Откого: Анастейша Стил 2 страница

вставшую дыбом от едва сдерживаемого гнева. Но я не собираюсь сдаваться и с вызовом гляжу на него.

— Ты срочно должна что-то съесть. Ты вянешь на гла­зах. Найди парня и попрощайся с ним.

—Пожалуйста, давай побудем здесь еще немного.

—Нет. Иди. Немедленно. Попрощайся.

Я злюсь, моя кровь бурлит. Проклятый идиот, кто дал ему право командовать? Злость — это хорошо. Злость лучше, чем слезы.

Я с трудом отрываю взгляд от Кристиана и ищу Хосе. Он беседует с группой каких-то девиц. Направляюсь к нему. Почему я должна слушаться Кристиана? Только потому, что он привез меня сюда? Какого черта! И вооб­ще, что он себе воображает?

Девицы ловят каждое слово Хосе. Одна из них, несо­мненно, узнает меня по тем портретам и раскрывает рот от изумления.

—Хосе!

—Ана! Извините, девочки.

Хосе улыбается им и обнимает меня за плечи. Надо же, Хосе, мой старый приятель, сделался таким галантным, светским, производит впечатление на женщин.

—Ты выглядишь умопомрачительно, — говорит он.

—Мне пора уходить, — бормочу я.

—Но ведь ты только что пришла.

—Да, но Кристиану нужно возвращаться. Хосе, твои работы — фантастика. Ты очень талантлив.

Он просиял.

— Классно, что я тебя повидал.

Он по-медвежьи обхватывает меня и кружится вместе со мной. Краем глаза замечаю Кристиана. Он злится, яс­ное дело, потому что я в объятьях Хосе. Ладно, позлись, дружище! Я нарочно обнимаю Хосе за шею. Сейчас Кри­стиан лопнет от бешенства. Его глаза мечут молнии. Он медленно направляется к нам.

—Спасибо, что предупредил меня насчет портретов, — ехидно говорю я.

—Ой, блин. Извини, Ана. Мне и вправду нужно было бы сообщить тебе. Как ты их находишь?

—Хм... не знаю, — честно отвечаю я, мгновенно вы­битая из равновесия его вопросом.

—Ну, они все уже проданы, так что они кому-то по­нравились. Круто, не? Ты — девушка с постера.

Хосе обнимает меня еще крепче. К нам подходит разъ­яренный Кристиан. К счастью, Хосе не видит его лица.

—Не пропадай, Ана, — Хосе отпускает меня. — О, мис­тер Грей, добрый вечер.

—Мистер Родригес, я очень впечатлен. — Кристиан произносит это с ледяной вежливостью. — К сожалению, мы не можем остаться здесь, так как должны вернуться в Сиэтл. Анастейша? — Он подчеркнуто произносит слово «мы» и берет меня за руку.

— Пока, Хосе. Еще раз поздравляю.

Я поспешно чмокаю его в щеку и не успеваю опомнить­ся, как Кристиан уже выволакивает меня из здания. Я знаю, что он клокочет от безмолвной ярости, но я тоже зла на него.

Он быстро окидывает взглядом улицу и направляется влево, а потом внезапно втаскивает меня в боковую улоч­ку и резко прижимает к стене. Обхватывает ладонями мое лицо, заставляет заглянуть в его горящие, решительные глаза.

Я судорожно хватаю ртом воздух, а Кристиан яростно меня целует. В какой-то момент наши зубы лязгают друг о друга, потом его язык проникает в мой рот.

Желание взрывается в моем теле подобно фейерверку в честь национального праздника. Я тоже целую его, с та­кой же страстью. Я вцепилась в его волосы, тяну их без пощады. Он стонет. Этот низкий звук очень сексуален; он рождается в глубине его глотки и вибрирует в моем теле. Рука Кристиана сползает мне на бедро, пальцы через пла­тье впиваются в мое тело.

Я вливаю в наш поцелуй весь страх и боль последних дней, привязываю Кристиана ко мне. И в этот момент слепой страсти меня осеняет — он делает то же самое, чувствует то же самое.

