Вопрос 3. Логика, мышление и эмоции террориста

Лидеры одной из террористических организаций учат своих сторонников: «Не надо много размышлять — ведь тебя ведет Аллах, и путь твой — путь истинной веры». Они открыто провозгласили в отношении других народов: «Неверные понимают только один язык — это язык "Калашникова"». Красивые фразы такого рода часто заменяли и до сих пор все еще продолжают заменять очень многим, причем далеко не только исламским террористам, и логику, и собственное мышление. У податливых им людей нет особой необходимости в самостоятельных размышлениях — вместо логики есть вера, вместо мышления — приказ или великие по заложенной в них силе внушения слова «надо!» и «ты должен!».

Логика террористов трудно поддается однозначной интерпретации.

Во-первых, она слишком эмоциональна: подчас эмоции в ней занимают большее место, чем логика как таковая.

Во-вторых, это искаженная логика с точки зрения чисто формального анализа: из посылок не всегда следуют адекватные выводы.

В-третьих, это явно моноидеическая логика: в ней все подчинено террору, и любой вопрос рано или поздно, прямо или «криво», но приходит именно к нему.

Как правило, логика террориста — это логика верующего человека. Он верит в идею, которой служит, верит в саму идею служения, верит, наконец, в свою высочайшую миссию. И здесь ему не нужны рациональные доказательства. Он верит во все это просто потому, что он верит.

Об искаженной логике террористов свидетельствует еще один интересный факт: они практически не могут работать в режиме диалога. Это подтверждается на бытовом уровне — террористы способны либо выслушивать только того, кого они считают для себя авторитетным, либо, напротив, способны на произнесение длительных собственных монологов. Это свидетельствует об авторитарности и вместе с тем ригидности мышления.

О чем бы террорист ни думал, он все связывает со своей основной деятельностью. Это может происходить совершенно конкретно — террорист думает о любом предмете, насколько он может пригодиться для террористического акта. То же самое может проявляться и совершенно абстрактно: террорист всегда готов рассуждать о тех идеях, ради которых и во имя которых он идет на «террорную работу».

Логика террористов часто носит предельно неконкретный, символический характер. Очевидно, что взрывы небоскребов Всемирного торгового центра в Нью-Йорке в сентябре 2001 г. были взрывами символов мирового господ-ства США. Исходя из этого, многие специалисты считают: терроризм — не столько аморфное выражение социальных перегрузок, сколько форма негодования, вызываемая крушением надежд и планов людей; он направлен против источников их неудач и служит средством достижения определенных целей. И далеко не последней его задачей является символическое выражение людьми своих намерений. Последнее как раз и говорит об очевидном символизме террористической логики. Понятно, что, убивая царя, российские народовольцы символически как бы «убивали» весь монархический строй. Убивая же видных приближенных царя, эсеровские террористы расправлялись с политической системой.

В вопросах, не связанных прямо с террористической деятельностью, логика и мышление террористов определяются общим уровнем их культуры. Как правило, за редкими исключениями, в современном мире общая культура террористов находится на низком уровне.

Понимание логики и особенностей мышления террориста имеет серьезное практическое значение. Так, в частности, известно: вести переговоры можно только с тем, кто понимает тот язык, на котором вы с ним договариваетесь. Если вы мыслите и рассуждаете логически («подожди меня убивать, дай время, я найду то, что нужно, и тебе отдам»), а оппонент не понимает логики, а лишь испытывает эмоции («я тебя все равно убью, причем прямо сейчас!»), такие попытки смысла не имеют. Более того, они опасны: ведь вы думаете, что договорились, а ваш оппонент считает себя свободным от всяких договоренностей.

Террористы — тип людей, у которых рациональные компоненты в поведении и характере почти отсутствуют, а эмоциональные преобладают до такой степени, что становятся аффективными. С ними трудно говорить: если что не так, то мгновенно наливаются кровью глаза, а пальцы сжимаются в кулаки и тянутся к железу. Такой человек просто не знает нормативных слов типа «можно» и «нельзя», «возможно» или «невозможно». Его лексикон очень прост: «хочу!», «дай!», «мое!», причем прямо здесь, сейчас, немедленно. В отличие от нормального человека, который одинаково способен понимать «рацио» и переживать «эмоции», не выходя за рамки принятого, террорист не способен на это.

Среди террористов встречаются два крайних варианта.

Один, более редкий, — совершенно безэмоциональный. Это люди с абсолютным хладнокровием, не подвластные эмоциям или умеющие их полностью контролировать. Таким выглядел, например, Б. Савинков. В сохранившихся описаниях современников его портретируют очень резкими штрихами: небольшого роста, одет с иголочки; «не улыбается», «веет жестокостью», «сухое каменное лицо», «презрительный взгляд безжалостных глаз».

