Часть вторая: Тернистый лес 1 страница

Тернистый сад любви со вранами в хлебах –

Взрастёт едва заметно.

И лето чуть прошло, уж холод подстерёг,

Нефрит стенает в сердце.

Имеет имя лик, счёт обрели тела,

Я дней не различаю.

Вой ветра – глас любви и плата за грехи.

Раскидистые ветви.

"Tanglewood Tree" Dave Carter

Гарри осёкся не потому, что Драко перебил его словом или жестом, – нет, тот поступил иначе: внутри него будто что-то взорвалось, лопнуло перетянутой струной: обернувшись, Гарри увидел распахнутые глаза и потрясённо приоткрытый рот.

– В каком письме к Гермионе?

С этими словами Драко будто передал часть собственного напряжения – Гарри замер и прикусил губу.

– Да-да, я помню – ты сказал, что не хочешь говорить о письмах, но…

– О письме, – отсёк Драко ледяным тоном, – а не о письмах вообще. Я не против поговорить о письмах, которые ты писал – или не писал – но только не мне.

– А… ну да, – Гарри поднялся на ноги. То ощущение неуловимой близости, которое возникло между ними, оказалось напрочь испоганено. – Едва речь заходит об этих долбаных письмах, у тебя махом крыша слетает. Нет уж, спасибочки, Малфой. Всё, забыли.

Драко вскочил, будто по команде, – напряжённый, подобравшийся, как кошка перед прыжком. Глаза его лихорадочно сияли.

– Я хочу знать. Я должен знать. Ты написал письмо Гермионе? Что ты сделал с ним? Где оставил?

– Рядом с твоим… – деревянным голосом ответил Гарри.

Лицо Драко попеременно то бледнело, то вновь заливалось румянцем.

– И что в нём было?

– А вот это не твоё дело, – не в силах поднять на Малфоя глаз, Гарри отвернулся. В душе вскипела какая-то неуместная ярость: он столько раз пытался поговорить об этом дурацком письме, а тот разом начинал вести себя так, будто на его глазах при помощи Непростительного Заклятья умертвили любимого филина. И вот теперь сам лезет с расспросами – не иначе, хочет, чтобы Гарри нарушил данное себе слово…

Да пошёл он…

– Это моё личное дело, – но в тот же миг Гарри был схвачен и силком развёрнут лицом к Драко; пальцы слизеринца – цепкие и острые – впиявились в кожу колючими ледышками.

– Нет, это моё дело! – возразил Драко вибрирующим голосом – так от легчайшего прикосновения трепещет перетянутая струна скрипки. – Это очень даже моё дело, Поттер, так что говори – да побыстрее…

– И не подумаю. Письмо было адресовано Гермионе. Коли она его тебе не показала, значит, у неё были на то резоны…

Кожа на отчаянно стиснутых кулаках Драко натянулась, став почти прозрачной.

– Не сомневаюсь – у неё были резоны. И основной – тот, что она вообще никакого чёртового письма не получала…

– Но я же написал! – заорал Гарри, теряя голову. – Я же не могу тебе врать – да и, кстати, зачем бы вообще стал это делать?! И потом, для начала, не твоего долбаного ума дело, что я написал в письме подруге, к тебе это не имеет никакого отношения…

– Так ты не просто не врубаешься, да? – неприятно рассмеялся Драко с горьким удивлением. – Ты со своими письмами… враньём о дружбе и верности… И о том, что надо заботиться о других… – со всем твоим трепежом… Ведь для тебя это пустые слова, да? Все тебя всегда любили – все, весь мир; а потому, что бы я тебе ни давал, для тебя это ничего не значило, – просто ещё одна крохотная капелька в океане всеобщей любви. Ничего особенного, ничего нового, ничего важного, ничего такого, без чего бы ты не мог прожить… – он выпалил это с таким отчаянием – хотя… отчаяние, сами слова и то, как они говорились, – теперь для Драко уже ничего не имело значения. – Как ты думаешь, каково это – узнать, что единственный человек на этом долбаном свете, без которого ты не способен ни на что, прекрасно может без тебя обойтись?

