Взаимодействие элитарного и массового сознания 4 страница

64 Мотрошилова Н.В. О лекциях Ю. Хабермаса в Москве и об основных понятиях его концепции // Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. С. 165. увеличения предоставляемых медицинских услуг. Профилактика заболеваний и беспокойство о здоровье превращаются в слепое потребление лекарств и процедур, становящихся показателем общественного статуса и престижа и симулируются как необходимые для здорового существования. События фиксируются в памяти лишь при условии высокой зрелищности. Красочные праздники, равно как и непредвиденные катастрофы, доходят до массового сознания, оставляя в нём след. Но даже гиперяркая информация должна быть строго дозирована. Ее избыток делает массы невосприимчивыми даже к собственным страданиям. «Не приемлют массы лишь „диалектику смысла"»63, — заключает Бодрийяр. Массовое сознание избегает логики смысла, либо по неспособности в него проникнуть, либо из боязни попасть под его жесткий диктат. Опасаясь террора интеллектуальной схематизации, масса переводит любые дискурсы в плоскость иррационального, заменяя научные истины свободным разгулом зрелища.

С.Курехин в театральных представлениях своей знаменитой «поп-механики» продемонстрировал полное равнодушие публики к логике смысла. Наоборот, чем больше неожиданных и нелепых сопоставлений он добивался в перформансах, тем больше было восторга зрителей и успеха у спектаклей. На сцене одновременно мог выступать хор военного гарнизона с исполнением военно-патриотических песен, хореографическая группа бальных танцев, хор юных пионеров, демонстрировать свои репертуары рок-группа и акробатическая группа, по сцене ползал гигантский удав, копошились куры или бегала коза. Все исполнители вели свои программы, послушно начиная их по знаку великого маэстро. Случайная мозаика несвязанных между собой смыслов приводила к полной бессмыслице и абсурду. Но именно это вызывало бурный, восторг у зрителей как отечественных, так и зарубежных. Насмешка автора над неискушенной, наивной публикой и над стереотипами массовой культуры была заметна лишь немногим. Курехин никогда не скрывал в частных разговорах презрения к массовому зрителю, неспособного постигнуть «высоту эстетизма», полагая все же, что перформансы «поп-механики» «раскачивают корабль, с палубы которого сыпятся массовые стереотипы восприятия». Курехин проницательно уловил скрытую логику массового сознания, построенную на совокупности микро — смыслов при полном отсутствии общей рациональной схемы спектакля. Уничтожая рациональное, автор оставлял то, что масса ценит более всего — зрелище, лишенное всякой структуры. Сам маэстро не всегда знал, во что выльется его перформанс, но публике нравилась эта бессмысленная, но зрелищная импровизация.

По мысли Бодрийяра, элита, интеллектуальная или властвующая, если и стремится что-либо предпринять в отношении массы, то старания не достигают успеха, поскольку масса — «непробиваема». Масса сама стремится захватить и подавить любую инициативу, направленную на ее переустройство. «Имплозив-ность» массы превышает силовые и интеллектуальные воздействия на нее. Поэтому социальная «отгороженность» в обществе будет увеличиваться, что приведет к неминуемому катастрофическому конфликту.

По мысли постмодернистов, информационные потоки обладают огромной энергией, стимулирующей активность их носителей. Однако это совершенно не относится к массе. Казалось бы, гигантский поток информации, отправляемый в массовое сознание и распространяемый телевидением, радио, газетами и т.д., должен его активизировать, трансформировать скрытую энергию в социальную активность, в расширение поля социальности. Однако результат оказывался прямо противоположным. Увеличивалась не энергетичность, но инертность. «Масс-медиа и информация в своем „иррациональном" неистовстве разрушают социальное»66. Распад традиционной социокультурной стратификации общества, стимулируемый информационными потоками, воспринимался теоретиками постмодернизма как невосполнимая потеря. Поток информации огромен, разобраться в нем становится чрезвычайно трудно, и массовый человек тонет в этом бурном море, не зная за что ухватиться, какой информации поверить, а в какой увидеть ложь. Для дифференциации информационных сообщений, выходящих за уровень обыденного смысла, необходимо специальное образование, которого массовому человеку не хватает.