Тяжело дыша, он прерывает поцелуй. Его глаза светят­ся желанием, этот свет уже зажег мою кровь, она бурлит в моем теле. Я хватаю ртом драгоценный воздух, наполняю им легкие.

— Ты. Моя. Ты. Моя, — рычит он, подчеркивая каж­дое слово. Наклоняется, упираясь руками в колени, слов­но только что пробежал марафонскую дистанцию. — Клянусь богом, Ана.

Я прислоняюсь к стене, тяжело дышу, пытаюсь взять под контроль судорожную реакцию собственного тела, обрести равновесие.

—Прости, — шепчу я, когда ко мне возвращается ды­хание.

—Ты должна быть моей. Я понимаю, что ты колеб­лешься. Ты хочешь быть с фотографом, Ана? Он явно не­равнодушен к тебе.

Я виновато качаю головой.

—Нет. Он просто друг.

—Всю мою сознательную жизнь я старался избегать крайних эмоций. А ты... ты вытаскиваешь из меня чувст­ва, совершенно мне чуждые. Это очень... — Он хмурит­ся, подыскивая слово. — Тревожно... Я люблю все дер­жать под контролем, Ана, а рядом с тобой это просто... — в его глазах мелькает удивление, — невозможно.

Он делает неопределенный жест рукой, проводит ею по волосам и тяжело вздыхает.

— Ладно, пойдем. Нам нужно поговорить, а тебе — еще и поесть.

Глава 28

Кристиан привел меня в маленький уютный ресто -ран. — Ладно, этот нас устроит, — пробормотал он. — У нас мало времени.

Ресторан мне нравится. Деревянные стулья, льняные скатерти, а стены того же цвета, что и в игровой комна­те, — темно-красные; на стенах кое-где висят маленькие зеркала в позолоченной оправе, на столах — белые свечи и вазочки с белыми розами. Где-то в глубине Элла Фицд-жеральд мягко воркует о недуге под названием «любовь». Все вполне романтично.

Официант ведет нас к столику на двоих в небольшом алькове. Я усаживаюсь, не зная, чего ждать от предстоя­щего разговора.

— У нас мало времени, — говорит Кристиан официан­ту. — Пожалуйста, два стейка из вырезки средней прожа-ренности, под соусом беарнез, если есть, с картофелем фри и свежие овощи на выбор шефа. И принесите винную карту.

— Конечно, сэр.

Официант, впечатленный холодным, властным тоном Кристиана, спешно удаляется. Кристиан кладет на столик свой смартфон. Господи, неужели я не имею права голоса?

— А если я не люблю стейк?

—Анастейша, опять ты за старое...

—Кристиан, я не ребенок.

—А ведешь себя как ребенок.

Я вздрагиваю, словно от пощечины. Сейчас начнется раздраженная перепалка, хотя и в романтичном интерье­ре, но уж точно без цветов и сердечек.

—Я ребенок, потому что не люблю стейк? — бубню я, стараясь спрятать обиду.

—Потому что нарочно заставляешь меня ревновать. Совершенно по-детски. Неужели тебе не жалко своего приятеля, когда ты так поступаешь? — Кристиан поджи­мает губы и хмурится.

Возвращается официант с винной картой.

Как я не подумала об этом? Я краснею. Бедный Хосе — я вовсе не собиралась обнадеживать его. Я помертвела: в самом деле, как по-дурацки! Прав Кристиан.

—Хочешь выбрать вино? — обращается он ко мне, во­просительно подняв брови, сама надменность. Ведь зна­ет, что я совершенно не разбираюсь в винах.

—Выбери ты, — отвечаю я, хмуро, но покорно.

—Пожалуйста, два бокала «Баросса Вэлли Шираз».

—Э-э... Мы подаем это вино только бутылкой, сэр.

—Тогда бутылку, — приказывает Кристиан.

—Хорошо, сэр.

Официант покорно удаляется, и я его понимаю. Хмуро смотрю на своего Пятьдесят Оттенков. Что так выводит его из себя? Наверное, я. Где-то в глубине моей души внутренняя богиня восстает от сна, потягивается и улыба­ется. Она подремала.

— Ты очень вздорный.

Он бесстрастно смотрит на меня.

—Интересно, с чего бы это?

