Как выбрать сковороду. 7 страница

– Надо думать, вы и есть та самая подходящая компания?

– Всегда считал себя хорошей партией, – ответил Гастингс. – Вы желаете безраздельно царствовать в своих владениях, ну, а я… мне доставляет удовольствие нашептывать вам на ухо хитроумные советы.

Неожиданная и привлекательная картина брака, в котором муж не пытается стать самодержцем.

В дверь постучали. Горничные принесли подносы с завтраком: на одном стояли только овсянка и чай, на втором – кофе, тосты и оладьи. Дэвид сел в кресло недалеко от кровати.

– Вы всегда так завтракаете? – скептически уточнила Хелена. – Довольно скудно.

– Возможно. Но мы решили, что запах бекона и копченой макрели может показаться вам неприятным.

Она помешала горячую кашу, чтобы немного остудить.

– Расскажите о себе.

Можно было бы сказать: «Расскажите о нас», однако почему‑то пока не хотелось слышать ни о фантастическом ухаживании, ни о сказочной свадьбе, где она выступала в качестве счастливой невесты. Сейчас, в новом жизненном воплощении, Хелена испытывала интерес к тому, кто называл себя ее мужем, однако острой влюбленности не чувствовала и вовсе не хотела обременять себя дополнительными обязательствами.

Гастингс на миг задумался. Отрезал небольшой кусочек оладьи, положил в рот, прожевал. Снова бросились в глаза правильные, выразительные черты его лица. Должно быть, не все северные фьорды могли похвастаться такими четкими, безупречными линиями. А когда он сделал глоток, Хелена невольно перевела взгляд на горло. При крепком, мускулистом сложении шея отнюдь не казалась излишне массивной. Больше того, отличалась… элегантностью.

– Мне нравится «Алиса в Стране чудес», – наконец произнес Дэвид.

С некоторым усилием Хелена оторвала взгляд от шеи и снова посмотрела ему в глаза.

– Именно об этом вам хочется рассказать?

– Почему бы и нет? Ешьте. За все время болезни нам ни разу не удалось вас накормить. Хорошо, что вовремя проснулись: доктора уже собрались вводить пищу через трубку.

После недавней тошноты сам процесс еды внушал серьезные опасения, однако из его слов явствовало, что организм нуждается в подкреплении. Хелена осторожно проглотила немного каши.

– Вы знаете, что «Алиса в Стране чудес» одна из моих любимых книг?

– Знаю.

Ответ показал несоответствие степени осведомленности: супруг знал о ней значительно больше, чем она о нем. Что и говорить, смотреть на него было и приятно, и увлекательно – глаза при малейшем движении меняли цвет с синего на зеленый и обратно, да и мелодичный звук голоса доставлял удовольствие. Но, несмотря на обаяние, этот человек наверняка имел определенную цель.

И цель эта располагалась не где‑нибудь, а на ее собственном теле, ниже талии.

Хелена строго прищурилась.

– Пытаетесь завоевать расположение, лорд Гастингс?

Гастингс наслаждался новым, внезапно обретенным положением совершенно незнакомого человека. Хелена вела себя вежливо, внимательно. Исчезло обычное презрение, бесследно пропала антипатия. Да, некоторая настороженность ощущалась, но кто бы на ее месте не остерегался неизвестности?

– Вы любите книги, и я тоже не мыслю жизни без чтения, – помолчав, заметил он. – Поскольку общее прошлое не способно предоставить почву для воспоминаний и послужить темой разговоров, почему бы не начать отношения заново? В данной ситуации книга может стать надежной отправной точкой.

Хелена медлила с ответом, и Дэвид изумленно ждал: в своем новом состоянии она не отвергала предложение как заведомо недостойное, а старалась его обдумать.

– Кто из героев вам больше всего нравится? – наконец спросила она и снова осторожно поднесла ложку ко рту. Опухоль на верхней губе еще не окончательно спала.

– Чеширский кот, – без малейшего сомнения ответил Дэвид.

– А почему именно он? – На фоне белых бинтов изумрудные глаза казались еще ярче, чем обычно.

– Потому что непредсказуем и лукав. Приходит и уходит, когда захочет. В детстве я тоже мечтал появляться и исчезать по собственному желанию.

Хелена посмотрела с особым вниманием. Она изучала его с той самой минуты, как попросила остаться.

– И что бы вы делали с этой способностью? Подслушивали чужие разговоры?

