Исчезнувшая 14 страница

— Да сама Эми это и сделала! — выпалил я.

Коп просто смотрел на меня и ждал продолжения.

— Я хочу сказать, что, конечно, документы оформлял я, но настояла Эми. Это была ее идея. Клянусь! Я даже не думал, но Эми сказала… Она сказала, что, учитывая перемену в ее материальном положении, так она будет чувствовать себя уверенней, или что-то вроде того. То есть это было просчитанное деловое решение. Мать его так! Я не знаю! Я не знаю, почему она этого захотела. Я не уговаривал ее!

— А два месяца назад кто-то посылал поисковый запрос с вашего компьютера, — вступила Бони. — «Река Миссисипи уплывает тело». Вы можете это объяснить?

Я сделал два глубоких вздоха и девять секунд успокаивался.

— Господи! Это был дурацкий сюжет для книги… Я всего лишь хотел написать книгу.

— Ха! — воскликнула Бони.

— Вот что, на мой взгляд, происходит, — начал я. — По телевизору часто показывают передачи, где муж всегда ужасный злодей, убивающий свою жену. Потому-то люди видят меня через эту призму. И некоторые вполне обычные, невинные поступки воспринимаются совершенно извращенно. И расследование превращается в охоту на ведьм.

— Это так вы объясняете счета покупки по кредитной карточке? — спросил Джилпин.

— Я уже сказал, что эти счета не могу объяснить, поскольку не имею к ним ни малейшего отношения. Это ваша работа — выяснить, откуда взялись проклятые счета!

Копы молча сидели и ждали продолжения.

— Что сейчас вообще делается, чтобы найти мою жену? Какие версии, кроме мужа-убийцы, вы рассматриваете?

Дом задрожал, небо с оглушительным треском разорвалось, и в открытое окно мы увидели пролетевший на бреющем полете над рекой реактивный самолет.

— Эф-десять, — сказала Ронда.

— Не-а, маловат, — возразил Джилпин. — По-моему, это…

— Это Эф-десять.

Бони наклонилась ко мне, сцепив пальцы.

— Наша работа, Ник, — убедиться, что вы чисты на сто процентов, — проговорила она. — Не сомневаюсь, что вы тоже этого хотите. Сейчас нужно, чтобы вы помогли разобраться с некоторыми мелкими моментами, которые вызывают путаницу.

— Похоже, мне пора обзавестись адвокатом.

Копы обменялись такими взглядами, будто недавно заключили пари.

Эми Эллиот-Данн

21октября 2011 года.

Страницы дневника.

Мама Ника умерла. Я долго не могла писать, потому что мама Ника умирала, а сын как с цепи сорвался. Милая упрямая Морин. Она ходила и ясно соображала еще за несколько дней до кончины, отказываясь обсуждать любые способы продления жизни.

— Я хочу жить до тех пор, пока не придет срок умирать, — говорила она.

Она вязала шерстяные шапочки для других больных, проходящих химиотерапию (а сама бросила лечение — бросила, бросила! — после первого же курса; жить подключенной ктрубкам — это не для нее), поэтому я всегда буду помнить ее в окружении ярких мотков шерсти — красной, желтой, зеленой, — с бегающими пальцами, с цокающими спицами. И пока Морин вязала, она мурлыкала по-кошачьи, тихо и сонно.

А потом, в одно сентябрьское утро, она проснулась, только на самом деле это была уже не Морин. Всего за одну ночь съежилась, скукожилась, сморщилась — не женщина, а птичка. Металась по комнате, ничего и никого, даже себя, не узнавая.

Так в нашу жизнь вошел хоспис — мягко освещенный, с портретами женщин в капорах и пейзажей с холмами, с автоматами для кофе и закусок. Никто и не ждал, что лечебница поможет Морин выздороветь или облегчит страдания. Ее положили для того, чтобы она умерла в комфортных условиях. Что она и сделала через три дня. Очень практично. Думаю, Морин хотела именно этого. Хоть я и уверена, что она закатила бы глаза при этой фразе: «Морин хотела именно этого».