… единственный человек на свете, без которого ты не способен ни на что… – Гарри вытаращил глаза, его ярость махом сдулась, обернувшись полной подавленностью.

– Да как ты можешь так говорить?! Как тебе – хоть на секунду – в голову пришло, будто я могу прекрасно без тебя обойтись?!

Драко хрипло дышал, несмотря на холод, его щёки пунцовели.

– Потому что ты сам так сказал.

– Когда?! Какого чёрта я такое сказал?!

– В своём письме, – просто сообщил Драко и вытащил из кармана… Мятый-перемятый, скомканный и затасканный почти до прозрачности клочок пергамента полетел Гарри прямо в грудь. – Если забыл, давай, перечитай. Ну, что уставился – читай сейчас же.

* * *

– Спасти ей жизнь? – повторил Люциус. – И почему же я должен этого хотеть?

Том взглянул на него из-под полуприкрытых век – несомненно, страдая от боли, этот вид был знаком Люциусу: бесконечное количество мучительных преобразований, в результате которых сами кости его под кожей истаяли и изменились, прошли на глазах Малфоя. Судя по всему, сейчас изнывающий от мучений, Том с трудом мог удерживать себя в вертикальном положении.

Люциус почувствовал под ложечкой нежный укол приятного возбуждения.

– Мне нужно, чтобы ты её спас. Ибо, если она умрёт, я умру тоже. Мы – скованные одной цепью, – он опустил взор к девушке в его руках, и странное выражение исказило черты: отвращение и ликование одновременно. – Мы с ней едины, и узы наши неразрывны – и даже смерть не разлучит нас…

– Вот, значит, как?.. – Люциус отвернулся, чтобы утаить выражение своего лица, и изобразил, будто ищет на столе волшебную палочку. Сердце норовило выскочить из груди: Том никогда не приходил к нему так – нуждаясь в помощи, да ещё сюда, в Имение, где сами стены питали Люциуса силой. – Забавно…

Том застонал, и, повернувшись уже с палочкой в руке, Люциус обнаружил его опустившимся на колени. Он баюкал и баюкал девушку у груди, склонив к ней лицо; светлые волосы перепутались с её почти алой рыжиной. Его грудь, манжеты – всё было пропитано кровью, и Люциус мельком подивился, чья это кровь, – Тома или же Джинни. На ней самой крови почти не было – разве что в волосах да на кажущемся мраморным горле. Сейчас они до странности напоминали некую извращённую «Пьету»: юный убийца с бесчувственной девой на руках.

Том следил за Люциусом: тот развернулся от стола, губы чуть дрогнули, приподнявшись в насмешливом оскале.

– Ну же, Люциус, кретин, – чего ты ждёшь?!

Малфой вращал палочку в пальцах, а в памяти ясно, будто наяву, всплывала тёмная, точёная фигурка другого юноши. Палочка всё крутилась и крутилась в изящных бледных пальцах, а на губах расцветала улыбка – высокомерная, надменная, не прощающая ни изъянов, ни слабостей…

– Люциус! – крик Тома захлебнулся бульканьем. – Займись ею! Она же умирает – разве ты не видишь?!

– О, да, – я прекрасно это вижу, – палочка не прекращала движения ни на миг. Глаза Тома стали синее, чем обычно. Они с Люциусом стояли друг напротив друга, однако Малфой, старательно смотрел мимо, ощущая себя под защитой Имения, окружавшего его, дарующего ему силу; под защитой струящейся в крови магии.

…Я – Хозяин Имения Малфоев! А полуживой мальчишка на коленях, кем бы там он ни был ныне, – лишь оболочка того, кем он являлся когда-то…

Люциус поднял палочку, глаза Тома распахнулись, сжимающие Джинни руки дрогнули, однако Малфой уже говорил:

– Exige!

Имение взревело; Люциус едва успел шарахнуться назад, как библиотека буквально лопнула по швам, и взметнувшиеся огромные каменные плиты замуровали Тома и Джинни в неприступном мраморном склепе.