Вопрос нельзя было считать особенно глубоким. И все‑таки если бы Дэвид ответил искренне, то сразу выдал бы себя с головой.

– Постарался бы исчезнуть оттуда, где находился.

– А где вы находились?

– Под неумолимым контролем своего дяди. – Смущенный собственной откровенностью, виконт склонился над тарелкой.

– И он держал вас в ежовых рукавицах?

Дэвид поднял голову. Хелена продолжала пристально смотреть, однако во взгляде светился лишь спокойный интерес. Ни следа неприязни или предвзятости.

Он всегда мечтал о той минуте, когда она наконец сможет увидеть его настоящим – таким, каким он хотел предстать в ее глазах. Эту встречу трудно было назвать воплощением детской мечты. Скорее судьба милосердно предоставила ему возможность начать отношения с чистого листа.

– Да, – честно признался Дэвид, хотя и не привык делиться детскими переживаниями.

Она посмотрела на него еще немного, а потом опустила взгляд на поднос.

– Как жаль. Мой отец был военным, но в то же время на редкость добрым и веселым человеком. Обожал смеяться.

Так вспоминали о полковнике Фицхью все его дети.

– Фиц рассказывал, что отец называл вас не иначе как «моя красавица».

– Да. Это для того, чтобы я не росла в тени Венеции и не чувствовала себя обделенной. – Хелена чуть заметно улыбнулась. – И в результате у меня развилось устойчивое сознание собственного превосходства.

– А может быть, ваш отец просто чувствовал то же, что и я, – заметил Дэвид.

Хелена не поняла.

– В каком смысле?

– Перед моим первым приездом Фиц предупредил о необычайной красоте Венеции. Сказал, что при одном лишь взгляде на нее даже взрослые мужчины мгновенно тают. Когда экипаж подъехал к дому, из окна выглянула девочка. Фиц оказался прав: я был сражен наповал. – С гулко бьющимся сердцем он взял с тарелки последнюю оладью. – А потом выяснилось, что имя моей богини не Венеция, а Хелена.

Еще ни разу в жизни он не признавался ей в страстной, неудержимой любви с первого взгляда. Сделать это не позволяло безразличие мисс Фицхью, со временем переросшее в презрение.

Сейчас трудно было понять, с каким чувством Хелена приняла откровение. Она спокойно взяла с подноса чайник и сосредоточенно наполнила чашку.

– Что же еще мне предстоит о вас узнать? – Голос звучал холодно, да и держалась она весьма отстраненно.

Должно быть, рассказ незнакомца о первой встрече и юношеском восторге смутил и озадачил.

– У меня есть дочка. Ее зовут Беатрис.

Мисс Фицхью никогда не одобряла его незаконного отцовства, и все‑таки держать ее в неведении он не хотел и не мог.

Хелена восприняла новость с недоумением.

– Вы уже были женаты?

– Нет.

Она недовольно нахмурилась и тут же поморщилась от боли: очевидно, дали о себе знать швы. Синяки на лице заметно потемнели и сейчас уже напоминали грозовые тучи.

– Кто ее мать?

– Лондонская куртизанка, известная под псевдонимом Жоржетта Шевалье. Настоящее имя – Флори Мимс. Некоторое время она была моей любовницей, а умерла от пневмонии, когда девочке было всего три месяца.

– А сколько ей сейчас?

– Через пару месяцев исполнится шесть лет.

Во взгляде мелькнуло подозрение.

– А сколько мы женаты?

– Совсем недолго. Поженились только в этом сезоне.

Хелена вздохнула и заметно успокоилась.

– Честно говоря, я встревожилась, что вы прижили ребенка на стороне уже во время нашего брака.

– Никогда не смог бы поступить так легкомысленно и безответственно, а уж тем более ни за что не стал бы рисковать священными узами.

И все же Дэвид понимал, что, не оставив любимой иного выбора, кроме как стать его женой, он действовал без тени почтения к вековым традициям.

Нынешняя Хелена понятия не имела о его прежней глупости и думала только о настоящем.

– Девочка сейчас в вашем… в нашем доме?

При звуке слова «наш» сердце дрогнуло.

– Да, она постоянно живет в Истон‑Грейндж – нашем поместье в графстве Кент.

Некоторое время Хелена молча сверлила его взглядом, а потом наконец строго спросила:

– Вам не кажется, что недостойно воспитывать незаконнорожденного ребенка под одной крышей с будущими наследниками?

