. — Уже бегу!

— Я только на секундочку, Хилари…

Она отключилась. И в тот же миг завибрировал мой мобильный. Я нажал на «отбой». Нет, эту назойливую вещицу надо спрятать куда подальше.

И тут я почувствовал, что рядом со мной кто-то есть. Женщина. Но я не обернулся, рассчитывая, что она уйдет.

— Нет еще и полудня, а вы так выглядите, будто вкалывали целый день. Бедный мальчик.

Шона Келли. Она завязала волосы в конский хвост, подобно малолетке с жевательной резинкой, и смотрела на меня, сочувственно вытянув намазанные блеском губы.

— Хотите попробовать мой пирог фрито? — В руках она держала форму для выпечки, опустив ее ниже груди, так что тонкая ткань блузки промокла от пара. Фраза звучала почти как в рок-клипе из восьмидесятых: «Хочешь попробовать мой пирожок?»

— Я хорошо позавтракал. Но все равно спасибо. Вы так добры.

Вместо того чтобы отправиться восвояси, она уселась. Выставила, наводя на размышления, до блеска намазанные лосьоном ноги из-под бирюзовой теннисной юбки и ткнула меня носком незапятнанного кеда «Треторн».

— Вы хоть высыпаетесь, дорогуша?

— Да, все нормально.

— Ник, вам нужно выспаться. Кому вы поможете, если измотаетесь до предела?

— Может, и вздремну часок-другой.

— Вздремните обязательно.

Внезапно во мне всколыхнулась щемящая волна благодарности. Словно вернулись забытые отношения мамы и сына.

Опасно! Берегись, Ник!

Я все ждал, когда же она уйдет. На нас уже косились.

— Могу подвезти домой, — проговорила Шона. — Вам и правда необходимо поспать.

Она потянулась, чтобы тронуть меня за колено, и тем самым вызвала вспышку ярости. Оставь свою стряпню, кошелка приставучая, и проваливай!

Теперь вернулись отношения отца и сына. Тоже опасно.

— Почему бы вам не отметиться у Мэрибет? — резко проговорил я, указывая на тещу, которая не отходила от ксерокса, штампуя бесконечные копии портрета моей жены.

— Ладно! — Наконец-то она сообразила, что я почти в открытую пытаюсь от нее избавиться. — Раз так, не буду мешать. Надеюсь, вам понравится фрито.

Мое пренебрежение ее обидело — уходя, она даже не взглянула на меня. Развернулась и зашагала прочь. Мне тотчас же стало стыдно, как будто я отплатил злом за добро. «Не смей догонять эту женщину», — шепнул я себе.

— Есть новости? — Ко мне подошла Ноэль Хоторн и уселась на освободившийся стул.

Я знал, что она моложе Шоны, но выглядела соседка старше — расплывшаяся фигура и вислая грудь. Хмурое выражение лица.

— Пожалуй что никаких.

— А вы, похоже, неплохо держитесь.

Я дернул головой, не зная, что и ответить.

— Вы хоть знаете, кто я?

— Конечно знаю. Ноэль Хоторн.

— Я лучшая подруга Эми в этом городе.

Либо Ноэль нравится купаться во всеобщем внимании, примазавшись к известности пропавшей соседки, либо она сумасшедшая. Надо было сказать это детективам. Возможно,похититель искал дружбы Эми, а когда та отказалась…

— Ноэль, у вас есть какие-нибудь сведения об Эми? — спросил я.

— Конечно есть, Ник. Она же моя лучшая подруга.

Несколько секунд мы смотрели глаза в глаза.

— Вы намерены поделиться информацией? — прервал молчание я.

— Следователи знают, где меня искать. Когда у них дойдут руки…

— Это было бы исключительно полезно, Ноэль. Я добьюсь, чтобы они поговорили с вами.

Она залилась румянцем — по яркому импрессионистскому пятну на каждой щеке.

А когда она отошла, со дна рассудка против моей воли поднялась свирепая мысль: «Женщины, вы все полоумные, мать вашу так. Все до одной».

