Исчезнувшая 25 страница

— Недомогание? Нет, Эми никогда не болела. Ну, может, простужалась раз в год.

Бони взяла со стола дневник и раскрыла на закладке:

— В прошлом месяце вы смешивали коктейли для себя и Эми на веранде, субботним вечером. Здесь она упоминает, что напитки получились до невозможности сладкими, и описывает, как ей показалось, аллергическую реакцию. «Мое сердце колотилось в груди, язык онемел и почти не ворочался во рту. Ноги отнимались, поэтому Ник помог мне подняться по ступенькам». — Бони ткнула в страницу пальцем, поглядывая на меня, как будто я мог отвлечься и не слушать. — Когда она проснулась утром: «Голова болела, живот крутило непонятным образом, ногти были светло-голубыми, а заглянув в зеркало, я обнаружила, что и губы посинели тоже. После этого я не могла мочиться почти два дня и испытывала постоянную слабость».

Я с отвращением покачал головой. О Бони я был лучшего мнения, даже успел к ней привязаться.

— Это почерк вашей жены? — спросила детектив, поворачивая тетрадь, чтобы я мог разглядеть рукописные строки — неровные, как кардиограмма.

— Да. Думаю, да.

— Наши эксперты по почерку того же мнения.

Вдруг я осознал: Бони произнесла фразу с оттенком гордости. Эти двое впервые получили повод обратиться к экспертам, расследуя дело, прибегли к помощи профессионалов, да еще таких экзотических, как почерковеды.

— Ник, когда мы показали этот текст медицинскому эксперту, знаете, что он нам ответил?

— Отравление, — брякнул я, а Таннер нахмурился: «Спокойнее».

В течение секунды Бони не знала, что сказать, поскольку не эти слова рассчитывала от меня услышать.

— Точно, Ник. Спасибо. Это отравление антифризом. Классика. Эми повезло, что она выжила.

— Она выжила потому, что этого просто не было. Вы же сами сказали — классика. Симптомы с легкостью находятся в Интернете.

Детектив нахмурилась, но не стала спорить.

— При чтении дневника складывается не слишком хорошее впечатление о вас, Ник, — сказала она, водя пальцем по закладке. — Насилие — однажды вы толкнули ее. Ссоры — вы очень вспыльчивый. Сексуальные отношения, граничащие с изнасилованием. В конечном итоге она стала вас бояться. Читать это весьма неприятно. Последняя ее запись: «Этот мужчина, я думаю, способен меня убить». Ее собственные слова: «Этот мужчина способен меня убить».

Горло сжалось, захотелось вскочить. Накативший сперва страх сменился волной ярости. «Проклятая сука, проклятая сука, мать твою, мать твою, мать твою…»

— Какое удобное замечание, чтобы поставить финальную точку в дневнике, — сказал я.

Адвокат снова взял меня за руку, призывая успокоиться.

— Похоже, что вы готовы убить ее опять, прямо сейчас, — заявила Бони.

— Вы все время лжете нам, Ник, — добавил Джилпин. — Например, сказали, что провели все утро на пляже, но опрос свидетелей показал: вы терпеть не можете пляжи. Потом говорили, что понятия не имеете, кто совершал покупки при помощи вашей кредитной карточки, и вдруг мы находим сарай, битком набитый покупками, и на каждой ваши отпечатки. Добавим к этому жену, страдающую от симптомов, идентичных отравлению антифризом, за несколько недель до своего исчезновения. Давайте выкладывайте правду. — Он сделал паузу для пущего эффекта.

— Что-нибудь еще у вас есть? — спросил Таннер Болт. — Достойное внимания?

— Кое-что есть. Ник ездил в Ганнибал, а мы через несколько дней нашли там сумочку его пропавшей жены, — вступила Бони. — Прибавим соседей, которые слышали, как вы ругались в ночь перед исчезновением Эми. Нежелательная для вас беременность. Бар куплен на деньги вашей жены, и в случае развода она забрала бы его. Ну и конечно, тайная любовница, с которой вы встречались больше года.

