КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Скрипка и немножко нервноНате!
НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЮТ Вошел к парикмахеру, сказал - спокойный:
А ВСЕ-ТАКИ Улица провалилась, как нос сифилитика. Я вышел на площадь, Но меня не осудят, но меня не облают, Как трактир, мне страшен ваш страшный суд! И бог заплачет над моею книжкой!
КО ВСЕМУ[1] Нет. Белый, Вознес над суетой столичной одури В грубом убийстве не пачкала рук ты. Любовь! Помните: Правильно! Довольно! Теперь — Око за око! Севы мести в тысячу крат жни! Око за око! Убьете, Ночью вскочите! Лосем обернусь, Не уйти человеку! Солнце! Лучей не кинь! И когда, Светает. Святая месть моя! Грядущие люди! 1916
ВОТ ТАК Я СДЕЛАЛСЯ СОБАКОЙ Ну, это совершенно невыносимо!Весь как есть искусан злобой.Злюсь не так, как могли бы вы:как собака лицо луны гололобой -взял быи все обвыл. Нервы, должно быть...Выйду,погуляю.И на улице не успокоился ни на ком я.Какая-то прокричала про добрый вечер.Надо ответить:она - знакомая.Хочу.Чувствую -не могу по-человечьи. Что это за безобразие?Сплю я, что ли?Ощупал себя:такой же, как был,лицо такое же, к какому привык.Тронул губу,а у меня из-под губы -клык. Скорее закрыл лицо, как будто сморкаюсь.Бросился к дому, шаги удвоив.Бережно огибаю полицейский пост,вдруг оглушительное:"Городовой!Хвост!" Провел рукой и - остолбенел!Этого-то,всяких клыков почище,я не заметил в бешеном скаче:у меня из-под пиджакаразвеерился хвостищеи вьется сзади,большой, собачий. Что теперь?Один заорал, толпу растя.Второму прибавился третий, четвертый.Смяли старушонку.Она, крестясь, что-то кричала про черта. И когда, ощетинив в лицо усища-веники,толпа навалилась,огромная,злая,я стал на четверенькии залаял:Гав! гав! гав!
ЛИЛИЧКА! Вместо письма Дым табачный воздух выел. Дай хоть Себе, любимому, посвящает эти строки автор Четыре.Тяжелые, как удар.«Кесарево кесарю — богу богово».А такому,как я,ткнуться куда?Где для меня уготовано логово? Если б был ямаленький,как Великий океан,—на цыпочки б волн встал,приливом ласкался к луне бы.Где любимую найти мне,такую, как и я?Такая не уместилась бы в крохотное небо! О, если б я нищ был!Как миллиардер!Что деньги душе?Ненасытный вор в ней.Моих желаний разнузданной ордене хватит золота всех Калифорний. Если б быть мне косноязычным,как Дантили Петрарка!Душу к одной зажечь!Стихами велеть истлеть ей!И словаи любовь моя —триумфальная арка:пышно,бесследно пройдут сквозь неелюбовницы всех столетий. О, если б был ятихий,как гром,—ныл бы,дрожью объял бы земли одряхлевший скит.Я если всей его мощьювыреву голос огромный —кометы заломят горящие руки,бросятся вниз с тоски. Я бы глаз лучами грыз ночи —о, если б был ятусклый,как солнце!Очень мне надосияньем моим поитьземли отощавшее лонце! Пройду,любовищу мою волоча.В какой ночи,бредовой,недужной,какими Голиафами я зачат —такой большойи такой ненужный? 1916 Облако в штанах Тетраптих (Вступление) Вашу мысль,мечтающую на размягченном мозгу,как выжиревший лакей на засаленной кушетке,буду дразнить об окровавленный сердца лоскут:досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий. У меня в душе ни одного седого волоса,и старческой нежности нет в ней!Мир огромив мощью голоса,иду - красивый,двадцатидвухлетний. Нежные!Вы любовь на скрипки ложите.Любовь на литавры ложит грубый.