Похороны были скромными, но душевными. Собралось человек сто. Хлопотала очень похожая на Мо ее сестра Омахи — разливала кофе и «Бэйлис», раздавала печенье и рассказывала забавные истории из жизни Мо. Мы прощались ветреным теплым утром, Го и Ник стояли, прижавшись друг к другу, а я топталась поодаль, ощущая себя лишней. А после, ночью, в постели, Ник позволил мне обнять себя, но уже через несколько минут высвободился и, шепнув: «Мне нужно на воздух», ушел из дому.

Его мама все время заботилась о нем. Настояла, чтобы она приходила раз в неделю и гладила белье. «Я только немножко помогу наводить порядок», — говорила она всякий раз, но, когда уезжала, я могла заглянуть в холодильник и найти тонкими дольками нарезанный грейпфрут для Ника или еще какую-нибудь еду на верхней полке. Потом, открыв хлебницу, я обнаруживала, что Мо срезала корки с хлеба, с каждого ломтика. Я замужем за тридцатичетырехлетним мужчиной, который не терпит хлеб с коркой!

Я попробовала делать то же самое в первую неделю после похорон Морин. Срезала корки с хлеба, елозила горячим утюгом по футболкам Ника, испекла черничный пирог по маминому рецепту.

— Эми, не стоит делать из меня младенца, — неторопливо проговорил Ник, рассматривая ободранные ломти. — Я позволял маме срезать корки, потому что это доставляло ей удовольствие. А тебе такие сюси-пуси не по нутру, я же знаю.

И мы вернулись к черным квадратикам. Милый, влюбленный до безумия, обожаемый мною Ник исчез. Грубый, раздражительный и сердитый Ник вернулся. Вообще-то, в тяжелые времена принято опираться на супружеское плечо, но у нас с Ником это не получается. Он маменькин сынок, оставшийся без мамы. И он не желает ничего принимать от меня.

Если Ник испытывает потребность, он использует меня для секса. Прижимает к столешнице или перегибает через спинку кровати и молча совокупляется, лишь в последние секунды несколько раз хрюкает. Потом отпускает меня, напоследок легонько погладив по спине — единственный интимный жест, — и произносит слова, которые, по его мнению, превращают все в игру:

— Ты такая сексуальная, что невозможно удержаться.

Но голос у него при этом мертвый.

Ваш муж, с которым раньше у вас была просто восхитительная половая жизнь, вдруг становится холодным и отстраненным. Он только время от времени хочет от вас секса. Вы:

а) отказываете в сексе — ему не выиграть эту игру!

б) плачете и жалуетесь, выпрашивая ласку, дать которую он не готов, вызывая еще большее отчуждение;

в) верите, что это лишь временные затруднения в долгой супружеской жизни, — у мужа черная полоса, вам следует понять его и дождаться лучших времен.

Ответ: в). Правильно?

Конечно, меня тревожит, что наш брак на грани распада, но я не знаю, как быть. Возможно, вы думаете, что следует поговорить с моими родителями, с тандемом психологов, но я чересчур горда. Вряд ли они дадут полезный для семейной жизни совет. Если вы не забыли, они родственные души. У них всегда были только взлеты и никогда не случалось падений — один сплошной поток радости. Обратись я к ним, они тут же напишут очередную книгу про Удивительную Эми, где та без всяких забот и хлопот вступит в идеальный, выдающийся брак.

«Потому что она все сделала как надо».

Но я тревожусь. Непрестанно тревожусь. Знаю, что на вкус моего мужа я уже слишком стара. Когда шесть лет назад соответствовала его идеалу, то слышала безжалостные суждения о сорокалетних женщинах. Какими жалкими они выглядят в барах — расфуфыренные, ищущие внимания, но позабывшие об утерянной привлекательности. Он возвращался домой подвыпивший и, когда я спрашивала, как все было, отвечал: «Полно „нулевых шансов“». Так он называл женщин моего нынешнего возраста. В те годы, будучи девчонкой чуть старше тридцати, я смеялась вместе с ним, наивно полагая, что со мной этого никогда не произойдет. А теперь я сама «нулевой шанс», и Ник со мной как в ловушке. Возможно, именно в этом кроется причина его неприязни.