— Пока еще мы способны помочь вам, Ник, — сказал Джилпин. — Но когда получим ордер на арест, будет поздно.

— Где вы нашли дневник? — спросил Болт. — В доме Билла Данна?

— Да, — кивнула Бони.

Адвокат покосился на меня — вот, а мы не сумели отыскать.

— Позвольте догадаться… анонимный звонок?

Полицейские промолчали.

— Могу я узнать, где именно в доме вы его нашли? — поинтересовался я.

— В отопительном котле. Вы, наверное, думали, что сожгли его. Да, дневник обгорел по краям, но, к счастью, пламя оказалось слишком слабым, чтобы его уничтожить, — пояснил Джилпин.

Котел — это еще одна наша с Эми «внутренняя» шутка! Она всегда изумлялась, каким профаном я оказывался в вопросах, в которых мужчины, по ее мнению, должны разбираться лучше женщин. Сколько мы ни искали, но я даже не глянул в сторону старого котла в доме моего папы, с его трубами, проводами и кранами. И мысли не возникло!

— Дело тут вовсе не в счастье. Дневник положили нарочно, так чтобы вы его нашли, — заявил я.

Бони скривила в подобии улыбки левый уголок рта, откинулась на спинку стула и замерла, как звезда рекламы холодного чая. Я сердито мотнул головой Таннеру — давайтеуже, работайте.

— Эми Эллиот-Данн жива. Она имитирует свое убийство Ником Данном! — торжественно произнес он.

Я крепко сплел пальцы и выпрямил спину, пытаясь произвести впечатление, будто полностью с ним согласен. Бони не отрываясь смотрела на меня. Я остро нуждался в трубке, очках, которые мог бы эффектно снять, и стопке энциклопедий под рукой. На меня накатило веселье. Только бы не расхохотаться.

— Что вы говорите? — переспросила Бони.

— Эми жива-здорова и пытается создать впечатление, будто Ник ее убил, — повторил мой поверенный.

Копы обменялись взглядами над столом — можем ли мы доверять словам этого парня?

— Зачем ей это надо? — Джилпин устало потер глаза.

— Это очевидно. Она ненавидит его. Ник был дрянным мужем.

— С этим утверждением я могу согласиться, — вздохнула Бони, потупившись.

— Ну конечно, — буркнул Джилпин.

— Она сошла с ума, Ник? — доверительно поинтересовалась Бони. — Ведь если то, что вы говорите, правда, налицо признаки безумия. Вы слышите меня? Ей потребовалось полгода, а то и год, чтобы все подготовить. Она ненавидела вас, желала вам наказания — неотвратимого, жестокого наказания на протяжении целого года! Знаете, как тяжело скрывать в течение длительного срока такую жгучую ненависть?

«Эми могла это сделать. Она могла…»

— Ну, почему бы просто не развестись? — спросила Бони.

— Это не соответствует ее понятиям о… справедливости, — ответил я.

Таннер покосился на меня.

— Боже! Ник, вы не устали от всего этого? — удивился Джилпин. — Ведь мы ясно читали слова вашей жены: «Этот мужчина способен меня убить».

Наверное, один из пунктов их инструкции требует почаще называть подозреваемого по имени. Это льстит ему, позволяет чувствовать собственную значимость. Таким приемом часто пользуются торговцы.

— Ник, ведь вы недавно были в доме своего отца, так? — расспрашивала Бони. — Девятого июля, скажем.

Мать вашу! Вот зачем Эми изменила код сигнализации. Меня накрыла новая волна отвращения к себе — жена переиграла меня дважды. Я не только купился на ложь, что она все еще любит меня. Эми и в остальном водила меня за нос. Ну сущая ведьма. Я захохотал в душе. Господь всеблагой, я ненавидел эту суку, но не мог не восхищаться ею.

— Эми расставляла подсказки в охоте за сокровищами, вынуждая моего клиента посещать определенные места, — заговорил Таннер Болт. — В этих местах она разместила улики против него. В Ганнибале, в доме Билла Данна. Таким образом, складывается впечатление, что Ник виновен. Мы принесли эти ключи для вас. В знак нашей готовности сотрудничать.