* * *

Гарри прочёл письмо. Раз, другой, а потом – хотя уже почувствовал приступ тошноты – третий. Похоже, до него пергамент изучали неоднократно: он весь истончился, протёрся на сгибах до дыр, а чернила смазались.

– Я этого не писал, – Гарри попытался вернуть его Драко.

Тот не шевельнулся, чтобы взять.

– Конечно же, ты.

– Нет, – возразил Гарри, поражаясь, насколько обыденно протекала беседа, – будто это была самая рядовая дискуссия, проходящая отнюдь не на морозном поле под звёздной бездной. – Не я.

– Гермиона проверила письмо, – сообщил Драко, не сводя с Гарри серых мерцающих глаз, – и выявила автора. Тебя.

– Часть слов действительно принадлежит мне, однако они переставлены… Хотя… кто бы это мог сделать и как – понятия не имею…

– Значит, понятия не имеешь… – ровным голосом заметил Драко, однако с трудом шевелящиеся губы и отчаянно пульсирующая жилка на шее выдавали его с головой. – Кто-то пришёл и подменил написанное тобой письмо, что-то накарябал взамен – и ты понятия не имеешь, как это могло случиться.

– Именно так.

Тон Гарри был спокойным, однако мозг лихорадочно работал: несомненно, существовали слова, которые он мог бы сказать, – способные сломать выстроенные за стенами стены, которые Драко нагромоздил, пытаясь защититься от Гарри. Если б только он позволил…

– Можешь меня веритаснуть.

– Применить к тебе Заклятье Истины? – захлопал глазами Драко.

– Именно.

– Это больно.

– Ну и наплевать, – Гарри затрясло. – Если этот способ тебя удовлетворит…

– Удовлетворить?… Или я на дуэль тебя вызываю, что ты решил, будто речь идёт о чьей-то поруганной чести?! – прошипел Драко.

– Я… – негодующе начал Гарри, но сам же оборвал себя, осознав, что крыть ему нечем: огрызнётся ли он или начнёт оправдываться, но нет ответа, способного заставить этого озлобившегося парня с опалённой душой принять из уст Гарри истину.

Слова были уделом Драко, а отнюдь не Гарри, и даже сейчас они оставались обоюдоострым кинжалом: будто рыбак, собой проверяющий крепость сетей, Драко запутался в силках собственных слов, и его рассуждения о вине Гарри сам Гарри был опровергнуть не в силах, хотя каждая фраза, будто нож, вонзалась в сердце.

На этот раз слизеринец отвёл взгляд. В уголках рта залегли напряжённые складочки.

– Я не буду этого делать.

…Тогда позволь я всё сообщу тебе таким образом!.. – Гарри вложил всю свою силу, всё отчаяние, чтобы взломать мысленный барьер Драко. – Ты сам говорил – я не могу врать тебе ментально…

…Прекрати это! – Драко отпрянул, будто Гарри его ударил, на лице смешались гнев и удивление. – Я же говорил – убирайся из моей головы!

Другого пути нет.

Если б Гарри действительно имел возможность всё тщательно обдумать, он бы подивился вялости сопротивления: Драко, конечно, отталкивал его прочь, однако как-то слишком слабо, будто на деле ему не хватало сил на борьбу. Вместо этого Малфой отшатнулся, словно единственной возможностью сбежать от Гарри была возможность сделать это в буквальном смысле слова.

…Я не писал этого письма, – сообщил Гарри, – и никогда не видел его прежде, чем ты мне его показал. И не я его писал…

…Прекрати! – Драко всё пятился, отвернувшись и вскинув руки, будто таким образом пытаясь отгородиться от Гарри. – Прекра…

…Я бы никогда не сказал ничего подобного, ни единое словечко тут не является правдой. Знаешь, что было в настоящем письме? Что на самом деле я написал? Ты хочешь это узнать?

Драко оцепенел. Он всё ещё смотрел в сторону, однако, наконец-то, прекратил сбегать. Вздрогнув, он потуже замотался в мантию.

…словно под мантией-невидимкой…

И Гарри заговорил.