Подобные мысли всегда приходят ко мне непрошеными. Не «кое-кто из женщин», не «многие женщины», а именно так — «женщины, вы все полоумные».

Когда окончательно смерклось, я поехал к пустующему дому моего отца. Загадка Эми лежала рядом, на пассажирском сиденье.За то, что взял меня сюда, ты можешь ощущать вину.И я, приходится признать, всех чувств, конечно, не пойму.Хоть выбрать мы могли края отсюда вдалеке,Решились ехать мы сюда, в наш город на реке.Давай же приведем любовь в коричневый тот дом,Давай порадуем «Гудвил», супруг мой дорогой.

Третья загадка показалась более сложной, чем предыдущие, но, вне всякого сомнения, решил я ее правильно. Эми приняла Карфаген, окончательно простив меня за переезд сюда.

«За то, что взял меня сюда, ты можешь ощущать вину…» Но: «Решились ехать мы сюда, в наш город на реке». А коричневый дом — это дом моего отца, который на самом деле был синим. Это была наша с Эми «внутренняя» шутка. Мне всегда нравились «внутренние» шутки — они позволяли чувствовать нашу сплоченность куда лучше, чем разговоры по душам или страстные занятия любовью. Маленький коричневый домик намекал на отца — моя выдумка, о которой никто в этом мире, кроме Эми, не знал. После развода родителей я видел отца так редко, что решил думать о нем как о персонаже книги. Как бы он мне не отец — человек, который любил бы меня, возился бы со мной. Просто доброжелательная и весьма влиятельная персона — мистер Браун, очень занятый какой-то важной и секретной деятельностью на благо Соединенных Штатов. И он иногда использовал меняв качестве прикрытия, чтобы свободно разгуливать по городу. Когда я рассказал о своей выдумке Эми, у нее на глазах выступили слезы, хотя я вовсе не рассчитывал на такой эффект, а вспоминал забавную историю из детства. Эми сказала, что теперь она — моя семья, что любит меня сильнее, чем десяток дрянных отцов, что мы Данны и будем вместе. А потом шепнула на ухо: «У меня тоже найдется для тебя достойное задание, мой неподражаемый шпион».

Что же касается слов «давай порадуем „Гудвил“», то с ними связана другая история. Когда отца целиком поглотила болезнь Альцгеймера, мы решили продать его дом, а потому приехали в безлюдное жилище, чтобы разобрать старые памятные вещи. Эми, само собой, кружилась по дому, как дервиш, — давай разберем, давай поглядим, давай поищем. Я же исследовал отцовские пожитки с холодком. Для меня все они были загадкой. Например, кружка насыщенного кофейного цвета — наверняка его любимая. Подарок? Но чей тогда? Кто вручил ему эту кружку? Или сам купил? Трудно представить отца в магазине — для него шопинг всегда был страшнее кастрации. Но тщательное изучение его гардероба выявило пять пар обуви, новой и блестящей, в фабричных коробках. Может, самолично их приобретал, изображая из себя совсем другого, более общительного Билла Данна? Пришел в «Шу-би-ду-би», а мама и обслужила — она всех обслуживала с радостью. Конечно же, я не стал делиться этими мыслями с Эми. А она, глядя, как я стою, привалясь к стене, и разглядываю обувь, наверняка лишний раз подумала, что я просто сачок.

— Коробка. «Гудвил», — сказала жена. — Туфли — туда. Понял?

Я, застигнутый врасплох, нагрубил ей, она ответила… В общем, все как всегда.

Однако следует добавить в защиту Эми, что она всегда дважды спрашивает, не хочу ли я обсудить то-то, уверен ли, что готов избавиться от того-то. Я иногда не придаю значения таким мелочам. Вот если бы она читала мои мысли, мне бы не пришлось тратить время на женское искусство словоизлияния. Временами и я, как и Эми, играю в эту дурацкую игру «пойми меня».

Об этом я тоже не сказал копам.

Ложь путем умолчания — в этом деле я мастер.