—Ладно, может, лучше найдем верный тон для чест­ного и откровенного обсуждения нашего будущего? — Я заглядываю ему в глаза и сладко улыбаюсь.

Его рот сжимается в жесткую линию, но потом, почти против желания, губы шевелятся, и я понимаю, что он пытается спрятать улыбку.

— Извини.

—Извинения приняты. И я с удовольствием сообщаю тебе, что за время, прошедшее с нашего последнего со-пместного ужина, я не перешла на вегетарианство.

—Тогда ты в последний раз ела что-то существенное, так что, по-моему, это умозрительный факт, далекий от практической реальности.

—Вот, опять это слово, «умозрительный».

—Да, умозрительный, не бесспорный, — произносит он, и в его глазах мелькают смешинки. Он приглаживает волосы и снова становится серьезным. — Ана, в послед­ний раз, когда мы говорили с тобой о важных вещах, ты ушла от меня. Я немного нервничаю. Я уже сказал тебе, что хочу тебя вернуть, а ты... не ответила мне. — В его глазах я вижу мольбу и ожидание, а его искренность меня обезоруживает. Черт побери, что же мне ему ответить?

—Я скучала без тебя... ужасно скучала, Кристиан. По­следние дни были... очень тяжелыми. — Комок в моем горле растет и растет, я вспоминаю свое мрачное отчаяние.

Последняя неделя, наполненная неописуемой болью, стала самой тяжелой в моей жизни. Ничего подобного со мной еще не случалось. Но здравый смысл берет свое.

— Ничего не изменилось. Я не могу быть такой, как нужно тебе. — Я буквально выдавливаю из себя эти слова, им очень мешает комок в горле.

— Ты будешь такой, как нужно мне, — решительно за­являет он.

—Нет, Кристиан, не буду.

—Ты расстроена из-за того, что произошло в тот по­следний раз. Я вел себя глупо, а ты... Да и ты тоже. Поче­му ты не сказала стоп-слово, Анастейша? — Его тон ме­няется, в нем звучит упрек.

Что?.. Эге, смена темы...

— Ответь мне.

— Не знаю. Я была не в себе. Я старалась быть такой, какой тебе нужно, старалась перетерпеть боль. Поэтому я просто забыла. Понимаешь... я забыла, — прошептала я, пристыженная, и виновато пожала плечами.

Возможно, тогда мы избежали бы ссоры.

— Ты забыла! — ужасается он и с силой сжимает край стола. Я вяну под его гневным взглядом.

Дьявол! Он опять злится. Моя внутренняя богиня тоже недовольна мной. Видишь, ты сама во всем виновата!..

— Вот как я могу доверять тебе? — Его голос еле слы­шен. — Как?

Появляется официант с заказанным вином, а мы сидим и играем в гляделки, голубые глаза и серые. Нас обоих пе­реполняют невысказанные упреки. Официант с нелепой торжественностью откупоривает бутылку и наливает не­много вина Кристиану. Тот машинально берет бокал и пробует вино.

— Хорошо, — кивает он.

Официант аккуратно наполняет бокалы, ставит на стол бутылку и поспешно уходит. Все это время Кристиан не отрывает от меня глаз. Я первая прекращаю игру и делаю большой глоток. Вкуса вина я почти не ощущаю.

— Извини, — шепчу я.

В самом деле, как глупо все получилось. Я ушла, решив, что у нас разные представления об удовольствии, но сей­час он говорит, что я могла его остановить.

—За что? — пугается он.

—Что не сказала стоп-слово.

Он прикрывает веки, словно испытывает облегчение.

—Мы могли бы избежать всех этих страданий, — бор­мочет он.

—Выглядишь ты тем не менее хорошо.

«Более чем хорошо. Ты выглядишь, как всегда».

— Внешность обманчива, — спокойно возражает он. — Мне было очень плохо, Ана. Пять дней я жил во мраке, без солнца. В вечной ночи.

Я тронута его признанием. Господи, совсем как я...

— Ты обещала, что никогда не уйдешь от меня, а сама из-за какого-то недоразумения — и сразу за дверь.

— Когда это я обещала тебе, что не уйду?