…Я сказал, что уходить без тебя – невыносимо, что худшей кары для себя я и представить не мог. А ещё – что именно ты научил меня, что значит верить кому-то и в кого-то и именно эта вера и дарит смелость…

Небо по краям начало светлеть.

По мере того, как Гарри говорил, Драко становился всё напряжённей – словно тролль или ночной эльф, обернувшийся камнем при первом луче солнца, Гарри даже прикинул, сможет ли он когда-либо шевельнуться вновь.

…и я сказал, что мысли о тебе и приведут меня обратно домой.

И тут Драко двинулся: резкий вдох, и он вскинул голову, уставившись на Гарри; рука вынырнула из-под плаща, а сам плащ соскользнул с плеч на землю: на обнажённой теперь шее яростно бился пульс, словно живое существо рвалось из-под кожи на волю. Глаза, будто напитавшись небесным индиго, вмиг стали удивительно тёмными, почти чёрными.

– Правда?.. – удивлённо спросил он, и теперь в голосе не было ни отчуждённости, ни притворства.

– Ты же знаешь. И ещё…

– Нет, – замотал головой Драко, – не нужно. Гарри, ты…

– Я помню всё, до последнего слова.

– Да, – кивнул Драко и добавил: – Должно быть, ты здорово удивился, из-за чего я так взбесился, прочтя его.

– Ну, не знаю… Я подумал – мало ли… вдруг ты решил, будто это немного того…

Драко снова замер на мгновение и вдруг затрясся. Перепуганный, Гарри сделал шаг к нему и только потом осознал, что на самом деле Драко смеётся – истерически, почти икая.

– Поттер… – он поймал мгновение между двумя приступами, – да уж: ты у нас точно немного того…

Гарри ошеломлённо вытаращил глаза. Временами ему казалось, будто у Малфоя действительно съехала крыша.

– Ну, значит это можно разорвать, да? – он протянул письмо Драко, однако тот не взял пергамент, просто взглянул на него, и взгляд этот был отлично Гарри знаком: он видел нечто подобное на лицах Фреда и Джорджа, когда в конце четвёртого курса вручил им мешок с золотом. И позже – на лице Гермионы, осознавшей, что он не умер в Бездонной Пропасти малфоевского Имения.

Состояние обалделой благодарности.

– Значит, не писал… Значит, действительно не писал?

– Естественно! – Гарри неожиданно почувствовал усталость от всех и вся. – И хотел бы я знать, что вдруг на тебя нашло, коли ты решил, будто я мог такое сделать?

– Ты ушёл, – перебил Драко. Он произнёс это тихо, безо всякого желания обвинить, однако Гарри умолк на полуслове. Два слова – две ноющие ссадины. – Ты же сказал, что не собираешься уходить, однако ушёл, даже не предупредив меня, – щёки чуть порозовели, напомнив Гарри о самых первых разах, когда он видел краснеющего Драко и получал удовольствие от столь очевидного доказательства его замешательства и боли. – Я понимаю, как сейчас это звучит, – знакомая ухмылочка тронула уголки его губ, – и сколь малое значение по сравнению с остальным это имеет. Да, ты – не каждый, и твои обещания – особенные, мне ли этого не знать; от тебя зависит безопасность всего волшебного мира, важнее неё ничего нет, – он утомлённо пожал плечами, – в противном случае ты бы не был собой.

– Я не мог взять тебя – ты был болен, едва держался на ногах.

Глаза Драко потемнели:

– Но теперь-то я хожу, верно?

– Верно, – кивнул Гарри, – но теперь-то ты исцелился.

И снова лёгкий румянец промелькнул по лицу Малфоя, напомнив Гарри ту гермионину пощёчину, красное пятно от которой целых несколько минут сияло потом на щеке.

– Исцелился? – переспросил он, странно улыбнулся и добавил: – Но тогда-то ты этого не знал, верно?

– На самом деле – знал, – повинился Гарри. – Я в ту ночь слышал их разговор – Снейпа с Дамблдором, потом ты уснул, а я ушёл. Они толковали о противоядии… Это было как раз после того, как…

Он осёкся, пытаясь подобрать слова: тонкие материи всегда были недоступны его изложению – это являлось прерогативой Драко.

