Введение. Идеал нового правового государства 6 страница

Народная молва очень хорошо обозначила основную черту стремлений Лилльборна, назвав его "свободнорожденным Джоном". Действительно, стремление к свободе составляет самую существенную идею его деятельности и самую главную задачу всей его партии. Из-за этого они боролись сначала с Кромуэлем против режима Карла I; из-за этого они восстали затем против самого Кромуэля, когда они нашли, что он отступил от своей первоначальной миссии и, став во главе правления, на место старого деспотизма установил новый." Для нас безразлично, - заявляют они - быть в угнетении у мнимых друзей или у открытых врагов. Когда король правил нами, мы были рабами его воли; мы не в лучшем положении и теперь". Подкрепленные сочувствием лондонского населения, левеллеры настаивают на том, чтобы суверенитет народа был проведен на практике и чтобы законы издавались не иначе как от имени всех общин Англии. Во имя этих начал они успели даже организовать восстание, но Кромуэлю удалось их победить и устранить осуществление их программы. Деятельное участие левеллеров в политике на этом кончилось; но принципы, провозглашенные ими в своих памфлетах и брошюрах, не могли пройти бесследно. Они явились преддверием многих идей позднейшего времени.

Если мы попытаемся теперь выразить эти принципы в немногих положениях, то мы должны будем прежде всего, упомянуть названные уже выше идеи неотчуждаемых прав личности и неотчуждаемого народного суверенитета: "Нация, - продолжают левеллеры - есть начало, середина и конец всякой власти. Таково наследие, завещанное нам предками. Основы здания готовы; нам предстоит не создавать их, а только охранять от узурпации королей, городов и священников. Это наследие не только наше, но и наших детей. В наши полномочия не входит отчуждение его. Живущее поколение не может распорядиться тем, что составляет общее наследие всех поколений". Но вместе с этим принципом неотчуждаемого народного суверенитета левеллеры высказывают и другой принцип высокой важности - принцип разделения властей. Задолго до Монтескье они провозглашают: "Законодатели не должны быть одновременно и исполнителями закона; строгое разграничение должно быть удержано между этими властями, чтобы, в противном случае, не пострадала народная свобода".

Что касается неотчуждаемых прав личности, которых законодательное собрание не может касаться, то программы левеллеров подробно перечисляют эти права. Мы находим здесь свободу личности и собственности, свободу совести и печати, свободу промышленной и торговой деятельности. Требования отделения суда от администрации и равенства всех перед законом завершают программу этих "уравнителей" (таково русское значение слова "левеллер"), которые оставались, однако, исключительно на почве юридического равенства и не требовали равенства материального, вопреки распространенному о них мнению.

Вот где следует искать первый зародыш французских идей XVIII в. Более чем за 100 лет до французских писателей все основные положения их были уже высказаны в английской литературе. Вообще, чем более подвергаем мы сравнительному изучению идеи английские и французские, тем более убеждаемся, сколь мало были оригинальны французы в своих построениях. Их призвание состояло в том, чтобы дать распространение идеям, в большинстве случаев заимствованным у англичан, и никто не мог выполнить этой задачи с таким захватывающим энтузиазмом и блестящим успехом, как они. Но прежде чем французы усвоили и провозгласили на весь мир идеи левеллеров, их принципы нашли себе признание в Англии, где они подкрепили и усилили влияние деклараций и Роджера Вильямса. В новых Американских Штатах положения, высказанные левеллерами, являлись исходными моментами для всего последующего развития американской нации. Декларация Джефферсона, как и самая американская конституция, служат выражением тех же начал, из-за признания которых боролись левеллеры.

Если бы мы захотели искать более отдаленных корней политической программы левеллеров, то мы должны были бы взойти к древнейшей основе английской свободы - к "Великой хартии вольностей". Недаром, сам Лилльборн постоянно ссылался на "Великую хартию" как на ultima ratio своих требований. Но легко видеть, что на этой старой основе он строит совершенно новое здание демократической республики. "Великая хартия" была вырвана у Иоанна Безземельного не народом, а высшими сословиями, права и привилегии которых являлись в XVII в. старинной принадлежностью английского строя. Когда левеллеры требовали уничтожения палаты лордов и настаивали на передаче власти в руки всего народа, они шли гораздо далее исторических традиций, являлись провозвестниками новой демократии. Не менее ново было их требование отделения церкви от государства - требование, которое далеко оставляло за собой первоначальную практику протестантизма. Идеал светской демократии - вот конечная цель политической программы левеллеров.