— Во сне. Анастейша, это была самая приятная вещь, какую я слышал в жизни. Я так обрадовался.

Мое сердце сжалось, рука потянулась к бокалу.

— Ты говорила, что любишь меня, — шепчет он. — Что, теперь это в прошлом? — В его вопросе звучит тре­вога.

— Нет, Кристиан, нет.

— Хорошо, — бормочет он и вздыхает с облегчением. Сейчас он выглядит таким беззащитным.

Его признание поразило меня. Неужели он переменил­ся? Ведь когда-то, в самом начале, я призналась, что люблю его, и он пришел в ужас...

Вернулся официант. Быстро ставит перед нами тарелки и исчезает.

Проклятье. Еще эта еда!

— Ешь, — приказывает Кристиан.

Я понимаю, что голодна, но в этот момент мой желудок свело судорогой. Вот я сижу сейчас напротив любимого мужчины, единственного в моей жизни, и мы говорим о нашем неопределенном будущем. Какой уж тут здоровый аппетит? Я с тоской смотрю на тарелку.

— Клянусь богом, Анастейша, если ты не будешь есть, я прямо тут, в ресторане, положу тебя к себе на колени и отшлепаю. И это никак не будет связано с моими сексу­альными пристрастиями. Ешь!

Не кипятись, Грей... Мое подсознание глядит на меня поверх очков-половинок. Оно целиком и полностью под­держивает Пятьдесят Оттенков, соглашается с ним.

— Ладно, я поем. Уйми, пожалуйста, зуд в твоей до­минантной ладони.

Он по-прежнему смотрит на меня — строго, без улыб­ки. Неохотно беру нож с вилкой и отрезаю кусочек стейка.

Ох, какой он вкусный! Я голодна, очень голодна. Жую мясо, и Грей заметно успокаивается.

Мы молча ужинаем. Музыка переменилась. Нежный женский голос поет грустную песню, ее слова эхом повто­ряют мои мысли. Я тоже никогда уже не буду прежней, после того как он вошел в мою жизнь.

Я поднимаю глаза на Пятьдесят Оттенков. Он переже­вывает мясо и смотрит на меня. В горячем взгляде сме­шались страсть и беспокойство.

— Ты знаешь, кто это поет? — Я пытаюсь завязать нормальную беседу.

Кристиан перестает жевать и прислушивается.

—Нет. Но поет она хорошо.

—Мне тоже нравится.

Наконец, на его лице появляется обычная загадочная улыбка. Что-то он задумал?

—Что? — спрашиваю я.

—Ешь, — мягко говорит он и качает головой.

Я осилила половину тарелки. Больше не могу. Как мне его убедить?

— Все, я сыта. Сэр, как, на ваш взгляд, я съела доста­точно?

Он молча и невозмутимо смотрит на меня, потом на часы.

—Я в самом деле наелась, — добавляю я и пью восхи­тительное вино.

—Нам пора идти. Тейлор уже здесь, а тебе утром — на работу.

— Тебе тоже.

Мне требуется гораздо меньше сна, чем тебе, Ана­стейша. Что ж, по крайней мере, ты поела.

— Мы снова полетим на «Чарли Танго»?

— Нет, я ведь пил вино. Нас отвезет Тейлор. Побудем вместе хотя бы пару часов, поговорим. Угадай, чем мы сможем заняться еще, помимо разговоров?

А-а, вот что он задумал! Кристиан подзывает офици­анта и просит чек, потом берет телефон и звонит.

— Мы в ресторане «Ле Пикотен», Юго-Запад, Третья авеню.

Он всегда говорит по телефону коротко.

—Ты очень резок с Тейлором, да и с другими людьми тоже.

—Просто я быстро излагаю суть, Анастейша, и быстро ее схватываю.

—Сегодня вечером ты не добрался до сути. Ничего не изменилось, Кристиан.

—У меня к тебе предложение.

—Я уже слышала твои предложения.

—Это другое предложение.

Возвращается официант, и Кристиан, не глядя на счет, протягивает ему свою кредитную карточку. Он задумчиво смотрит на меня, пока официант манипулирует с карточ­кой. Смартфон снова оживает.