От тоски я лечусь общением с детьми. Я каждый день наведываюсь к Ноэль и вожусь с ее тройняшками. Пухлые ручонки в моих волосах, влажное дыхание на моей шее. Теперь японимаю, почему женщины всегда обещают съесть малыша: «Эх, так бы и съела! Такой сладенький, хоть ложкой ешь!»

И вместе с тем вид троих карапузов, заспанных после «тихого часа», ковыляющих к маме, цепляющихся за ее руки и колени, как будто она для них надежда и опора, обещаниебезопасности, причиняет мне боль.

Вчера я побывала у Ноэль и вконец расстроилась. Может, потому и натворила глупостей.

Ник вернулся домой, обнаружил меня в спальне, свежую после душа, немедленно прижал к стене и бесцеремонно трахнул. Когда он, сделав свое дело, отпустил меня, я смотрела на мокрый отпечаток моих губ на голубой краске, а Ник присел на край кровати и, вздохнув, проговорил: «Ну, извини. Мне это было нужно».

И при этом отвел глаза.

Я присела рядом, обняла его, делая вид, что ничего такого не произошло, обычные отношения между супругами, и сказала:

— Я тут подумала…

— Да? И о чем же?

— Может, пора увеличить семью. Я хочу забеременеть.

Знаю, это полное безумие — обращаться к Нику с таким предложением. Но я ведь и есть безумная женщина, которая хочет родить ребенка, поскольку это может спасти ее брак.

Как же унизительно уподобляться тем, кого раньше ты сама высмеивала.

Ник резко отстранился:

— Прямо сейчас? Не самое удачное время. Ты же сидишь без работы…

— Да, но можно сидеть и с малышом, пока не…

— Эми, только что умерла моя мама.

— Ребенок — новая жизнь, новое начало.

Он хватает меня за плечи и, впервые за неделю глядя в глаза, говорит:

— Эми, похоже, теперь, когда моей мамы нет, ты решила, что мы весело помчимся в Нью-Йорк, наплодим детей и ты заживешь своей привычной жизнью. Но у нас для этого нет денег. Мы и здесь-то едва сводим концы с концами. Ты представить себе не можешь, как я кручусь каждый день, чтобы выпутаться из безнадежной ситуации. Мы в финансовой дыре. Я не смогу содержать себя, тебя и вдобавок еще детей. Ты захочешь дать им то, что сама получила в детстве, а я не смогу этого обеспечить. Для маленьких Даннов не будет ни частной школы, ни тенниса, ни скрипки, ни летних пансионатов. Ты возненавидишь нашу бедность.

— Ник, не надо принимать меня за…

— Ты правда думаешь, что у нас все так хорошо и осталось только завести ребенка?

Мы зашли довольно далеко в обсуждении нашего брака, и я вижу, что Ник уже сожалеет о сказанном.

— На нас давит слишком много проблем, милый, — говорю я. — Мы часто ссоримся по пустякам, и я знаю, что не всегда бываю права. Просто здесь я не в своей тарелке…

— Так мы что же, присоединимся к тем парочкам, которые рожают детей для укрепления брака? Потому что это всегда действует безотказно?

— Нет, мы родим малыша, чтобы…

Его глаза темнеют, лицо приобретает собачье выражение. Он снова хватает меня за плечи:

— Только не это, Эми… Не сейчас. Мне и так тяжело. Еще одна проблема, и я просто сломаюсь.

И я чувствую: на этот раз он не врет.

Ник Данн

Спустя шесть дней.

В любом следствии первые сорок восемь часов самые важные. Эми пропала почти неделю назад. В ее честь решено жечь свечи всю ночь в парке Тома Сойера, который, по утверждению прессы, являлся любимым местом Эми Эллиот-Данн. Я не был уверен, ступала ли нога Эми когда-либо в этот парк. Несмотря на название, он запущенный. Грязный, без деревьев, с песочницами, наполненными собачьим дерьмом. Совершенно нетвеновский. Но в минувшие сутки сюжет о нашем мероприятии крутился по национальным телеканалам, его мог увидеть любой.