– Ну, короче… знаешь, это когда мысленно договариваешься с богом… или с провидением – или с тем, что тебе в голову втемяшится: если бог сделает для тебя кое-что, всего одну вещь – если это случится, то ты… ты в ответ сделаешь всё, что угодно. Всё, что должен сделать…

Он снова умолк. Драко смотрел на него в упор со странным выражением лица.

– Да я знаю, что такое сделка с богом.

– Во-от… В общем, я заключил с богом эту самую сделку в ту ночь – ночь, когда я ушёл: если тебе найдут противоядие, то я уйду один, чтобы больше не рисковать ничьими жизнями, всех вас оставив в безопасности. И перестану быть таким эгоистом.

– Что?! – рот Драко сам собой приоткрылся.

– И вот, те слова Снейпа – он, дескать, нашёл противоядие… Понимаешь, это было словно прямое указание, а потому я должен был уйти, ведь я знал: останься я хоть на чуть-чуть, ты убедишь меня в моей неправоте, ведь ты говоришь куда убедительнее меня. И тогда я возьму тебя с собой и с тобой непременно что-нибудь случится – тебя ранят или вообще убьют, и виноват буду я, потому что больше некому. В общем, я слово дал, я его…

– Боже мой, Поттер… – жутким голосом перебил его Драко, отвернулся и пошёл прочь, и Гарри потребовалось некоторое время, чтобы осознать: тот не просто отправился поразмышлять на ходу, он в хорошем темпе направился прямиком в подлесок. Похлопав глазами, Гарри кинулся следом.

Высокий и довольно густой лес; земля меж деревьями была чистой и мёрзлой, лишь толстые корневища драконьими хвостами свивались то тут, то там. Потоки блёклого лунного света местами прокалывали ночную мглу, и между ними Гарри увидел Драко: он стоял у двух изогнутых дугой корней засохшего дуба. Гарри вспомнил другой лес, другой год и сияющее зелёным черепом небо. И Драко, крутящего в тени деревьев свою волшебную палочку.

…Сначала магглы и грязнокровки…

– Сбежал, Малфой? – Гарри старался, чтобы, вопреки обстоятельствам, в голосе не звучала напряжённость. – Не могу сказать, чтобы очень далеко.

– История моей жизни, – произнёс Драко голосом, наполненным квинтэссенцией горечи. Над головой под ледяным ветром зашелестела листва, рассеянный свет плеснул на пряди волос, брошенных прямо в лицо: тусклая слоновая кость с прожилками серебра. Он не откинул их с глаз. – Полагаю, для таких случаев должен существовать некий специальный афоризм. На латыни, думаю, вполне бы сошло. Хоть убей, ничего не могу придумать.

Гарри шагнул на полянку. Мёртвые листья захрустели под ногами, клацнули поддетые ногой выбеленные косточки неведомой лесной зверушки. Он вздрогнул.

…Здесь будто сама смерть воплотилась…

– Пойдём, – он потянул Драко за руку. – Нам ещё идти и идти.

– Ты даже не представляешь, – ответил тот, поднимая голову и осматривая полянку, – значит, между нами всё по-прежнему, да, Поттер?

– Да как у тебя язык повернулся? Всё теперь иначе.

– Ты всегда меня обходишь, а? Каждый раз, когда я думаю, что понял тебя до конца, ты выкидываешь очередное сумасбродство в гриффиндорском духе, – горечь из голоса испарилась, осталось поражение. – Знаешь, было куда легче думать, что ты меня ненавидел. Потому что…

– Потому что?..

– Потому что тогда было бы куда меньше резонов цепляться за жизнь.

Глаза Драко блеснули монетками в темноте.

– А что такого в желании жить? – с некоторым недоумением поинтересовался Гарри. – Эй, давай, что ли, шевелись. Поговорим на ходу.

Уголок рта Драко приподнялся.