Предложение? Что на этот раз? Воображение подска­зывает несколько сценариев: похищение, рабство... Нет, все это глупости. Кристиан прячет карточку.

— Пошли. Тейлор приехал.

Мы встаем, и он берет меня за руку.

— Я не хочу терять тебя, Анастейша.

Он нежно целует мои пальцы. Прикосновение губ к моей коже резонансом отзывается по всему телу.

У входа в ресторан нас ждет «Ауди». Кристиан откры­вает для меня дверцу. Я сажусь на мягкое замшевое сиде­нье. Он делает знак Тейлору, тот выходит из машины, и они что-то кратко обсуждают. Вещь необычная для них. Любопытно, о чем они говорят? Через пару минут оба са­дятся в машину. Я кошусь на Кристиана, а тот с бесстра­стным видом смотрит куда-то вперед.

Позволяю себе на краткий миг рассмотреть его про­филь: прямой нос, полные, четко очерченные губы, вос­хитительно пышные волосы небрежно падают на лоб. Ко­нечно, я недостойна этого божественно красивого муж­чины.

Салон наполняет нежная музыка, какое-то замечатель­ное оркестровое произведение, которое я не знаю. Тейлор встраивается в поток машин и берет курс на 1-5 и Сиэтл.

Кристиан поворачивает голову.

— Как я уже сказал, Анастейша, у меня есть предло­жение.

Я нервно гляжу на водителя.

—Тейлор нас не слышит, — заверяет меня Кристиан.

—Как это?

— Тейлор, — зовет Кристиан. Тейлор не реагирует. Он окликает его снова, опять без ответа. Кристиан наклоня­ется и хлопает его по плечу. Тейлор снимает наушники, которые я не заметила.

—Да, сэр?

—Спасибо, Тейлор. Все в порядке, слушай дальше.

—Да, сэр.

— Теперь довольна? Он слушает музыку. Пуччини. Забудь о его присутствии. Я забыл.

— Ты нарочно попросил его это сделать? -Да.

А-а...

— Ладно, так твое предложение?

Внезапно Кристиан принимает решительный и деловой вид. Ой, мама, оказывается, мы обсуждаем сделку. Я вни­мательно слушаю.

— Позволь мне сначала тебя спросить: ты предпочита­ешь правильный, «ванильный» секс? Без всякой эксцен­трики?

У меня отвисает челюсть.

—Эксцентрики? — пищу я.

—Эксцентрики, со всякой хренотенью.

—Не верю своим ушам, неужели это говоришь ты?

—Да, я. Ответь мне, — спокойно требует он.

Я краснею. Моя внутренняя богиня стоит на коленях и молит меня согласиться.

—Мне нравится твоя эксцентричная хренотень, — шепчу я.

—Так я и думал. Тогда что же тебе не нравится?

«Что я не могу касаться тебя, что ты наслаждаешься моей болью, не нравится ремень...»

—Мне не нравится угроза жестокого и необычного на­казания.

—Ты о чем?

—Меня жутко пугают хлысты и плетки в твоей игровой комнате. Мне не хочется, чтобы ты опробовал их на мне.

—Ладно, договорились: никаких плеток и хлыстов, а также бондажа, — сардонически говорит он.

Я озадаченно смотрю на него.

—Ты пытаешься заново определить жесткие рамки?

—Не совсем. Я просто пытаюсь понять, что тебе нра­вится, а что нет.

—Самое главное, Кристиан, мне трудно примириться с тем, что ты с удовольствием причиняешь мне боль. А еще мысль о том, что ты будешь это делать, потому что я вый­ду за какую-то условную случайную черту.

—Но она не случайная; правила у нас записаны.

—Мне не нужен набор правил.

—Вообще? Никаких?

—Никаких.

Я решительно качаю головой, но в душе побаиваюсь. Как он отнесется к моим словам?

—А если я тебя отшлепаю? Не будешь возражать?

—Чем отшлепаешь?

—Вот чем. — Он подносит к моему лицу ладонь.

—Пожалуй, не буду, — неуверенно отвечаю я. — Осо­бенно, если с теми серебряными шариками...