Он вынул «подсказки» и «любовные» записки Эми и разложил их перед детективами, будто карты. Пока они читали, пытаясь разгадать тайный смысл, давно ставший понятнымдля меня, я взмок от пота.

— Значит, вы утверждаете, что Эми ненавидела вас так сильно, что несколько месяцев подряд фабриковала улики, которые позволили бы обвинить вас в ее смерти? — голосом разочарованного родителя спросила Бони в полной тишине.

Я ответил ей невозмутимым выражением лица.

— Ник, но ведь непохоже, что это писала озлобленная женщина. Она находит в себе силы попросить у вас прощения, выразить желание начать все сначала, рассказать, как она любит вас. «Ты теплый, ты мое солнце, ты великолепный, ты остроумный».

— Да уж, мать ее так!

— Хм… довольно странное замечание для невиновного человека, — уколола меня Бони. — Мы сидим здесь, зачитывая вслух ласковые слова вашей жены — возможно, ее последние слова, а вы кажетесь весьма сердитым. Я хорошо помню тот самый первый вечер. Эми пропала, вы приходите в участок, и мы беседуем в этой комнате почти сорок пять минут, а у вас такой вид, будто скучаете. Мы просматривали запись — складывается впечатление, будто вы сейчас ляжете и уснете.

— Это не имеет никакого отношения к делу… — начал адвокат.

— Я пытался сохранять спокойствие.

— Вы казались даже чересчур спокойным, — сказала Бони. — И действовали… неуместно, можно сказать. Бесстрастно и легкомысленно.

— А вы не думали, что я такой и есть? Я флегматик даже слишком. К несчастью, Эми об этом знает… Вечно попрекала меня. Что я не открыт для общения, замкнут в себе, стараюсь не показывать сложные эмоции — печаль, стыд… Она знала, что я буду выглядеть чертовски подозрительным. Срань господня! Поговорите с Хилари Хэнди! Что может быть проще? Поговорите с Томми О'Хара. Я же сумел с ними связаться! Они расскажут вам, на что способна моя жена.

— Мы с ними беседовали, — сказал Джилпин.

— И что?

— Хилари Хэнди совершила две попытки самоубийства уже после окончания школы. Томми О'Хара дважды прошел курс реабилитации.

— Скорее всего, из-за Эми.

— Или из-за того, что они люди с расшатанной психикой, снедаемые чувством вины, — возразила Бони. — Давайте вернемся к охоте за сокровищами.

Джилпин нарочито монотонно прочитал вслух подсказку номер два:Сюда привел меня ты, чтобы поболтать,О детстве в кепке с козырьком повспоминать.Все остальные за чертой отныне,Целуй меня, как будто встретились впервые.

— И вы утверждаете, эти строки подсказали вам, что нужно ехать в Ганнибал? — удивилась Бони.

Я кивнул.

— Но тут нет ни слова о Ганнибале. Даже никаких намеков.

— Кепка с козырьком — наша «внутренняя» шутка…

— О, «внутренняя» шутка! — перебил Джилпин.

— А в следующей подсказке упомянут коричневый дом, — продолжала Бони.

— Дом моего отца.

— Ник, но ведь дом вашего отца синий! — Она повернулась к Таннеру, закатывая глаза: «Что вы мне подсунули?» — Со стороны выглядит, будто вы сами придумываете «внутренние» шутки в этих подсказках. Я имею в виду, когда вам выгодно. Мы узнаём, что вы съездили в Ганнибал, и оказывается, туда вас привела разгадка ключа.

— А вот итог охоты за сокровищами. — Адвокат поставил на стол коробку. — Довольно прозрачный намек. Куклы. Панч и Джуди. Уверен, вы знаете, в спектакле Панч убивает Джуди и ее ребенка. Эти вещи обнаружены моим клиентом. Мы передаем их вам.

Бони подтянула коробку к себе, надела латексные перчатки и подняла одну из марионеток:

— Тяжелая…

Осмотрела платье женщины и пестрый наряд мужчины. Подняв Панча, потрогала толстую деревянную рукоятку с углублениями для пальцев.