Открытое осуждение задело за живое, однако Дэвид твердо выдержал взгляд.

– Кажется. Но я – отец и считаю необходимым воспитывать дочку лично, а не сводить свою роль в ее жизни к материальному обеспечению.

– А я решительно возражаю и требую убрать ее из своего дома.

Подобного поворота Гастингс никак не ожидал: еще несколько дней назад Хелена была готова принять малышку. Неужели потеря памяти оказала роковое воздействие на характер? И что следует сказать в этот сложный момент, чтобы не разрушить едва наметившуюся хрупкую связь?

– Понимаю ваши возражения, – произнес он. – Однако не готов расстаться с собственным ребенком лишь потому, что этого требует жена.

На лице Хелены застыла холодная, непроницаемая маска. Дэвид едва не задохнулся. Если не удастся договориться… если она проявит прежнее упрямство…

Зеленые глаза внезапно потеплели.

– Хорошо. Ребенок действительно ни в чем не виноват.

Дэвид не понимал, что происходит.

– Но ведь вы только что…

– Я проверяла реакцию. – Она улыбнулась почти смущенно. – Потому что совсем вас не знаю и в то же время должна с вами жить, должна быть вашей женой. Захотелось немедленно выяснить важнейшие черты характера. Простите за нетерпение.

Гастингс вздохнул с облегчением.

– Значит, я прошел испытание?

– Вполне. Причем с блеском.

За всю жизнь Хелена впервые отозвалась о нем положительно.

Кажется, впереди открывался новый мир.

Чтобы скрыть нахлынувшие чувства, Гастингс отвернулся, и Хелена восхищенно замерла: профиль оказался безупречным. Настолько совершенным, что вдруг подумалось: камея, должно быть, была изобретена специально для того, чтобы когда‑нибудь воплотить его черты.

– Хотела бы при первой же возможности встретиться с Беатрис, – произнесла она, чтобы не глазеть в безмолвном оцепенении.

Виконт одобрительно кивнул.

– Как только поправитесь настолько, что сможете выдержать путешествие, сразу поедем в Истон‑Грейндж. Спасибо за интерес и благожелательность.

– Не стоит благодарить. В конце концов, я довожусь вашей дочке мачехой.

Гастингс тепло, обаятельно улыбнулся.

– В таком случае надеюсь, не будете возражать, если я сегодня уеду, чтобы ее проведать?

Известие удивило.

– Уедете в Кент? У малышки день рождения?

– Нет, но я обещал приехать в среду, а сегодня уже пятница.

– А почему бы не привезти девочку в Лондон?

– Ешьте, – напомнил Дэвид. – К сожалению, Беатрис не покидает Истон‑Грейндж.

Хелена поднесла ко рту ложку.

– Почему?

– Не хочет. – Он едва слышно вздохнул. – И при этом она не из тех детей, которых ничего не стоит подкупить игрушками или сладостями.

– И даже встречей с мачехой, которая ее воспитывает?

– Вас она пока не знает. Знакомство должно было состояться в тот самый день, когда случилось несчастье.

– Понятно. – Хелена полагала, что было бы разумно уехать из Лондона только в конце светского сезона, однако надолго откладывать встречу не хотелось. Надо было увидеться с девочкой сразу после помолвки, тем более что, судя по всему, Беатрис с трудом привыкала к переменам.

– Хотите уехать прямо сейчас?

– Нет. Очень жаль с вами расставаться. Наверное, придется попросить Фица силой вытащить меня из комнаты. Думаю, с помощью Лексингтона и нескольких слуг ему удастся засунуть меня в экипаж и отправить на вокзал.

Когда этот человек признался в любви с первого взгляда, Хелена прореагировала достаточно сдержанно. Чувство противоречия не позволило поддаться чарам: это было бы слишком просто, слишком банально. Идти проторенной тропинкой не хотелось.

Но в этот раз изобразить холодность оказалось сложнее, а потому Хелена опустила глаза и молча, сосредоточенно доела кашу.

Дневная сиделка, сестра Гарднер, появилась вместе с горничной, которая пришла, чтобы забрать подносы.

– Милорд, мисс Редмейн просила напомнить, чтобы после завтрака вы не утруждали миледи разговорами. Но если желаете, можете посидеть рядом и почитать вслух. Важно, чтобы миледи закрыла глаза и отдохнула.

