Языковое планирование

o Один из видов человеческой деятельности, направленной нарешение языковых проблем. Целью языкового планирования может быть как изменение функциональногосоотношения языков или подсистем языка в обществе, так и решение вопроса о правильности кодификации тех или иных языковых реалий. Планирование включает следующие этапы:

· сбор материала в широких масштабах;

· рассмотрение альтернативных планов действия;

· принятие решений;

· осуществление решений различными методами.

· Языковое планирование — лингвистический термин, используется также в интерлингвистике, имеет два значения:

· Сознательное воздействие на развитие любого языка, находящегося в использовании, вне зависимости от его происхождения. Естественные (этнические) языки в такой же степени подвергаются языковому планированию, что и искусственные (точнее, плановые). Это воздействие может производиться как отдельными личностями (для русского языка такую роль сыграли, в частности, Карамзин, Ломоносов, Пушкин), так и государственными учреждениями и институтами (вопросы нормирования языка, создание терминологии, выработка литературных норм, создание письменности в случае младописьменных языков).

· Создание проекта планового языка. Как правило, в этом значении термин употребляется в интерлингвистике, наряду с термином лингвопроектирование.

· Объекты ЯП и языкового планирования: 1) конкретный язык, 2) группа яз-ов (выделяемая по разным признакам, н-р, по происхождению), 3) яз. ситуация (тип контактирования и взаимодействия яз-ов), 4) коммуникат. ситуация (допустимость или недопустимость использования тех или иных языковых пластов – диалектизмов, жаргонизмов, табуированной лексики и пр. – в речевом общении; формирование речевого поведения и через него языковой личности).

· Цели ЯП и языкового планирования. 1) сохранение существующего языка, 2) изменение существующего языка, 3) возобновление функций (“оживление”) мертвого литературного языка (современная история иврита); 4) создание нового литературного языка (история новонорвежского, индонезийского и др. языков), 5) создание региональных надъязыковых систем (совр. попытки создания общескандинавской языковой нормы или общескандинавского языка), 6) создания общемировых надъязыковых систем (международные искусственные языки типа эсперанто). Статус и корпус языка как объекты ЯП. ЯП, направленная на сохранение или изменение статуса языка, всегда предполагает одновременное воздействие и на другие языки, действующие в том же гос-ве или на международной арене, так как изменение статуса одного языка влечет за собой одновременное изменение статуса и прочих языков. Поэтомустатусная ЯП всегда является комплексной: она предполагает воздействие как на конкретные языки, так и на группы языков, как на языковую ситуацию в целом, так и на коммуникативное поведение членов языкового сообщества. ЯП, направленная на сохранение или изменение корпуса языка (корпусная ЯП), не предполагает воздействия на другие языки; она нацелена лишь на один язык. Такая ЯП может иметь след. задачи: 1) поддержание норм данного языка и его защита от структурного проникновения другого языка, воздействия диалектов или жаргонов; 2) структурное обогащение данного языка (н-р, создание письменности и наддиалектной литературной нормы для ранее бесписьменных языков, создание и развитие терминологии).

· Субъекты ЯП. В качестве субъекта политики выступает гос. власть в специфических для данной страны формах (монархия или республика, демократия или автократия и пр.). К исключительному ведению государства относится языковое законодательство. Языковая политика составляет важнейший компонент национальной политики в многонациональных государствах и благодаря этому становится системообразующим фактором, определяющим конституирование государства, а следовательно, и государственной власти. Отсюда обратное воздействие языковой политики на государство. Другие субъекты языковой политики: общественные организации, движения и партии. Специфику языковой политики, осуществляемой на международной арене, определяют объединения государств, межгосударственные и межнациональные организации и институты. Какой бы ни была ЯП, она всегда является частью общей гос. политики. Поэтому при ее проведении необходимо учитывать ее связь с другими сферами общества – наукой, образованием, культурой. ЯП не должна идти вразрез с общепринятыми нормами, иначе общество ее отвергнет. С изменением ЯП необходимо и принципиальное изменение отношения к созданию методич. и учебных пособий. При выборе ее курса гос-во должно сотрудничать с язвыми учреждениями различного профиля (н-р, яз-вые академии), учитывать лингвист. направления; мнение влиятельных деятелей нац. к-ры.