Помедлила с марионеткой в руках, потом взяла куклу Джуди, перевернула так, чтобы юбка задралась.

— В ней нет рукоятки. — Бони повернулась ко мне. — Ведь тут была рукоятка?

— Откуда мне знать?

— Это как дважды два — четыре. Толстая и тяжелая рукоятка с удобными желобками для надежного захвата, — с нажимом проговорила она. — Рукоятка похожа на дубинку. — Бони, не отрывая глаз, смотрела на меня, и я догадывался, что она думает: «Прохвост. Социопат. Убийца».

Эми Эллиот-Данн

Спустя одиннадцать дней.

Вечером я дожидалась разрекламированного интервью Шэрон Шайбер с Ником. Хотела посмотреть его, приняв ванну и откупорив бутылку хорошего вина, попутно записывая передачу, чтобы не пропустить ни малейшего вранья. Надо запечатлеть каждую выдумку, каждую недоговоренность, каждую гребаную хитрость, которая проскользнет в его словах. Так я смогу подпитать свою ненависть к Нику. Она начала затухать после интервью в Сети — одно случайное интервью в пьяном виде! — и я не могу позволить, чтобы она исчезла окончательно. Я же не полная дура! И еще мне очень хочется услышать его оправдания по поводу Энди, которая во всем призналась. Как он будет выкручиваться?

Смотреть телевизор я хочу в одиночестве, но Дези весь день увивается вокруг меня. В какую бы комнату я ни отправилась, он появляется там, неизбежный, как смена погоды. Я не могу попросить, чтобы оставил меня в покое, ведь это его дом. Пыталась намекнуть, но ничего не вышло. То он поясняет, что ему просто необходимо проверить трубы в подвале, то должен заглянуть в холодильник, узнать, какие еще понадобятся продукты.

«Так и будет продолжаться, — думаю я. — Вся моя жизнь будет так продолжаться. Он станет навязывать свое общество, когда сочтет нужным, приходить, когда захочет, и уходить, когда ему заблагорассудится. Усядется, кивком предложит присоединиться, откроет бутылку вина. Мы будем ужинать вместе, и я не знаю, как положить этому конец».

— Я в самом деле устала, — говорю я.

— Ну, будьте благосклонны к своему защитнику хотя бы еще немного, — просит он и проводит пальцем по стрелке на брючине.

Он знает о предстоящем интервью Ника, поскольку уходит и возвращается с моей любимой едой: сыр манчего, шоколадные трюфели, бутылка охлажденного «Сансера». И даже, выгнув бровь, приносит «Фритос» с сыром и чили, который я ела, когда играла роль Эми из Озарка. Наливает вина. У нас негласный договор: не упоминать о моем ребенке. Мы оба хорошо помним, сколько выкидышей было в моей семье и не к чему бередить рану.

— Интересно послушать, что же эта свинья намерена сказать в свое оправдание, — говорит Дези.

Он редко ругается вслух, предпочитая слово «свинья», которое в его устах звучит очень едко.

Спустя час нас ждал легкий ужин, который Дези приготовил, и вино, которое Дези принес. Он дал мне ломтик сыра и один трюфель. Отсчитал ровно десять чипсов, а остальные запрятал глубоко в сумку. Утверждает, что ему не нравится запах, раздражает его, но я догадываюсь, чем он недоволен на самом деле, — моим весом. Потом мы сидим на диване, откинувшись на подушки и укрыв ноги теплым пледом, — Дези включил кондиционер на полную мощность, у нас тут осень в июле. Полагаю, он это сделал нарочно, чтобы иметь повод разжечь камин и пристроиться рядом со мной под одеялом. Похоже, ему грезится бархатный сезон в моем обществе. Даже подарок для меня приготовил — мохнатый свитер-водолазку фиолетового цвета. Я замечаю, что он гармонирует с пледом и насыщенно-зеленым свитером самого Дези.