Благодарение господу, Эллиоты мне верили. Мэрибет позвонила вчера вечером, когда я приходил в себя после допроса с пристрастием. Моя теща посмотрела передачу Эллен Эббот и с ходу обозвала ее шлюхой и оппортунисткой в погоне за рейтингами. Большую часть сегодняшнего дня мы вырабатывали стратегию, которая позволит перетянуть массмедиа на нашу сторону.

Журналисты — мой бывший клан, мои соратники! — сами разрабатывали сценарий. Им страшно понравилась история «Удивительной Эми» и долгоживущего брака Эллиотов. Никаких упоминаний о том, что цикл сворачивается, о том, что его авторы близки к банкротству. В настоящий момент все сердца и все цветы падали к ногам Эллиотов. СМИ любили их.

В отличие от этой идеальной пары, я для массмедиа выступал как объект с ограниченным кредитом доверия. Сказались не только просочившиеся наружу малопривлекательные сведения — отсутствие алиби, возможная имитация разгрома на месте преступления, — но и отдельные штрихи моей личности. Журналисты сообщили, что, по воспоминаниям сверстников, в школе я никогда не ухаживал за одной девчонкой дольше нескольких месяцев, а поэтому меня объявили отъявленным ловеласом. После узнали, что мой отец содержится в пансионате «Комфорт-Хилл», что я очень редко навещаю его, и я тут же превратился в неблагодарного сына.

— Ты им не нравишься, и это проблема, — говорила Го после каждого выпуска новостей. — И не мнимая, а вполне реальная проблема, Лэнс.

СМИ воскресили имя, которое я ненавидел. В начале каждого учебного года возмущался на перекличке: «Я Ник! Я буду Ником! — Что ни сентябрь, то этот ставший привычным обряд. — Я Ник! Отметьте себе, я хочу быть Ником!»

И всегда среди одноклассников находился засранец, который тратил на меня всю перемену, вышагивая рядом на манер чопорного джентльмена и повторяя противным голоском: «Привет, я Лэ-э-энс!» А потом все забывалось до следующего года.

И вот оно крутится во всех новостях, жуткое и предосудительное тройное имя, как у типичного серийного убийцы. Лэнс Николас Данн. И я ничего не могу с этим поделать.

Ранд и Мэрибет Эллиот и мы с Го прикатили на ночное бдение вместе. Я до сих пор не представлял, сколько компромата на своего зятя получили Эллиоты. Но знал о том, что им разболтали насчет «поддельного» места преступления.

— Я пришлю к вам домой своих юристов, — уверенно заявил Ранд, — и они докажут прямо противоположное: место преступления настоящее. Истина — штука гибкая, главное, выбрать правильного эксперта.

Но Ранд не знал о многом другом — о кредитной карточке, о страховке, о разлитой крови, о заявлениях «лучшей подруги мой жены» Ноэль Хоторн насчет моего характера: корыстолюбие, жадность, потенциальная угроза. Сегодня ее пригласили на вечернее «Шоу Эллен Эббот» — эти две стервочки обсудят свое отвращение ко мне перед зрительской аудиторией.

Но не все горожане шарахались от меня. На прошлой неделе дела нашего «Бара» резко пошли в гору. Сотни клиентов приходили выпить кружку пива и пожевать попкорна в забегаловке, принадлежащей Лэнсу Николасу Данну, потенциальному убийце. Пришлось Го нанять четырех помощников, чтобы управляться в баре, а однажды она сказала, что неможет там находиться: нет никаких сил терпеть проклятых бездельников, этих вампиров, пьющих наше пиво и сплетничающих обо мне. Однако, рассуждала Го, деньги лишними не бывают.

Вот только Эми нет уже шесть дней.

К парку мы подъезжали в тишине, лишь Мэрибет барабанила пальцами по автомобильному стеклу.