Многие образовательные программы остаются невостребованными. В то время как сомнительные передачи и программы превращаются в популярнейшие сферы досуга, захватывая в поле притяжения новые слои общества. Дур-новкусие и фельетон становятся любимым пиршеством массового сознания, выступая симуляцией социальной активности и наполненности жизни. Может наступить критическая точка, при которой дальнейшая информационная интервенция окажется невостребованной. Потребность в смысле и в смыслах однажды исчезнет. «Масса впитывает всю социальную энергию, и та перестает быть социальной энергией. Масса вбирает в себя все знаки и смыслы, и те уже не являются знаками и смыслами. Она погло'щает все обращенные к ней призывы, и от них ничего не остается. На все поставленные перед ней вопросы она отвечает совершенно одинаково. Она навязывает социальному абсолютную прозрачность, оставляя шансы на существование лишь эффектам социального и власти, этим созвездиям, вращающимся вокруг уже отсутствующего ядра»67.

Для поддержания общества в состоянии относительной стабильности необходимо стимулировать активность населения, постоянно проводить мероприятия видимой связи массы и власти, человека толпы и институтов государства. Чтобы потоки информации достигали адресата, необходимо научиться воспроизводить спрос на информацию, расширять зону потребления смысла, совершенствовать коммуникативную практику. Этот процесс напоминает товарное производство, которое нуждается в постоянном воспроизводстве потребления. Так оно должно быть: информация структурирует массу, внося в нее смысл и порядок. На самом же деле все складывается прямо противоположным образом. «Вместо того чтобы трансформировать массу в энергию, — писал Бодрийяр, — информация осуществляет дальнейшее производство массы». Этот процесс становится необратимым. Информационные потоки тонут в рекламных объявлениях и призывах, утрачивая при этом весь свой смысл и поставленные задачи. Становясь продуктом масс-медиа, языки информации включаются в массовое сознание только как образы рекламных мифов. Масса интерпретирует информацию и переводит ее на свой собственный язык. Таким образом, адаптированная информация начинает служить задачам массового сознания, обслуживая его капризы. «Любое воздействие на массу, попадая в поле ее тяготения, начинает двигаться по кругу: оно проходит стадии поглощения, отклонения и нового поглощения»68. Круговое движение информации свидетельствует о ее перерождении и превращении в затухающий процесс.

Если научные потоки информации направлены на полагание смысла и надежности, в которых уверен исследователь, то массовое сознание творит постоянную диффузию смысла, неразличенность значений. Такое состояние массового сознания напоминает гипноз, который царствует там, где «царствует медиум, идол и симулякр, а не сообщение, идея и истина. Однако именно на этом уровне и функционируют средства массовой информации»69. СМИ являются активными распространителями панических настроений. По мысли исследователей вопроса: «Массовые страхи создаются в процессе социальной и культурной коммуникации. Достаточно часто они стереотипизированы. Культурные антропологи, изучающие проблему рисков, пришли к убеждению, что культура, культурные нормы и ценности являются определяющими в оценке опасностей и рисков. Таким же образом культура определяет и страхи. Некоторые распространенные страхи в массовом обществе могут быть рассмотрены как элементы массовой культуры»70. СМИ, собирая научную информацию, перерабатывают и подают ее таким образом, чтобы она создавала в массовом сознании чувство опасности. Журналисты не ставят задачи создания панических настроений в обществе. Заказчиком такого рода информации является само массовое сознание. Наиболее сенсационными известиями выступает информация о скандалах, неожиданных бедствиях, катастрофах и неблагоприятных прогнозах. Так, метеопрогнозы подаются с предсказаниями стихийных бедствий, изменений климата, экологические прогнозы предупреждают о глобальных опасностях для человечества, экономические анализы выступают как предвидение негативных эффектов, медицинская информация сообщает о вспышках неизвестных болез

68 Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства. С. 38.

69 Там же. С. 43.

70 Матвеева С.Я., Шляпеитох В.Э. Страхи в России в прошлом и настоящем. Новосибирск, 2000. С. 34. ней. Боязливый обыватель находит на страницах прессы достаточно материала, чтобы находиться в постоянном страхе за свое настоящее и будущее.

