Армии света и тьмы. 6 страница

Но можно эти рассуждения повернуть и по-другому. Из них можно сделать и такой вывод, что если бы мы обрели волю вновь посвятить себя поклонению Великому Создателю, восстановлению Примы Центавра и поняли, наконец, что единственным другом любого центаврианина может быть только другой центаврианин, то... почему бы и нет, возможно, тогда Великий Создатель мог бы вновь сменить гнев на милость. И, если мы будем вести себя именно так, то он может вновь привести нас к величию. И что еще более важно, в этом случае он своим гневом и своей могучей дланью покарает наших врагов.

Именно исходя из подобных соображений Министр Дурла предложил назначить своего бывшего учителя религии, по имени Валлко, на вновь созданный пост Министра Духовности. Курьезная концепция для поста Министра, как мне казалось, и я был уверен, что это назначение вызовет в обществе шум.

Что ж, я был прав. Я всегда оказываюсь прав. Это мое проклятие. Ну, по крайней мере... одно из многих.

К несчастью, этот шум оказался ни чем иным, как шумом ликования и всеобщего одобрения, причем многие были уверены, что эта новация, безусловно, положительная, станет шагом вперед к улучшению положения многочисленного слоя беднейших жителей Примы Центавра. Министр Дурла искренне хотел как-нибудь поддержать Министра Валлко на начальном, самом трудном этапе становления его ведомства, и планировал для этого объявить посещения духовных собраний обязательными для граждан. Но оказалось, что в этом нет необходимости. Службы, которые проводит Валлко, неизменно собирают толпы прихожан, у храмов выстраиваются очереди желающих попасть внутрь, по крайней мере, так мне докладывают. Сам я не посетил еще ни одной службы.

Министр Дурла презирает меня за это. Ну и пусть. Я каждый раз отвечаю ему, что раз уж Великий Создатель вездесущ, то разве в тронном зале он присутствует в меньшей степени, чем в храме у Министра Валлко? Наоборот, у Великого Создателя гораздо больше оснований присутствовать как раз таки в тронном зале, поскольку именно здесь средоточие власти и силы Республики Центавра, а потому именно здесь наиболее сильным должно быть влияние Великого Создателя.

Возможно, правда, что эти мои слова звучат для Дурлы не столь убедительно, как можно было бы ожидать, поскольку мы же оба знаем, что это чепуха. Сила и власть есть всюду. Конечно, Министр Дурла считает, что он сосредоточил их у себя, и я уверен, что он про себя называет меня старым дурнем, полагающим, будто у него руках еще что-то осталось. Но, конечно, на самом деле подобные слова с еще большим основанием можно было бы отнести к самому Дурле, хотя я и не намерен лишать его этих сладостных... иллюзий.

Сам Министр Дурла, конечно, следует желаниям Министра Дурлы. Он не пропустил еще ни одной службы Министра Валлко. Похоже, он считает, что проявит мудрость, регулярно появляясь в рядах прихожан на этих службах, и, вполне возможно, в этом он прав. Народ воспринимает Дурлу как верного соратника Валлко, и тем самым начинает ставить его в один ассоциативный ряд с самим Высшим Существом. Это весьма хитрый, весьма мудрый маневр, и он относится к числу таких поступков, которые я могу оценить по достоинству, поскольку сам в свое время наверняка поступил бы аналогичным образом.

Ведь, в конце концов, прошло еще совсем немного времени с тех пор, как я сам намеревался создать у всех впечатление, будто техномаги благословили меня. Я хотел добиться этого, чтобы облегчить себе продвижение вверх по ступеням власти. Даже смешно, что теперь эти события вспоминаются мне, как невинные забавы.

Новости о несчастье, обрушившемся на Землю, пришли как раз во время одного из духовных собраний, проводившихся Валлко. Судя по всему, прихожане просто с ума посходили от радости. У Валлко ушло довольно много времени на то, чтобы успокоить паству, и последующие его слова были необычайно сдержанными и тщательно подобранными. Дословно он сказал следующее:

- Не подобает центаврианам, не соответствует нашим обычаям и не вменено нам в обязанность радоваться несчастьям других. Вспомним нашу славную историю – всегда мы относились к другим расам с жалостью и состраданием. Конечно, не все расы могли по достоинству оценить ту жалость и сострадание, которые проявляли мы к ним, они отвергали нашу руку помощи. И здесь первыми на память, естественно, приходят Нарны. Но даже по отношению к ним – и по отношению ко многим другим расам, деяния которых противоречили интересам великой Республики Центавра – мы всегда делали только то, что должны были сделать. Ни больше, ни меньше.