Language Planning) впервые было дано Эйнаром Хаугеном в ходе его деятельности по языковому планированию в Норвегии в 1959 г. Под языковым планированием он понимал любое воздействие на язык, осуществляемое со стороны официальных организаций или частных лиц, имеющее официальный или неофициальный характер [Haugen 1959]. Как самостоятельная дисциплина языковое планирование начало формироваться в конце 1960-х гг. В своей работе «Лингвистика и языковое планирование» Э. Хауген рассматривает нормативную, или предписывающую лингвистику как некий вид управления (или манипулирования) языком. Таким образом, уже Панини, древнеиндийский лингвист, предположительно живший в V в. до нашей эры, может считаться «законодателем языка», как и греческие и латин- ские грамматисты, бывшие авторами учебников и желавшие установить непоколебимые нормы письменной и устной речи на этих языках [Хауген 1975: 443]. В этой же работе Э. Хауген говорит о том, что языковое планирование относится к официал ным языковым стилям, особенно в их письменной форме. Языковое планирование возможно во вторичном речевом коллективе, в котором имеется частичное взаимопонимание, и третичном речевом коллективе, в котором понимания нет, по- этому там требуются переводчики. В первичном речевом коллективе языковое планирование не © Скачкова И. И., 2015 Раздел 2. Политическая коммуникация требуется, поскольку между говорящими существуют лишь идиосинкратические, или, в лингвистических терминах, идиолектные различия [Хау- ген 1975: 450]. В качестве примера вторичного языкового коллектива ученый назвал Англию, а третичного — Швейцарию. С точки зрения исследователя, в этих государствах языковое пла- нирование необходимо, поскольку эти речевые коллективы нуждаются в некотором общем коде, который позволил бы всем желающим осуществ- лять общение с членами других первичных кол- лективов [Хауген 1975: 450]. Мы считаем, что США относятся ко вторичному речевому коллективу. Для целей нашего исследования важным является утверждение Э. Хаугена о том, что объектом языкового планирования является нация, но при этом не следует забывать о субнациональных группах. В той же работе ученый говорит о том, что языковое планирование означает пред- намеренное подталкивание языкового изменения в нужном направлении, но реализация решений о языковом планировании в конечном счете, зависит от носителей языка которые являются последней инстанцией в этом деле [Хауген 1975: 467]. Резюмируем высказывания Э. Хаугена о языковом планировании. С его точки зрения, языковое планирование возникло около V в. до нашей эры. К языковому планированию он относит нормативную (предписывающую) лингвистику. Ученый дает очень широкое определение языкового планирования, которое рассматривается с точки зрения официальности/неофициальности и относится только к официальным языковым стилям, преимущественно в письменной форме. Языковое планирование возможно в тех речевых коллективах, в которых возникают коммуникативные неудачи. Объектом языкового планирования является нация, но субнациональные группы также входят в сферу интересов агентов языкового планирования. Языковое планирование направ- лено на изменение языка в нужном для агентов планирования направлении, но реализация решений о языковом планировании полностью зависит от носителей языка. Если говорить коротко, то Э. Хауген определяет языковое планирование как «оценку языкового изменения». Поскольку люди «могут и дей- ствительно ˂…˃ меняют ˂…˃ свой язык», то у них должен быть выбор (языковых средств). Следовательно, ученые могут говорить о языковом планировании как о «попытке повлиять на этот выбор» [Хауген 1975: 445]. Такого же мнения придерживается Р. Фазолд, который говорит, что «именно существование выбора делает возможным языковое планирование» [Цит. по: Гришаева 2007: 49]. Но подробнее о возможности языкового планирования и языковой политики мы поговорим в другой раз, а сейчас добавим о праве выбора. В. В. Наумов полагает, что право выбора (или, точнее, свобода в реализации этого права) является относительным и зависит а) от общей языковой ситуации, определяемой государственными или административными структурами; б) национальной ментальности, проявляющейся, в частности, в отношения нации к иностранным языкам [Наумов 2010: 15]. Примером права выбора языковых единиц может являться ситуация на Украине в феврале 2014 г. 23 февраля Верховная рада отменила Закон об основах государственной языковой политики от 3 июля 2012 г. Этот закон предусматривал возможность официального двуязычия в тех регионах, в которых миноритарные группы составляют более 10 % (численность национальных меньшинств превышает 10 % в 13 из 27 административно-территориальных единиц Украины). В Крыму родители имели право выбора языка обучения в школе для своих детей. А в фев- рале 2014 г. русский язык был объявлен вне закона, Рада предусмотрела уголовное наказание за использование любого миноритарного языка в общественном месте. Речь