А себя, как я, вывернуть не можете,чтобы были одни сплошные губы! Приходите учиться -из гостиной батистовая,чинная чиновница ангельской лиги. И которая губы спокойно перелистывает,как кухарка страницы поваренной книги. Хотите -буду от мяса бешеный- и, как небо, меняя тона -хотите -буду безукоризненно нежный,не мужчина, а - облако в штанах! Не верю, что есть цветочная Ницца!Мною опять славословятсямужчины, залежанные, как больница,и женщины, истрепанные, как пословица. 1 Вы думаете, это бредит малярия? Это было,было в Одессе. "Приду в четыре",- сказала Мария.Восемь.Девять.Десять. Вот и вечерв ночную жутьушел от окон,хмурый,декабрый. В дряхлую спину хохочут и ржутканделябры. Меня сейчас узнать не могли бы:жилистая громадинастонет,корчится.Что может хотеться этакой глыбе?А глыбе многое хочется! Ведь для себя не важнои то, что бронзовый,и то, что сердце - холодной железкою.Ночью хочется звон свойспрятать в мягкое,в женское. И вот,громадный,горблюсь в окне,плавлю лбом стекло окошечное.Будет любовь или нет?Какая -большая или крошечная?Откуда большая у тела такого:должно быть, маленький,смирный любеночек.Она шарахается автомобильных гудков.Любит звоночки коночек. Еще и еще,уткнувшись дождюлицом в его лицо рябое,жду,обрызганный громом городского прибоя. Полночь, с ножом мечась,догнала,зарезала,-вон его! Упал двенадцатый час,как с плахи голова казненного. В стеклах дождинки серыесвылись,гримасу громадили,как будто воют химерыСобора Парижской Богоматери. Проклятая!Что же, и этого не хватит?Скоро криком издерется рот.Слышу:тихо,как больной с кровати,спрыгнул нерв.И вот,-сначала прошелсяедва-едва,потом забегал,взволнованный,четкий.Теперь и он и новые двамечутся отчаянной чечеткой. Рухнула штукатурка в нижнем этаже. Нервы -большие,маленькие,многие!-скачут бешеные,и уже у нервов подкашиваются ноги! А ночь по комнате тинится и тинится,-из тины не вытянуться отяжелевшему глазу. Двери вдруг заляскали,будто у гостиницыне попадает зуб на зуб. Вошла ты,резкая, как "нате!",муча перчатки замш,сказала:"Знаете -я выхожу замуж". Что ж, выходите.Ничего.Покреплюсь.Видите - спокоен как!Как пульспокойника.Помните?Вы говорили:"Джек Лондон,деньги,любовь,страсть",-а я одно видел:вы - Джоконда,которую надо украсть!И украли. Опять влюбленный выйду в игры,огнем озаряя бровей загиб.Что же!И в доме, который выгорел,иногда живут бездомные бродяги! Дразните?"Меньше, чем у нищего копеек,у вас изумрудов безумий".Помните!Погибла Помпея,когда раздразнили Везувий! Эй!Господа!Любителисвятотатств,преступлений,боен,-а самое страшноевидели -лицо мое,когдаяабсолютно спокоен? И чувствую -"я"для меня мало.Кто-то из меня вырывается упрямо. Allo!Кто говорит?Мама?Мама!Ваш сын прекрасно болен!Мама!У него пожар сердца.Скажите сестрам, Люде и Оле,-ему уже некуда деться.Каждое слово,даже шутка,которые изрыгает обгорающим ртом он,выбрасывается, как голая проституткаиз горящего публичного дома.Люди нюхают -запахло жареным!Нагнали каких-то.Блестящие!В касках!Нельзя сапожища!Скажите пожарным:на сердце горящее лезут в ласках.Я сам.Глаза наслезненные бочками выкачу.Дайте о ребра опереться.Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!Рухнули.Не выскочишь из сердца! На лице обгорающемиз трещины губобугленный поцелуишко броситься вырос. Мама!Петь не могу.У церковки сердца занимается клирос! Обгорелые фигурки слов и чиселиз черепа,как дети из горящего здания.Так страхсхватиться за небовысилгорящие руки "Лузитании". Трясущимся людямв квартирное тихостоглазое зарево рвется с пристани.Крик последний,-ты хотьо том, что горю, в столетия выстони! 2 Славьте меня!Я великим не чета.Я над всем, что сделано,ставлю "nihil". Никогданичего не хочу читать.