Около десяти вечера я притормозил у отцовского дома. Ничего так строение, небольшое, но аккуратное — в самый раз для тех, кто начинает самостоятельную жизнь. Ну, или заканчивает. Две спальни, две ванные, столовая и устаревшая, но вполне приличная кухня. Табличка «Продается» ржавела на переднем дворе. Вот уже год — и ни одного предложения.

За порогом меня объяли тепло и духота. Недорогая охранная сигнализация, которую мы установили после третьего взлома, запищала, словно обратный отсчет мины с часовым механизмом. Я ввел код, который страшно разозлил Эми, поскольку он нарушал все требования, предъявляемые к кодам. Просто мой день рождения. 15-8-77.

«Неверный код». Я попробовал еще раз. «Неверный код». Струйки пота покатились по спине. Эми постоянно грозилась изменить код. Она утверждала, что это сущая глупость— пользоваться столь легко угадываемыми числами, но я догадывался об истинной причине. Ее бесило, что я использовал дату своего дня рождения, а не нашей свадьбы. В который раз я поставил свое «я» выше нашего «мы». Все мои добрые воспоминания об Эми испарились, будто их и не было. В нарастающей панике я тыкал пальцами в кнопки пульта, в то время как предупреждающий зуммер перешел в рев охранной сирены.

Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у!

Предполагалось, что сейчас должен прийти звонок на мой мобильный, и я отменю тревогу: «Это всего лишь я, полный болван». Но телефон молчал. Я ждал целую минуту, охваченный ужасом, как на торпедированном корабле в батальном кинофильме. Законсервированный жар запертого в июле дома душил меня. Рубашка на спине промокла. «Черт бы тебя побрал, Эми!» Я поискал на табличке у прибора сигнализации номер охранной фирмы и не нашел. Забрался на стул и давай с перепугу нажимать все подряд. Я уже почти отделил прибор от стены — оставались лишь провода, — как вдруг зазвонил мобильный. Злобный голос в трубке потребовал назвать кличку первого домашнего животного Эми.

Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у!

Совершенно неуместный голос — самодовольный, раздраженный, безучастный — и совсем уж неожиданный вопрос. Я не знал правильного ответа, а потому пришел в бешенство. Не важно, сколько загадок Эми я разгадал, но столкновение с очередной ее прихотью выбило меня из колеи.

— Послушайте! Я Ник Данн. Это дом моего отца. Я плачу вам за охрану! — закричал я в трубку. — И мне начхать, как звали первого зверя, которого держала моя жена!

Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у!

— Не говорите со мной в таком тоне, сэр.

— Послушайте! Я зашел на минутку в дом своего родного отца. Возьму кое-что и сейчас же уйду, хорошо?

— Я обязана немедленно уведомить полицию.

— Вы можете отключить распроклятую сирену, чтобы я мог собраться с мыслями?

Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у!

— Сирена выключена.

— Да ни хрена она не выключена!

— Сэр, я, кажется, просила вас не разговаривать со мной в таком тоне.

«Траханая сука!»

— Знаете что? Мать вашу, мать вашу, МАТЬ ВАШУ!!!

Я отключил телефон и тут же вспомнил кличку первого кота Эми. Его звали Стюарт.

Перезвонив, я попал на другого оператора, вполне вменяемого. Она отключила сирену и, благодарение богу, отменила вызов полиции. Сейчас у меня не было настроения объясняться с копами.

Усевшись на тонкий дешевый половик, я заставил себя глубоко дышать, чтобы смирить бешено колотящееся сердце. Через минуту расслабились плечевые мышцы, разжались челюсти и кулаки, а сердцебиение вернулось в нормальный ритм. Тогда я встал, намереваясь немедленно уехать, как будто этим мог наказать Эми, и тут же увидел на кухонном столе голубой конверт.

Я глубоко вдохнул, выдохнул и, открыв конверт, достал листок с нарисованным сердечком.

Привет, любимый.

Итак, у нас обоих есть то, над чем нам стоит поработать. В моем случае это перфекционизм, периодическая (хочется верить) убежденность в собственной правоте. А в твоем?