— Знаешь, так было на протяжении многих веков: жалкие мужчины издевались над сильными женщинами, поскольку видели в них вызов своей псевдомужественности, — говорит он. — У них столь хрупкая психика, что просто необходимо иметь власть над…

Я задумываюсь о жажде власти иного рода. О жажде власти под видом заботы. «Вот тебе свитер, моя дорогая, согрейся, и заодно будешь выглядеть так, как хочется мне».

Ник так не поступил бы. Ник, по крайней мере, позволял мне делать то, что я сама хочу.

А сейчас я хочу, чтобы Дези сидел молча. Он нервничает и суетится, будто его соперник где-то рядом, в одной комнате с нами.

— Тсс, — говорю я в тот миг, когда мое симпатичное фото появляется на экране.

За ним еще одно и еще. Коллаж Эми.

— Любая девушка мечтала бы оказаться на ее месте, — слышен за кадром голос Шэрон Шайбер. — Красивая, остроумная, яркая и очень богатая. Он был парнем, которым восхищались все мужчины…

— Вот уж не все, — бормочет Дези.

— …Красивый, интересный, яркий, обаятельный. Но пятого июля их казавшийся идеальным мир рухнул. Эми Эллиот-Данн исчезла в день пятилетней годовщины собственной свадьбы.

Информация, информация, информация. Мои фотографии. Фотографии Энди, Ника. Сканы теста на беременность и счетов с кредитной карточки. Я действительно проделала отличную работу. Это все равно что написать картину, отойти, посмотреть и сказать: «Идеально!»

— А сейчас, эксклюзивно, Ник Данн нарушит молчание. Он расскажет не только об исчезновении жены, но и о своей измене, и обо всех прочих слухах…

Я испытываю прилив теплого чувства по отношению к Нику — он надел мой любимый галстук, который я сама и купила, а муж все время считал его по-девчачьему ярким. Он и правда вызывающе-фиолетовый, и рядом с ним глаза Ника приобретают фиолетовый оттенок. За минувший месяц он растерял брюшко откормленного засранца. Живот стал почти плоским. Щеки не такие пухлые, да и подбородок он перестал выпячивать. Волосы подрезаны, но это не дело рук парикмахера. Перед моим мысленным взором возникает образ Го, глубоко вошедшей в роль мамы Мо. Она суетится вокруг Ника перед выходом на публику, напоследок даже стирает что-то с его подбородка наслюнявленным большим пальцем. На нем подаренный мною галстук, а когда Ник поднимает руку, здороваясь, я вижу, что и часы на запястье те, что покупала ему я. Винтажные «Булова спейсвью», полученные от меня на тридцатилетие. Раньше он не носил их, считал, ему не идут, хотя, на мой взгляд, идут идеально.

— Он слишком тщательно следит за собой для человека, у которого внезапно исчезла жена, — кривится Дези. — Надеюсь, не пропустил очередной маникюр.

— Ник никогда не делал маникюр, — отвечаю я, покосившись на отполированные ногти Дези.

— Давайте во всем разберемся, Ник, — начинает Шэрон. — Скажите, вы как-то причастны к исчезновению вашей супруги?

— Нет. Никоим образом. Сто процентов, нет, — говорит Ник, твердо глядя в камеру. — Я не имею права заявить, что я идеальный муж, или безупречный муж, или даже просто хороший муж. Но если бы я не переживал так за Эми, то мог бы сказать, что от ее исчезновения есть определенная польза…

— Простите, Ник, но большинству наших слушателей трудно будет осмыслить последнюю фразу, тем более что ваша жена пропала без вести.

— Это самое ужасное чувство из тех, что я когда-либо испытывал. Больше всего на свете мне хочется вернуть ее. Я пережил отвратительнейшее саморазоблачение. Обычно никто не желает признавать, что он не самый хороший человек, пока не случится нечто ужасное и не вырвет из замкнутого круга эгоизма, не сбросит пелену заблуждения, — и тогда ты понимаешь, как же тебе, скотина, повезло. У меня была женщина, не уступавшая мне ни в чем, а то и превосходившая меня, с какой стороны ни посмотреть. А я позволил своим слабостям — безработный, неспособный содержать семью, немолодой — все это затмить.