Книги?Что книги! Я раньше думал -книги делаются так:пришел поэт,легко разжал уста,и сразу запел вдохновенный простак -пожалуйста!А оказывается -прежде чем начнет петься,долго ходят, размозолев от брожения,и тихо барахтается в тине сердцаглупая вобла воображения.Пока выкипячивают, рифмами пиликая,из любвей и соловьев какое-то варево,улица корчится безъязыкая -ей нечем кричать и разговаривать. Городов вавилонские башни,возгордясь, возносим снова,а боггорода на пашнирушит,мешая слово. Улица муку молча перла.Крик торчком стоял из глотки.Топорщились, застрявшие поперек горла,пухлые taxi и костлявые пролеткигрудь испешеходили. Чахотки площе.Город дорогу мраком запер. И когда -все-таки!-выхаркнула давку на площадь,спихнув наступившую на горло паперть,думалось:в хорах архангелова хоралабог, ограбленный, идет карать! А улица присела и заорала:"Идемте жрать!" Гримируют городу Круппы и Круппикигрозящих бровей морщь,а во ртуумерших слов разлагаются трупики,только два живут, жирея -"сволочь"и еще какое-то,кажется, "борщ". Поэты,размокшие в плаче и всхлипе,бросились от улицы, ероша космы:"Как двумя такими выпетьи барышню,и любовь,и цветочек под росами?"А за поэтами -уличные тыщи:студенты,проститутки,подрядчики. Господа!Остановитесь!Вы не нищие,вы не смеете просить подачки! Нам, здоровенным,с шаго саженьим,надо не слушать, а рвать их -их,присосавшихся бесплатным приложениемк каждой двуспальной кровати! Их ли смиренно просить:"Помоги мне!"Молить о гимне,об оратории!Мы сами творцы в горящем гимне -шуме фабрики и лаборатории. Что мне до Фауста,феерией ракетскользящего с Мефистофелем в небесном паркете!Я знаю -гвоздь у меня в сапогекошмарней, чем фантазия у Гете! Я,златоустейший,чье каждое словодушу новородит,именинит тело,говорю вам:мельчайшая пылинка живогоценнее всего, что я сделаю и сделал! Слушайте!Проповедует,мечась и стеня,сегодняшнего дня крикогубый Заратустра!Мыс лицом, как заспанная простыня,с губами, обвисшими, как люстра,мы,каторжане города-лепрозория,где золото и грязь изъязвили проказу,-мы чище венецианского лазорья,морями и солнцами омытого сразу! Плевать, что нету Гомеров и Овидиевлюдей, как мы,от копоти в оспе.Я знаю -солнце померкло б, увидевнаших душ золотые россыпи! Жилы и мускулы - молитв верней.Нам ли вымаливать милостей времени!Мы -каждый -держим в своей пятернемиров приводные ремни! Это взвело на Голгофы аудиторийПетрограда, Москвы, Одессы, Киева,и не было ни одного,которыйне кричал бы:"Распни,распни его!"Но мне -люди,и те, что обидели -вы мне всего дороже и ближе. Видели,как собака бьющую руку лижет?! Я,обсмеянный у сегодняшнего племени,как длинныйскабрезный анекдот,вижу идущего через горы времени,которого не видит никто. Где глаз людей обрывается куцый,главой голодных орд,в терновом венце революцийгрядет шестнадцатый год. А я у вас - его предтеча;я - где боль, везде;на каждой капле слезовой течираспял себя на кресте.Уже ничего простить нельзя.Я выжег души, где нежность растили.Это труднее, чем взятьтысячу тысяч Бастилий! И когда,приход егомятежом оглашая,выйдете к спасителю -вам ядушу вытащу,растопчу,чтоб большая!-и окровавленную дам, как знамя. 3 Ах, зачем это,откуда этов светлое веселогрязных кулачищ замах! Пришлаи голову отчаянием занавесиламысль о сумасшедших домах. И -как в гибель дредноутаот душащих спазмбросаются в разинутый люк -сквозь свойдо крика разодранный глазлез, обезумев, Бурлюк.Почти окровавив исслезенные веки,вылез,встал,пошели с нежностью, неожиданной в жирном человекевзял и сказал:"Хорошо!"