идет не только о русском языке, но также о венгерском, польском, румынском, молдавском. Некоторые советские и российские ученые критически относятся к самой возможности языкового планирования. Нарекания вызывает термин «планирование», некоторые исследователи считают неуместным использовать его применительно к языковому развитию [Стеблин-Каменский 1960: 56]. «По-видимому, термин „языковое планирование“ неудачен, — писал А. Д. Швейцер, — так как он действительно может создать представление о том, что развитие языка можно сознательно направлять по тому или иному руслу. Думается, что используемые в ˂…˃ языкознании термины „языковая политика“ и „языковое строительство“ значительно точнее и правильнее отражают суть дела, поскольку они подразумевают не направление языкового развития, а вмешательство в стихийно развивающиеся языковые процессы, причем вмешательство, ограниченное различной восприимчивостью языковых подсистем к влиянием извне» [Швейцер 1971: 71—72]. Однако автор процитированных строк в целом не отрицает суть и методы языкового планирования. В отечественной социолингвистике термин «языковое планирование» практически не встречается. Он, как и термин «языковое строительство», чаще используется для обозначения позитивной политики, направленной на укрепление коммуникативных и социальных функций конкретных языков. Но к языковой политике также относится деструктивное воздействие на язык, запрещение или ограничение использования конкретного языка его носителями. Например, в начале XX в., когда США проводили политику ассимиляции разнообразных языковых групп, многих учителей, которые работали в двуязычных классах, судили и признали виновными за то, что они вели занятия на родных языках учеников. Детей ругали и даже наказывали за то, что они говорили на родном языке в классах, школьных коридорах и на игровых площадках [Crawford 1995: 89]. По- этому некоторые исследователи предлагают использовать термин «языковая политика» как общее обозначение любой практики сознательного воздействия на языковую ситуацию — и позитивной, и негативной (ограничительной и разрушающей). Однако другие исследователи, например Е. Б. Гришаева, считают, что термин «языковое планирование» более нейтрален и не вызывает отторжения у большинства этнически разнородного населения в различных странах. С ее точки Политическая лингвистика зрения, языковая политика зависит от политики государства, которая в конечном счете определяется политикой господствующего класса, а в многонациональных государствах — еще и политикой в национальном вопросе. Поэтому исследовательница предлагает использовать более ней- тральный по форме и содержанию термин «планирование» [Гришаева 2007: 63]. Представляется, что она права в своих предположениях относительно зависимости языковой политики от политики государства, политики господствующего класса и национальной политики. Именно поэтому мы считаем целесообразным использовать термин «языковая политика», который подчеркивает зависимость от указанных выше политик, дискурса и политических лидеров. В качестве определения языковой политики на данном этапе исследования мы используем данную в большом энциклопедическом словаре под редакцией В. Н. Ярцевой дефиницию: языковая политика — это «совокупность идеологических принципов и практических меро- приятий по решению языковых проблем в социуме, государстве» [Языкознание: 616]. Несмотря на вышесказанное, в работах американских исследователей чаще встречается термин «языковое планирование», поэтому далее мы рассмотрим определения языкового планирования, данные американскими учеными. Р. Купер считает, что «языковое планирование относится к целенаправленным усилиям для влияния на поведение других лиц в отношении приобретения, структуры или функционального распределения их языковых кодов» [Cooper 1989: 45]. В данном понимании языкового планирования подчеркивается стремление влиять на поведение человека в многоязычном обществе через его язык. Кроме того, в этом определении говорится о возможности влияния на структуру языка, но агент планирования не упоминается. Д. Бломмаерт относит к языковому планированию все случаи, в которых власть пытается формировать социолингвистические характеристики общества любыми средствами. С ее точки зрения, цели языкового планирования имеют социальный, политический или экономический ха- рактер. [Blommaert 1996: 207]. Б. Вайнштейн рассматривает языковое планирование в качестве «инструмента лидеров, желающих изменить общество», который «направлен на „изменение“ с помощью рационально скоординированных действий государства» [Weinstein 1983: 37]. Дэвид Робинсон считает, что языковое планирование — это официальная деятельность правительства, направленная на отбор и развитие унифицированного административного языка или языков. Языковое планирование — это последовательные действия отдельных людей, групп или организаций, влияющие на использование языка или его развитие [Robinson 1988]. По мнению