– Veritas vos liberat, – сообщил он. – Просто в голову пришло. Хотя, согласись, смешно: не могу сказать, будто чувствую себя уж совсем свободным, – он пошёл к Гарри: руки в карманах, распинывая ботинками жухлую листву. Под его ногами обильно похрустывали многочисленные косточки. Вдоль позвоночника Гарри пробежала странная дрожь: он начал понимать. – Хочешь, чтобы я перевёл?

– Думаю, ты всё равно не уймёшься.

– Что значит… – Драко подошёл почти вплотную, и теперь в его глазах Гарри увидел некий болезненный, нездоровый задор, – «истина освобож…»

Он не успел завершить: с грохотом разверзлась земля, и чёрная пропасть распахнулась аккурат перед слизеринцем. Пойманный врасплох на полшаге, Драко рухнул в неё, не успев издать и звука.

* * *

– Crucio, – прошипел Тёмный Лорд.

Никакого эффекта.

Червехвост остолбенел. Вольдеморт просто чуть прищурился и попробовал ещё раз:

– Crucio!

И снова ничего: Гермиона стояла на прежнем месте, хлопая глазами и слегка приоткрыв рот, – совершенно определённо, не от боли.

Рон оторопело замер, его сердце отчаянно колотилось в грудной клетке; он, было, инстинктивно рванулся к Гермионе, чтобы прикрыть, защитить её – но от чего? Похоже, ей ничего не угрожало

Червехвост прокашлялся.

– Может, вам стоит встать чуть левее, Господин…

Ответом стал полный смертоносного льда взгляд:

– Хочешь сказать, будто я не знаю, как управиться с простейшим Мучительным Проклятьем, Червехвост?

Тот перевёл взгляд с Гермионы на Вольдеморта и промолчал.

– Как я и думал, – продолжил Вольдеморт, приближаясь к Гермионе, тут же съёжившейся и шарахнувшейся назад. – Она защищена.

– Чем защищена, Господин? – взмыли вверх брови Червехвоста.

– Четвёртым Благородным Объектом, – пояснил Тёмный Лорд. – Чашей. Видимо, она носит её с собой, ибо даруется таким образом благословенная невосприимчивость к проклятиям, – он улыбнулся Гермионе, отнюдь не обворожительно. – Что ж, тогда я дам тебе шанс, девчонка. Я знаю: у тебя Чаша. Отдай её мне.

Гермиона откинула с лица копну мокрых волосы. Её глаза решительно сверкнули.

– Как бы не так.

– Значит, ты не отрицаешь, что она у тебя?

Гермиона поджала губы:

– Я ничего вам не отдам. Вы не можете причинить мне боли – сами же только что это сказали.

– Зато я могу запереть тебя в темнице и уморить голодом, а потом забрать её с твоего хладного трупа, – заметил Вольдеморт.

– Так вперёд.

– Возможно, Чаша защитит её даже от этого, Господин, – сообщила со своего места Рисенн. Она рассеянно играла золотым гребешком в форме бабочки, вытащенным из причёски. – Сила её непостижима для рода человеческого.

– Непостижима для рода человеческого, – вполголоса повторила Гермиона. – И кто выражается таким высоким штилем?

– Уж меня-то к роду человеческому не отнесёшь, – возразил Вольдеморт, чей змеиный взор снова возвратился к Гермионе. – Положим, я не могу навредить тебе, зато могу сделать это с теми, кого ты любишь. Как ты посмотришь, ежели твой друг, – он жестом указал на Рона, – будет запытан прямо на твоих глазах? Если ему выпустят кишки, выпотрошат вот на этом самом месте? Ты бы станцевала нам под музыку его воплей…

– Его вы тоже не тронете, – скучающе перебила Гермиона. – Он вам нужен не меньше Чаши, ведь он – такой же инструмент, как Клинок или Зеркало…

– Я тебе не инструмент, – буркнул Рон.

–…потому что без его крови, – продолжила девушка, взглядом веля Рону немедленно заткнуться, – и без трансформативной силы его прорицательских способностей Четыре Благородных Объекта никогда не смогут объединиться, создав Тетраграмматон. Связать их способна только кровь Рона. Вы даже пытать его не можете, – клинически равнодушная отрешённость её голоса Рона, признаться, несказанно обескуражила, – он нужен вам целиком. Если он лишится рассудка, то перестанет быть прорицателем.