Я знаю, ты переживаешь оттого, что порой бываешь очень отстраненным, холодным, неспособным проявить любовь и заботу. Ладно. Здесь, в доме твоего отца, я хочу тебе сказать: ты не прав. Ты не похож на своего отца. Ты должен знать, что ты хороший, добрый, милый. Я корила тебя за неумение хотя бы изредка угадывать мои желания, за то, что ты не поступал так, как мне хотелось в тот или иной момент. Я корила тебя за то, что ты живой, настоящий человек. Пыталась управлять тобой вместо того, чтобы предоставить тебе самостоятельный выбор. Я лишала тебя права сомневаться и колебаться. Но сейчас не имеет значения, сколько ошибок мы с тобой совершили. Важно лишь то, что ты меня любишь и желаешь мне счастья. Ведь каждой женщине этого должно быть достаточно, правда же? Я переживаю из-за того, что наговорила тебе много ерунды, а ты в нее поверил. Поэтому сейчас я хочу сказать: ТЫ ТЕПЛЫЙ, ты мое солнце.

Если бы Эми сопровождала меня, как и собиралась, в этой охоте за сокровищами, то сейчас она уткнулась бы лицом мне в шею, поцеловала, улыбнулась и сказала:

— Ты и сам знаешь. Ты мое солнце.

К горлу подступил комок. Я в последний раз обвел взглядом дом отца и шагнул за порог, вырываясь из удушливой жары. Уже в автомобиле достал записку с четвертой подсказкой. В любом случае охота близилась к концу.Представь меня — я девочка плохая,Ждет наказание меня, я знаю.Запомнишь ты наш пятилетний юбилей,Прости, коль разгадать загадки все сложней.Так важно подобрать удачно время —От полудня и где-то до коктейля.Так мчись скорей с томлением в груди,Дверь распахни — сюрпризы впереди.

Я не знал, что она имеет в виду, а потому ощутил, как кишки скручиваются в узел. Перечитал — никаких предположений. Эми больше не щадила меня. Но не могу же я бросить охоту на середине!

На меня накатила глухая тоска — что за отвратительный день? То Бони с ее подковырками, то эта придурковатая Ноэль, то липучка Шона, то обидчивая Хилари, то высокомерная сука из охранной компании. А жена просто добила меня. Пора заканчивать проклятый день. Сейчас я мог выдержать общество одной-единственной женщины.

Го хватило одного взгляда — пронзительного, обжигающего, как у отца. Она усадила меня на банкетку и заявила, что сейчас приготовит ужин. Через какие-то пять минут вернулась со стареньким столом-подносом в руках. Обычная пища Даннов: поджаренный сыр, домашние чипсы и пластмассовые чашки с…

— Это не «Кул-эйд», — сказала Го. — Пиво. «Кул-эйд» — это слишком старомодно.

— Так питательно! И так оригинально!

— Завтра будешь готовить сам.

— Надеюсь, тебе понравится суп из банки.

Она присела рядом со мной, стащила ломтик сыра с тарелки и спросила нарочито безмятежно:

— Как думаешь, зачем копы спрашивали меня, носит ли Эми до сих пор второй размер?

— Ни одной гребаной догадки.

— И тебя это не настораживает? Не похоже разве, что они нашли ее одежду или что-то типа того.

— Но тогда они позвали бы меня опознать одежду. Угу?

— Пожалуй, — подумав секунду, ответила она задумчиво. Посидела так, а потом, взглянув на меня, улыбнулась. — Я записала на кассету футбол. Будешь смотреть? Ты в порядке?

— Да, я в порядке.

Чувствовал я себя хуже некуда: в желудке жирный комок, в башке дикий сумбур. Возможно, дело в неразгаданном ключе, но вдруг мне показалось, что я совершил ужасную ошибку и исправить ее нельзя. Может, это совесть выцарапала ответ из тайника моей души?

Го поставила кассету и в течение десяти минут говорила только об игре, не забывая прихлебывать пиво. Моя сестра никогда не любила жареный сыр, а потому сейчас намазывала соленые крекеры арахисовым маслом из банки. Когда пошла реклама, она сказала, стряхивая в мою сторону крошки от крекера:

— Был бы у меня член, я бы трахнула это арахисовое масло.