— Почти что двойное свидание, — писклявым голосом, намекающим на истерику, сказал Ранд и хихикнул.

Ранд Эллиот, гениальный психолог, искушенный в чаяниях читателей автор, всеобщий друг, откровенно давал слабину. Практичная Мэрибет прибегла к самолечению — через строго отмеренные промежутки времени выпивала стопочку чего-нибудь крепкого. Это снимало стресс, но голова оставалась ясной.

Ранд же свою голову в буквальном смысле слова терял. Того и гляди, она подпрыгнет на плечах, как чертик из табакерки, — куку-у-у! Разговорчивость тестя достигла немыслимых пределов. Он до одури общался с каждым встречным, лез обниматься к копам, репортерам и волонтерам. Особенно доставалось нашему «связному» из гостиницы «Дэйз» — нескладному робкому парнишке по имени Донни. Ранду нравилось его поддразнивать и после признаваться в этом. «Донни, я над тобой просто подшучиваю», — говорил Ранд Эллиот, и лицо парня расплывалось в радостной улыбке.

«Может этот ребенок самоутверждаться где-нибудь в другом месте?» — ворчливо пожаловался я вчера Го.

Она ответила, что я просто ревную, — человек, ставший мне вместо отца, полюбил кого-то вместо меня.

Ну да, конечно.

Когда мы шагали к парку, Мэрибет похлопала Ранда по спине, а мне так сильно захотелось ощутить чье-либо дружеское прикосновение, что невольно вырвался полувздох-полустон, похожий на всхлип. Да, мне кто-то был нужен, но Энди или Эми, я понять не мог.

— Ник? — проговорила Го и протянула руку к моему плечу, но я отдернулся.

— Прости. Ерунда… Прости, — ответил я. — Минутная слабость. Даннам не к лицу.

— Ну ладно, без проблем, — кивнула Го и посмотрела вперед. — Даннам теперь многое не к лицу.

С того дня, как сестра узнала о моей «ситуации» — так она стала называть супружескую измену, — она держалась довольно холодно, взгляд был устремлен вдаль, с лица не сходила задумчивость. Я изо всех сил старался не обижаться.

В парке то здесь, то там я замечал корреспондентов с камерами. Не только с местных, но и с общенациональных каналов. Данны и Эллиоты обходили толпу по периметру. Ранд улыбался и кивал с видом важной шишки. Появились Бони и Джилпин, увязались за нами, как дружелюбные пойнтеры, быстро становясь привычными, точно старая мебель. Видно, так и было задумано. Ронда была в черной строгой юбке и серой полосатой блузке, — похоже, в этой одежде она являлась на все официальные мероприятия. Жидкие волосы она с двух сторон собрала при помощи заколок-пряжек.

«У меня была девушка — Бони Морони…»

Ночь выдалась жаркая и влажная, подмышки сыщицы превратились в темные смайлики пота. Бони радостно скалилась, будто вчерашних обвинений — а ведь копы обвиняли меня — вовсе не было.

Вместе с Эллиотами я поднялся по лесенке на шаткую временную сцену. Обернулся к сестре, та кивнула и изобразила глубокий вздох: не забывай дышать. Сотни пар глаз взирали на меня, щелкали фотоаппараты, слепили вспышки. «Не улыбайся, — сказал я себе. — Главное, не улыбайся».

С десятков футболок «Найдем Эми» мне улыбалась жена.

Го убедила меня выступить с небольшой речью: «Тебе нужно стать человечнее, и быстро!» Быть посему. Я направился к микрофону, который установили слишком низко, на уровне моего пупка. Несколько секунд я боролся со штуковиной, сумев поднять лишь на дюйм, — обычно такие заминки приводили меня в бешенство. Переведя дыхание, я наклонился и принялся читать с бумажки, которую подготовила Го.