Другой, все-таки значительно более часто встречающийся среди террористов вариант отличается противоположностью. Для таких террористов характерна очень богатая внутренняя эмоциональная жизнь. При всей внешней сдержанности, подчеркнутой рациональности, строгости внутри террориста бушуют бурные эмоции. И чем сильнее ограничения, которые накладывает на участника террористическая деятельность, тем сильнее скрытые, подавляемые эмоции террориста. Пресловутое хладнокровие террориста, его «стальные нервы» — результат жестко подавляющего эмоции влияния рациональных компонентов психики. Такое подавление не может быть постоянным. В литературных описаниях мы постоянно встречаем описания сильнейших эмоций, которые охватывают террористов, например сразу после успешного осуществления террористического акта. Они могут безумно радоваться, поздравляя друг друга, или, напротив, плакать и страдать.

Жизнь террориста проходит в постоянных эмоциональных переживаниях. Он живет в эмоциях страха, опасаясь попасть в руки противников. Одновременно он живет эмоциями гнева и презрения к своим противникам и воодушевления от предвосхищения того вреда, который собирается им нанести. Естественно, что такие противоречивые чувства часто сталкиваются между собой, приводя к внутренним эмоциональным конфликтам. Такие конфликты и предопределяют то тяжелое состояние хронического эмоционального стресса, в котором находится террорист. Для хронического стресса характерны эмоциональная лабильность, легкость почти мгновенного перехода от одного эмоционального состояния к прямо противоположному.

Однако важнейшим, наиболее распространенным эмоциональным состоянием террориста является его постоянная настороженность. Феномен настороженности проявляется в постоянной готовности к отражению угрозы нападения, повышенным уровнем бодрствования и концентрацией внимания на малейших изменениях всех, прежде всего физических, параметров окружающей среды. Даже внешне заметная постоянная подозрительность террориста проявляется в непрерывном делении всех окружающих на «своих» и «чужих». Естественно, что «чужой» априорно идентифицируется с отвратительным и чуждым «образом врага» (реакция враждебного недоверия). Любопытно, что при подтверждении того, что «чужой» — на самом деле «свой», характер отношений резко меняется на массированные проявления доверия и открытости (иногда чрезмерные). Это говорит о резкой поляризации эмоций и об эмоциональной лабильности террориста.

«Слепой» фанатик, осуществляющий жестокий террористический акт на рациональном «автопилоте», не мучается переживанием моральных проблем. Это слепая «машина» для разрушения, не задумывающаяся над нравственными вопросами просто потому, что такие вопросы чужды для такой «машины». Моральные проблемы возникают лишь при наличии определенного интеллектуального уровня. Террористы, действующие по принципу «все во власти Аллаха, по милости его», не страдают нравственными сомнениями.

Однако относительно развитых в интеллектуальном плане террористов внутренне постоянно волнует вопрос, насколько они правы в своих действиях. В описаниях того же Б.Савинкова, например, этой стороне уделяется значительное внимание. Всякий раз, готовясь к террористическому акту, террористы ищут ему нравственное оправдание.

Исламские террористы верят, что их акции не только спасают их собственные души (подвиг во имя Аллаха), но и помогают душам своих жертв поскорее отправиться в рай. Боевики движения «Хамаз» из специальной памятки своей организации твердо знают: «Аллах простит тебя, если ты исполнишь свой долг и убьешь неверного; в раю Аллах возьмет на себя все твои проблемы».

Обратной стороной моральных проблем является выраженная практически у всех террористов потребность в понимании, необходимость «выговориться» перед другими людьми (обычно перед «своими», но иногда и перед чужими, включая следователей). Однако серьезные моральные проблемы присущи только лишь «идейным» террористам, причем с достаточно высоким уровнем образования и интеллектуального развития, способным к сознательной рефлексии своей деятельности. Для всех остальных типов террористов значительно более характерно наличие совершенно иной психологии, прежде всего — дорефлексивных, сравнительно примитивных «синдромов» вместо каких-либо сложных моральных проблем. Приведем в качестве примера современного терроризма слова женщин, осужденных за взрыв вокзала в Пятигорске. На судебном процессе эти женщины показали, что целью взрыва для его заказчика было «посеять панику, а число жертв его не волновало».