— Скажи на милость… — начал было Дези, но я шикнула на него.

Ник заявил на весь мир, что он не такой уж хороший парень?! Да это маленькая смерть для него, нет, в самом деле микросмерть.

— Но позвольте об этом сказать открыто, Шэрон. Позвольте сказать прямо сейчас. Я совершил измену. Я проявил неуважение к жене. Мне не хотелось оставаться тем, в кого я превратился, но вместо того, чтобы работать над собой, я предпочел легкий путь. Поэтому я изменил ей с девчонкой, которую едва знал. С ней я мог притворяться тем мужчиной, которым мечтал быть, — решительным, сильным, успешным, — потому что ей было не с кем сравнивать. Эта девочка не видела, как я плакал посреди ночи в ванной и утирал слезы полотенцем, когда потерял работу. Она не знала о моих недостатках и слабостях. Я, как последний дурак, убедил себя, что если не стану идеальным, то жене будет не за что любить меня. Мне хотелось выглядеть героем в глазах Эми, а когда я лишился работы, то утратил и чувство собственного достоинства. Если я не герой, то меня вообще нет больше. Шэрон, я умею отличать хорошее от плохого. И я… я поступил плохо.

— Что бы вы сказали вашей жене, если бы она, предположим, могла увидеть и услышать вас сегодня?

— Я скажу: Эми, я тебя люблю. Ты самая замечательная из всех женщин. Ты заслуживаешь лучшего, нежели то, что я давал тебе прежде, поэтому возвращайся, и остаток жизния проведу в попытках искупить вину перед тобой. Мы вместе отыщем способ, как оставить в прошлом весь этот ужас, а я стану твоим верным спутником на жизненном пути. Вернись домой, Эми, вернись ко мне.

На секунду он прижимает фалангу указательного пальца к ямочке на подбородке — наш секретный знак. Так мы давали понять друг другу, что не врем, — мол, платье в самом деле идет, а статья и впрямь получилась удачной. Знак означал: сейчас я искренен на сто процентов и не собираюсь дурить тебе голову.

Дези тянется к «Сансеру», чтобы отвлечь меня от происходящего на экране:

— Еще вина, дорогая?

— Тсс!

Он выключает у телевизора звук:

— Эми, у тебя доброе сердце. Я знаю, как ты восприимчива ко всем этим… оправданиям. Но каждое его слово — ложь.

— Нет, Ник говорит то, что я всегда хотела услышать. Наконец-то.

Дези поворачивается ко мне анфас, полностью закрыв собой телевизор:

— Ник устроил спектакль. Хочет выглядеть в глазах общественности милым раскаявшимся парнем. Должен признать, он отлично справляется со своей задачей. Но это не имеет ничего общего с действительностью — он даже не подумал прощения попросить за то, что избивал тебя, оскорблял. Я догадываюсь, что за власть этот парень приобрел над тобой. Что-то вроде стокгольмского синдрома.

— Знаю, — отвечаю я. Хотя на самом деле имею в виду, что всегда знаю, какие слова нужно говорить в присутствии Дези. — Ты прав. Ты целиком и полностью прав. Я давно не чувствовала себя в безопасности, Дези, и я все еще… Я вижу его и… борюсь с этим, но он столько лет меня подавлял…

— Может, не следует больше смотреть? — говорит он, гладя мои волосы, наклонившись слишком низко.

— Нет, оставь. Мне не избежать встречи с этим. Но с твоей помощью я смогу преодолеть себя.

Я вкладываю в его ладонь свою кисть. Только бы ты, мать твою, заткнулся.

«Ты самая замечательная из всех женщин. Ты заслуживаешь лучшего, нежели то, что я давал тебе прежде, поэтому возвращайся, и остаток жизни я проведу в попытках искупить вину перед тобой».