— Моя жена Эми Данн пропала почти неделю назад. Я не в силах описать ту боль, которую испытывает наша семья, ту глубокую брешь, которую оставило в нашей жизни исчезновение Эми. Любовь всей моей жизни, сердце нашей семьи! Тем, кто еще не знаком с Эми, скажу, что она веселая, очаровательная, добрая. Она мудрая и теплая. Она моя верная подруга и надежная помощница во всем. — Пробежавшись взглядом по толпе, я как по волшебству обнаружил Энди и прочел на ее лице такое отвращение, что моментально уткнулся в бумажку. — Эми — женщина, рядом с которой я хотел бы состариться. И я знаю, что так оно и будет.

ПАУЗА. ВДОХ-ВЫДОХ. НИКАКИХ УЛЫБОК.

Го и в самом деле написала эти слова в шпаргалке.

«Так оно и будет, будет, будет…» Мой голос вырывается из динамиков и раскатывается эхом, и звуки стихают над рекой. Я старательно отводил глаза от места, где стояла Энди. В парке засиял сонм огоньков. Предполагалось совместить этот момент с минутой молчания, но детвора громко плакала, а один пошатывающийся бродяга вопрошал:

— Это чё тут, а? В честь чего?

Кто-нибудь шептал ему имя Эми, а тот лишь переспрашивал:

— Это чё?! В честь чего?

Ноэль Хоторн начала проталкиваться из середины толпы к сцене. Со всей тройней, разумеется. Один на руках, а остальные цепляются за юбку. Чада выглядели до нелепого крошечными для того, кто имел столь же крошечный опыт общения с детьми. Толпа расступалась, Ноэль с выводком направлялась прямиком к лесенке, глядя на меня снизу вверх. Я впился в нее недобрым взглядом — эта женщина оклеветала меня — и вдруг заметил увеличившийся в размерах живот. Опять беременна! У меня на секунду отвисла челюсть. Четверо детей! Господи!

Позже этот мой взгляд будут обсуждать, и большинство увидит в нем злость и страх.

— Привет, Ник! — Ее голос достиг низкого микрофона и раскатился над толпой.

Я схватил микрофон и попытался найти выключатель. Куда там!

— Я только хотела посмотреть тебе в глаза, — сказала Ноэль и расплакалась. Влажный всхлип пронесся над толпой, привлекая внимание. — Где она? Что ты сделал с Эми? Что ты сделал со своей женой?

«Женой, женой…» — эхом разлетался ее голос. Двое из тройни испугались и заныли.

Целую секунду Ноэль, пытаясь справиться с рыданиями, не могла говорить, а потом в ярости схватила стойку с микрофоном и сдернула со сцены. Я хотел было отнять, но спохватился — нельзя прилюдно вступить в борьбу с женщиной в платье для беременных, вдобавок окруженной тремя детьми. В поисках Майка Хоторна я забегал взглядом по толпе, но он куда-то запропастился. Ноэль развернулась, чтобы обратиться к собравшимся:

— Я лучшая подруга Эми!

«Подруга… друга… друга…»

Ее слова, смешиваясь с хныканьем детей, летели над парком.

— Несмотря на все мои усилия, полиция отказывается воспринимать меня всерьез! Поэтому я выскажу свои доводы нашему городу. Городу, который Эми любила, городу, который любил ее. Этот мужчина, Ник Данн, должен ответить на наши вопросы! Этот мужчина должен сказать всем нам, что он сделал со своей женой!

Бони проталкивалась вдоль сцены к Ноэль. Когда та повернула голову, их глаза встретились. Детектив выразительно чиркнула ладонью себе по горлу: прекращай болтать!

— Со своей беременной женой!

Бешеные вспышки фотоаппаратов затмили неяркие огоньки свечей. Стоявший рядом со мной Ранд издал странный не то визг, не то скрип — как будто с усилием провел пальцем по воздушному шарику. В толпе у моих ног Бони прижала пальцы ко лбу, как при острой мигрени. Окружающий мир представлялся мне стробоскопической сменой кадров, частота которых совпадала с моим пульсом.

Вот я высмотрел красное, искаженное, залитое слезами лицо Энди, не сводящей с меня глаз, и она выразительно шевельнула губами: «Засранец!» Повернулась и скрылась в толпе.