– Я могу не доводить его до сумасшествия…

– Рону до сумасшествия один шаг. Он действительно слабак.

– Ничего подобного!.. – негодующе начал Рон.

– Ещё какой! – снова сверкнула глазами Гермиона. – Всё, что осталось сделать Тёмному Лорду, – ткнуть тебя в бок зубочисткой, чтобы ты орал, будто с тебя кожу сдирают.

– Как бы не так!

– Так, так!

Рисенн захихикала, но Гермиона тут же уняла её очередным сердитым взглядом.

– Вот именно – обсмеяться можно. Не забудь, именно ты мне и сказала, что Тёмный Лорд не может причинить Рону вреда…

С воплем ярости Вольдеморт развернулся к Рисенн. Побелев в тон собственному платью, та присела.

– Т-ты! Люциусова тварь!!!

Его палочка взлетела вверх, и Рисенн, защищая лицо, вскинула левую руку – золотая бабочка полетела на пол. Рона пронзил внезапный всплеск сочувствия: он ничего не смог с собой поделать – качнулся вперёд и…

Деликатный кашель нарушил тишину.

– Господин, – произнёс знакомый, чуть протяжный голос, – моя раба сделала нечто недозволенное, расстроив вас? Ежели так, позвольте я самолично разберусь, дабы вы не утруждали себя, – с этой фразой Люциус сделал ещё один шаг и вошёл в залу. Молча и грациозно.

Богатая зелёная мантия, узкая улыбка, приподнявшая уголки его чётко очерченного рта.

– Во всяком случае, не сейчас, когда я принёс вам такие отменные новости…

* * *

Стены склепа, созданного Люциусом, были гладки и тверды, будто мрамор, – Том лишь раскровянил себе руки в коротком, но абсолютно бесполезном всплеске ярости: он был слишком слаб для заклинания, способного проломить заколдованную стену, и с каждым моментом слабость эта только нарастала.

Горечь от предательства Люциуса ядовито жгла губы – и дело не в том, что он считал, будто Люциус взаправду заботится о нём, нет – просто Люциус принадлежал ему. И вдруг собственный пёс развернулся и цапнул хозяина. Да, когда Том был ребёнком, какая-то уличная псина его укусила – он ещё потом свернул ей шею и бросил подыхать на улице. Ах, если б можно было сделать нечто в том же духе с Люциусом… – однако все приятные фантазии пришлось отринуть собственной рукой. Сил на ненависть не хватало – сейчас, когда всё, что он имел, прогнулось девушкой у него на руках, когда всё уходило на то, чтобы удержать в её ещё живом теле умирающую душу.

Он сидел в темноте, безмолвно и неподвижно, словно окаменев, держа Джинни на руках, ощущал, как с каждым лёгким вдохом и выдохом, с каждым биением сердца жизнь покидает её, подобно отливу, обнажающему берег. Изо всех оставшихся у него сил он пожелал, чтобы это прекратилось. Он никогда не учился магическому врачеванию, он никогда этого не хотел; только заклинаниям, способным разрушать, уничтожать и причинять боль. И вот, теперь он не мог удержать в ней жизнь, с тем же успехом можно было пытаться обернуть вспять реки.

Он просто сидел, обнимая её и ожидая её – а значит и своей – смерти.

* * *

Когда трепещущие веки Джинни наконец-то приподнялись, первое, что она увидела, оказалось ясная, улетающая ввысь синева – несомненно, безоблачное небо, какое бывает примерно в середине лета.

Она медленно села и удивлённо осмотрела себя – никакой крови, ни единой раны на теле; более того: на ней сейчас было надето обшитое кружевом длинное платье бледно-персикового цвета, из тех, которые бы она в жизни не выбрала, и персиковые же сандалии на ногах.

Джинни ошеломлённо захлопала глазами: последнее, что она про себя помнила (причём помнила весьма отчётливо), – бросок через перила в доме Паркинсонов и летящий навстречу твёрдый, сияющий полировкой пол. Хруст костей при ударе. Боль и тьма.

Голос во мраке – очнись, очнись, Джинни. Знакомый голос, наполненный тёмной сладостью, прошитый резкими вздохами. Очнись, Джинни.

Ну-с, сказала она себе, вот я и очнулась.

Она встала, и платье взметнулось вокруг её обнажённых ног. Вокруг, куда ни бросишь взгляд, простирался поросший густой травой луг, забрызганный яркими пятнами цветов – крупные, с кулак, колокольчики, золотые струи амариллиса, сочные фиалки. В отдалении упирался башнями в небо замок, ничуть не похожий ни на древний Хогвартс, ни на жуткую крепость Слизерина, – больше напоминавший именинный торт: серебристо-белый с золотыми шпилями и разноцветными витражами окон.

– Блин… – захлопав глазами, пробормотала Джинни, – и куда это я попала?

Странно: непонятное, назойливое ощущение, будто прежде она тут уже бывала. Но уж такое-то место она бы точно запомнила… Отвернувшись от замка, она глянула в противоположную сторону и оцепенела.

Кто-то приближался к ней, пробираясь сквозь заросли цветов, – долговязый блондин в пышной белой рубашке, чёрных штанах в обтяжку и высоких, почти до колен, чёрных сапогах. Знакомые серые глаза, вспыхнувшие при виде неё, – и вот, он уже мчался через поле, дабы стиснуть её в объятиях.

– Джинни! – возопил Драко. – О Джинни, дорогая! Ах, небеса, жива ты – как я счастлив!

* * *

Вольдеморт медленно опустил волшебную палочку.

– Добрые вести?

Рон подумал, что тот говорит таким тоном, будто пытается распознать особо причудливое и необычное растение.

Переведя взгляд с Рона на Гермиону, Люциус чуть нахмурился, однако тут же снова обратил всё своё внимание на Тёмного Лорда

– Именно. Я нашёл волшебника, уничтожившего такое количество ваших сторонников.

Меж бровей Вольдеморта появилась морщинка:

– Я знаю его?

– Можно и так сказать, – Люциус смахнул с рукава невидимую пылинку, чем невольно напомнил Рону Драко: всё же сын и отец во многом походили друг на друга.

– Несомненно, это весьма важно, однако придётся подождать: в данный момент я пытаюсь отобрать Чашу у этой мерзкой грязнокровки, а она демонстрирует свою устойчивость к пыткам.

– Ах… – глаза Люциуса скучающе скользнули по Гермионе, – всё из-за того, что она таскает Чашу у себя на поясе.

Червехвост сипло ахнул. Гермиона побелела. Даже Вольдеморт, похоже, был несколько шокирован. Одна только Рисенн никак не отреагировала, лишь уставилась на Малфоя с таким странным отчаянием, что Рон почувствовал себя на редкость неловко.

– Я ничего не вижу! – неприятным, скрипучим тоном возразил Червехвост. – Только…

– Ага… – Тёмный Лорд не обратил внимания на брызжущего слюной прихвостня, – это фляжка, Люциус?

– Вынужден подтвердить, – кивнул Люциус. – Несомненно, она заколдовала её. Умна, признайте: это ведь требует изрядного магического уровня – трансфигурировать Благородный Объект.

Руки Гермионы дёрнулись к талии, и Рон немедленно понял – она пытается спрятать: заткнутую тёмно-синей пробкой сверкающую серебряную фляжку.

– Не прикасайтесь ко мне! – взвизгнула она. – Не…

– Молчать! – рука Вольдеморта взлетела в воздух – так бросается на жертву змея, и с кончиков пальцев сорвались яркие всполохи; Гермиона вскрикнула, когда пояс на талии резко расстегнулся и, будто живой, пополз из петель её джинсов… фляжка выпала и поплыла по воздуху – Вольдеморт поймал её. Сомкнулись цепкие пальцы.

Дата добавления: 2015-07-13