— Если бы у тебя был член, в мире случилось бы много неприятностей.

Она ускоренно перемотала скучную часть игры. «Кардз» отставали на пять очков. Когда началась очередная реклама, Го нажала на паузу и проговорила:

— Я сегодня позвонила, чтобы сменить тариф на мобильнике, а у оператора вместо гудков стояла песня Лайонела Ричи. Слышал когда-нибудь Лайонела Ричи? Мне нравится «Penny Lover», но у них там другая песня, не «Penny Love», ну да ладно. Звонок приняла женщина, сказала, что менеджеры по обслуживанию абонентов находятся в Батон-Руже. Мне показалось странным, что она разговаривает без акцента, но она ответила, что выросла в Новом Орлеане. Мол, не все об этом знают, но когда вы беседуете с жителями Нового Орлеана — новоорлеанцами, да? — то можете заметить, что они все говорят без акцента. В общем, она порекомендовала тариф…

Нас с Го всегда восхищала способность нашей мамы говорить ни о чем, излагать пустопорожние бытовые бесконечные истории, причем сестра считала, что мама делает это нарочно, чтобы поиздеваться над нами. И вот уже больше десяти лет каждый раз, когда у нас с Го возникает случайная пауза в разговоре, один из нас заводит волынку о ремонте бытовой техники и отоваривании купонов. При этом Го достигла в болтовне гораздо большего мастерства, чем я. Ее история может быть бессмысленной, бессвязной, тянуться так долго, что хоть на стенку лезь от злости, — а потом заканчиваться шуткой.

Го принялась грузить меня насчет света в холодильнике, не выказывая признаков усталости. Внезапно, охваченный сердечной признательностью, я наклонился и чмокнул ее в щеку.

— Это за что еще?

— А просто так. Спасибо.

Я почувствовал, как глаза наполняются слезами. Улучив секунду, смахнул их, в то время как Го продолжала болтать языком:

— Таким образом, мне была нужна мизинчиковая батарейка, а она, оказывается, сильно отличается от транзисторной батарейки. Поэтому пришлось идти с квитанцией, чтобы мне батарейку заменили на транзисторную…

Записанный матч закончился. Картинка потухла. Заметив это, Го отключила звук телевизора.

— Хочешь еще поговорить или уже надоело? Все, что пожелаешь.

— Иди спать, Го. А я разберусь пока, чего же я больше хочу. Наверное, все-таки спать. Мне просто необходимо поспать.

— Дать тебе таблетку амбиена? — Моя сестра-близнец всегда предпочитала самые простые способы достижения цели. Зачем какая-то музыка-релакс или голоса китов, когда примешь пилюлю — и все, отрубился.

— Нет.

— Если вдруг надумаешь, он в аптечке. Когда-то наступает время для принудительного сна…

Она постояла немного, а потом в своей обычной манере шмыгнула через гостиную, не производя впечатления засыпающей на ходу, и закрыла за собой двери спальни. Сестра понимала, что сейчас самое лучшее — оставить меня в покое.

Слишком многим людям недоступен этот дар — почувствовать, когда нужно от тебя отвязаться. Обычно все любят поговорить, но я никогда не был болтуном. Часто веду внутренний монолог, но слова не срываются с губ. Она неплохо сегодня выглядит, думаю я, но озвучить это нипочем не додумаюсь. Мама любила поговорить, и сестра тоже разговорчива. А я создан для того, чтобы слушать.

Сидя на диване, я чувствовал себя опустошенным. Полистал какой-то журнал, попереключал телевизионные каналы, пока не остановился на старом черно-белом фильме, где мужчины в фетровых шляпах черкали карандашом в блокноте, пока хорошенькая домохозяйка объясняла, что ее муж уехал во Фресно, после чего два копа переглянулись и многозначительно покивали. Вспомнив о Бони и Джилпине, я ощутил спазм в желудке.