— Надо уходить, — шептала на ухо Го, внезапно оказавшаяся рядом, и дергала меня за рукав.

Вспышки слепили меня. Я стоял подобно монстру Франкенштейна, запуганному, загнанному оравой крестьян с факелами. Вспышки, вспышки…

Мы разделились на две группы. Я и Го рванули к автомобилю моей сестры, а Эллиоты с разинутыми ртами остались на сцене — спасайтесь сами. Репортеры не унимались, задавая один и тот же вопрос:

— Ник, правда, что Эми была беременна? Ник, а вы знали, что Эми беременна?

Я мчался из парка так, словно был застигнут градом.

«Беременна, беременна, беременна…» — звучало в летней ночи под аккомпанемент цикад.

Эми Эллиот-Данн

15февраля 2012 года.

Страницы дневника.

Что за странные времена настали? Я пытаюсь взглянуть на них как бы отстраненно, издалека. Ха-ха! Когда-то можно будет оглянуться на этот период жизни. Когда-нибудь, лет в восемьдесят, одетая в тона увядшей лаванды, умудренная опытом, с удовольствием потягивая мартини, я буду воспринимать эти события как историю. Загадочная и страшная история о том, как я уцелела.

С моим мужем происходит что-то ужасное, что-то неправильное, и я полностью уверилась в своих подозрениях. Да, он оплакивает маму, но не в этом дело… Его чувство направлено на меня, и это далеко не сожаление. Иногда я ощущаю, как Ник наблюдает за мной, а оглянувшись, вижу, что лицо мужа искажено отвращением, как будто он неожиданно застал меня за каким-то мерзким делом, но я всего-навсего завтракала хлопьями или расчесывала волосы перед сном. Он настолько неуравновешен, настолько раздражителен, что иногда мне приходит в голову: а не связано ли его нынешнее состояние с какой-то болезнью? Например, с пищевой аллергией, которая может сводить с ума, или в его мозгу проросли какие-то споры-паразиты.

Как-то вечером я спустилась на первый этаж и застала его за столом в гостиной. Подперев голову кулаками, он рассматривал груду чеков с кредитной карты. Мой муж сидел в полном одиночестве, освещенный люстрой. Я хотела подойти к нему, присесть рядом: давай разберемся во всем вместе как единомышленники. Но потом передумала, опасаясь вспышки гнева с его стороны. Иногда я задаюсь вопросом: в чем кроется причина отвращения Ника ко мне? Может, в том, что я вижу его слабости, а он ненавидит меня за это?

Ник толкнул меня. Сильно. Два дня назад он толкнул меня, я упала и ударилась головой о кухонный шкаф так, что три секунды ничего не видела от боли. Но я не знаю, что и сказать об этом. Скорее обидно, чем больно. Я сообщила Нику, что готова поискать работу, какой-нибудь фриланс, и мы могли бы завести ребенка, чтобы жизнь наша стала настоящей.

— А нынешняя жизнь для тебя какая? — спросил он.

«Как чистилище», — подумала я, но промолчала.

— Как ты называешь нынешнюю жизнь, Эми? А? Как ты называешь ее? Это не жизнь для мисс Удивительной?

— Не о такой жизни я мечтала, — сказала я.

Он сделал три длинных шага ко мне, я подумала: «Да он же сейчас…»

А потом Ник толкнул меня, и я упала.

Мы оба тяжело дышали. Он держался левой рукой за кулак правой и, похоже, готов был расплакаться. Ник не просто жалел о своем поступке, он был в ужасе. И я хочу внести определенную ясность. Я знала, к чему вела, я сознательно била по его болевым точкам. Ведь наблюдая, как Ник глубже и глубже уходит в себя, я хотела спровоцировать его на любое слово, на любое дело. Пусть неприятное, пусть отвратительное, но хоть какое-нибудь. Не бросай меня в одиночестве, как привидение!

Но я не предполагала, к чему это приведет.