Но мы никогда, ни при каких обстоятельствах не радовались, когда рушились жизни и гибли другие расы. Гордость и величие – да, мы были гордыми и великими, но это наше естественное состояние, этого от нас и следует ждать, ибо такими сотворил нас Великий Создатель, который желает и требует, чтобы гордостью были наполнены все наши свершения. Когда мы совершаем деяния, достойные нашего величия, мы поступаем так во имя и во славу Великого Создателя.

Но чтобы находить удовольствие и радость в боли и страданиях других... нет, мои добрые друзья, это нам не подобает.

Нет, мы будем... молиться. И молитва наша будет продолжаться дни и ночи, столько, сколько мы, жители Примы Центавра, сочтем нужным. Потому что, поймите, когда Альянс напал на нас, они не понимали, что выступили против избранных, против возлюбленных детей Великого Создателя. И они разгневали Великого Создателя. И теперь заплатили за это страшную цену. Конечно, мы не можем и не должны просить Великого Создателя смягчить свой гнев против них, ибо кто ж мы такие, чтобы оспаривать его волю? Он делает то, что должен, и так же поступим и мы все. Так что, мои добрые, милые друзья... мы будем молиться, чтобы Великий Создатель наставил на путь истинный бедные души землян. Чтобы он позволил им, и их союзникам, понять ошибочность избранного ими пути. Потому что тогда Великий Создатель освободит их от чаши страданий, которую в противном случае им придется испить до дна. Более того, он будет счастлив избавить их от этой участи, потому что, в конечном счете, Великий Создатель милостив и милосерден... как и мы с вами, созданные по его образу и подобию.

Итак, молитесь, друзья мои. Молитесь громко и ободряюще. Возвысьте свои голоса и вознесите шум радости к чертогам Великого Создателя, дабы он услышал ваши голоса и понял, что вы искренни в своих молитвах.

Такова была речь Валлко, и ничего не скажешь, выступил он блестяще. Какими бы отвратительными не считал я тех, кто прикрывается словами и духом Великого Создателя для достижения собственных целей, должен признать, что люди, подобные Валлко, обладают определенным шармом и мастерством, которым я могу лишь позавидовать.

Прима Центавра хотела радоваться несчастьям Землян. Но у Землян по-прежнему много друзей и преданных союзников, и ни один из них не станет закрывать глаза на то, что добрые центавриане устраивают очень шумное, очень пьяное и крайне несвоевременное празднование на фоне гибели всех тех, кто имел несчастье застрять на Земле, когда Дракхи распылили над ней свой вирус.

И Валлко ухитрился найти возможность позволить центаврианам выплеснуть свои эмоции, и при этом не вызвать раздражение, а может, даже и гнев других рас, что могло бы затем обрушиться на нас новыми испытаниями. Празднование пошло в направлении, указанном Валлко, и оно оказалось бурным донельзя. Но в то же время наши намерения и цели, ради которых все это затевалось, состояли теперь не в том, чтобы что-то отпраздновать, а напротив, в том, чтобы продемонстрировать надежду на возможность умилостивить гнев Великого Создателя в отношении наших мучителей.

Очень ловко. Очень изобретательно. Очень, очень эффективно.

В конце концов, лишь тонкая черта разделяет трагедию и фарс. Уж я то должен знать. Ведь я пересекал, а иногда даже и вовсе стирал эту черту множество раз.

Даже сейчас, я все еще слышу «рыдания», доносящиеся снаружи. Весь город залит огнями, и так уже с утра до ночи много дней подряд. Не знаю, откуда у моего народа оказалось столько энергии.

Какая-то часть моей души жаждет ворваться в самый центр этой пирушки и сказать им правду.

О, да. Да, я знаю правду, потому что сам Шив’кала все мне рассказал. О том, что именно наши рабочие, наши землекопы раскопали врата, за которым Дракхи нашли своего планетоубийцу. Не будь у них этого оружия, они никогда не посмели бы напасть на Землю. На нас, гордых центаврианах, лежит ответственность за попытку уничтожения человечества. Дракхи жаждали мщения, и все человечество должно было теперь расплатиться за деяния некоторых своих представителей. Дракхи жаждали получить возможность нанести удар по Земле и покарать людей за то, что лишь благодаря им Война Теней закончилась именно так, а не иначе – безвозвратным уходом Теней из нашей галактики. Между тем именно Тени принесли в наш мир тот мрак, которым окутана Прима Центавра и по сей день, спустя долгое время после того, как сами Тени ушли за Предел. И в принципе, нам бы следовало целовать людям ноги и приложить все усилия, чтобы отыскать возможность помочь им в поисках вакцины.