– Но ведь сейчас еще утро, – запротестовала Хелена. – К тому же я спала целых три дня. Разве этого не достаточно?

– Приказ доктора, – коротко напомнила сиделка.

Гастингс встал и подошел к небольшой, плотно заставленной книжной полке.

– Можете не беспокоиться. Я не очень люблю, когда мне читают. Всегда кажется, что слишком медленно.

– В таком случае представьте, что это лечебная процедура. Считается, что мой голос способен выманить из леса единорога.

Брови сами поползли вверх, однако Хелена вовремя вспомнила о боли и сдержалась.

– В излишней скромности вас, должно быть, еще никто не обвинял, не так ли?

– Когда‑то вы сказали, что во мне столько горячего воздуха, что хватит на целую армаду дирижаблей. А когда я возразил, что мой голос нередко сравнивают с ангельским хором, заявили, что ангелы, должно быть, поют не ртом, а… хм… другим отверстием.

Хелена почувствовала, как натянулись швы, и только тогда поняла, что улыбается. Да, было больно, но она все равно не остановилась: радость оказалась слишком удивительной, чтобы добровольно от нее отказаться.

– Готовы выслушать несколько сонетов миссис Браунинг? – Гастингс снова опустился в кресло и раскрыл книгу.

«Как я люблю тебя? Позволь пересчитать оттенки чувства».

Глава 9

Погружаясь в дремоту, Хелена уже не сомневалась: голос Гастингса не просто хорош, а великолепен. Бархатный, обволакивающий и в то же время полный силы, словно дальний раскат грома или рокот морских волн.

Балансируя на грани сна, она приоткрыла глаза и увидела, что он стоит возле кровати.

– Если вдруг вспомните все до моего возвращения…

Возможно, она уснула и не услышала окончания фразы. А может быть, он не договорил. А потом кто‑то нежно похлопал ее по руке. Хелена с трудом открыла глаза и увидела прекрасное лицо Венеции.

– Привет, сестренка, – сонно пробормотала она.

Венеция улыбнулась. Улыбка оказалась столь же восхитительной, как голос Гастингса, однако за ней таилась озабоченность.

– Очень жалко тебя будить, милая, но нам приказано время от времени проверять, в сознании ли ты.

Она помогла сесть и подала стакан воды. Хелена с жадностью выпила.

– Сколько я спала?

– Около пяти часов.

– А лорд Гастингс уже вернулся?

Как странно. Еще сегодня утром его существование казалось невероятным, а сейчас не терпелось узнать, где он.

– К сожалению, нет. Просил не ждать до ужина. Может быть, хочешь подкрепиться? Будем считать это или очень поздним ленчем, или очень ранним чаем.

– Опять каша?

– Поскольку завтрак не вызвал неприятных ощущений, сестра Гарднер разрешила дать тебе бульон и маленький кусочек легкого пудинга.

– Мм… Пудинг. До чего же заманчиво звучит!

Венеция снова улыбнулась и встала, чтобы позвонить и заказать еду.

– А ты успела отдохнуть? – участливо спросила Хелена.

– Вместе с мужем покаталась по парку в ландо, а затем немного прошлась. Я ведь не больна, а всего лишь беременна. Потом, правда, прилегла на полчасика, так как Кристиан пообещал награду, устоять против которой невозможно.

Венеция гордо продемонстрировала подарок. То, что Хелена представляла себе как милую безделушку, на деле оказалось зловещей окаменевшей костью.

– О Господи! Что это такое?

– Зуб доисторического крокодила. Эти звери вырастали до головокружительных размеров. Могли высунуться из болота и запросто съесть большинство небольших ящеров, которые приходили на водопой.

– Фантастика! И муж подкупил тебя этим?

Венеция заметно погрустнела.

– О, ты же ничего не помнишь! Тем летом, когда тебе исполнилось четырнадцать, мы нашли на берегу скелет динозавра.

– Целый скелет?

– Процентов восемьдесят пять, не меньше.

Возмутительное бессилие памяти! Разве допустимо не помнить такое выдающееся событие?

– У меня сохранились фотографии. Может быть, хочешь посмотреть? – осторожно предложила Венеция. Там и ты тоже есть.

Хелена заставила себя улыбнуться.

– Да, конечно. С удовольствием посмотрю.

Но не слишком ли мучительно будет наблюдать, как кто‑то другой живет ее жизнью?

Она поспешила сменить тему.