Слава богу, темно. Мои щеки пылают, пропадает голос, когда я вспоминаю ту ночь... Да, я хочу, хочу, чтобы она повторилась.

—Что ж, тогда было забавно, — ухмыляется он.

—Тогда было хорошо, — лепечу я.

—Так ты можешь вытерпеть чуточку боли? Я пожимаю плечами.

—Да, пожалуй.

Ох, куда он зайдет с этим? Мой уровень тревоги взле­тает на несколько баллов по шкале Рихтера. Он в задумчивости трет подбородок.

— Анастейша, я хочу начать все сначала. Остановимся пока на ванильных радостях. Может быть, потом, если ты начнешь больше мне доверять, мы научимся быть чест­ными друг с другом. Тогда мы выйдем на более высокий уровень общения, шагнем вперед и станем делать кое-ка­кие вещи, которые нравятся мне.

Я озадаченно гляжу на него, и в моей голове пусто, от­сутствуют абсолютно все мысли — как компьютерный пи-пец... Потом понимаю: он волнуется, но я почему-то больше не вижу его отчетливо, словно нас окутала орегон­ская мгла. Наконец, до меня доходит, что так оно и есть.

Он хочет света, ясности? Но разве мне нравится тьма? Смотря какая и где. В памяти опять всплывают непроше­ные воспоминания о Томасе Таллисе.

—Как же наказания?

—Никаких наказаний. — Он кивает как бы в подтвер­ждение своих слов и еще раз повторяет: — Никаких.

—А правила?

—Никаких правил.

—Вообще никаких? Но тебе ведь нужны правила.

—Ты нужна мне еще больше, чем они, Анастейша. По­следние дни показались мне адом. Моя интуиция, мой здравый смысл убеждали меня, что я должен тебя отпус­тить, что я не заслуживаю твоего внимания. Те снимки, которые сделал парень... Мне стало ясно, какой он тебя видит. Ты выглядишь на них беззаботной и красивой. Ты и сейчас красивая, но я вижу твою боль. Мне грустно соз­навать, что я стал виновником этой боли... Да, я эгоист. Я захотел тебя мгновенно, в тот момент, когда ты рухнула на пороге моего кабинета. Ты необыкновенная, честная, добрая, сильная, остроумная, соблазнительно невинная; твои достоинства можно перечислять бесконечно. Я обо­жаю тебя. Хочу тебя, и мысль о том, что ты будешь с кем-то другим, словно нож ранит мою темную душу.

У меня пересохли губы. Мама родная! Бели это не при­знание в любви, тогда что же? И плотину прорвало — из меня полились слова.

—Кристиан, почему ты считаешь, что у тебя темная душа? Я никогда бы не сказала. Печальная, да, возмож­но... но ты хороший! Я вижу это... ты великодушный, щедрый, добрый, и ты мне никогда не лгал. А я и не очень сильно страдала в тот раз от боли. Просто минув­шая суббота стала для меня шоком. Или пробуждением, моментом истины. Я поняла, что ты щадил меня, что я не смогла быть такой, какой ты хотел меня видеть. По­том я ушла и вскоре осознала, что физическая боль, ко­торую ты мне причинил, не идет ни в какое сравнение с болью потери, если мы расстанемся. Я хочу тебе нравить­ся, но это трудно.

—Ты нравишься мне всегда, — шепчет он. — Сколько раз я должен повторять это?

—Я никогда не знаю, что ты думаешь. Иногда ты та­кой замкнутый... как островное государство. Ты меня пу­гаешь. Вот почему я притихла. Потому что не знаю, какое настроение будет у тебя в следующий момент. За наносе­кунду оно переносится с севера на юг и обратно. Это сби­вает меня с толку. И еще ты не позволяешь до тебя дотра­гиваться, а мне так хочется показать, как сильно тебя люблю.

Он молчит в темноте, вероятно, не знает, что сказать, и я не выдерживаю. Отстегиваю ремень безопасности и, к удивлению Кристиана, забираюсь к нему на колени.

— Я люблю тебя, Кристиан Грей, — шепчу я, обхватив ладонями его голову. — Ты готов пойти на это ради меня. Я не заслуживаю такой жертвы, и мне очень жаль, что я не могу делать все эти штуки. Ну, может, со временем, я не знаю... однако я принимаю твое предложение, да, принимаю. Где я должна поставить свою подпись?