В литературе имеются психологические описания особенностей личности террористов с так называемыми синдромами «Зомби» и «Рембо». «Синдром Зомби» проявляется в постоянной, причем не нарочитой, а совершенно естественной сверхбоеготовности (сверхготовности к отражению нападения), враждебности с тотальным образом врага, паранойяльной постоянной устремленности к наиболее сложно организованным боевым действиям. В жизни это — своего рода «синдром бойца», постоянно нуждающегося в самоутверждении и подтверждении своей состоятельности.

Люди с «синдромом Зомби» постоянно живут «на войне» (иногда их образно называют «псами войны»). Даже когда нет боевых действий, они всячески избегают ситуаций мира и покоя, ищут и охотно сами создают обстановку боевого конфликта. Оружие — их любимая игрушка, которой они владеют блестяще. Такие люди быстро и легко формируют для себя образ врага. В преследовании врага они неутомимы, беспощадны и холодно-жестоки. В боевой ситуации они чувствуют себя как рыба в воде, как бы совершенно неуязвимыми. Такое самоощущение небезосновательно: боевых потерь среди таких лиц практически никогда не бывает, редкие же все-таки случающиеся потери обычно связаны либо с форс-мажорными обстоятельствами, либо с грубыми нарушениями ими своих собственных правил нахождения в состоянии постоянной сверхбоеготовности. Террористы из движения «Хамаз» знают: «Борьба — это постоянное напряжение всех сил. Расслабиться воин Аллаха сможет только в раю».

Прекрасная физическая и боевая подготовка, достижению и поддержанию которой подчинена вся их жизнь, обычно позволяет таким людям практически неограниченно переносить тяготы военного дискомфорта. Более того, они настолько привыкают к таким тяготам, что считают их естественными.

Соответственно такая физическая подготовка часто парадоксально сочетается с их беспомощностью в простых житейских ситуациях. В частности, известны трудности «Зомби» в общении с противоположным полом: иногда в этих отношениях у них внезапно может быстро развиться заметная регрессия на уровне поведения 10— 12-летнего ребенка. Однако их растерянность вместе с проявлениями сверхдоверчивости и сверхоткрытости по отношению к «своим» может столь же внезапно сменяться внешне также немотивированной и заранее непредсказуемой агрессивной враждебностью. Это часто заставляет окружающих как бы «ощущать» устрашающую ауру их деструктивной «запрограммированности».

Для людей с «синдромом Зомби» обычно характерно не атлетическое, а, напротив, диспластическое и(или) даже астеническое телосложение, однако многолетний опыт усиленных спортивных тренировок делает их гиперкомпенсированными атлетами. На лице у них нередко наблюдается парамимия. Их специфическая «звериная» пластика может внезапно (особенно при общении с лицами противоположного пола) сменяться крайней степенью моторной неловкости. В мирное время, в стабильной обстановке они испытывают заметные трудности в поиске сексуальных партнеров — возможно, в связи с их ранимостью и повышенной чувствительностью во внебоевых ситуациях. В межличностном общении их отличает очень узкий круг эмоционально насыщенных привязанностей. В мирных ситуациях у «Зомби» на первый план выходят проявления эмоциональной дисгармонии, причем «в ее структуре парадоксальность, холодность, сензитивность, брутальность и символический неологизм, характерные для шизотима, часто сочетаются с взрывчатостью, вязкостью, замедленностью и метафорической олигофазией, характерными для эпилептотима, то есть формируется двойственная, шизоэпилептоидная конституция. Эта дисгармония может находить (и находит) выход в противоправных действиях».

Люди с заметным «синдромом Зомби» — идеальные солдаты, у которых постоянная агрессивная враждебность выступает как механизм своеобразной адаптации к внешним условиям. Они всегда «на войне», обстановка боевого столкновения — их естественная «среда обитания». В террористических организациях «Зомби» — идеальные боевики-исполнители.

Термин «синдром Рэмбо» возник и распространился сразу после известного фильма об американском ветеране войны во Вьетнаме, вернувшемся домой, но не сумевшем найти себя в мирной жизни и как бы поневоле ставшем террористом. Фильм о боевике Рэмбо создал удачный образ, а его имя вскоре стало нарицательным. Специалисты по исследованию поведения людей в чрезвычайных ситуациях считают, что «синдром Рэмбо» — это своего рода предельное выражение, результат долгосрочного формирования вполне устойчивой невротической структуры личности, раздираемой непреодолимым интрапсихическим конфликтом между стремлением к острым ощущениям и переживанием тревоги, вины и отвращения за свое участие в них. «Ключевой характеристикой этой структуры служит либо сознание "миссии", добровольно возложенных на себя тяжелых, но благородных альтруистических обязанностей, позволяющих реализовать агрессивные побуждения без самоупрека во враждебности, либо сознание принадлежности к "корпорации", профессиональных обязанностей, позволяющих рисковать жизнью и здоровьем без самоупрека в аутоагрессивности».