Хорошо, когда в желтую кофтудуша от осмотров укутана!Хорошо,когда брошенный в зубы эшафоту,крикнуть:"Пейте какао Ван-Гутена!" И эту секунду,бенгальскую,громкую,я ни на что б не выменял,я ни на... А из сигарного дымаликерною рюмкойвытягивалось пропитое лицо Северянина.Как вы смеете называться поэтоми, серенький, чирикать, как перепел!Сегоднянадокастетомкроиться миру в черепе! Вы,обеспокоенные мыслью одной -"изящно пляшу ли",-смотрите, как развлекаюсья -площаднойсутенер и карточный шулер.От вас,которые влюбленностью мокли,от которыхв столетия слеза лилась,уйду я,солнце моноклемвставлю в широко растопыренный глаз. Невероятно себя нарядив,пойду по земле,чтоб нравился и жегся,а впередина цепочке Наполеона поведу, как мопса.Вся земля поляжет женщиной,заерзает мясами, хотя отдаться;вещи оживут -губы вещинызасюсюкают:"цаца, цаца, цаца!" Вдруги тучии облачное прочееподняло на небе невероятную качку,как будто расходятся белые рабочие,небу объявив озлобленную стачку.Гром из-за тучи, зверея, вылез,громадные ноздри задорно высморкая,и небье лицо секунду кривилосьсуровой гримасой железного Бисмарка.И кто-то,запутавшись в облачных путах,вытянул руки к кафе -и будто по-женски,и нежный как будто,и будто бы пушки лафет. Вы думаете -это солнце нежненькотреплет по щечке кафе?Это опять расстрелять мятежниковгрядет генерал Галифе! Выньте, гулящие, руки из брюк -берите камень, нож или бомбу,а если у которого нету рук -пришел чтоб и бился лбом бы!Идите, голодненькие,потненькие,покорненькие,закисшие в блохастом грязненьке!Идите!Понедельники и вторникиокрасим кровью в праздники!Пускай земле под ножами припомнится,кого хотела опошлить! Земле,обжиревшей, как любовница,которую вылюбил Ротшильд!Чтоб флаги трепались в горячке пальбы,как у каждого порядочного праздника -выше вздымайте, фонарные столбы,окровавленные туши лабазников. Изругивался,вымаливался,резал,лез за кем-товгрызаться в бока. На небе, красный, как марсельеза,вздрагивал, околевая, закат. Уже сумашествие. Ничего не будет. Ночь придет,перекусити съест.Видите -небо опять иудитпригоршнью обгрызанных предательством звезд? Пришла.Пирует Мамаем,задом на город насев.Эту ночь глазами не проломаем,черную, как Азеф! Ежусь, зашвырнувшись в трактирные углы,вином обливаю душу и скатертьи вижу:в углу - глаза круглы,-глазами в сердце въелась богоматерь.Чего одаривать по шаблону намалеванномусиянием трактирную ораву!Видишь - опятьголгофнику оплеванномупредпочитают Варавву?Может быть, нарочно яв человечьем месивелицом никого не новей.Я,может быть,самый красивыйиз всех твоих сыновей.Дай им,заплесневшим в радости,скорой смерти времени,чтоб стали дети, должные подрасти,мальчики - отцы,девочки - забеременели.И новым рожденным дай обрастипытливой сединой волхвов,и придут они -и будут детей креститьименами моих стихов. Я, воспевающий машину и Англию,может быть, просто,в самом обыкновенном Евангелиитринадцатый апостол.И когда мой голоспохабно ухает -от часа к часу,целые сутки,может быть, Иисус Христос нюхаетмоей души незабудки. 4Мария! Мария! Мария!Пусти, Мария!Я не могу на улицах!Не хочешь?Ждешь,как щеки провалятся ямкоюпопробованный всеми,пресный,я придуи беззубо прошамкаю,что сегодня я"удивительно честный".Мария,видишь -я уже начал сутулиться. В улицахлюди жир продырявят в четырехэтажных зобах,высунут глазки,потертые в сорокгодовой таске,-перехихикиваться,что у меня в зубах- опять!-черствая булка вчерашней ласки.