Власть, точно так же как наука, заинтересована в полагании надежности, как общей государственной системы, так и своего статуса. Укрепление надежности, основанное на развитии соответствующих эмоций, сопровождается постоянным зондажем и статистическими исследованиями состояний массового сознания и существования массы. Однако деятельность власти по поддержанию своего высокого имиджа всегда выглядела как политический спектакль, достаточно прозрачный, чтобы увидеть внимательному наблюдателю, что происходит за кулисами. Теперь же массовое сознание не делает различия между зрелищем и поведением власти. Выборные кампании во всех странах мира более напоминают театральные постановки и даже не воспринимаются как политические. Представители государства строят свое общественное поведение, основываясь на сценариях своих имиджмейкеров и спичрайтеров. Человек массы чаще всего трактует события из сферы политической жизни, увиденные по ТВ, как хорошо срежессированный спектакль, именно театрально, а не политически. Популярность модных шоу-менов по своему качеству уравнивается с популярностью политиков. Смешиваются роли, имиджи и методы воздействия.

Радикальные изменения во взаимоотношениях народных масс и их отношения к историческому процессу, по мысли многих мыслителей постмодернизма, произошли в середине шестидесятых годов XX столетия. С этого временного рубежа «повседневное бросило непосредственный вызов политическому», «полюсом силы оказываются уже не историческое и политическое с их абстрактной событийностью, а как раз обыденная, текущая жизнь, все то (включая сюда и сексуальность), что заклеймили как мелкобуржуазное, отвра

71 тительное и аполитичное». Современные философы, например, Хабермас, отмечают, что до 60-х годов полюсом основной поступательной силы развития культуры выступали исторические процессы. Их значимость не вызывала сомнения, и их ход программировал последующие события. Однако ситуация изменилась. Главные акценты в развитии общества стали занимать повседневное, будничное существования людей. Ценности частной жизни явились вызовом политической сфере. Разочаровавшись в лживости политических заверений, массовый человек стал искать гармонии не в общественном устройстве, а в уст-роенности частной жизни. Полюс сил сместился к обыденному существованию. Именно данные процессы стимулировали активизацию научного изучения культуры повседневности. Феномен массовой культуры приобрел наибольшее значение именно в XX веке. Массовая культура определяет лицо культуры XX и начавшегося XXI века. Это сложный, многомерный феномен, осмысление которого началось еще в первой трети XX века72 и продолжается до настоящего времени. Неослабевающий интерес аналитиков к массовой культуре обусловлен несколькими причинами, среди которых — бурное ее развитие, мощная экспансия и «захват» лидирующего положения среди других форм культуры, народной и элитарной, изменение форм самой массовой культуры и постоянно обновляющимися и обогащающимися средствами производства и распространения.

Отечественная традиция научного анализа массовой культуры берет начало в 60-е годы прошлого столетия, когда появляются первые работы, посвященные «буржуазной массовой культуре»73. В этих работах неизбежным было неприятие массовой культуры по идеологическим и эстетическим критериям. Массовая культура отрицалась как буржуазная, откровенно насаждавшая жизненные ценности, несовместимые с социалистической и коммунистической идеологией. Резкой критике подвергались эстетические и художественные проявления массовой культуры. Следует сказать, что идеологическое и эстетическое неприятие массовой культуры было широко распространено и на Западе в

72 Следует указать ставшие классикой эссе Ортеги-и-Гассета: «Дегуманизация искусства» (1925) и «Восстание масс» (1930). См.: Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры. М., 1991.

73 Ашин Г.К. Миф об элите и «массовом обществе». М., 1966; Глазычев B.JI. Проблема массовой культуры» // Вопр. философии. 1970. № 12. С. 34-46; Искусство и массы в современном буржуазном обществе. М., 1979.; Карцева E.H. «Массовая культура» в США и проблема личности. М., 1974; Козлова H.H. Критика концепция «массовой культуры» Маршала Маклюэна: Автореф. дис.. канд. филос. наук. М., 1978; Массовая литература и кризис буржуазной культуры Запада. М., 1974; Кукаркии A.B. Буржуазная массовая культура. М., 1978.

50-70-е годы'4. Однако в этот же период появляются работы, в которых наряду с критикой феномена, осуществлялся анализ массовой культуры, ставились вопросы о ее генезисе, связях с развитием промышленного производства и средств массовой коммуникации, научно-технической революцией, процессами урбанизации73. Очевидным было то, что «массовизация духовного производст

7 Л ва есть исторически неизбежный процесс.» и идеологическая задача, стоявшая перед учеными, состояла в том, чтобы развести «буржуазную массовую культуру» (искусство) и «социалистическую культуру (искусство) для масс», показать их принципиальную противоположность. Такая противоположность действительно имела место. Советская массовая песня и западный песенный шлягер, голливудский фильм и советская киноклассика — явления разного порядка. Но их различие (впрочем, как всякое различие) предполагало моменты сходства, которые по разным, прежде всего идеологическим причинам, не акцентировались.