Он обнимает меня и прижимает к себе.

— Ох, Ана! — вздыхает он и утыкается носом в мои во­лосы.

Мы сидим, обняв друг друга, и слушаем музыку — спо­койно журчащий фортепианный этюд. Она отражает на­ши эмоции, радостный покой после бури. Я уютно уст­роилась и положила голову ему на плечо. Он ласково гла­дит меня по спине.

— Я не переношу, когда ко мне прикасаются, Анастей­ша, — шепчет он.

— Знаю. Только не понимаю почему.

Он молчит, потом вздыхает и говорит вполголоса:

— У меня было ужасное детство. Один из сутенеров матери... — Его голос дрожит и замолкает, а тело камене­ет. Он вспоминает какой-то невообразимый ужас и со­дрогается. — Я ничего не забыл.

У меня сжимается сердце, когда я вспоминаю шрамы от ожогов на его теле. О Кристиан! Я еще сильнее обни­маю его за шею.

—Она обижала тебя? Твоя мать? — У меня дрожит голос, а в глазах стоят слезы.

—Нет, насколько я помню. Но она меня почти не за­мечала. Не защищала от своего дружка. — Он хмыкает. — По-моему, это я заботился о ней, а не наоборот. Когда она в конце концов свела счеты с жизнью, прошло четыре дня, прежде чем кто-то забил тревогу и нашел нас... Я это помню.

Я не в силах сдержать возглас ужаса. Господи! К моему горлу подступает желчь.

— Хреново тебе пришлось, — шепчу я.

— На мою долю выпали все пятьдесят оттенков мра­ка, — бормочет он.

Я прижимаюсь губами к его шее, жалею, представляю маленького и грязного сероглазого мальчугана, растерян­ного и одинокого, рядом с телом мертвой матери.

Кристиан!.. Я вдыхаю его запах. Божественный, самый любимый запах на всем белом свете. Кристиан еще крепче обнимает меня, целует мои волосы. Я нежусь в его объя­тиях, а Тейлор гонит машину сквозь ночь.

Когда я просыпаюсь, мы уже едем по Сиэтлу.

— Эй, — ласково говорит Кристиан.

— Прости, — мурлычу я и выпрямляюсь, моргая и по­тягиваясь. Я все еще сижу у него на коленях, в его объя­тиях.

—Ана, я могу целую вечность смотреть, как ты спишь.

—Я что-нибудь говорила?

—Нет. Мы уже подъезжаем к твоему дому. Неужели? Так скоро?

—Мы не поедем к тебе?

—Нет.

Я поворачиваюсь и смотрю на него.

—Почему нет?

—Потому что тебе завтра на работу.

—А-а-а... — Я складываю губы трубочкой.

—Ты что-то задумала?

—Ну, может. — Я немного смущена. Он весело усмехается.

—Анастейша, я не собираюсь прикасаться к тебе, пока ты не попросишь меня об этом.

—Как? Не понимаю.

—Мне нужно, чтобы ты шла на контакт со мной. В сле­дующий раз, когда мы займемся любовью, ты должна точно сказать мне, что ты хочешь. Точно и подробно.

Тейлор останавливается возле моего дома. Кристиан выходит из машины и открывает передо мной дверцу.

— Я кое-что для тебя приготовил.

Он открывает багажник и извлекает из него большую красиво упакованную коробку. Интересно, что это такое?

—Открой, когда поднимешься к себе.

—А ты не пойдешь со мной?

—Нет, Анастейша.

—Когда же я тебя увижу?

—Завтра.

—Мой босс хочет, чтобы я пошла с ним завтра в ресто­ран.

Лицо Кристиана делается строгим.

—В самом деле? Зачем? — В его голосе звучит скры­тая угроза.

—Чтобы отпраздновать окончание моей первой рабо­чей недели, — быстро добавляю я.

—И куда же?

—Не знаю.

—Я могу забрать тебя оттуда.

—Хорошо, я сообщу тебе по почте или эсэмэской.

—Договорились.