этих исследователей, языковое планирование — это стремление власти любыми способами повлиять на речевое поведение членов общества. Проанализированные определения языкового планирования можно свести к следующему: в американской социолингвистике языковое планирование рассматривается как сознательное воздействие на язык со стороны властных структур, отдельных людей, групп или организаций, относящееся главным образом к официальным языковым стилям в их письменной форме. Языковое планирование возможно (и необходимо) в негомогенных языковых коллективах. Объектом языкового планирования являются нация и субнациональные группы. Языковое планирование подталкивает изменение языка в нужном для агентов языкового планирования направлении, причем американские социолингвисты считают возможным изменение структуры языка. Целью языкового планирования является влияние на поведение других лиц через используемый ими язык. Но реализация решений о языковом планировании зависит от носителей языка. Некоторые лингвисты при рассмотрении разных определений языкового планирования говорят, что основные положения языкового планирования традиционно рассматриваются в контексте следующих вопросов: КТО планирует, для КОГО и КАК [Гри- шаева 2007: 52]. Выше мы говорили, что термин «языковое планирование» был предложен в 1959 г. А словосочетание «языковая политика» в американской лингвистике в 1970 г. предложил Дж. Фишман, не отметивший его существенного отличия от понятия «языковое планирование» [Fishman 1975: 108]. Э. Хауген предлагал изучать языковое планирование в рамках прикладной лингвистики, а Дж. Фишман рассматривал языковую политику в рамках прикладной социолингвистики. Следует заметить, что в отечественной социолингвистике термин «языковая политика» впервые был употреблен Е. Д. Поливановым в 1929 г. для обозначения одной из очередных проблем социальной лингвистики [Поливанов 1929]. Далее рассмотрим, каким образом ученые соотносят понятия «языковое планирование» и «языковая политика». В 1975 г. Э. Хауген назвал языковое планирование одним из видов языковой политики [Хауген 1975]. М. Херриман и Б. Барнаби рассматривают языковое планирование как фактическую реализацию языковой политики. Когда политика создается намеренно и сознательно, она обычно включает некоторые формы планирования. Когда власть (государство) не проводит официальную языковую политику, национальные языки могут получить статус официальных в результате имплицитной (неявной) политики (примером может служить английский в США) [Herriman, Burnaby 1996]. Джозеф Ло Бьянко, австралийский ученый, который занимается дискурсивными исследованиями языковой политики в США, в своих работах использует термин «языковая политика и планирование» (language policy and planning), не разделяя эти понятия [Bianco 2001]. Австралийский лингвист Ричард Балдауф рассматривает языковую политику как заявление о намерениях, а языковое планирование — как реализацию, выполнение политики и определяет языковую политику как планирова- ние, часто крупномасштабное и национальное, обычно осуществляемое правительством. Целью такой политики, с его точки зрения, является влияние на способы общения, уровень владения языком или их изменение [Baldauf 1993/1994]. Схожую точку зрения высказали отечественные Раздел 2. Политическая коммуникация 129 социолингвисты Н. Б. Вахтин и Е. Б. Головко. В своей работе «Социолингвистика и социология языка» они разграничивали языковую политику и языковое планирование как общее и частное. Языковая политика — это часть общей политики государства, которое принимает основные принципы политики в отношении языков, функционирующих на его территории. А языковое планирование — это часть более общего понятия «языковая политика», или, точнее, — это реализация языковой политики [Вахтин, Головко 2004: 163]. Современный отечественный ученый В. Т. Клоков полагает, что слово «планирование» ассоциируется прежде всего с созданием определенной программы, а слово «политика» понимается как наличие и проведение в жизнь некоторых планов. Поэтому он предлагает термином «языковая политика» обозначать как планирование, так и реализацию мероприятий в области языка, а термином «языковое планирование» — изучение и прогнозирование языковых проблем, а также процесс прогнозирования определенных мероприятий в сфере языка (языков) [Клоков 1992: 7]. Многие ученые считают, что языковая политика и языковое планирование различаются целями. Так, профессор С. Н. Кузнецов считает, что целями языковой политики являются: «1) сохранение существующего языка, 2) изменение существующего языка, а также 3) возобновление функций („оживление“) мертвого литературного языка (современная история иврита), 4) создание нового литературного языка (история новонорвежского, индонезийского и др. языков). Языковое планирование (но не обязательно языковая политика) может преследовать также следующие це- ли: 5) создание региональных надъязыковых систем (общеславянский язык