Но вместо этого мы лицемерно веселимся, делая вид, будто молимся о том, чтобы люди исправились и выжили.

Я не знаю, зачем Шив’кала все это мне рассказывает. Возможно, он наслаждается моей беспомощностью, желая лишний раз указать мне мое место и напомнить, насколько я бессилен в такие моменты. Возможно, он просто садист. Возможно, он вновь устраивает мне испытания.

Испытания. Я так устал от них.

Я устал от слишком многого. Но если верить пророческому сну, в котором я гибну от рук Г’Кара, то моя судьба решится еще не раньше, чем через десять лет. И я не могу просто пройти через эти годы изнуренным и бездеятельным. Я должен найти способ сделать хоть что-нибудь.

Сенна по-прежнему представляется мне очень интересным проектом. А Вир...

Вир... Я должен найти способ, как вернуть его ко двору. В этом я абсолютно уверен. Да, конечно, последний его визит обернулся катастрофой, но я полагаю, что он достаточно умен, чтобы впредь держать свой язык за зубами и никогда больше не упоминать имени Шив’калы. Но как убедить моих тюремщиков в том, что следует позволить Виру вернуться?

И еще Тимов. Как быть с ней?

В течение многих недель я постоянно ловлю себя на том, что начинаю размышлять, удастся ли мне когда-нибудь еще услышать хоть слово от нее. В глубине души я продолжаю надеяться, что она каким-то образом все-таки разгадает эту шараду. Что она поймет – я сфабриковал обвинения ради ее собственного блага, что не от хорошей жизни, а лишь от отчаяния я вынужден был изгнать ее с нашей планеты, ибо иного способа уберечь ее от смерти не было.

Как все это глупо выглядит, будучи изложенным здесь, на бумаге. Оказывается, способность к самообману не ограничена ничем. Ведь у Тимов нет ни малейших причин считать мои действия чем-либо иным, нежели тем, чем они кажутся внешне. Я никогда ее больше не увижу.

Что ж... Может, это и к лучшему.

Да. Да, именно так.

Что касается двух других моих жен, то если я их никогда больше не увижу, это будет даже более чем хорошо. Но Тимов... Я буду скучать по ней. Хотелось бы верить, что она, наоборот, отнюдь не будет скучать по мне, и если это в самом деле так, то я не буду иметь ничего против.

Празднования – извиняюсь, «молитвы» - продолжаются за стенами дворца, шумно и пьяно. Конца им, похоже, не будет. Но я все равно не стану в них участвовать. Я должен остаться в стороне, должен быть выше этой суеты. Конечно, я бы мог забраться в какое-нибудь изолированное помещение и запереться там, чтобы не слышать это громогласное веселье. Но я не могу заставить себя поступить подобным образом. Понимаете... несмотря на все случившееся, я все еще люблю расу Землян. Я верю, что они преодолеют и эти новые испытания. На самом деле, я даже думаю, что они обгонят нас. Я вижу, где теперь Республика Центавра, и вижу, где теперь Земляне, и понимаю, что их звезда только еще начинает возгораться. А наша звезда... она, увы, наоборот, тухнет. Конечно, никто из моего народа так не считает. Да и с чего бы вдруг? Я и сам не хотел бы себе верить. Но я чувствую свою правоту, возможно, потому, что являюсь теперь воплощением духа Центавра... и еще я чувствую, что моя собственная звезда, где-то далеко в глубине моей души, тоже начинает постепенно выгорать.

А празднования продолжаются.

Продолжилось бы это веселье, если бы я мог выйти к народу и объявить им всем, что, скорее всего, все они вскоре угаснут, просто пока еще не догадываются об этом? Впрочем, я все равно не в силах сказать им такие слова, которые они не пожелали бы услышать, поскольку, честно говоря, я и сам не желаю в них верить. Несмотря ни на что, во мне продолжает теплиться надежда на лучшее будущее моего народа, хотя, сказать по правде, куда сильнее я надеюсь на лучшее будущее Землян.