Он провожает меня до входной двери и ждет, пока я выуживаю из сумочки ключи и открываю дверь. Потом он наклоняется и, держа меня за подбородок, проводит дорожку из поцелуев от уголка моего глаза до уголка рта.

У меня вырывается тихий стон, внутри все тает и млеет.

— До завтра, — шепчет он.

— Доброй ночи, Кристиан. — В моем голосе звучит желание.

Он улыбается и приказывает:

— Иди.

Я иду через вестибюль, держа в руках загадочную ко­робку.

— Пока, малышка.

Он поворачивается и грациозно, как всегда, возвраща­ется к машине.

В квартире я открываю коробку. В ней вижу мой лэп­топ MacBook Pro, «блэкберри» и еще одну прямоуголь­ную коробку. Что же там? Я снимаю серебристую бумагу. Под ней — черный кожаный футляр.

Открываю футляр и обнаруживаю айпад. Рехнуться можно! На экране лежит белая карточка. Строчки напи­саны почерком Кристиана.

Анастейша — это тебе.

Я знаю, что тебе хочется послушать.

Музыка все скажет вместо меня.

Кристиан.

Я получила микстейп Кристиана Грея, составленную им музыкальную композицию, да еще на роскошном кру­том айпаде. Неодобрительно качаю головой, мол, слиш­ком дорогой презент, а в душе довольна. Такой девайс есть у нас в офисе, у Джека, и я знаю, как он работает.

Включаю его и ахаю, увидев заставку: маленькая мо­дель планера. Господи, планер «Бланик» Л-23 на стек­лянной подставке стоит на письменном столе Кристиана. Вероятно, в его кабинете. У меня отвисает челюсть.

Он склеил его! Он действительно его склеил. Я вспом­нила, что он упомянул о нем в записке, лежавшей в цве­тах. Меня захлестывает радость — я моментально пони­маю, что он вложил в этот подарок свою душу.

Я направляю стрелку вниз, чтобы открыть программу, и снова ахаю при виде другого снимка: нас с Кристианом сфоткали на тусовке по случаю окончания колледжа. Снимок потом появился в «Сиэтл тайме». Кристиан там потрясающий красавец. Мое лицо расползается в неволь­ной улыбке: да, он красавец, и он мой!

Взмах пальца, иконка смещается, а на следующем эк­ране появляются несколько новых: электронные книги, Kindle арр, Word — что угодно.

Британская библиотека? Я касаюсь иконки — выска­кивает меню: Историческая коллекция. Двигаясь по спи­ску, я выбираю «Новеллы XVIII — XIX столетий». Вот другое меню. Я печатаю в строке выбора: «Американцы у Генри Джеймса». Открывается новое окно, со сканиро­ванной копией книги. Елки-палки, да это издание 1879 года! Кристиан купил мне доступ в Британскую библио­теку — достаточно лишь нажать клавишу.

Я понимаю, что могу надолго тут застрять, и поскорее выхожу из библиотеки. Вижу другие приложения — ново­сти, погода... «хорошая еда» (тут я закатываю глаза от возмущения и одновременно улыбаюсь)... Но в записке упомянута музыка. Я возвращаюсь к основному интер­фейсу, кликаю иконку, появляется плей-лист.

Я просматриваю музыку. Подборка вызывает у меня улыбку. Томас Таллис — уж его-то я никогда не забуду. Ведь я слышала его дважды, когда Кристиан порол меня и трахал.

«Колдовство» — группа «Pendulum». У меня рот до ушей — я кружусь по комнате. Бах-Марчелло — ну нет, слишком печально, не годится для моего теперешнего настроения. Хмм. Джеф Бакли — да, слышала о таком. «Snow Patrol», моя любимая группа, а еще композиция под названием «Принципы похоти». Как похоже на Кристиана! Бще одна — «Обладание»... о да, вот они, Пятьдесят Оттенков. Про остальные я никогда не слы­шала.

Выбираю песню и нажимаю play. Называется она «Тгу», поет Нелли Фуртадо. Голос обволакивает меня, окутывает меня, словно серебристый шарф. Я ложусь на постель и гляжу в потолок.

Дата добавления: 2015-07-13