Миссионерство — основной психологический стержень человека с «синдромом Рэмбо». Он не может (хотя и умеет) убивать «просто так» — он обязательно должен делать это во имя чего-то высокого. Поэтому ему приходится все время искать и находить те или эти, все более сложные и рискованные «миссии».

Люди с «синдромом Рэмбо» всегда испытывают большие трудности адаптации к спокойной, рутинной деятельности, часто переживают ощущение скуки и своей несостоятельности в обыденной жизни. Они постоянно стремятся к тому, чтобы «взвинтить» ситуацию, других людей и самого себя, часто искусственно создавая сложности, которые необходимо «героически преодолевать». Тем самым они постоянно стремятся оказаться в суперэкстремальной обстановке, в очаге какой-нибудь чрезвычайной ситуации. Важнейшими и наиболее значимыми для них характеристиками экстремальной ситуации являются «близкое по духу окружение» и «наличие правил игры». Важным для них является и «отвечать добром на зло», не отступать ни перед какой угрозой при выполнении того, что они сами считают «благородной миссией». Поэтому люди с выраженным «синдромом Рэмбо» всегда добровольцы. Они склонны к самоограничению, обычно безотказны и болезненно совестливы, даже альтруистичны по отношению к «своим»; временами они бывают просто откровенно навязчивыми — прежде всего с частыми предложениями своей помощи.

Террорист с «синдромом Рэмбо» — это человек, стремящийся к ужасу и сеющий ужас во имя «высокой» цели, однако делающий это не потому, что ему дорога та или иная цель, а всего лишь потому, что по-другому он просто не умеет жить.

Террористы-смертники

К основным психологическим характеристикам террористов-смертников прежде всего относится постоянная готовность к самопожертвованию. Террорист-смертник, по тем или иным причинам, счастлив возможности отдать свою жизнь и унести с собой на тот свет как можно большее число врагов. Для этого необходимо психологически преодолеть собственный страх смерти. Именно это и происходит под влиянием тех или иных причин — психологических факторов, обладающих огромной суггестивной силой. Такими факторами могут быть некоторые идеи (например, идея патриотизма), сильные чувства (ненависть к врагу), эмоциональные состояния (так называемый кураж). Наиболее ярким в психологическом плане является комплекс состояний, испытываемый исламскими смертниками — шахэдами. «Синдром шахэда» — это особая исламская разновидность террористов-смертников, наиболее актуальная именно для современного мира. Движение «Хамаз» учит своих боевиков: «Аллах велик, ты — острие его меча. Смерть за Аллаха — дорога в рай». Психология шахэда основана на вере в религиозную идею святости «муджахетдина», «воина Аллаха», без раздумий отдающего свою жизнь во имя Бога и вознаграждаемого за это прямо-таки немедленным попаданием в рай, где его ожидают невероятные по комфортности условия пребывания.

Из сказанного следует, что «комплекс камикадзе-шахэда» включает в себя как когнитивные компоненты (идеи, связанные с конкретным представлением о вознаграждении за верность этой идее), так и компоненты эмоциональные. Вера в такую идею, как и вера вообще, представляет собой эмоциональное, а не рациональное состояние. Значит, это некоторые знания (не важно, истинные или ложные), соединенные с абсолютно незыблемой верой в них.

«Бессмысленное поведение, противоречащее элементарному инстинкту самосохранения, устраивает главарей террористов. Они всячески поддерживают веру в то, что смерть фанатика-самоубийцы очищает его от всех грехов и направляет прямиком в рай. Разумеется, душманский вариант камикадзе не так прост. Считается, что смерть не обязательно настигнет "шахэда" — вера и готовность к смерти могут защитить его, дать возможность совершить подвиг. Вера в эту догму очень сильна. Зарегистрированы случаи, когда все тело бандитов оказывалось испещренным изречениями из Корана, дабы, как им внушали, пуля не могла пробить его. Попав в плен, они всерьез убеждали, что пуля на них не действует. По сути, это пример религиозно-патологического извращения психики. Известно немало случаев, когда смертникам для их успокоения раздают "освященные Кораном" патроны, гранаты, камни, имеющие, дескать, "сверхъестественную силу" — в безвыходном положении они могут "уничтожить всех неверных и спасти воина Аллаха"».

Важно обратить внимание на то, что готовность к собственной смерти всегда считалась крайне важным достоинством в среде террористов любых стран, народов и вероисповеданий.