--------- Глава 5 ---------

Лондо обнаружил, что с годами жизнь любого человека постепенно становится похожа на четко установленный ритуал, и особенно быстро это происходит, когда ты занимаешь пост Императора. Поэтому для него было настоящим шоком, когда однажды утром он обнаружил, что привычный ритуал грубо нарушен неожиданным исчезновением Дунсени.

Дунсени имел честь быть личным слугой, камердинером и мажордомом Лондо. Он с незапамятных времен сохранял верность Дому Моллари, и насколько помнил себя Лондо, Дунсени всегда был при нем. Впервые он появился в Доме Моллари после того, как отец Лондо выиграл Дунсени в карточную игру, во время одной необыкновенно удачной партии. Семейство Моллари не ожидало многого от Дунсени, поступившего к ним в услужение при столь странных и двусмысленных обстоятельствах, но в результате отец Лондо был приятно удивлен. Дунсени за необычайно короткий срок сумел заработать репутацию эффективного, предупредительного и достойного слуги, заслуживающего полного доверия.

В те времена Лондо был еще младенцем. Даже в самых ранних его воспоминаниях, Дунсени всегда представал очень старым человеком. Дунсени обладал высоким ростом, тихим голосом и пронизывающим взглядом, который, казалось, моментально подмечал все, что могло потребовать его внимания, с тем, чтобы удовлетворить нужды хозяев настолько быстро и эффективно, насколько только это возможно. Его волосы, уложенные в традиционной манере и постриженные с подобающим почтением на средней высоте, были седыми всегда, сколько помнилось Лондо. Дунсени всегда одевался в черный костюм, без каких бы то ни было украшений, и застегивал его на все пуговицы до самого воротника. Император подозревал, что если бы он мог перенестись назад в прошлое, то выяснил бы, что Дунсени на самом деле значительно моложе, чем казался. Но тем не менее, теперь у него уже сложилось полное впечатление, что Дунсени лишен возраста. Дунсени был бессмертен. Он пришел в этот мир стариком, и останется таким... ну, видимо... навсегда.

В начале своего правления Лондо позволил Дунсени остаться в Доме Моллари, но затем все чаще стал замечать, что ему не обойтись без услуг личного камердинера, и на этом посту он не мог себе представить никого, кроме Дунсени. Оказалось, существует масса вещей, которые он не может доверить никому, кроме доказавшего свою преданность слуги. Просьбы, а затем и приказы Лондо становились все более частыми, так что Дунсени начал вежливо, но настойчиво жаловаться. Он указал Лондо, что с годами не становится моложе, даже если внешне это и не заметно, но наоборот, разрываться между Домом Моллари и императорским дворцом ему становится все труднее, чисто физически.

- И всего то! – воскликнул Лондо. – Проблема, которую ты передо мной поставил, решается очень просто. – Лондо так живо хлопнул в ладоши, словно он перемешивал колоду карт, и объявил. - Я назначу тебя своим личным камердинером, освободив от любых других обязанностей. Ты вместе со своей семьей переедешь жить во дворец, и никакие утомительные переезды не будут тебя больше беспокоить, ладно? Это тебя удовлетворит? Или тебе еще нужно обсудить мое предложение со своей женой и детьми?

- Моя жена ушла в лучший мир во время эпидемии Легочной Гнили, поразившей наш город три года назад, Ваше Величество, - спокойно ответил Дунсени. – А мой единственный сын погиб во время нападения Альянса на Приму Центавра.

- Ох, - смутившись, сказал Лондо. Он вдруг почувствовал себя ужасно, хотя ни за что не смог бы отгадать, почему. Возможно, просто потому, что за все это время ни разу не удосужился задать Дунсени такой простой и вежливый вопрос, «Как там поживает твоя семья?» Конечно, успокоил Лондо сам себя, Дунсени должен был бы сам ему обо всем рассказать. Но он продолжал просто молча выполнять свои обязанности и для Дома Моллари, и для императора.

Лондо прокашлялся и одернул свой мундир, хотя и без того на нем не было ни единой складки.

- Мне... очень жаль. Прими мои искренние соболезнования, Дунсени.

- Это для меня много значит, Ваше Величество, - ответил Дунсени с абсолютно невозмутимым выражением. Лондо так и не смог понять, действительно ли в ответе Дунсени была заложена доля сарказма. Впрочем, решил он, старику позволительно выражаться столь двусмысленно, даже перед самим императором.

- Значит, решено? – спросил Лондо.

Дунсени слегка поклонился.

- Разве я могу пойти против воли того, кто носит белый мундир?

И с тех пор Дунсени круглосуточно находился в услужении лично у Лондо, а для исполнения обязанностей по семейным поместьям были наняты другие слуги, подбор которых осуществил сам верный и преданный Дунсени. Каждое утро, когда Лондо просыпался, Дунсени уже был рядом. Он следил за тем, чтобы в порядке была одежда Лондо, чтобы была приготовлена ванна, занимался маникюром императора, надзирал за тем, как пробуют блюда, подаваемые к его столу – не то, чтобы Дунсени сам их пробовал; эта рискованная почетная обязанность была поручена другому, постоянно взвинченному типу по имени Фрит, но именно Дунсени следил, чтобы все блюда были действительно проверены.

Время шло, и обязанности Дунсени становились все шире. Теперь уже он планировал распорядок дня Императора и следил за прибытием и убытием тех, кто желал получить аудиенцию у Лондо в любое время дня. Вскоре уже всем стало известно, что для того, чтобы повстречаться с Лондо, нужно сначала побывать у Дунсени. Нельзя сказать, что Дунсени пытался ограничить доступ к Лондо. Далеко не так. Он просто организовывал очередь просителей, решал, кому из них отдать предпочтение, изучив, какие вопросы Лондо обычно считает наиболее важными и срочными. Ни разу не вышло так, что Дунсени ошибся в своей оценке.

Это даже привело к мини-скандалу, когда пару раз Лондо, раздумывая над решением некоторых вопросов, оборачивался к своему старому камердинеру и спрашивал, что тот думает по поводу той или иной ситуации, вынесенной на рассмотрение императора. Возможно, это вызвало бы даже и еще более бурную реакцию, если бы суждения, которые Дунсени высказывал императору, не были столь точными, справедливыми и достойными. При всем желании трудно было найти повод, чтобы высказать какие-либо претензии в адрес Дунсени, а его популярность в определенных кругах служила только на руку императору.

Так что не удивительно, что когда однажды утром Лондо проснулся от нежного прикосновения к своему плечу, но открыв глаза, увидел перед собой лицо не своего верного слуги, а некоего незнакомца, то издал вопль, совершенно недостойный императора.

Перед ним стоял юноша, примерно семнадцати или восемнадцати лет от роду. На нем была черная униформа, которую пересекал красный шарф, а его глаза блестели, не мигая, как у хищника, выглядывающего, притаившись, из джунглей.

- Ты кто такой! – вскричал Лондо. Он наполовину привстал в постели, слегка раздосадованный из-за непроизвольно вырвавшегося у него визга, но твердо намеренный мобилизовать хотя бы часть того достоинства, которое приличествовало занимаемому им высокому посту. – И что ты здесь делаешь?

- Я - Трок, - ответил юноша. – Я служу Министру Лионэ в рядах...

- Пионеров Центавра, да, да. – Лондо нетерпеливо махнул рукой. Он слишком хорошо знал, кто такие Пионеры Центавра и чем они занимаются. Это была молодежная организация, созданная пять лет назад. Пионеры Центавра подчинялись Канцлеру Кастигу Лионэ и так рьяно служили во благо Примы Центавра, что зачастую заставляли Лондо слегка нервничать.

И тут что-то щелкнуло у него в голове, и брови императора изогнулись в недоумении.

- Министр Лионэ? Я полагал, что Пионеры Центавра подчиняются Канцлеру Лионэ. Я полагаю, речь идет об одном и том же Лионэ? О Канцлере Департамента Развития?

- Да, о том самом Лионэ.

- Тогда с каких же пор он стал министром?

- Его назначение было одобрено Министром Дурлой. Разве с вами не консультировались, Ваше Величество?

- Нет, с Нашим Величеством не консультировались.

- Существуют ли проблемы с этим назначением, Ваше Величество?

Этот вопрос прозвучал как сигнал тревоги в голове у Лондо.

Он не знал, что этот Трок здесь делает. Он не знал, куда делся Дунсени. У него создалось впечатление, что ему бросили вызов – посмотреть, как он продержится, если будет отрезан от информации. Но одну вещь он все-таки знал наверняка – в присутствии сего отрока ему совершенно точно не хочется выказывать, что же на самом деле у него на уме. Этот «Пионер Трок» с равным успехом мог бы явиться к нему в облике трехглавого монстра, с головой Дурлы на левом плече и головой Лионэ на правом.

- Одна проблема, если быть точным, - холодно ответил Лондо. – Не был соблюден протокол. Уж по меньшей мере, о таких назначениях меня должны уведомлять по установленной форме, чтобы я ненароком не попал в глупое положение из-за досадной ошибки. А что, если бы я при всем честном народе обратился к Министру Лионэ как к Канцлеру? Несомненно, в такой ситуации кто-то из нас почувствовал бы себя сильно смущенным, не так ли?

- Да. Несомненно, Ваше Величество, - лицо Трока оставалось совершенно непроницаемым. Лондо взял себе на заметку, что с этим молодым человеком никогда нельзя будет играть в карты. И тут же вспомнил, что у него по-прежнему нет ни малейшей идеи насчет того, что этот юноша делает в его личных покоях.

- Где Дунсени? – резко спросил Лондо.

На какую-то долю секунды легкая тень изумления промелькнула на лице Трока. Лондо не смог понять, было ли это результатом кратковременной потери самоконтроля, или Трок намеренно позволил себе эту «ошибку», дабы таким способом начать поиски путей к тому, чтобы снискать доверие императора.

- Я думал, вы в курсе, Ваше Величество.

- Конечно, я в курсе, - сказал Лондо. – У меня просто такая странная причуда. Я наслаждаюсь, слушая, как люди рассказывают мне о тех вещах, которые мне и без того известны. И потому еще раз... где Дунсени?

- Дунсени проинформировал Министра Дурлу о своем желании удалиться на покой. Возраст начал давать о себе знать, и ему необходимо пожить более спокойной жизнью. Министр Дурла проконсультировался с Министром Лионэ, и они пришли к выводу – исходя из соображений безопасности, ничего больше – что наилучшим вариантом будет назначить одного из Пионеров Центавра в качестве вашего нового камердинера. Мне выпала честь быть избранным на эту должность. Следует ли мне немедленно устроить ванну для вас, Ваше Величество?

- Мне все равно, - ответил Лондо, - устроишь ли ты ванну мне, или утопишь в этой ванне себя. Мне Дунсени не говорил ничего о своем желании удалиться на покой.

Трок слегка пожал плечами.

- Возможно, он боялся, что разочарует вас, Ваше Величество, и потому не решался лично побеседовать с вами.

- Возможно. – Лондо, однако, не стал обсуждать вслух иной вариант развития событий, про который он с не меньшим основанием сказал бы: «Возможно». А именно, что Дунсени, «возможно», принудили уйти на покой по тем или иным причинам. Если действительно окажется, что дела обстоят именно так, Лондо твердо намерен был с этим что-нибудь сделать.

Он поднялся с постели и жестко приказал:

- Можешь быть свободным, Трок.

- Сир, если вас не устраивает, как я справляюсь с обязанностями вашего камердинера...

- Здесь не применимы слова «справился» или «не справился», потому что я просто не предоставил тебе возможности приступить к этим обязанностям. Не будет никаких решений по этому вопросу до тех пор, пока я лично не переговорю с Дунсени.

- Но, Ваше Величество, приказ Министра Лионэ совершенно четко гласил, что я...

- Ахххх, - сказал Лондо, туго затягивая пояс своего халата. – Как быстро растет этот ваш Лионэ. Кто бы мог подумать, только что он был Канцлером – и вот уже Министр... А сейчас – подумать только! – Кастиг Лионэ уже стал нашим императором!

На лице Трока вновь промелькнуло выражение недоумения, на сей раз совершенно искреннего.

- Но, Ваше Величество, вы - наш император, - медленно и четко проговорил он, словно опасаясь, что Лондо об этом позабыл.

- И ты мне об этом говоришь! – воскликнул Лондо голосом, в котором сквозил сарказм. – Мне почему-то показалось, что у тебя в голове путаница по этому вопросу, поскольку приказы некоего Лионэ ты ставишь выше, чем мои. А может, ты просто ошибся, Трок? Может такое быть?

Трок открыл рот, очевидно, чтобы что-то сказать, но затем снова закрыл его и молча кивнул.

- Да, мне кажется, я прав, и ты действительно ошибался. Так что ты немедленно уйдешь отсюда. Конечно, можешь и остаться, если считаешь, что дальнейшие возражения пойдут на пользу твоему здоровью. Но на этот случай я бы хотел тебе напомнить, Трок, что мне уже доводилось казнить людей с куда более привлекательной внешностью и куда более хорошими связями, чем у тебя. Правда, мне уже давно не доводилось казнить несовершеннолетних... Но тем приятнее будет вспомнить, каково это, - и Лондо пожал плечами, демонстрируя, насколько незначительной представляется ему подобная потеря в масштабах мироздания.

Троку не потребовалось дополнительных намеков. Он покинул покои императора.

* * *

Лондо, одетый в плащ с капюшоном, под которым ему удалось скрыть свою всем известную внешность, громко стучался в двери дома Дунсени. Это было маленькое, непритязательное жилище, которое в незапамятные времена было передано в распоряжение Дунсени отцом Лондо, в знак признательности за безупречную службу. На этот раз Лондо услышал шарканье ног, медленное приближение неторопливых шагов, которые он узнал столь же безошибочно, как узнал бы свой собственный голос.

Дверь открылась, и выглянул Дунсени. Поначалу показалось, что он слегка смутился, но затем, когда Дунсени узнал пришедшего, лицо его прояснилось.

- Ваше Величество, - сказал он. – В каком качестве я мог бы услужить вам на этот...

Лондо нетерпеливо махнул рукой.

- Не надо разводить со мной церемонии, Дунсени. Мы слишком давно знаем друг друга. Для тебя я сейчас просто Лондо, как это и было всегда.

- Хорошо, Лондо.

Возникла пауза. Оба стояли и молча смотрели друг на друга. Наконец, Лондо не выдержал:

- Ну? Ты и дальше будешь заставлять меня стоять на пороге своего дома и не пригласишь войти внутрь? Так-то ты ведешь себя со своим императором?

Дунсени окинул Лондо пристальным взглядом.

- А где же белый мундир? Инкогнито?

- Слова, слова, слова. Вообще-то, я мог бы и не спрашивать твоего дозволения, чтобы войти в дом... который предоставила тебе моя семья.

- Да, я помню об этом. Твоя щедрость всегда была безграничной.

Так ответил Дунсени, и все равно не сдвинулся с места и не дал Лондо зайти в дом.

- Дунсени, - сказал Лондо ровным голосом, - что здесь происходит? Я из третьих рук узнаю, что ты решил оставить службу у меня. Почему? И почему мы стоим здесь так, будто я пришел к тебе в качестве уличного торговца, чтобы попытаться всучить тебе какую-нибудь ненужную безделушку?

- Потому, - ответил Дунсени. – Мне прятать нечего.

Лондо в недоумении моргнул. Он не имел ни малейшего представления, на что мог намекать Дунсени.

А затем, внезапно, словно вспыхнул огонек, и до него дошло.

Кто-то, находясь где-то поблизости, следил за ними. Или, по крайней мере, у Дунсени были веские основания считать, что так обстоят дела. Оставаясь снаружи, на виду у всех – возможно, тех, кто имел на вооружении портативные подслушивающие устройства или даже установил поблизости переносные «читатели губ» – Дунсени гарантировал, что никто не сможет его ни в чем обвинить.

Очевидно, по лицу Лондо Дунсени заметил, что тот все понял, и едва заметно кивнул в ответ. Лондо попытался, не поворачивая головы, пробежать глазами по окрестностям, но на первый взгляд, ничего подозрительного не было. Мимо проходили прохожие, но никто из них не уделял им особого внимания, не подозревая, что здесь сейчас стоит сам император – персонификация великой Республики Центавра. Впрочем, шпионы могли быть где угодно. К примеру, по соседству располагалось еще несколько домов, некоторые из них были многоэтажными. Оттуда, из одного из многочисленных окон, за ними вполне мог кто-нибудь следить.

- Я желаю, - тихо сказал Лондо, - чтобы ты вернулся ко мне на службу в качестве моего личного камердинера.

Дунсени ответил ему медленно и выверенно, словно его слова были тщательно отрепетированы. Он был стар, это так, но лишь сейчас Лондо впервые заметил, что Дунсени действительно стар.

- Как я уже сказал Министру Дурле... Я служил вам многие, многие годы, и я почувствовал, что мне пора на покой.

- Ты заболел? Или какая-нибудь немощь?

- Как я уже сказал Министру Дурле... Я служил вам многие, многие годы, и я почувствовал, что мне пора на покой.

Дата добавления: 2015-07-13