Наряду с идеями Лилльборна и левеллеров принципиальное значение взглядов другого замечательного демократа этого времени, Мильтона, до известной степени умаляется *(22). Но Лилльборн был более практиком, чем теоретиком. Это был прирожденный агитатор и народный вождь. Соответственно с этим и его памфлеты имеют характер практических программ, а не теоретических исследований. Напротив, Мильтон был вместе и талантливым писателем, который умел облекать свои положения в систематическую форму законченной доктрины. Что касается политических убеждений Мильтона, то они представляют собой программу той более умеренной части республиканцев, которая, в отличие от левеллеров, ближе стояла к водворившемуся в Англии строю и поэтому вступала в оппозицию с радикалами. Лилльборн являлся выразителем неосуществленных демократических притязаний. Мильтон был убежденным апологетом того режима, который сменил правление Карла I. Если появляется - в пределах ли Англии или на континенте - какое-нибудь сочинение в пользу сверженного короля и в обвинение республики, талантливое перо Мильтона спешит ответить красноречивой "защитой английского народа", как он нередко озаглавливает свои апологии. Когда французский ученый, Салмазий, выступил против республики, Мильтон, по поручению Государственного совета Англии, принялся за ответ и писал его с такой энергией, усердно работая днем и ночью, что его прежде слабые глаза окончательно ослепли. Когда республика была низвержена и совершилась реставрация, одним из первых ее действий было сожжение рукой палача политических трактатов Мильтона. Королевское правительство не ошибалось, признавая в этих трактатах воплощение республиканского духа.

Главные сочинения, в которых Мильтон изложил свои демократические убеждения, суть следующие: "О власти королей и должностных лиц", "Защита английского народа против Салмазия" и "Вторая защита английского народа против анонимного памфлета". Все они появились между 1649 и 1655 гг., т. е. вскоре после водворения республики.

Основное положение, которое можно проследить во всех произведениях писателя, состоит в том, что люди по природе своей свободны и должны оставаться свободными при всех условиях общественной жизни. Установляя власть над собой, они передают ее одному или немногим лицам не как господам, а как уполномоченным. Власть королей и должностных лиц чисто производная; она возложена на них народом как поручение; источник ее всегда остается в народе. Это положение вновь воспроизводит перед нами теорию народного суверенитета. В XVII в., точно так же как и в XVI и XVIII вв., она на устах у всех демократических писателей, как некоторая неоспоримая и убедительная аксиома. Заключение, которое делает из этой теории Мильтон, также не ново, но оно интересно, как указание на непосредственную практическую цель, с которой Мильтон писал свое сочинение. Заключение это состоит в том, что за королем нельзя признавать такого же наследственного права на престол, какое принадлежит отдельным лицам на их частную собственность; а утверждать, что короли обязаны отчетом единственно Богу - значит подрывать основы всякого правительства. Наконец (и это самый важный вывод писателя) так как короли и сановники держат свою власть от народа и для его пользы, а не для своей, то народ может, когда захочет, избрать правителя или отвергнуть, в силу прирожденного свободным людям права управляться так, как им кажется лучше. Нетрудно понять, что речь идет здесь не о чем другом, как об оправдании английского народа, свергнувшего своего короля. Когда Салмазий, ссылаясь на Священное Писание и естественный закон, доказывал преступность низвержения и казни короля Карла I, Мильтон отвечал ему, что если власть происходит от Бога, то от Бога же происходит и народная свобода; что народ, установляя царей, может и сменять их.