– Кстати, где я нахожусь? Судя по воздуху и шуму за окном, это Лондон. Но чей дом – мой или…

– Дом принадлежит Фицу, он унаследовал его вместе с графским титулом.

– Всегда считала, что титул перейдет к дальнему родственнику, если, конечно, у графа не родится собственный сын.

– Мы все так думали, однако мистер Рэндольф Фицхью был очень пожилым и умер раньше графа.

– А других претендентов не нашлось?

– Был еще один кузен, но и он графа не пережил.

– А какие‑нибудь родственники у нас остались? – Хелена хотела, чтобы вопрос прозвучал шутливо, однако не смогла скрыть закравшегося в сердце страха.

– Все кузены Норрис прекрасно себя чувствуют. Маргарет вышла замуж за морского офицера. Бобби сам служит в военном флоте. А Сисси уехала в Гонконг и занялась миссионерством.

– Та самая Сисси, которая никак не могла спокойно усидеть в церкви?

Еще неделю назад Хелена знала бы, что Сисси посвятила себя религии. Неделю назад она в мельчайших подробностях описала бы то самое доисторическое чудовище, о котором рассказывала Венеция. Неделю назад жизнь ее еще была в полном порядке: счастливые родственники, процветающая фирма, преданный супруг.

Пытаясь успокоиться, она принялась за пудинг.

– А как поживают кузены Карстерс?

Венеция внезапно стала серьезной.

– Кузенов Карстерс у нас больше нет.

– Что? Но их же было четверо!

– К сожалению, за полтора года умерли все до одного. Лидия в родах, Криспин от гриппа, Джонатан отравился устрицами, а Билли… – Венеция болезненно поморщилась, – Билли покончил жизнь самоубийством. Поговаривали, что он страдал сифилисом, причем в крайне запущенной форме.

Пудинг внезапно утратил вкус, и Хелена опустила ложку. Она любила Билли Карстерса – угрюмого, но доброго молодого человека. Он всегда собирал со стола объедки, чтобы накормить бродячих собак. А остальные Карстерсы были шумной, веселой компанией. Самый младший из них родился в один день с ней и Фицем.

Все умерли. Все ушли, оставив после себя лишь печальный ряд надгробий на церковном кладбище.

Она схватила сестру за руку:

– Я так рада, что ты здесь, со мной. И Фиц тоже. Представляешь, что было бы, если бы я очнулась, а вы…

Закончить она не смогла.

– Теперь понимаешь, что чувствовали все мы, сидя возле твоей кровати? – Венеция поцеловала сестру в щеку. – И наверное, можешь представить нашу радость, когда ты наконец вернулась. Не жалей о прежних воспоминаниях, обязательно появятся новые. Теперь мы все вместе, и это единственное, что имеет значение.

В душе Гастингса бушевала буря: безудержная эйфория то и дело сменялась смертельным страхом, а вслед за ним приходила смутная надежда.

Безусловно, нынешняя Хелена испытывала к нему симпатию. Да, он по‑настоящему ей нравился. Случилось чудо: в своем одиноком храме среди песков пустыни он поднял глаза к небу и увидел, что пошел дождь. Мелкий, слабенький, но все же настоящий – после долгих веков песчаных бурь и безжалостно палящего солнца.

Но что же будет, когда он вернется в Лондон?

Одно дело никогда не чувствовать на лице капель живительной влаги, и совсем другое – испытать краткое блаженство, а потом вновь погрузиться в уже привычное отчаяние.

Если бы можно было оставаться рядом и бережно лелеять хрупкий росток благосклонного внимания! Если бы можно было вернуться в Лондон немедленно, сейчас же! Но в эту минуту он стоял на коленях перед сундуком, в котором пряталась Беатрис, и не надеялся на скорые перемены.

– Знаю, что не приехал в среду, и очень сожалею о том, что не сдержал данное тебе слово, – повторил он в сотый раз. – Но поверь, не смог. Мисс Фицхью – то есть леди Гастингс, моя жена и твоя новая мама – тяжело заболела. Я не знал, останется ли она в живых или умрет, и не имел права ее оставить.

Ответа не последовало. Так упорно дочка не скрывалась уже полгода. Но в последнее время виконт относился к отцовским обязанностям с крайней ответственностью, а потому продолжал терпеливо убеждать:

– Вот, например, если бы ты вдруг заболела, то наверняка захотела бы, чтобы я сидел рядом, правда? И ни за что не согласилась бы отпустить меня к кому‑нибудь другому.