С распадом СССР, началом российских реформ 90-х годов, ослаблением государственного регулирования и идеологического контроля в сфере СМИ, образования, искусства, коммерциализацией культуры массовая культура, как западная, так и отечественная, становится преобладающим фоном повседневного российского существования. В научных журналах появляются статьи, авторы которых занимают по отношению к массовой культуре диаметрально противоположные позиции, ведутся дискуссии по проблемам массовой культуры. Инициатором подобных публикаций 90-х годов выступил журнал «Обществен

77 ные науки». Начало дискуссии положила статья К.Разлогова, на страницах

74 Работы Д.Рисмена («Одинокая толпа». 1950; «Лица в толпе». 1952); представителей Франкфуртской школы: М.Хоркхаймера и Т.Адорно («Диалектика просвещения». 1948), Г. Маркузе («Одномерный человек». 1964), Э.Фромма («Иметь или быть». 1967); Р.Барта («Мифологии». 1957). и др.

75 Жигульский К. Пути развития массовой культуры. М., 1969; Кукаркин A.B. Буржуазная массовая культура. М., 1978; Петров Л.В. Массовая культура и массовая коммуникация. Л., 1978; Костина A.B. Массовая культура как феномен постиндустриального общества. Изд. 2-е. М., 2005.

76 Петров Л.В. Массовая культура. С. 13.

77 Разлогов К. Культура для необразованных // Обществ, науки. 1990. № 4. С. 168— 182. С критикой всех основных идей статьи К.Разлогова выступила М.Чегодаева (Искусство изначально массово). журнала высказывались разные, часто противоположные суждения о природе и генезисе массовой культуры. Дискуссия обнажила всю сложность и противоречивость феномена массовой культуры, побуждала каждую из спорящих сторон

7Я искать более убедительные аргументы. Появились переводы на русский язык классических западных работ (в частности, упоминавшихся работ М.Хоркхаймера и Т.Адорно, Г.Маркузе, Э.Фромма)79. Были изданы труды первых аналитиков и критиков массового сознания и массовой культуры — Ф.Ницше, Х.Ортеги-и-Гассета, переизданы работы исследователей феномена толпы, массы, ученых XIX века Г.Тарда, Г.Лебона. Появились новые, в том числе монографические исследования отечественных ученых, в которых феномен массовой культуры заново осмысляется с позиций современного состояния отечественной культуры, а также новых научных идей и исследовательских методологий80. И хотя по-прежнему в значительной мере сохраняется справедливость слов Н.Козловой, писавшей в 1994 году, что проблема массовой культуры отличается «темной ясностью» и «принадлежит к числу сложнейших — в силу своей двусмысленности, запутанности и в то же время самоочевидности», накопленного исследовательского материала достаточно, чтобы сделать попытку его обобщения и создания общих контуров современной теории массовой культуры и массового сознания.

Среду, в которой массовое сознание существует и которая создается для его существования, называют «массовой культурой». Различные трактовки термина описаны и классифицированы в исследовании Л.В.Петрова. Исследователь выделяет три поля значений, которые отдельные авторы придают термину «массовая культура». Массовая культура — это склад всего бессодержа

7Ä

Козлова H.H. Безвкусица масс и вкус интеллектуалов // Обществ, науки и современность. 1994. № 3. С. 142-150; Конрадова H.A. Китч: не-искусство не-элиты // Там же. 2000. № 5. С. 181-191; Флиер А.Я. Массовая культура и ее социальные функции // Там же. 1998. №6. С. 138-148.

79 Хоркхайиер М., Адорно Т.В. Диалектика Просвещения. М.; СПб., 1997; Фромм Э. Иметь или быть. М., 1986.

80 Искусство Нового времени: Опыт культурологического анализа. СПб., 2000; Разлогов К. Коммерция и искусство: враги и союзники? М., 1992; Соколов Е.Г. Аналитика мас-скульта. СПб., 2001; Хренов H.A. Мифология досуга. М., 1998; Костина A.B. Массовая культура как феномен постиндустриального общества. М., 2005 и др. тельного, шаблонного, дешевого и пустого, призванного удовлетворять самые невзыскательные, неразвитые и низменные вкусы массового потребителя в современном обществе. Массовая культура — это есть вся совокупность содержания сообщений, которые продуцируются средствами массовой коммуникации. В некоторых работах под «массовой культурой» понимается вся действующая культура масс, что включает в себя значение двух предыдущих пунктов, а также любые формы потребления массовой духовной продукции и вместе о 1 с тем массового поведения.

Определение сущности и категориального содержания понятия «масса» предпринято Е.Г.Соколовым. По его мнению, понятие «элитарной» культуры в виду его крайней неопределенности, мало что дает для понимания феномена массы. Следует употреблять наряду с понятием «масскультура» — «немассовая» форма культуры, то есть, только как оппозиционная форма. Он пишет: «масскульт оперирует чистыми, прозрачными, внятными и недвусмысленными фигурами — некими совершенными формулами архитипических состояний. В то время как немасскультовая художественная практика опирается на фигуры

82 загрязненные", замусоренные шумами, отклонениями, шероховатостями». Массовая культура «буквально ведет человека по жизни. Лишая возможности выбора — экзистенциального выбора в первую очередь — массовая культура избавляет от мук колебания». Для автора упрощенные (оглупленные) образы и профанные формымасскульта выступают истинным благом для сознания современного человека, переоцениваюшего ценности как индивидуальной жизни, так и культуры. «Поэтому, — заключает автор, — масскульт очищает реальность культуры, а не замусоривает ее,грязными подделками".Стерильность,

83 чистота, прозрачность — логотипы и нашего времени, и массовой культуры». Подобная апология массовой культуры и ее общедоступных ценностей симптоматична. В ней просматривается попытка воспользоваться теоретической относительностью понятия «элита», свести его только к оппозиционной форме «масскульта». Между тем массовая культура представлена автором как вполне

81 Петров Л.В. Массовая культура. С. 101.

82 Соколов Е.Г. Аналитика масскульта. СПб., 2001. С. 75.

83 Там же. С.90. ясная и определенная, что является, по его мнению, признаком жизнеспособности. Автор, чувствуя свою солидарность с массовым сознанием, действительно не видит смысла в существовании элиты и, подобно случайному посетителю выставки современной абстрактной живописи, полагает, что сам мог бы все это нарисовать. Приспособляемость массовой культуры, ее необыкновенная жизнеспособность подобна живучести кукушонка, обосновавшегося в чужом гнезде и вытолкнувшего законных обитателей. Автор сам в этом признается, мягко камуфлируя острые углы и пряча откровенный цинизм: «Массовая культура — это, фигурально выражаясь, „инстинкт самосохранения" новоевропейской культурной модели, единственная форма культурной декларации, возможная в „присутствии массы"»84. Апофеоз же массовой культуры, которым пропитана работа, выглядит как безапелляционная декларация массового самосознания. Соколов не стремится выявить специфическое в природе массовой культуры по сравнению с культурой в целом, следовательно, по его мнению, такая модификация как массовое искусство, становится аналогом художественной деятельности без каких-либо поправок и оговорок о специфической природе феномена. Такая позиция неизбежно приводит к утверждению «массового» характера художественного образования, сфер художественной деятельности и «массового» процесса художественного творчества и, следовательно, не к отождествлению элитарного и массового искусств, но к сведению элитарного, профессионального и высокого искусства к комиксам, рекламным плакатам, постерам и открыткам. Красноречивым показателем такой позиции является циничное сравнение образа «Богоматери с младенцем», расхожего, по словам Соколова, сюжета европейской иконографии» с «деревенской,девахой" с розовощеким карапузом на коленях»85. Каким бы «объяснительным» не был контекст высказывания, он ближе по своему духу глумлению толпы, чем суждению ученого.

Некоторые исследователи пытаются найти определенность массовой и элитарной культур в общей структуре общества. Так, Э.А.Орлова, в связи с ее концепцией морфологического строения культуры, выделяет две области обы

84 Соколов Е.Г. Аналитика масскульта. С. 182.

85 Массовая культура России конца XX века. Ч. 1. С. 95. денной культуры, осваиваемой человеком в процессе его общей социализации (прежде всего в процессах воспитания и общего образования), и специализированной культуры, освоение которой требует специального (профессионального) образования. Массовая культура занимает ромежуточное положение между этими двумя областями, выполняя функцию транслятора культурных смы

86 слов. АЛ.Флиер, полагая такой подход «эвристически полезным», расширяет и уточняет морфологическую динамику субкультурной стратификации. Он выделяет «субкультуру сельских производителей, называемую народной. или этнографической». По мнению исследователя: «Функционально эта культура производит главным образом средства поддержания физического (витального) существования людей — в первую очередь продукты питания., этой субкультуре свойствен низкий уровень специализации по отдельным профессиям («классический» крестьянин, как правило, работник-универсал: и земледелец, и скотовод, и рыбак, и плотник одновременно, если только особые условия ландшафта не специализируют его более узко); низкий уровень. притязаний людей; незначительный разрыв между культурой крестьянского бытия и специализированными знаниями и умения сельскохозяйственного труда. Соответственно и способ социального воспроизводства этой субкультуры в основном не выходит за рамки простой межпоколенной трансляции местной традиции природопользования и связанных с ней картины мира, верований, рациональных знаний, норм социальных отношений, обрядов и т.п., передача которых осуществляется в формах обыденного воспитания детей в семье и не требует

Й7 какого-либо специального образования». Ко второму типу субкультуры исследователь относит «городских производителей». Эта субкультура формировалась на заре цивилизации, как ремесленно-торговая, а позднее стала называться буржуазной промышленной, пролетарской, постбуржуазной (социалистической) и т.п., хотя функционально оставалась той же самой». В данной субкультуре создаются средства не столько витального, сколько социального л

Орлова Э.А. Динамика культуры и целеполагающая активность человека // Морфология культуры: структура и динамика. М.;Л., 1994.

87 Флиер А.Я. Массовая культура и ее социальные функции // Общественные науки и современность. 1998. № 6. С. 78. существования людей — орудия труда, оружие, предметы обихода, энергия, транспорт, связь, городская среда обитания, знания о мире (науку) и о человеке (медицину), средства обмена (деньги) и механизмы их функционирования, торговля, эстетические ценности. Все это, по словам Флиера, производится в товарных объемах. Для данной субкультуры характерны сравнительно высокий и неуклонно повышающийся уровень профессиональной специализации и увеличение социальных амбиций. «Профессионал» стремится перейти либо в элитарную, либо в криминальную сферы. Разрыв между обыденной и специализированными составляющими этой культуры в древности был небольшим (специальность ремесленника или купца осваивалась в процессе домашнего воспитания), но по мере научно-технического развития он увеличился намного (особенно в наукоемких профессиях). Соответствующим образом разделились и процессы социального воспроизводства этой субкультуры: обыденная культура среднего горожанина воспроизводится в рамках семейного воспитания и через институции национального образовательного стандарта, а специализированная — через систему средних специальных и средних учебных заведений. Третьей социальной субкультурой является элитарная, производящая особенную утонченную, сложную и высококачественную «культурную продукцию». Но это не самая важная черта элитарной субкультуры. Ее главная функция заключается в производстве социального порядка (в виде права, власти, структур социальной организации общества и легитимного насилия в интересах поддержания этой организации), а также обосновывающей этот порядок идеологии (в формах религии, социальной философии и политической мысли). Элитарную субкультуру отличает высокий уровень специализации (подготовка священнослужителей — шаманов, жрецов и т.п., очевидно, является наидревнейшим специальным профессиональным образованием), высочайший уровень социальных притязаний личности (любовь к власти, богатству и славе) считается «нормальной» психологией элитарного сознания. Способ подготовки носителей такого сознания, по мнению ученого, начинался с детства. «Усвоенные с детства знания и навыки аристократического воспитания, как правило, позволяли без дополнительного обучения исполнять обязанности рыцаря, офицера, придворного, чиновника любого ранга, да и монарха. Пожалуй, лишь функции священнослужителя требовали специализированной подготовки. Такая ситуация продержалась в Европе до XVIII—XIX веков, когда элитарная субкультура начала сливаться с буржуазной, превращаясь в высший слой последней. Одновременно существенно возросли требования к профессиональной подготовленности исполнителей элитарных функций, что привело к возникновению соответствующих учебных заоо ведений (военных, дипломатических, политико-административных)».

В современном обществе, по мнению Флиера, расхождение между обыденным и специализированным слоями элитарной субкультуры стало значительным, ибо правящие круги большинства стран сейчас пополняются людьми, не получившими аристократического воспитания. Хотя убедительных признаков устойчивого воспроизводства традиций обыденной элитарной культуры в большинстве развитых обществ нашего времени не наблюдается. Ученый обращает внимание на реликт «русской интеллигенции», сохраняющей противоречивое отношение к социалистической утопии.