Из всего этого можно заключить, что идеалом Мильтона являлась демократия, во главе которой может стоять и король, но - как временный представитель нации, свободно сменяемый народом. Мильтон думал, что народ может оградить себя от произвола, только удерживая за собой верховное право и вверяя власть правителям как исполнителям его поручений. С его точки зрения, очевидно, одна республика может считаться правомерной формой государственного устройства, так как только при ней может быть сохранено за народом право распоряжаться правлением и сменять по своему желанию должностных лиц. Он находил этот идеал вполне осуществленным в республиканском строе с протектором Кромуэлем во главе и потому всю жизнь свою отстаивал этот строй, который не удовлетворял более радикальных демократов вроде Лилльборна.

Мильтон был еще красноречивее, когда ему приходилось говорить о правах личности. Чувства убежденного индепендента заставляли его с большим жаром отстаивать свободу совести, мысли и слова. Из-под его пера вышел талантливейший протест против цензуры, который когда-либо появлялся в европейской литературе. Я имею здесь в виду знаменитую "Ареопагетику" - так называется небольшая брошюра, обращенная Мильтоном к парламенту и представляющая сильную и красноречивую защиту свободной печати. Другой его трактат - "О гражданской власти в духовных делах" - посвящен вопросу о правах совести. И здесь Мильтон обращается к парламенту, требуя отменить всякие преследования за веру, как противные протестантским правилам и христианскому закону. С точки зрения протестантских принципов, она требует полного отделения церкви от государства: иначе неизбежны тягостные преследования, неизбежны и внутренние смуты. Все частные доводы Мильтона в пользу свободы совести основываются на протестантском принципе, говорящем, что в деле веры должно следовать только внушениям собственной совести. Никакая власть, ни духовная, ни тем более светская, не может в данном случае стеснять личной свободы. Вынуждать внешние исполнения веры - значит потворствовать лицемерию, а не содействовать истинной вере. Эти доводы нам уже известны. Совершенно сходную цитату мы приводили в свое время из Лютера. Новее и интереснее другое соображение, в котором Мильтон высказывает свойственную ему веру в торжество духа, в способность его властвовать одним внутренним своим авторитетом. Христос отверг внешнюю силу в управлении церковью, разъясняет Мильтон, именно для того, чтобы показать ее духовное превосходство и ее способность властвовать над всеми царствами земли одной силой духа. Те, которые прибегают к принуждению, обнаруживают этим, что всякая духовная сила в них иссякла. Они признают бессилие Евангелия убеждать людей иначе как с поддержкой государства, между тем как Евангелие без всякой посторонней помощи покорило себе землю. В другом своем сочинении, защищая свободу печати, Мильтон опять становится на ту же точку зрения: истина всегда восторжествует сама по себе, ей не нужно посторонней помощи и поддержки. "Пусть сцепится истина с ложью, - замечает он - кто когда-либо видел, чтобы истина побеждалась ложью в открытом бою. Ибо кто не знает, что истина сильна, почти как сам Всемогущий. Ей не нужны ни полиция, ни ухищрения, ни цензура; нужен один только простор".

Вообще во всех рассуждениях Мильтона пред нами раскрывается его глубокая вера в победоносную силу истины и в благодетельное значение свободы. В этом отношении он был прямой противоположностью Гоббсу, у которого в такой мере проявляется недоверие к человеку и к возможности его самостоятельного развития.

Чтобы закончить обзор республиканских теорий, порожденных английской революцией, мы должны еще познакомиться с учением Гаррингтона, которое также относится к этой эпохе. Гаррингтон был чужд практической борьбы, но он очень интересовался политическими вопросами, много путешествовал, много читал. Плодом этих чтений и наблюдений явились его политические произведения. Гаррингтон принадлежал к числу тех писателей, которые верят в силу учреждений и в их способность обеспечить счастие людям. При этом он думал, что всего скорее эта цель может быть достигнута республиканским образом правления. В своем сочинении, носящем название "Океан", он и делает опыт начертать план такого правления. Однако республика, о которой мечтает Гаррингтон, имеет аристократический характер, а не демократический. В этом отношении Гаррингтон еще умереннее Мильтона и еще далеко от Лилльборна.

Настоящее устройство республики, по мнению Гарингтона, немыслимо без хорошей аристократии. Предполагать, что можно вести политику без надлежащей подготовки или что народ имеет достаточно досуга, чтобы приобрести такую подготовку, невозможно. Только высшие классы имеют и средства, и время для занятия политическими делами. Но политическое преобладание аристократии должно сочетаться с равенством. Это достигается, прежде всего, тем, что аристократия не превращается в замкнутую касту, а остается открытой для всех. С другой стороны, в этих же видах в республике должен быть проведен принцип периодической смены должностных лиц так, чтобы правление не могло оказаться олигархическим, но постепенно переходило из одних рук в другие. Наконец, если руководство политикой должно принадлежать представителям аристократии, то и народ должен быть допущен к управлению не для обсуждения предлагаемых мер, а для окончательного решения относительно их принятия или непринятия. Этот идеал аристократической республики был отчасти навеян образцом Венеции, на что указывает сам Гаррингтон, отчасти представляет собой переделку старого строя Англии, в котором аристократическому элементу принадлежало столь важное значение. Гаррингтон был убежден, что предлагаемое им устройство имеет все гарантии твердого и незыблемого порядка, который может рассчитывать на самое прочное существование.

Идеал Гаррингтона интересен для нас в том отношении, что служит третьим звеном в ряду республиканских теорий рассматриваемого периода. Не только радикалы, вроде Лилльборна, и умеренные демократы, вроде Мильтона, но и представители аристократии стояли за республику. Правление Карла I успело раздражить самые различные общественные группы. Однако установленный порядок продолжался недолго. Совершилась реставрация Стюартов, и республиканские идеалы потерпели крушение. Но еще ранее, чем водворился вновь монархический режим, в защиту его выступили писатели, которые, в противоположность только что рассмотренным теориям, в основу своих построений полагали начала власти и порядка. К числу этих писателей принадлежат Гоббс и Фильмер.

Глава VII. Гоббс и Фильмер

Гоббс известен в истории литературы не только как выдающийся политический писатель, но и как один из наиболее видных философов Англии.

Скажем сначала несколько слов о его философских взглядах, чтобы установить некоторую параллель между его смелым новаторством в этой области и его своеобразными особенностями в области политической.

Для того чтобы отметить новый характер его философии, достаточно упомянуть, что Гоббс был сторонником и продолжателем Бэкона. Подобно этому последнему, он восстает против подчинения авторитетам и против влияния традиции в научных исследованиях. Так же, как и Бэкон, он хочет опираться исключительно на опытное познание явлений и точно так же он исключает из научной области религиозные проблемы, высказываясь в пользу исключительного натурализма. Гоббс немало занимался вопросами о происхождении нашего познания, и в этом отношении он высказывается также в полном противоречии с традиционной философией. До Бэкона философы верили, прежде всего, в умозрение, в силлогизм, в диалектические процессы мысли, которые должны открывать нам истину. Гоббс, как и Бэкон, настаивает на том, что все наши знания слагаются из внешних ощущений и утверждаются на опыте. Наши понятия о вещах суть результат воздействия этих вещей на наши органы чувств, и только в связи с осуществлением вещей они имеют какую-нибудь цену. Это соображение приводит Гоббса к мысли, что в мире вообще существуют только вещи, тела и что вся философия должна быть учением о телесных предметах. Общие понятия создаются нашим умом и не имеют собственной реальности; "нематериальные субстанции" - не существуют. В связи с этим Гоббс высказывает чрезвычайно радикальное для своего времени требование, чтобы весь мир объяснился из чисто механических и материальных причин, помимо каких-либо иных предположений супранатуралистического или теологического характера. Нетрудно видеть, что центральная мысль всех философских стремлений Гоббса стоит в прямой противоположности с церковным духом средневековой схоластики. Вот пункт, с которого лучше всего можно объяснить все взгляды этого писателя.