Дождь обрыдал тротуары,лужами сжатый жулик,мокрый, лижет улиц забитый булыжником труп,а на седых ресницах -да!-на ресницах морозных сосулекслезы из глаз -да!-из опущенных глаз водосточных труб.Всех пешеходов морда дождя обсосала,а в экипажах лощился за жирным атлетом атлет;лопались люди,проевшись насквозь,и сочилось сквозь трещины сало,мутной рекой с экипажей стекалавместе с иссосанной булкойжевотина старых котлет. Мария!Как в зажиревшее ухо втиснуть им тихое слово?Птицапобирается песней,поет,голодна и звонка,а я человек, Мария,простой,выхарканный чахоточной ночью в грязную руку Пресни.Мария, хочешь такого?Пусти, Мария!Судорогой пальцев зажму я железное горло звонка! Мария! Звереют улиц выгоны.На шее ссадиной пальцы давки. Открой! Больно! Видишь - натыканыв глаза из дамских шляп булавки! Пустила. Детка!Не бойся,что у меня на шее воловьейпотноживотые женщины мокрой горою сидят,-это сквозь жизнь я тащумиллионы огромных чистых любовейи миллион миллионов маленьких грязных любят.Не бойся,что снова,в измены ненастье,прильну я к тысячам хорошеньких лиц,-"любящие Маяковского!"-да ведь это ж династияна сердце сумасшедшего восшедших цариц.Мария, ближе!В раздетом бесстыдстве,в боящейся дрожи ли,но дай твоих губ неисцветшую прелесть:я с сердцем ни разу до мая не дожили,а в прожитой жизнилишь сотый апрель есть.Мария! Поэт сонеты поет Тиане,а я -весь из мяса,человек весь -тело твое просто прошу,как просят христиане -"хлеб наш насущныйдаждь нам днесь". Мария - дай! Мария!Имя твое я боюсь забыть,как поэт боится забытькакое-тов муках ночей рожденное слово,величием равное богу.Тело твоея буду беречь и любить,как солдат,обрубленный войною,ненужный,ничей,бережет свою единственную ногу.Мария -не хочешь?Не хочешь! Ха! Значит - опятьтемно и понуросердце возьму,слезами окапав,нести,как собака,которая в конурунесетперееханную поездом лапу.Кровью сердце дорогу радую,липнет цветами у пыли кителя.Тысячу раз опляшет Иродиадойсолнце землю -голову Крестителя.И когда мое количество летвыпляшет до конца -миллионом кровинок устелется следк дому моего отца. Вылезугрязный (от ночевок в канавах),стану бок о бок,наклонюсьи скажу ему на ухо:- Послушайте, господин бог!Как вам не скушнов облачный кисельежедневно обмакивать раздобревшие глаза?Давайте - знаете -устроимте карусельна дереве изучения добра и зла!Вездесущий, ты будешь в каждом шкапу,и вина такие расставим по столу,чтоб захотелось пройтись в ки-ка-пухмурому Петру Апостолу.А в рае опять поселим Евочек:прикажи,-сегодня ночью жсо всех бульваров красивейших девочекя натащу тебе.Хочешь?Не хочешь?Мотаешь головою, кудластый?Супишь седую бровь?Ты думаешь -этот,за тобою, крыластый,знает, что такое любовь?Я тоже ангел, я был им -сахарным барашком выглядывал в глаз,но больше не хочу дарить кобыламиз сервской муки изваянных ваз.Всемогущий, ты выдумал пару рук,сделал,что у каждого есть голова,-отчего ты не выдумал,чтоб было без мукцеловать, целовать, целовать?!Я думал - ты всесильный божище,а ты недоучка, крохотный божик.Видишь, я нагибаюсь,из-за голенищадостаю сапожный ножик.Крыластые прохвосты!Жмитесь в раю!Ерошьте перышки в испуганной тряске!Я тебя, пропахшего ладаном, раскроюотсюда до Аляски! Пустите! Меня не остановите.Вру я,в праве ли,но я не могу быть спокойней.Смотрите -звезды опять обезглавилии небо окровавили бойней!Эй, вы!Небо!Снимите шляпу!Я иду! Глухо. Вселенная спит,положив на лапус клещами звезд огромное ухо. 1914-1915
Дата добавления: 2015-06-28; Просмотров: 243; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |