Взаимодействие элитарного и массового сознания 3 страница

Следовательно, творческое меньшинство в современном мире находится перед опасностью неминуемого регресса. По мысли ученого, стагнация массового сознания является фундаментальной причиной кризиса цивилизации, который выступает характерной чертой процесса цивилизационного роста.

Главное условие развития и дальнейшего существования культуры ученый видит в активной творческой деятельности «мыслящего меньшинства». Поступательное движение растущих цивилизаций осуществляется за счет «творческих личностей и творческого меньшинства». Автор справедливо отмечает, что в каждом отрезке исторического развития, даже в периоды наиболее оживленного роста, огромные массы народа так и не выходят из состояния стагнации, подобно примитивному обществу, пребывающему в постоянном застое, так как подавляющее большинство представителей любой цивилизации ничем не отличается от человека примитивного общества. По его мнению, духовное размежевание между Личностью и Толпой не совпадает с демаркационной линией, пролегающей между цивилизациями и примитивными обществами. Главную функцию осуществляет «мимесис», как основной механизм освоения массой творчески созданных продуктов культуры. Ученый отмечает: «Творческая эволюция, таким образом, использует ранее выработанное свойство для выполнения новой функции. Мимесис — общая черта социальной жизни. Однако если в примитивном обществе мимесис сориентирован на старшее поколение живущих и на образы предков, ушедших в мйр иной, как на воплощение «кристалла обычая», то в обществах растущих образцом для подражания, эталоном становится творческая личность, лидер, прокладывающий новый путь»46. Таким образом, «культурная радиация», мимесис, практика социального «подражания», способны подтянуть массу до интеллектуального и нравственного уровня «творческого меньшинства», сознания интеллектуальной элиты.

Остается выяснить, что же побуждает закрепощенное предрассудками и архетипами сознание массового человека подражать чудаковатым ученым и необузданным художникам и делать своими продукты их замысловатой деятельности, что он видит для себя привлекательного и необходимого для своей жизни в постоянном и напряженном умственном труде.

Исследуя жизнь «творческого меньшинства» в сложной системе взаимоотношений внутри общества, Тойнби приходит к выводу: так называемые автором, «Вызов-и-Ответ», «Уход-и-Возврат» характеризуют особенности исторического творчества элиты и спектры взаимодействий элитарного и массового сознания. Интеллектуальная элита, ощутившая требования исторического момента, удаляется от дел (осуществляет «Уход») и творит новую модель бытия. Активное возвращение к общественной жизни, характеризующее стадию («Возврат»), отмечается либо признанием, либо непризнанием идей элиты среди инертной массы. Следовательно, мимесис не всегда оказывается достаточно интенсивным и всеобщим, чтобы привести массу к активному состоянию и следовать по пути, открытому элитой. Тойнби допускает, что полный мимесис, исчерпывающее освоение массой творений элиты — это недостижимая иллюзия. Однако творческая личность заинтересована в активности и исторической своевременности мимесиса, поскольку именно в этом и заключается главная цель творчества. Общественная невостребованность творчества — полная трагедия личности. «Задача творческой личности в том и заключается, чтобы эту массу заурядных людей превратить в своих последователей, активизировать человечество, направить его к цели, находящейся вне его самого, а сделать это можно только при помощи мимесиса, или подражания. Мимесис представляет собой разновидность социальной тренировки»47. Угадывая в самом термине «тренировка» нечто механическое, Тойнби справедливо замечает, что автоматизм последователей гениальной идеи, созданной элитой, может привести, и часто приводит, к искажению первоначального плана, к преображению изначальной идеи. Механизация мимесиса убивает дух преобразований, задуманных элитой. Поэтому творческие личности часто терпят неудачу, попадая под власть массы, неспособной понять актуальность новых идей. Искусственное «ускорение хода истории» также часто терпит неудачу из-за непонимания инертным большинством, не видящим смысла в преобразованиях элиты. Теория социального подражания напоминает идею древнекитайского мыслителя Кун-цзы о природе ритуала, способного своей механической направленностью облагородить душу и поведение простолюдинов.

Размышляя о природе мыслящей элиты Тойнби отметил ее дифференциацию и меру интенсивности деятельности в зависимости от общественного положения и уровня признания в данной культуре. Так, в активно развивающейся культурной среде идейный импульс, исходящий от творческого меньшинства, будет услышан и воспринят массовым большинством и окажется в состоянии втянуть часть массы, способной к подражанию, в среду элиты. «Мимесис вызывается очарованием, и можно наблюдать, как это очарование возникает по мере роста цивилизаций». Равно, как и часть элиты способна почувствовать омассовление», погружение в среду репродуктивной деятельности и утратить свое ведущее положение в культурном движении.

Исследуя движение цивилизаций,Тойнби отмечает, что положение мыслящей элиты меняется в периоды социальных «надломов» — это свидетельствует о ее неустойчивом положении и зависимости от отношения «большинства». Сознание элиты слишком динамично и подвержено влияниям.

Так, мыслящая элита России утратила свое ведущее положение в культурной жизни страны в результате революции 1917 года. Постепенно ей на смену пришло правящее меньшинство, частично вышедшее из пролетарской массы и узурпировавшее культурное наследство, ему не принадлежащее. Это меньшинство не имело никакого отношения к интеллектуальной элите, но пыталось сохранить к себе доверие большинства с помощью силы. Следствием подобной политики становилось нравственное отчуждение большинства населения. Финский ученый Т.Вихавайнен в связи с этим отмечает, что всегда существовало две традиции интеллигенции: одна — радикальная и экстремист

48 екая, а другая — умеренная и центристская. В результате надлома возникла «потеря внутреннего единства, гармонии и пропорциональности». Внешняя стабильность гарантировалась только беспощадным террором, осуществленным партийным меньшинством. Можно наблюдать, что правящее меньшинство в Советской России подвергалось воздействию «вульгаризации» и «варваризации» и переносило эти сомнительные ценности, а, точнее, обесценивание ценностей на все сферы культуры. «Пролетарский стиль» во всех сферах культуры и искусства становился популярным. Здесь особенно очевидны различия между понятиями интеллектуальной элиты и правящей элиты и невозможность их отождествления.

Представляется, что идеи Тойнби не противоречат суждениям Ортеги, хотя и не наполнены таким скепсисом, как у испанского мыслителя, но углубляют и расширяют его основные положения. Вмхавайнеи Т. Внутренний враг: борьба с мещанством как моральная миссия русской интеллигенции. СПб., 2004. С. 23.

Альтернативным полюсом инерции массы современная философская мысль противопоставляет элитарную «интеллектуальность», которая по определению Ю.Хабермаса присуща людям, чувствующим ответственность за вещи и события, не имеющие к ним прямого отношения. По его словам: «Сегодня интеллигенты, интеллектуалы — это уже не только, как раньше, писатели и философы типа Сартра и Адорно», имея в виду обособленность, авторитарность и особое положение в обществе. В современном мире интеллектуалы выступают экспертами в различных видах знания и деятельности, и не имеют привилегированного доступа к истине. Их возможность ошибаться создает свободное поле на открытую коммуникацию49.

Объясняя свою философскую теорию, Хабермас постулирует: «Результатом является теория коммуникативного действия, с помощью которой я хотел бы, с одной стороны, по-новому обосновать теорию рационального общества Макса Вебера, с другой — прояснить основные вопросы этики, теории языка и деятельности, а также и понятие разума и т.п. В центре внимания этой теории находится понятие коммуникативной рациональности»50. Имея императивную природу, это понятие должно наиболее полно отражать качества, присущие интеллектуальной элите. Создатель «теории коммуникативного действия» делает попытку объяснить смысл отношения человека к миру. Современный человек находится в «формальном предположении общности», создающей возможность соответственно своему положению относиться «в нашем разделенном и интерсубъективном социальном мире». Интеллектуал должен устанавливать отношения к миру и одновременно устанавливать и различать обособленность между самим действием и миром. Чтобы оставаться независимым от «идолов рынка» (Ф.Бэкон), общественную мифологию следует «расколдовывать». Интеллектуалы в своей совокупности способны создать «коммуникативный разум», духовное единство, основанное на общности позиций и критериев оценки. Однако, в системе «коммуникативных практик», предостерегает Хабермас, заложены механизмы «социального подавления», поскольку в этом социальном механизме

49 Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. М., 1992. С. 102-103.

50 Там же. С. 110. заложено «элитарное омассовление». В природе «коммуникативных практик» присутствуют императивные механизмы конформизма, подавляющие некоторые асоциальные установки творчества.

Коммуникативная практика» ориентируется и определяется понятием «жизненного мира», отношение к которому разделяет человека массы от человека элиты. Так, существование массового сознания — «повседневная коммуникативная практика», вообще несовместимы со способностью к гипотезам, с представлением, что «все могло бы быть иначе». Жизненный мир обывателя «иммунизирован против тотальной проблематизации», поясняет позицию Ха-бермаса его исследователь В.Н.Фурс51. Обыватель не стремиться к существованию в проблемном мире, векторы его бытия направлены к довольству и покою. Жизненный мир выступает как выраженный в языковой форме и организованный, передаваемый через поколения посредством культурных традиций запас образцов толкования52. «Образцы толкования», по мнинию философа, сдерживают разгул творческого воображения интеллектуальной элиты. Информация о жизненном мире проходит через фильтры объективного, нормативного и субъективного, формируется в интеллектуальном опыте индивида. Три мира отношений выступают рамками интерпретации, а семантический потенциал языка соответствует уровню культурного содержания сознания. Из этого следует, что различия массового и элитарного сознания определяются количественно, но в этих различиях формируется качественная граница. Уровнем «коммуникативного действия» выступает принадлежность к культуре. «Культурой я называю запас знаний, — пишет Хабермас, — из которого участники коммуникации, коль скоро они достигают взаимопонимания друг с другом относительно чего-то, обеспечиваются интерпретациями. Общество состоит из легитимных порядков, посредством которых участники коммуникации регулируют свою принадлежность к социальным группам и обеспечивают солидарность. К структурам

51 Фуре В.Н. Философия незавершенного модерна Юргена Хабермаса. Мн., 2000.

С. 106.

52 Hubermas J. Theorie des Kammunikativen Handelns. Habermas and Modernity. Cam-brige, 1985. P. 198-199. личности я отношу мотивы и навыки, которые позволяют субъекту говорить и действовать и при этом обеспечивать собственную идентичность»53.

Для целей данного исследования важно обнаружить теоретические принципы, сформулированные Хабермасом, на которых основано элитарное философствование, теоретическое творчество и массовое сознание, обыденное бытие. Так, по мысли немецкого мыслителя, истинный философский опыт заключается в развитой способности обобщения, в нацеленности на получение «общезначимого знания», необходимого и понятного тем, «кому тематизация мира представляется значимой», а также на включенности в этот процесс «метафи-лософской этики познания». Нравственный аспект выступает причиной философствования и определяет форму выражения ее результатов. Новое философское знание, отражающее точку зрения элитарного человека, по своей коммуникативной форме является «знанием — за другого — и — для — другого, знанием в форме представительства»54.

Таким образом, представитель интеллектуальной элиты не замыкается в «башне из слоновой кости», не живет в атмосфере «паралогизма изобретателей», как полагал Лиотар, но стремится достичь консенсуса между рациональными субъектами, «включить философию в повседневность». Если для Лиотара метанарративное знание является пережитком традиционной культуры, к которому следует испытывать, по крайней мере, недоверие, то для Хабермаса мета-нарративы рассматриваются как «операционально-оправданные мифы», необходимые «подпорки» современного сознания. Для достижения целей коммуникативной практики следует активно использовать мифологемы и иные массовые заблуждения и предрассудки.

Но где же тогда проходит граница между мифом и «положительным» знанием? По-видимому, их взаимодействие регулируется в процессе «коммуникативной практики», где также распределяются роли между элитарным и массовым сознанием. В процессе «коммуникативной практики» должны исчезнуть различия элитарного и массового сознания.

53 Цит. по: Фуре В.Н. Философия незавершённого модерна. С. 113-114.

54 Там же. С. 180.

Для Г.Маркузе «высокая культура» обладает двойным измерением — включением реального мира и мира «возвышенной» образности. Элитарная, «высокая культура» всегда находится в противоречии с социальной действительностью, поскольку «двойное измерение» своей интенсивностью намного превосходит прозу обыденности. Лишь только «высокая культура» преодолевает противоречия современности, она перестает быть элитарной, превращается в «одномерную», массовую. В современной культуре как раз происходит «сглаживание антагонизма между культурой и социальной действительностью путем отторжения оппозиционных, чуждых и трансцендентных элементов в высокой культуре, благодаря которым она создает иное измерение реальности»55. Элитарная культура деформирует присущие ее ценности, встраивает их в массовое тело социума. Главную роль в этом процессе играют средства массовой коммуникации, они незаметно смешивают искусство, политику, религию и философию с коммерческой рекламой. Общим знаменателем всех продуктов культуры становится товарная форма. — «Котируется не истинная ценность, а меновая стоимость».

Представления о поведении масс были расширены К.Г.Юнгом в его теории о бессознательном. Последнее, по его мнению, состоит из двух слоев: личного бессознательного и коллективного бессознательного. Коллективное бессознательное «является носителем опыта филогенетического развития человечества, передающегося по наследству через мозговые структуры»56. Оно находится в более глубоких пластах бессознательного, как осадок психического опыта всех предыдущих поколений. Коллективное бессознательное включает в себя «архетипы» — общечеловеческие изначальные образы, всеобщие априорные схемы поведения, которые в реальной жизни человека наполняются конкретным содержанием. Природа архетипа заключаются в том, «чтобы существенно компенсировать функции или скорректировать неизбежные односторонности и нелепости сознания»57. Закрепившись в историческом движении человечества, архетипы сложились в устойчивые образования, постоянно встре

55 Маркузе Г. Одномерный человек. М., 2003. С.87.

56 Юнг К.Г. Душа и миф: шесть архетипов. Киев, 1997. С. 134.

37 Юнг К.Г. Душа и миф: шесть архетипов. С. 98. чающиеся в произведениях искусства. У Юнга они имеют конкретное выражение, но принципиально их количество может постоянно увеличиваться. Наблюдения за социальными миграциями архетипов создает возможности более точного историко-культурного анализа общества и состояния массового сознания. Архетипические акценты выявляют черты наибольшей популярности или выступают отрицательными характеристиками черт характера и форм поведения.

Наиболее распространенным определением массовой культуры является определение французского социолога Ж.Фридмана, который дал следующее определение: «Под массовой культурой мы понимаем совокупность культурных ценностей, отданных в распоряжение публики (в наиболее широком смысле этого слова, и независимо от всяких различий в категориях дохода и профессий) благодаря средствам массовой коммуникации в рамках технической цивилизации»38.

По мысли Ж.Бодрийяра массе присуща «имплозивность» — это свойство характеризуется вбиранием, втягиванием в себя всего, что попадает в спектр внимания массы. Массы представляются французскому мыслителю чем-то колеблющимся между пассивностью и необузданной спонтанностью. Сегодня, пишет Бодрийяр, они — безмолвный объект, завтра, когда возьмут слово и перестанут быть «молчаливым большинством», — главное действующее лицо истории. Однако их история всегда потенциальна, а не актуальна. Безвозвратно прошли те времена, когда масса творила историю. В наши дни массовая энергия укрощена и направлена в безопасное русло. Главная сила современной массы — в поглощении и нейтрализации, намного превосходящая все другие исходящие от нее силы. Бодрийяр даже отказывает «массе» в возможности быть социальным понятием. Несмотря на то, что в социальных науках этот термин используется в основном в демагогических целях из-за его крайней неопределенности, за понятием «масса» стоит «рыхлое, вязкое, люмпеналитическое представление». о

Цит" по: Петров Л.В. Массовая коммуникация и культура: теория и история. СПб., 1999. С. 67.

Однако общий постмодернистский скепсис в отношении использования традиционной терминологии в социальных науках дает право усомниться в точном значении понятий «классов», «социальных отношений», «власти» и т.п. Социальные исследования в современной культуре потеряли былую специализацию, пропитавшись психологией фрейдизма и неофрейдизма, политическими декларациями и проповедническими пожеланиями. Изучение общества пропитано ценностным отношением и государственным заказом. Социальное в современном мире потеряло былую качественную характеристику и превратилось во всеобщий симулякр. Социальные отношения и смыслы поглотились массой, основным свойством которой является имплозия — захват, "поглощение всего, что попадает в сферу влияния ее поля. Диффузия терминов, без сомнения, отражает реальную нечеткость границ социальности в современном мире. Не случайно большим авторитетом пользовались в постмодернизме высказывания Б.Паскаля, известные своим скептицизмом, писавшего, в «Мыслях»: «Вокруг нас нет ничего незыблемого. Да, таков наш природный удел, и вместе с тем он противен всем нашим склонностям. Не будем же.гнаться за уверенностью и устойчивостью. Изменчивая видимость будет всегда вводить в обман наш разум; конечное ни в чем не найдет прочной опоры меж двух бесконечностей, окружающих его, но недоступных его пониманию»59. Но если для Паскаля принцип аксиологической относительности явился из возрожденческого освобождения от средневековой схоластики, то для постмодернистов «раскачивание корабля культуры» становится главным занятием и порождается общим скепсисом перед принципами Просвещения.

Изучение общественных и культурных процессов постоянно переводится постмодернизмом в сферы маргинального существования. Маргинальность как оппозиция конформизма признается существенной и поддается определению. Так, например, социологами охотнее исследуется поведение, ценностные ориентации и группировки проституток и наркоманов или правонарушения школьников, чем законопослушных граждан. Подобная понятийная неопределенность

59 Паскаль Б. Мысли // Ларошфуко де Ф. Максимы. Паскаль Б. Мысли. Лабрюйер Ж. де. Характеры. М. 1974. С. 125. в постмодернизме впрямую относится к термину «масса» — «это попытка придать смысл тому, что его не имеет»60. Термин «масса» так же неопределенен как, например, песок. Масса не обладает ни атрибутом, ни предикатом, ни качеством, ни референцией. Отсутствие качеств социологической «реальности» не дает права соотносить ее с каким-либо реальным населением региона, какой-либо корпорацией. Масса не имеет ни лица, ни образа. Ее основной функцией является поглощение — «пучина, в которой исчезает смысл». Неразличимость особенностей не позволяет увидеть в массе «другого». Отсутствие видимых признаков индивидуальности снимает отчуждение, являющееся результатом несогласия. Социальный конфликт, йостоянно присутствующий в любом развивающемся сообществе, отсутствует у массы. Отсутствие индивидуального начала делает массу безликой, а невозможность найти у нее региональные признаки позволяет признать особый массовый интернационал. В терминологическом аспекте понятие «масса» функционирует как понятие Дао в даосизме, определить которое возможно только путем отрицания частных свойств.

Может показаться, что общая апатичность массы должна приветствоваться властью, поскольку при таком условии появляются безграничные возможности социальной манипуляции. Однако итоги исторических событий, возникавших революционных катаклизмов, подвели власть, напротив, к поощрению социальной активности масс. «Вместо одобрения молчания — призыв высказываться». Так, например, от массы требуют профсоюзных акций, ей навязывают избирательные кампании, СМИ вовлекают массу в различные обсуждения, изучение маргинального сознания и отклоняющегося поведения выявляют общественные язвы. Популярность таких обсуждений создает иллюзию заинтересованности массы в изменении ее состояния.

Внимание к массе со стороны бюрократической верхушки вызвано инстинктом самосохранения власти, страхом перед бесконтрольной энергией массы, способной принести невиданные разрушения. Изучение массового сознания превращается в социальное «зондирование», диагностику. Масса попадает в

60 Бодриняр Ж. В тени молчаливого большинства, или конец социального. Екатеринбург, 2000. С. 9. безграничное поле потоков информации и статистики. Масса подвергается выборочному опросу и направленному тестированию. Власть пытается вовремя уловить умонастроения массы, чтобы манипулировать общественным мнением, вовремя попытаться снять нарастающее напряжение и обезопасить себя контрмерами. Можно заметить, что любое государство постоянно занимается созданием примера образцового среднего гражданина, послушного и внушаемого.

Однако отношения «масса — власть» скорее выглядят как рядо по ложные. Несмотря на раболепие перед «держателями слова» и постоянную готовность их услышать, массовое сознание редко получает ожидаемую информацию. «Восхитительный союз тех, кому нечего сказать, и масс, которые не говорят. Неподъемное ничто всех дискурсов». Бодрийяр сознательно обостряет парадоксальный союз двух глухих, слепых и немых. Культурная сшибка не приводит к социальному взрыву, поскольку не возникает ситуации создания новых смыслов. Вместо точной информации массовое сознание получает взамен блоки мифов. Пропагандистские трюки власти воспринимаются как занимательные или поучительные истории, напоминающие «великие повествования» прошлого. «Великие повествования», как правило, взращены на региональном историческом опыте. Они имеют строение наподобие античных мифов о богах и героях. Трагические повествования о героях прошлого должны вселять в массовое сознание праведный гнев и быть примером для подражания.

Усредненный обыватель не способен усвоить уроки героического прошлого, поскольку его насущное существование проходит вдали от героического и даже трагического. Он живет только настоящим. В связи с этим интересно замечание Джона Рида, свидетеля русской революции: «Ничто не может быть более удивительным, чем жизнеспособность общественного организма, который продолжает все свои дела, кормится, одевается, забавляется даже во время величайших бедствий.»61. В день революционного переворота Джон Рид оказался на Невском проспекте. Позднее он писал, что, пройдя всего несколько домов от Дворцовой площади, «можно было снова видеть трамваи, толпы людей, ярко освещенные витрины и электрические вывески кинематографов.

Жизнь шла своим чередом. У нас были билеты в Мариинский театр, на балет (все театры были открыты). Но на улице было слишком интересно»62. Величие или трагизм исторического момента не захватывают массовое сознание, слишком поглощенное повседневностью.

Но «великие повествования», включающие фрагменты как героического, так и трагического, способны посеять сомнение, расшатать самоуверенность, дать ростки ощущениям своей неполноценности, «негероичности», делающей обывателя послушным в руках власти. «Все на свете должно происходить медленно и неправильно, чтобы не сумел загордиться человек, чтобы человек был грустен и растерян», — писал Вениамин Ерофеев в своей поэме «Москва-Петушки». Политическая мифология все же способна вдохновить человека массы и придать ему необычные для него решимость и силу. Скепсис неуместен в анализе массового героизма в период Отечественной войны. Политическая мифология помогала ощутить уверенность в национальной правоте и определить образ опасного врага. В отечественной истории было достаточно примеров раболепия массового сознания перед властью. Власть пользовалась этим раболепием, осуществляя «большой террор». Кровавые жертвоприношения «врагов народа» на алтарь Отечества скрепляли этот неравноправный союз.

Красноречивым примером поверхностного отношения «атомизирован-ной» массы» (термин И.Бродского) к фундаментальным понятиям бытия является религия. Массовые представления о религии концентрируются в понимании Бога. Бодрийяр постулирует: «Массы приняли во внимание его образ, но никак не Идею»63. В массовом сознании утвердилась феерия мучеников и святых с их житиями и мученичеством. Народная память надолго сохраняет церковные представления и церемонии, сказочные образы страшного суда и пляску смерти. Тяга и любовь к чудесному, суеверным представлениям вытесняют трансцендентную Идею. Природа Бога растворяется в его обыденном, человеческом образе. Массовому сознанию значительно проще представить и трактовать образ антипода Бога, придав ему хорошо знакомые свои собственные черты: гордыню, лесть, лицемерие, коварство, злобу и т.д. Эта тенденция характерна для всех мировых религий и их преломления в массовом сознании.

Значительно больше внимания в сказках и домашних историях уделяется дьяволу и инфернальному миру ведьм и демонов, чем «небесному», божественному миру. Плоская обыденность суеверий оскверняет и разрушает своей банальной имитацией категорический императив морали и веры. Сотворение идола по-прежнему остается главной заботой массового сознания, не сознающего, что оно творит грех. Поэтому самопожертвование массы, на которое она всегда готова, не достигает истинной цели. Не случайно массовые самосожжения за веру не становились нравственным уроком, но закрепились в истории культуры как страшные и жестокие истории. Самопожертвование массы в истории культуры принимало вид бессмысленного суицида.

Представления массового сознания о Царстве Божием сводятся к хилиазму, повседневному стремлению кратко, но благополучно обустроиться на земле, окрасив это стремление священным светом сакрального таинства.

Обладая колоссальной энергетикой, масса не распространяет ее во вне, не создает благотворного поля творчества, но, наоборот, поглощает любые импульсы, движущиеся вне ее орбиты. Творческий процесс в орбите массы нивелируется, утрачивает свою сущность. Масса функционирует в современном мире, как гигантская черная дыра, безжалостно отклоняющая, изгибающая и искривляющая все потоки энергии и световые излучения, которые с ней сближаются. Массовая культура опошляет и снижает любой героический пафос, сводя его культурное величие к примитивному бытовому катаклизму. По словам Н.В.Мотрошиловой, сфера массовой коммуникации способна «канализировать» различные отрицательные качества и свойства. В ней гнездятся многочисленные возможности отклонения от рационального, разгул иррационально-злобных страстей, эмоций и т.д. И все это происходит в обществе наших дней, которое «захлестнуто невыверенными научным разумом проектами, решениями, действиями, что оно страдает от технократических безрассудств и глупости, от противления элементарному здравому смыслу, что им очень часто управляют не разум и рассудок, а невежество, раскалившиеся эмоции, несдерживаемые страсти и т.д.»64 В современном обществе постоянно осуществляется парадоксальная игра между властью, уверенной в своей неуязвимости, и массовым сознанием, обреченным на тотальный проигрыш. Потоки политической, педагогической, культурной и художественной информации направлены на то, чтобы удерживать массовое сознание в поле смысла. Полноценная социализация, высокий культурный уровень, образованность полезны обществу и должны обеспечивать ему полноценное функционирование. Между тем, информационные потоки, проходя сквозь кривое зеркало массового сознания, искажаются, утрачивая гуманные смыслы. Новости интерпретируются как слухи и враждебные предостережения, порой как зрелища, создающие страхи, неуверенность и комплекс вины. Безответственная «желтая пресса», культивирующая непроверенные и скандальные сведения, пользуется наибольшей популярностью. Многие СМИ, настроенные на волну массового сознания, объективируют его импульсы и формулируют выводы. Информация воспринимается как набор символов и стереотипов, вызываемых по аналогии с уже увиденным и услышанным. Событие воспринимается как зрелище, в противном случае оно просто не воспринимается. Так, научная информация, чтобы стать понятной, воспринимается сквозь призму личного опыта и всегда нуждается в конкретных упрощенных примерах из обыденного опыта. А поскольку интеллектуального опыта и воображения не хватает, информация быстро исчезает из поля зрения или приобретает искаженный характер.

Наука, техника и система знаний обречены на существование исключительно в качестве магических практик и зрелищ. Всякая специальная информация остается интересной только профессионалам, для массового сознания она становится потоком бессмыслицы. Подобные отношения происходят, например, с медициной. Сопротивление обыденного сознания требованиям гигиены и медицины сменилось гипертрофированно слепым подчинением медицинским предписаниям. В странах с развитой экономикой наблюдается фантастический рост в сфере медицинских услуг. Массовое сознание требует от государства

Дата добавления: 2015-07-13