Когда от его чисто философских воззрений мы обращаемся к политическим, мы находим и здесь ту же вражду к церковному миросозерцанию, к владычеству церкви, и эта вражда гораздо лучше объясняет его политическую программу, чем дружба его со Стартами. Трудно уже a priori предположить, чтобы этот смелый новатор - можно сказать, революционер в области философии - не внес и в политику соответствующих стремлений, чтобы, говоря иначе, он не остался самим собой в двух сферах своей писательской деятельности. И действительно, как увидим далее, под консерватизмом Гоббса скрывались такие тенденции, которые делали его весьма опасным для традиционной политики Стюартов.

Конечно, события времени не остались без влияния на писателя. Еще Макалей, говоря, впрочем, о периоде несколько более позднем, заметил, что постоянные междоусобные эпохи революции склонили английский народ к тому, чтобы купить внутренний мир какой бы то ни было ценой. Эта потребность мира - мира, во что бы то ни стало, ярко просвечивает и во всех построениях Гоббса. Недаром же он первым основным законом природы считает правило: "Pax quaerenda est" (должно искать мира).

Когда мы встречаем в его сочинениях описания естественного состояния, в котором люди, не подчиняясь закону и властям, считают все для себя позволенным и, приходя в постоянные столкновения, превращают общественную жизнь в войну всех против всех, мы чувствуем, что эти картины были нарисованы под свежим впечатлением гражданских смут и внутренних междоусобий. Этот страх всеобщей войны, разрушающей основы гражданственности, заставляет Гоббса стать на стражу порядка. Редкая последовательность мысли, может быть слишком прямолинейной, была тем дальнейшим условием, которое объясняет нам, почему в лице этого писателя мы имеем едва ли не самого последовательного теоретика государственного абсолютизма.

Здесь следует, однако, избегать одного весьма распространенного недоразумения. По старой традиции, Гоббса слишком охотно изображают как безусловного приверженца монархии, для которой он готов был забыть все прочее. В этом есть своя доля истины. Но когда мы, запасшись этим представлением, начинаем знакомиться с судьбой идей Гоббса, мы тотчас же наталкиваемся на некоторые противоречия. Прежде всего, мы узнаем, что, когда появился "Левиафан", крупнейшее политическое сочинение писателя, Гоббс лишился милости короля и был обвинен в недостатке лояльности; а вскоре после того Кромуэль предложил ему место секретаря республики. Не менее способно удивить и то обстоятельство, что последователями и поклонниками Гоббса в XVII в. являлись передовые французские философы. Сопоставляя эти данные с представлением о Гоббсе как приверженце исключительного и безусловного монархизма, мы не можем не видеть, что все это плохо вяжется вместе. Где же в таком случае объяснение?

Подобное объяснение давно уже пытались дать Геттнер в своей "Истории всеобщей литературы" и Ранке в своей "Английской истории", но их соображения не могут быть признаны достаточными. Только благодаря новым исследованиям, появившимся за последние годы (я имею в виду монографии Робертсона, Лиона и в особенности Тенниса), этот пункт может считаться теперь окончательно разъясненным; на него - то мы и должны обратить по преимуществу внимание. Но чтобы не терять последовательности изложения, постараемся воспроизвести постепенный ход мысли писателя и для этого, прежде всего, припомним черты изображаемого им естественного состояния. В политических теориях старых писателей этот первый шаг - изображение естественного состояния, в котором люди жили когда-то без властей и законов, имеет весьма важное значение; ибо в подобных изображениях обнаруживаются обыкновенно взгляды писателей на человеческую природу и ее потребности. Когда мы встречаем, например, у Руссо в самом начале "Общественного договора" знаменитую фразу: "Человек рождается свободным, и везде он в цепях", мы заранее угадываем, какие цели будет преследовать автор в своем сочинении. То же можно сказать и относительно Гоббса, который начинает свое описание естественного состояния с печальной картины "войны всех против всех". Гоббс отправляется при этом от мысли, что основу человеческой природы составляют эгоистические стремления. Он не согласен с теми писателями, которые называют человека животным общежительным: общение представляет собой не результат природной склонности человека, а продукт искусственной организации. Люди ищут в обществе удовлетворения своих собственных интересов и для этого соединяются вместе. Прирожденный эгоист, человек сближается лишь с теми, от которого он ожидает себе выгоды.