Молчание.

Дэвид вздохнул. Он давно потерял счет времени и не знал, сколько часов просидел перед убежищем. В кармане скопилось три телеграммы от Фица; уезжая, он попросил время от времени сообщать о состоянии Хелены. Во всяком случае, внутреннего кровотечения не случилось. Он сел на пол и прислонился спиной к стенке сундука.

– Хочешь, почитаю тебе какую‑нибудь из наших любимых историй?

– Я заболела, – вдруг послышался тонкий голосок.

Это были первые слова, которые дочка произнесла с момента его приезда. Дэвид улыбнулся грустно, но с видимым облегчением.

– И что же у тебя болит, солнышко?

В нижней части сундука находилась небольшая дверца. Сейчас она открылась, и показалась маленькая худая нога. Дэвид бережно сжал крошечную ступню, осторожно повертел в руках.

– Послушай, – приказала Беатрис.

– Ах да. Конечно. Подожди минутку.

Он принес из своей комнаты стетоскоп и потер, чтобы согреть холодную мембрану. Вставил в уши трубки – Беатрис относилась к медицине чрезвычайно серьезно и наверняка наблюдала за ним сквозь просверленные в стенке отверстия для воздуха – и приложил стетоскоп к круглой пяточке.

– Кровь движется по венам вяло, а это очень вредно для конечностей. Может наступить атрофия. Считаю, дорогая мисс Хиллсборо, что вам следует немедленно прогуляться. Физическая нагрузка окажет благотворное воздействие, и нога сразу перестанет болеть.

Ни слова в ответ.

– Я, конечно, отправлюсь на прогулку вместе с вами.

– А ужин? – послышалось после долгого молчания.

– Останусь на ужин. И обязательно почитаю перед сном. Ну, может быть, выйдете? Хотя бы скажите, когда вас ждать.

Снова испытание тишиной.

– В четыре.

Часы показывали лишь пять минут четвертого, но и это можно было считать победой. Во всяком случае, появилась надежда на прощение. Дэвид молча возблагодарил судьбу.

– А сэра Хардшелла послушаешь?

– Конечно, милая.

Сэр Хардшелл был любимой черепахой Беатрис и одновременно причиной постоянной тревоги Дэвида. Никто не знал, сколько лет этому почтенному джентльмену. В Истон‑Грейндж он жил с момента постройки дома – а произошло это более шестидесяти лет назад, задолго до того, как дядя Дэвида приобрел поместье. А еще раньше сэр Хардшелл не меньше тридцати лет служил во флоте в чине талисмана и бороздил моря и океаны на различных торговых судах.

Оставалось лишь молиться, чтобы достойный всяческого уважения ветеран дожил до библейского возраста. Беатрис тяжело переносила перемены, а более постоянную перемену, чем смерть, невозможно представить. Гастингс сделал вид, что внимательно слушает, как у сэра Хардшелла работает сердце, как функционируют другие жизненно важные органы.

– Знаешь, дочка, наш друг необычайно стар. Ему, наверное, лет сто двадцать, не меньше. Придется смириться с мыслью о неизбежном расставании. Боюсь, еще одна зима окажется для него слишком суровым испытанием.

Беатрис промолчала. Дэвид положил черепаху на пол – слава Богу, сегодня она еще жива.

– Может быть, распорядиться, чтобы принесли чай и печенье? А пока я тебе почитаю.

– Да, – послышался голосок. – Да, папа.

Всякий раз, когда малышка, называла его папой, на душе мгновенно теплело. Дэвид позвонил, приказал подать чай, снова сел возле сундука и на миг устало прикрыл глаза. Но тут же взял себя в руки и открыл книжку, которую сам сочинил, сам написал и сам украсил яркими картинками.

– Может быть, начнем с твоей любимой истории о дне рождения Нанет?

* * *

Часы пробили десять.

Это означало, что Фиц и Милли целуются уже пятнадцать минут.

Хелена вовсе не собиралась подглядывать и подслушивать. Примерно в половине десятого, устав от беседы с братом и невесткой, задремала, а услышав, как часы отмерили очередные пятнадцать минут, заставила себя открыть глаза. Не хотелось спать вечером: для этого существует ночь.

А еще не хотелось пропустить возвращение лорда Гастингса. Выезжая из Кента, он отправил телеграмму и сообщил, что скоро прибудет в Лондон. Новость вызвала приятное волнение и предвкушение радости.