Говорить о «смерти» аристократической традиции пока преждевременно. Политическая и интеллектуальная элиты стали иными, почти не связанными с потомственной аристократией прежних времен. Своеобразным ключом для понимания соотношений элиты и массы в теоретических построениях Флиера выступает криминальная субкультура. Это культура целенаправленного нарушения господствующих социальных порядков и идеологии. В ней выделяются специализации: воровство, убийство, хулиганство, проституция, нищенство, мошенничество, национальный экстремизм, терроризм, революционное подполье, не легитимное сектантство, еретичество, криминал на сексуальной почве, алкоголизм, наркомания и далее «по всем статьям уголовного кодекса, а также перечням форм психических отклонений, социальной неадекватности и т.п». Эта субкультура существовала всегда и, видимо, в основе ее лежат какие-то особенности человеческой психики, ведущие к формам протеста против абсолютной регламентированности социального бытия. Интересующие нас параметры этой субкультуры отличаются очень противоречивыми (аморфными, неструктурированными) характеристиками. Здесь встречаются как высоко специализированные (терроризм), так и совершенно неспециализированные (хулиганство, алкоголизм) проявления криминальности, и какой-либо устойчивой дистанции между этими составляющими не существует. Социальные амбиции субъектов криминальной субкультуры также варьируются от предельно низких (бомжи, попрошайки) до предельно высоких (харизматические лидеры экстремистских политических движений и сект, политические и финансовые аферисты и др.) Криминальная субкультура выработала и свои особые институты воспроизводства: воровские притоны, места заключения, публичные дома, закрытые клубы, революционное подполье, тоталитарные секты и т.п. Для криминальной субкультуры свойственно психологическое стремление причислять себя к элите. Некоторым ее слоям свойственно элитарное самосознание. Флиер не противопоставляет элиту и массу, однако его терминологическая неточность, постоянные подмены понятий: «народный, городской и массовый» помогают избежать «терминологического обострения смыслов». «Я полагаю, пишет он, что традиционное противопоставление народной и элитарной субкультур с точки зрения осмысления их социальных функций является совершенно неубедительным. Оппозицией народной (крестьянской) субкультуры представляется городская (буржуазная), а контркультурой по отношению к элитарной (культуре эталонов социального порядка) видится криминальная (культура социального беспорядка)». Исследователь уточняет, что распределение по принадлежности к субкультурам является условным, существует большой слой людей, находящийся в промежутке между этими социальными определенно-стями. «Структура бытия. задается человеку как набор более или менее стандартных ситуаций, где все уже выбрано теми самыми „гидами" по жизни: журналистами, рекламными агентами, публичными политиками и т.п. В массовой культуре уже все известно наперед: „правильный" политический строй, единственно верное учение, вожди, место в строю, звезды спорта и эстрады, мода на имидж „классового борца" или „сексуального символа", кинофильмы, где „наши" всегда правы и всегда побеждают»89. Флиер повторяет идеи Г.Тарда, но в отличие от «обличений» публицистов в умении пользоваться доверием толпы, по словам последнего, Флиер «оправдывает» стадность и конформизм массового сознания априорной установкой пользоваться готовыми эрзацами культуры. Автор замечает, что массовая культура появилась только в последние полтора — два века, поскольку она восполняет разрыв между специализированным и обыденным знанием и представляет собой новый в социокультурной практике, принципиально более высокий уровень стандартизации системы образов социальной адекватности и престижности, новую форму организации «культурной компетентности» современного человека, его социализации и инкультурации, новую систему управления и манипулирования ориентациями, поведенческими стереотипами и т. п. Флиер допускает, что массовая культура является эмбриональным предшественником какой-то новой, еще только нарождающейся обыденной культуры, отражающей социальный опыт жизни уже на индустриальном (культурно-национальном) и постиндустриальном во многом уже транснациональном этапах развития90. Соглашаясь со многими верными положениями отметим, что сопоставление криминальной и элитарной культур совершенно неубедительно. Криминалитет, каким бы он ни был по своей сути, никогда не может претендовать на интеллектуальность и креативность, отличающие истинную элиту.

Дата добавления: 2015-07-13