Но если так, то понятно, почему Гоббс подчеркивает преимущества, доставляемые обществу властью. При отсутствии власти между людьми господствует страх, вытекающий из постоянных опасений взаимного зла. Когда каждый считает себе все позволенным, то на каждом шагу возникают между людьми столкновения. Более сильные стараются подчинить себе более слабых; все чувствуют взаимный страх. При этих условиях неизбежна война против всех - bellum omnium contra omnes. Но эта всеобщая война противоречит основной цели человеческой жизни - самосохранения. Во имя сохранения человек должен найти выход из естественного состояния. Спасаясь от войны, он должен искать мира. "Pax quaerenda est" - таков первый основной закон природы, подсказываемый человеку самой целью его существования. Из него проистекают все другие законы общественной жизни.

Прежде всего, очевидно, для сохранения мира человек должен ограничивать свои притязания. Он не может требовать для себя безграничных прав на все; часть своих прав он должен уступить другим. Гоббс думает, что это может быть сделано только по взаимному согласию или договору. Но раз такой договор заключен, он должен быть свято соблюдаем; иначе мирное сожительство будет невозможным. Отсюда второй закон природы: "Должно соблюдать договоры" ("Pactis standum est"). Из потребностей мирного сожительства Гоббс выводит далее и все остальные - как юридические, так и нравственные законы. Все они сводятся, по его словам, к одному ясному и понятному правилу: не делай другим того, чего не желаешь, чтобы они тебе делали. Но чтобы все эти законы получили надлежащую силу, необходимо, чтобы в обществе утвердилась власть, которая стояла бы на страже законов и воздерживала бы людей от действий, противоречащих миру; необходимо, чтобы все условились подчинить свою частную волю какому-нибудь лицу или собранию, воля которого считалась бы волей всех. Так возникает государство - как результат взаимного договора и соглашения.

Оригинальность Гоббса в этом установлении понятия государства состоит в том, что, имея в виду вывести теорию абсолютизма, он смело вступает на путь тех самых естественно-правовых дедукций, с помощью которых до сих пор оперировали теоретики либерализма. До него идея первобытного договора употреблялась обыкновенно для того, чтобы указать верховной власти на ее обязанности перед народом. Со времени Манегольда Лаутенбахского, писателя XI в., у которого впервые мы встречаем эту идею, договорные связи обыкновенно противопоставлялись абсолютизму власти. Гоббс, напротив, самый абсолютизм попытался вывести из первобытного договора. В этом проявляется несомненная смелость мысли. До сих пор абсолютную власть выводили из божественного установления, как это особенно часто делалось в Средние века, или из потребностей государственной жизни, как это мы видели у Макиавелли. Однако тот новый фундамент, который пытался создать для абсолютной теории Гоббс, был едва ли устойчивым и прочным: идею Гоббса можно толковать так или иначе, и если в основе всего государственного строя лежит свободное соглашение частных воль, то одно это расшатывает здание абсолютной власти, превращая ее в продукт взаимного договора людей. Это был один из тех пунктов в теории Гоббса, которые более лояльным монархистам, вроде Фильмера, казались столь сомнительными.

Как бы то ни было, сам Гобсон считал, однако, вполне возможным вывести, что власть, установленная по договору, должна быть по самому существу своему безусловной и неограниченной, какова бы ни была ее форма. В этом пункте Гоббс почти повторяет Бодена. При всякой форме правления, говорит он, всегда можно указать некоторую высшую власть, которой подчинены все другие, но которые сами не подлежат никакому контролю. Установленная волей граждан, она не может быть уничтожена по их произволу. Актом договора они связали себя навсегда обязанностью подчинения, от которой не могут более отступиться. Точно так же, как Боден, Гоббс, во имя единства и неограниченности власти, отвергает смешанные формы правления, не подозревая той простой истины, что суверенитет может принадлежать не только оному лицу или учреждению, но и совокупности нескольких. У писателя этого направления всегда можно заметить склонность к неограниченной монархии, всего полнее воплощающей принцип единства. Борьба партий, непостоянство толпы, влияние демагогов, действующих на страсти людей, - таковы, по мнению Гоббса, невыгоды народного правления. Самая свобода частных лиц более уважается в монархии, а общие решения гораздо успешнее постановляются в небольших собраниях, чем в значительных.