Но стоило Хелене открыть глаза, как в поле зрения попала страстно целующаяся пара: брат с женой. Фиц запустил пальцы в волосы Милли, а она одной рукой обняла его за шею, а второй… вторая рука была слишком низко, и Хелена ее не видела.

Пришлось снова закрыть глаза, чтобы позволить парочке закончить нежности и только после этого вежливо показать, что проснулась. Но кажется, поцелуй мог продолжаться бесконечно.

Хелена чувствовала себя глубоко оскорбленной. Заткнуть уши она не могла и волей‑неволей слышала все звуки. Как же после этого смотреть обоим в глаза? Но в то же время…

Она бы не отказалась принять участие в подобном объятии.

Интересно, каково это – почувствовать в своих пальцах мягкие локоны Гастингса? Ощутить на губах его губы? Услышать жадные стоны и вздохи наслаждения?

В дверь осторожно постучали, и Фиц с Милли наконец‑то расстались. Послышались сдавленные смешки: кажется, оба поспешно пытались привести себя в порядок.

Стук повторился уже настойчивее.

Снова шепот и хихиканье, а потом Фиц откашлялся и произнес:

– Войдите.

Дверь открылась.

– Простите, – смущенно извинился Гастингс. – Вы, должно быть, уже спали?

Ах, его голос! Единорога из леса, конечно, вряд ли выманит, но зато сможет преобразить отчаянно слабые стихи в утерянный и вновь обретенный шедевр Байрона. К тому же вопрос прозвучал в высшей степени тактично и предложил вполне благопристойный повод как для растрепанных причесок, так и для не слишком быстрого ответа.

– Да, задремали, – подтвердила Милли.

Хелена поразилась: голос звучал так естественно, так искренне. О, эта невестка, оказывается, не так проста, как можно было бы подумать, глядя на хорошенькое личико и скромные манеры.

– Ты задержался, – заметил Фиц. – Должно быть, Беатрис встретила не очень ласково?

– Еле‑еле удалось выманить из сундука. Как Хелена?

– Лучше. На завтра заказала бифштекс.

– А я думал, что она не любит бифштексы.

Разве?

– Пусть сама решает, изменились ее вкусы или нет, – заключил Фиц. – И в отношении бифштексов, и… по поводу других вещей.

Что еще за другие вещи? Хелена решила, что пришло время вступить в разговор, и тихо, сонно забормотала.

– Она еще спит? – спросил Гастингс.

– До сих пор спала. Наверное, мешаем своими разговорами.

Хелена снова что‑то невнятно произнесла и медленно открыла глаза. Гастингс тут же подошел.

– Мы вас разбудили?

Голос звучал мягко, но выражение лица оставалось напряженным. Точнее говоря, весь он выглядел напряженным, как будто готовился к встрече с неизвестностью.

– Вы вернулись, – прошептала она.

Должно быть, слова подействовали успокоительно, потому что лицо просияло счастливой улыбкой.

– Да, вернулся.

– А я до сих пор так и не смогла вас вспомнить, – честно призналась Хелена.

Он прикоснулся к краю кровати, и жест показался на редкость интимным, хотя и не таил нескромных намерений.

– Радость встречи от этого нисколько не померкла, дорогая.

Фиц громко откашлялся. Если бы не швы, Хелена непременно подняла бы брови как можно выше. Непонятно, почему человек, который только что целовал жену со страстью голодающего, позволяет себе вмешиваться, когда другой вежливо и пристойно приветствует собственную супругу.

– Ты успел поужинать, Дэвид? – спросил Фиц.

– Да, благодарю. – Гастингс посмотрел на друга. – А где ночная сиделка?

– Мы отпустили ее немного походить и размяться. Бедняжка провела в этом кресле несколько часов подряд, – ответила за мужа Милли.

Гастингс кивнул:

– Понимаю.

– Фиц, Милли, а почему бы и вам тоже не отдохнуть? – предложила Хелена, а про себя добавила: «Или, если желаете, провести полночи в неприличных утехах». – Лорд Гастингс может остаться со мной до возвращения сестры Дженнингс.

Все трое странно, многозначительно переглянулись, и Хелена слегка обиделась. Почему всякий раз, когда она проявляет желание остаться наедине с мужем, окружающие удивляются?

– В таком случае, Дэвид, возлагаем всю ответственность на тебя, – согласился Фиц.

Дата добавления: 2015-07-13