Я никогда даже не думала, что мой муж способен поднять на меня руку, поскольку никогда не считала себя простой бабой из толпы. Да, я смотрю канал «Лайф тайм муви», да,я знаю, что для семейного насилия нет социально-экономических границ. Но чтобы Ник? Это звучит невероятно. Это звучит, можно сказать, смешно. Я — побитая жена.

«Удивительная Эми и Домашний Тиран».

Ник усиленно просил прощения. Что еще можно делать усиленно? Ну разве что потеть. Он согласился пойти на консультацию к психологу — вот уж не думала, что мой муж способен на такие жертвы. Превосходно. Он вообще очень хороший человек в глубине души, и я готова простить ему все, допуская, что его действия были вызваны некой болезненной аномалией, в которой, возможно, виноваты мы оба. Иногда я забываю, как сильно тяготят меня обстоятельства жизни. А ведь Ник чувствует то же самое. Он винит себя за то, что привез меня сюда, он ощущает, что обязан обеспечить мне уют и счастье, а не может. Мужчину, подобного Нику, который верит в счастье, добытое собственным трудом, такие мысли способны приводить в бешенство.

Сам по себе удар, хоть и сильный, меня не испугал. Боль прошла сразу. Куда страшнее было выражение лица мужа, когда я лежала на полу, слушая звон в ушах. По лицу читалось, что он сдерживается, чтобы не ударить снова. А ему хотелось. Очень сильно. С тех пор он так и смотрит на меня — виновато и с отвращением. С отвращением к своей вине.

Открою свою мрачную тайну. Вчера я отправилась в бывший торгово-развлекательный центр, где половина города покупает наркоту так же легко, как если бы ее выписывалипо рецепту. Мне об этом рассказывала Ноэль. Ее муж изредка ходил туда, чтобы купить «косячок». Мне же наркотики не были нужны, я хотела приобрести пистолет. На всякий случай. Вдруг отношения с Ником продолжат развиваться в нежелательном направлении? Уже добравшись до «Риверуэя молла», я поняла, что поехала в День святого Валентина. В День святого Валентина я собралась купить пистолет, а потом приготовить ужин для своего мужа. И я подумала: а ведь папа Ника был совершенно прав. «Ты тупая сука!» Взгляните сами — я иду покупать оружие, потому что боюсь своего мужа. И в то же время я не могу бросить своего мужа, который скорбит по умершей маме. Да, не могу — я же не библейская лиходейка какая-нибудь. Разве что он вконец остервенеет. Разве что я буду знать наверняка: Ник опасен.

Но в глубине души я не верю в такое.

Просто с пистолетом мне будет спокойнее.

Ник Данн

Спустя шесть дней.

Го втолкнула меня в автомобиль и погнала прочь из парка. Мы миновали Ноэль, которая в сопровождении Бони и Джилпина шла к полицейскому джипу. Тройняшки волочились вслед за матерью, как хвост воздушного змея. Мы промчались вдоль толпы — сотни жирных лиц, олицетворяющих праведный гнев, следили за мной. Мы драпанули, если называть вещи своими именами.

— Ни фига себе подстава! — пробормотала Го.

— Подстава? — ошеломленно повторил я.

— Ник, ты думаешь, это случайность? Эта кошелка с тройней уже говорила с полицией. И ни слова о беременности!

— Или они выдают информацию по чайной ложке.

Если Бони и Джилпин уже выяснили, что моя жена была беременна, и решили строить расследование, исходя из этого обстоятельства, значит они в самом деле считают, что ее убил я.

— На следующей неделе Ноэль будет мелькать по всем кабельным каналам, рассказывая, что ты — убийца, а она — лучшая подруга Эми перед лицом правосудия. Шалава сраная. Паблисити ей захотелось.

Я прислонил лоб к стеклу и резко опустил голову, съежился в кресле. Несколько фургонов с телевизионщиками преследовали нас. Мы долго ехали молча, дыхание Го понемногу выравнивалось. Я смотрел на реку, на ней, качаясь, плыла на юг какая-то ветка.

— Ник, — в конце концов проговорила моя сестра, — ты… э-э-э… ты…

Дата добавления: 2015-06-28