Принцип единства заставляет, наконец, Гоббса утверждать, что в монархии государь есть сам народ, ибо он именно воплощает в себе государственное единство; подданные же, в противоположность ему, не более как собрание отдельных лиц. Любопытно указать, что у другого, сродного Гоббсу по направлению философа, Спинозы, встречается совершенно аналогичное выражение: "Царь - это само государство" (Rex est ipsa civitas"). Невольно вспоминается в данном случае и другая фраза, принадлежащая одному из монархов, Людовику XIV: "Государство - это я" (L'etat c'est moi"). Когда принцип государственного единства водворился на место феодальной раздробленности, и в теории, и на практике одинаково сознавали, что вся совокупность государственных полномочий воплощается в лице суверенного носителя власти, который представляет собой живую персонификацию государственной воли. Вот почему Людовик XIV чувствовал себя государством, а философы, как Гоббс и Спиноза, совершенно независимо от французской действительности повторяли его изречение в своих политических трактатах.

Чтобы не упустить, однако, из виду того пункта, который мы поставили своей целью разъяснить, мы должны заметить, что для Гоббса, при всех его симпатиях к монархическому абсолютизму, еще важнее был государственный абсолютизм вообще. С самого начала он замечает, что безусловное верховенство власти принадлежит ей одинаково во всех формах. Мало того: он, по-видимому, старается разрешить практически и непосредственно интересный для англичан его времени вопрос, когда он разъясняет, при каких условиях подданные обязаны повиноваться новому правительству. Смысл его разъяснений состоит в том, что если новое правительство утвердилось и если подданные находятся в его власти и под его охраной, то они должны ему подчиниться. Гоббс осуждает интриги роялистов против республиканского правительства; позднее он ставит себе в заслугу, что его книга убедила многих колеблющихся возвратиться в отечество под охрану существовавшего в то время республиканского режима. В этой защите всякого существующего порядка проявлялась более тенденция государственного абсолютизма, чем монархического, более любовь к гражданскому порядку, чем преданность к изгнанной династии. Вот почему истинным роялистам книга Гоббса казалась продуктом нелояльных чувств.

Еще более негодования должна была возбудить другая тенденция этого писателя - его вражда к клерикализму. Для самого Гоббса по всему складу его ума интерес религиозный не имел большого значения. Мысль его была чисто практическая, чуждая всяких мистических и религиозных элементов. К этому религиозному индифферентизму присоединялось сознание, что тягостные смуты, столь долго тревожившие Европу, были продуктом церковных притязаний. Еще в 1641 г. Гоббс писал в одном из своих писем: "Опыт нам свидетельствует, что соперничество между духовной властью и светской в последнее время более чем что-нибудь другое, было причиной гражданских войн во всех концах гражданского мира". И конечно, он не колеблется указать выход из этих бедствий в полном подчинении духовной власти авторитету светской. Он хочет, чтобы государство стало чисто светским, чисто гражданским, чисто рациональным, и это стремление составляет одну из господствующих идей его "Левиафана", логически связующуюся с проповедью государственного абсолютизма. Нет ничего удивительного, что роялистическая партия не замедлила объявить Гоббса атеистом и изменником, врагом религии и королевства. До сих пор королевская власть Стюартов была тесно связана с церковью. Самая революция и падение королевского дома совершились из-за него. Партия королевских приверженцев состояла из весьма значительного количества духовных лиц и клерикальною настроенных лордов. Монархистам старого закала было чуждо выведение королевской власти из народного договора. Религиозный индифферентизм Гоббса должен был показаться им преступным. В требовании подчинить церковь государству они почуяли тот самый дух, который воодушевлял Кромуэля, и в этом отношении они, во всяком случае, не ошиблись. Соответствующие выдержки из Гоббса охотно цитировались республиканцами, а сам Кромуэль почти повторял слова философа, когда он восставал против владычества духовенства и требовал безусловного господства светской власти.

Дата добавления: 2014-01-03