Крижанича, современные попытки создания общескандинавской яз ковой нормы или общескандинавского языка), 6) создание общемировых надъязыковых систем (международные искусственные языки типа эсперанто)» [Кузнецов]. Кроме того, как мы уже говорили, в западной социолингвистике используются термины status planning и corpus planning для обозначения статусного и корпусного планирования. Это может быть причиной того, что термины «языковая политика» и «языковое планирование» часто используются как синонимы, что, с нашей точки зрения, является некорректным. В нашем исследовании термины «языковая политика» и «языковое планирование» не являются идентичными. Далее рассмотрим, как соотносятся понятийные дериваты термина «языковая политика». В англоязычной научной литературе употребляются такие термины, как «языковой инженеринг», «языковое развитие», «языковое определение», «культивирование», «модернизация», «языковой менеджмент», которые подразумевают «набор сознательных и систематических усилий, направленных на организацию и развитие ресурсов языка в ограниченный период времени» [Гришаева 2007: 51]. В 20—30-х гг. XX в. в СССР возник тер- мин «языковое строительство» для обозначения активной работы, проводимой государством по развитию малых и окраинных языков (создание алфавитов для бесписьменных языков, создание национальных терминологий, развитие образования, печати, делопроизводства на языках национальных меньшинств). Практика языкового строи- тельства (это еще один вариант перевода английского термина «language engineering» — языковой инженеринг) в США появилась после Второй мировой войны, но как самостоятельная исследовательская дисциплина начала формироваться в конце 1960-х гг. Правда, до настоящего времени среди ученых нет единого мнения о том, что является объектом и предметом данной отрасли научного знания. Современный украинский исследователь И. В. Попеску предлагает еще одно понятие — языковое прогнозирование — и определяет его как один из этапов языковой политики, наряду с языковым строительством и языковым планированием [Попеску]. В названии коллективной монографии, по- священной исследованию отношений языка и государства, французские исследователи использовали термин «языковое обустройство» (amenagement linguistique) («Языковая политика и языковое обустройство»). Под «обустройством» авторами понимается деятельность правительственных и общественных организаций, направленная на урегулирование конфликтных языковых ситуаций в многонациональных странах, когда напряженность возникла в результате противоположного действия, с одной стороны, тенденции к политико-экономической интеграции в большинстве стран Запада и, с другой стороны, тенденции к культурно-языковой диверсификации [см.: Гришаева 2007: 51]. В 1986 г. в статье «За создание глоттополитики» французские исследователи Л. Геспэна и Ж.-Б. Марселлези предложили термин «глоттополитика», в котором, по их мнению, нейтрализуется противопоставление между языком и речью. Глоттополитика включает в себя как сознательное, так и бессознательное воздействие общества на язык, например, установление статуса французского языка и языков национальных меньшинств, воздействие на речевые произведения, тексты, например, когда отвергается какое- либо употребление или текст становится материалом для анализа [см.: Гришаева 2007: 68]. По мнению французских ученых, языковая политика отличается от глоттополитики тем, что первая представляет собой дискретные акты, которые оказывают воздействие на одну или несколько языковых систем, в то время как вторая оказывает свое действие непрерывно и направлена на речевую практику, имеющую дискретный характер. Глоттополитика необходима для объединения всех фактов речевой деятельности, испытывающих в результате применения языковой политики влияние со стороны общества [см.: Гришаева 2007: 68]. В работах современных англоязычных авторов нам этот термин не встретился. Следует отметить, что точное разграничение указанных выше типов деятельности возможно для описательных и педагогических целей, на самом деле цели языковой политики и языкового планирования являются более многочисленными и сложными. Виды деятельности для достижения этих целей часто пересекаются друг с другом и даже могут противоречить друг другу [Baldauf 1993/1994: 87]. Политическая лингвистика 1 (51)'2015 130 В данной статье было рассмотрено возникновение терминов «языковое планирование» и «языковая политика», проанализировано отличие этих понятий друг от друга. В статье показано, что большинство ученых соотносят термины «языковая политика» и «языковое планирование» как общее и частное, языковое планирование считается частью языковое политики и направлено на реализацию языковой политики. В данной работе также обосновывается целесообразность использования термина «языковая политика», который подчеркивает зависимость феномена языковой политики от политики государства, дискурса и политических лидеров.

Дата добавления: 2017-01-14