Ник меня прощает — я обидел тебя, ты обидела меня, давай вместе отыщем путь к примирению. А что, если его раскаяние чистосердечно? Ник хочет, чтобы я вернулась. Ник стремится снова обрести меня, чтобы ухаживать за мной. Ник мечтает провести оставшуюся жизнь в заботах обо мне, как я того заслуживаю. Звучит заманчиво. Мы могли бы вернуться в Нью-Йорк. После моего исчезновения продажи серии «Удивительная Эми» поползли вверх — три поколения читателей вспомнили, что любят меня. Мои жадные, глупые, безответственные родители снова положат деньги в мой «стабилизационный фонд». Все отдадут, и с процентами.

На самом деле, мне хочется вернуться к прежней жизни. Точнее так: к прежней жизни с новым Ником. С Ником, осознавшим понятия «любовь», «честь» и «долг». Возможно, он усвоил урок. Возможно. Я мечтала (в тесной комнатушке в Озарке, в особняке-западне Дези хватало свободного времени, чтобы помечтать) о том Нике, каким он был в первое время нашего знакомства. Раньше я думала, что буду мечтать о том, как Ника трахнут в задницу в тюрьме, но, оказывается, желание мести постепенно отступало. Я вспоминаю те далекие-далекие дни, когда мы лежали рядом в постели — обнаженные тела на прохладной простыне. Ник смотрит на меня не отрываясь, его палец легонько скользит по моей челюсти, от подбородка к уху, вынуждая меня извиваться; щекочет мочку, а потом пробегает по всем изгибам уха и касается волос. Ник захватывает одну прядь, как сделал, когда мы поцеловались в первый раз, и дважды нежно дергает, как будто звонит в колокольчик. И он говорит: «Ты удивительнее любой книги, ты удивительнее всего, что может быть создано человеческими руками».

Ник «приземлял» меня. Он не походил на Дези, который доставлял мне все, что пожелаю (например, вино или тюльпаны), вынуждая сделать так, как хочется ему, — полюбить его. Ник просто хотел, чтобы я была счастливой, и больше ничего. Может, я заблуждаюсь, конечно, и все дело в его лени. «Я хочу, чтобы ты была счастлива, Эми, — просто потому, что это облегчит мне жизнь». Возможно, я несправедлива к нему. Ну ладно, справедлива, но слегка ошибаюсь. Ни один человек, который любит, не действует согласно утвержденному плану. Так с чем же мне сравнивать?

И вот в чем заключается правда. Пришлось пройти через страшные испытания, чтобы это осознать. Мы с Ником дополняем друг друга. Чего у меня легкий переизбыток, того унего — небольшой недостаток. Я, как шиповник, ощетинилась колючками из-за лишка родительской заботы, а у него миллион колотых ран от отцовских обид. И мои шипы идеально сочетаются с ними.

Я должна вернуться домой.

Ник Данн

Спустя четырнадцать дней.

Я проснулся на кушетке в доме сестры, страдая от похмелья и желания собственными руками удавить жену. Такое со мной бывало довольно часто после того общения с полицией. Я воображаю, как отыскал Эми, расположившуюся в шезлонге со стаканом ананасового сока на каком-нибудь курорте Западного побережья. Ее заботы и тревоги воспарили куда-то ввысь, к безукоризненно синему небу, и тут появляюсь я — грязный и вонючий после долгого путешествия без удобств. Я вырастаю перед ней, заслоняя солнце, и жду, когда же она заметит меня, а потом сжимаю пальцы вокруг совершенного горла с его сухожилиями, трахеей и пульсирующими венами и медленно душу. При этом мы глядим в глаза друг другу и наконец-то приходим к взаимопониманию.

Я ждал ареста. Если не сегодня, то завтра, а если не завтра, то послезавтра. Сперва я воспринял тот факт, что меня беспрепятственно выпустили из участка, как добрый знак, но Таннер быстро вернул меня на грешную землю: «Без найденного тела выдвинуть обвинение в убийстве чрезвычайно сложно. Им придется расставить все точки над „i“. Так что советую переделать за эти дни все важные дела — после ареста у нас будет жуткая запарка».