Телефон в кармане пропищал мелодию из игры «Джекпот-мини», уведомляя, что получено СМС-сообщение. Оно гласило: «Я за дверью».

Эми Эллиот-Данн

28апреля 2011 года.

Страницы дневника.

«Делай, что должен», — говорит мама Мо. И когда она произносит эту фразу, подчеркивая каждое слово, как будто речь идет о жизненно важном деле, предложение перестает быть просто набором слов, а становится чем-то по-настоящему важным. Ценным.

«Делай, что должен, — думаю я. — Точно!»

Вот что мне нравится на Среднем Западе. Люди не пытаются создавать себе лишние проблемы. Даже из смерти. Мама Мо будет делать что должна, пока рак не одолеет ее. А потом она умрет.

Поэтому я стараюсь не высовываться и в самой безнадежной ситуации искать наилучшие стороны. Искать в глубоком смысле, в самом буквальном смысле мамы Мо. Я вожу ее по врачам и на химиотерапию. Я меняю протухшую воду в вазе, в комнате, где живет отец Ника. Я угощаю печеньем персонал пансионата, после этого медсестры и санитары лучше ухаживают за Биллом.

Мой муж вырвал меня из привычного мира, чтобы быть ближе к своим больным родителям. И вот теперь, похоже, он утратил ко мне всяческий интерес. Так же, кстати, как и к своим родителям.

От отца Ник отстранился полностью. Даже не произносит его имени. Я знаю: всякий раз, когда нам звонят из «Комфорт-Хилла», Ник надеется в душе, что ему сообщат о смерти отца. Что же касается Мо, то мой муж сводил свою маму на один сеанс химиотерапии и заявил, что больше выдержать такого не в силах.

Ник сказал, что ненавидит больницы, ненавидит больных, ненавидит время, которое тянется так медленно, ненавидит неторопливо падающие капли в капельнице. Он больше не может туда ходить. А когда я попыталась убедить его, укрепить его дух — делай, что должен, — он заявил, что теперь заниматься всем связанным с лечением мамы буду я. Вот так я и заступила на пост. Мама Мо, конечно, не обижается на Ника. Однажды, в то время как капельница медленно-медленно сливала лекарство в вену, мы смотрели романтическую комедию на моем ноуте, но больше болтали. Когда разбушевавшаяся героиня налетела на диван, Мо повернулась ко мне и сказала:

— Не стоит винить Ника, что он не в силах делать кое-какую работу. Я всегда любила его до безумия, баловала — да и как не баловать? Такое милое личико. Вот отчего моему сыну так тяжело в непростых ситуациях. Я на него не держу зла, честно.

— Но вам, наверное, неприятно, — заметила я.

— Нику не нужно доказывать свою любовь к матери, — ответила она, похлопывая меня по руке. — Я и без того знаю, что он любит меня.

Меня восхищает бескорыстная любовь Мо. Поэтому я не рассказываю ей, как нашла в компьютере Ника план книги о писателе, который возвращается из Манхэттена в родной штат Миссури, чтобы ухаживать за больными родителями. У Ника в компьютере вообще хранится много странноватых вещей, и я порой не могу удержаться, чтобы не сунуть хотя бы чуточку нос, — так мне легче догадываться, о чем думает мой муж. Заглянув последний раз в его файловую историю, я обнаружила фильмы в стиле нуар, веб-сайт журнала, где он когда-то работал, и материалы о Миссисипи — что-то насчет возможности доплыть отсюда до Мексиканского залива. Я знаю, что Ник мечтает спуститься по Миссисипи, подобно Геку Финну, и даже написал об этом статью. Он любит смотреть на вещи под разными углами зрения.

Копаясь во всем этом хламе, я нашла синопсис.

«Двойные жизни: истории начала и конца».

Найдет особенный отклик у поколения X, у мужчин-мальчиков, только начинающих испытывать стрессы и нагрузки, с которыми сопряжен уход за престарелыми родителями. В «Двойных жизнях» я с особой пристальностью рассмотрю:

Дата добавления: 2015-06-28