Сужение всего мира до масштабов одной организации — еще одна существенная психологическая черта террориста-смертника. В патопсихологии давно известен синдром «туннельного зрения»: пребывая во власти сверхценной идеи, человек стремится к ней, не замечая ничего вокруг. Он видит только свой «свет в конце туннеля», игнорируя окружающий мир. Отсюда и явная интравертированность большинства террористов, их частое желание «общаться с вечностью», «посвятить свою жизнь будущему», вера в «грядущие поколения» при недооценке современников.

Желание умереть ради того, чтобы отнять жизнь у другого, — вот основной мотив террориста-смертника. Причем наибольшее удовлетворение приносит такому человеку не вторая часть, а именно первая, то есть готовность к самопожертвованию и предвосхищение грядущего удовольствия от такого самопожертвования.

Террор может принести террористу парадоксальное удовольствие через его собственные страдания и, возможно, через саму смерть. Один из эсеровских террористов так писал товарищам из тюрьмы: «Моя драма закончилась. Не знаю, до конца ли верно играл я свою роль, за доверие, которое мне оказано, приношу вам мою величайшую благодарность. Вы дали мне возможность испытать нравственное удовлетворение, с которым ничто в мире не сравнимо. Это удовлетворение заглушало во мне страдания,

которые пришлось перенести мне после взрыва. Едва я пришел в себя после операции, я облегченно вздохнул. Наконец-то все кончено. Я готов был петь и кричать от восторга».

Однако для того чтобы «петь и кричать от восторга», террористу прежде всего приходится преодолеть собственный, естественный для всякого человека страх смерти.

Идеологи террористического движения «Хамаз» внушают своим боевикам простую логику: «Боишься — не делай, делаешь — не бойся». Основной акцент ставится на чисто «деятельностное» преодоление негативных переживаний, в частности страха.

В общем виде психология давно знает принципы преодоления страха смерти. Э.Фромм писал: «Есть только один способ — как учат Будда, Иисус, стоики и Майстер Экхарт — действительно преодолеть страх смерти — это не цепляться за жизнь, не относиться к жизни как к собственности. Страх смерти — это, в сущности, не совсем то, и что нам кажется, это не страх, что жизнь прекратится. Как говорил Эпикур, смерть не имеет к нам никакого отношения, ибо "когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет" (Диоген Лаэртий). Можно, конечно, бояться страданий и боли, которые, бывает, предшествуют смерти, но этот страх отличен от страха смерти. Хотя в таком случае страх смерти мог бы показаться иррациональным, дело обстоит иначе, если относиться к жизни как к собственности. И тогда этот страх перестает быть страхом смерти, это — страх потерять то, что я имею: свое тело, свое "я", свою собственность и свою идентичность; это страх "потерять себя", столкнуться с бездной, имя которой — небытие».

Многочисленные описания говорят, что террористы боятся не самой смерти, а связанных с ней обстоятельств: ранений, беспомощности, вероятности попадания в руки властей, пыток, издевательств и т. д. Вот почему террористы скорее готовы к самоубийству, чем к самосохранению. Поскольку реально они присваивают себе право распоряжаться чужими жизнями (жизнями своих жертв), то естественно, что право на распоряжение собственной жизнью подразумевается автоматически. Очевидно, что это — следствие отношения к жизни как к собственности. Преодоление чувства собственности — условие преодоления страха смерти.

Заключение

Для того, чтобы остановить террористическое поведение, по-видимому, следует разработать модель поведения, альтернативную террористическому. Это особенно важно, поскольку «террористическое мышление» захватило большие группы людей, и фактические угрозы терроризма могут войти в повседневную жизнь столь же легко, как криминализация российского общества в 90-е годы привела к введению в обращение криминальных понятий и образцов поведения в повседневную жизнь и язык. Необходимо понять психологическую конфигурацию террористического поведения и его роль в определенных культурах, избегая этноцентрических обобщений. Следует также проанализировать социально-психологические механизмы функционирования организаций, распространенных по всему миру на основе данных истории, антропологии и социальной психологии.

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ

1. Охарактеризуйте психологические особенности террористов.

2. Каковы основные мотивы террористической деятельности?

3. Приведите типичные черты личности террориста.

Рекомендуемая литература:

1. Ланцов С. А. Террор и террористы: Словарь. — СПб., 2004.

2. Ольшанский Д. Психология терроризма. — СПб., 2002.

3. Психология террористов и серийных убийц: Хрестоматия. — Мн., 2004.

4. Савинков Б. Воспоминания террориста // Савинков Б. Избранное. — М.,1990.

Дата добавления: 2014-01-03