Прямо за окном переговаривались репортеры. Ребята с кинокамерами желали друг другу доброго утра, словно рабочие на фабрике. Кое-кто неуемный щелкал аппаратом, снимая с разных ракурсов дом Го. Многие прозевали тот момент, когда копы нашли «берлогу» на участке сестры, и мой арест стал делом времени. Теперь никто из нас не рисковал выходить под прицел камер.

Одетая во фланелевые трусы-боксеры и оставшуюся от школьных лет футболку «Батхоул серферз», с ноутбуком на сгибе руки, в комнату вошла Го.

— Опять все ненавидят тебя, — сказала она.

— Будь проклято непостоянство толпы, — ответил я.

— Вчера вечером кто-то слил информацию о сарае, сумочке Эми и дневнике. Теперь ты снова Ник-лжец, Ник-убийца, Ник-предатель. Шэрон Шайбер только что разразилась пространным заявлением: она потрясена до глубины души и ужасно разочарована тем, в каком направлении двинулось наше дело. Ах да! И все говорят о порно — «Убитые стервы».

— «Избитые стервы».

— О, прости, пожалуйста. «Избитые стервы». Таким образом, Ник — сексуальный маньяк, предрасположенный к садизму. Эллен Эббот впала в дикий раж. Всем известно, она безумный противник порнографии.

— Не сомневался. Уверен, что Эми тоже прекрасно осведомлена об этом.

— Ник… — голос сестры дрогнул, — это плохо.

— Го, не имеет ни малейшего значения, кто и что обо мне думает. Мы можем наплевать на всех. Сейчас важно одно: что думает Эми. Изменила ли она отношение ко мне.

— Ты правда веришь, Ник, что она способна так быстро перейти от ненависти к теплым чувствам?

Пять лет назад мы уже беседовали на эту тему.

— Да, Го, я верю. Эми никогда не обладала особым даром чувствовать ложь. Когда ей говоришь, что она великолепно выглядит, она верит этому безоговорочно. Когда ей заявляют, что она неотразима, то в ее понимании это не лесть, а непреложный факт. В общем, есть основания полагать, что она верит: я осознал свои ошибки и снова люблю ее. Видит Бог, разве я могу поступить иначе?!

— А если она развила у себя внутренний детектор лжи?

— Но ты же знаешь Эми — она нуждается в победе. Ее не то зацепило, что я изменил, а то, что предпочел ей другую женщину. Она захочет вернуть меня только для того, чтобы почувствовать себя победительницей. Увидев, как я умоляю ее вернуться, чтобы я мог искупить свою вину, она не в силах будет устоять. Как ты думаешь?

— Думаю, идея неплохая, — сказала Го с таким лицом, как если бы желала выигрыша в лотерее.

— А ты можешь предложить какой-нибудь другой гребаный способ?

Мы давно уже не разговаривали с сестрой в таком тоне. Полиция, обнаружив дровяной сарай, устроила Го жесткий допрос. Как, собственно, Таннер Болт и предсказывал. «Вызнали? Вы соучастница?»

Я ждал, что после той ночи она вернется, бурля от ярости, и разразится проклятиями. Но Го лишь смущенно улыбнулась и проскользнула мимо меня в свою комнату. Комнату в доме, который она заложила, чтобы оплатить задаток моему адвокату.

Из-за моего дерьмового поведения сестра оказалась перед лицом финансовых трудностей и вступила в конфликт с законом. Сложившаяся ситуация наполняла Го обидой, а меня стыдом — взрывоопасная смесь для двух человек, замкнутых в тесном пространстве.

— Я вот подумал, не позвонить ли Энди?.. — Я попробовал сменить тему.

— Это просто гениально, Ник! А потом она идет к Эллен Эббот…

— Она не ходила к Эллен Эббот. Она дала пресс-конференцию, где присутствовала Эллен Эббот. Она не держит зла, Го…

— Она дала пресс-конференцию потому, что захотела помочь тебе. Я прямо удивляюсь, что ты не продолжаешь ее трахать.

— Ну, спасибо.

— И что бы ты ей сказал?

Дата добавления: 2015-06-28