Правый поворот

Западноевропейские страны оказались уязвимы в том числе еще и потому, что являлись неотъемлемой частью мировой экономики. К 1970-м годам европейская промышленность столкнулась с конкуренцией со стороны не только США, но и Японии. Вдобавок конкурентоспособность европейских предприятий оказалась подорвана государственным регулированием и высокими налогами. Кроме того, в 1973 году ОПЕК резко повысила нефтяные цены, что оказало шоковый эффект на развитые государства, вызвав среди прочего рост безработицы. Западная Европа и США также были вынуждены пережить отложенные последствия длительного использования кейнсианской доктрины — высокую инфляцию.

Рост ВВП Великобритании в послевоенные годы

Ian Hopkinson/http://www.ianhopkinson.org.uk/2011/01/deficit-reduction-through-growth/

Совпадение высокой инфляции и безработицы получило название стагфляции. Это состояние экономики ранее было абсолютно неизвестным и на некоторое время обезоружило западный мир. Традиционный для кейнсианства подход — повышение социальных расходов — перестал работать, так как все выгоды для населения съедались ростом цен.

В то время как послевоенный экономический консенсус поощрял государственные расходы и борьбу с безработицей, выбранный для борьбы с кризисом неоконсервативный подход предписывал бороться с другими напастями — инфляцией, засильем государства в экономике, высокими налогами. Очевидно, что общество всеобщего благосостояния, которое зависело от государственного дирижизма и налоговых поступлений, было обречено как минимум на серьезные реформы.

Наиболее ярким примером правого поворота в Европе в 1980-е годы стала деятельность британского премьера Маргарет Тэтчер. Она серьезно ограничила в правах профсоюзное движение, сократила часть социальных расходов, способствовала приватизации ряда секторов экономики. Действия Тэтчер послужили образцом и для других европейских государств. При этом трансформация государства всеобщего благосостояния в каждой европейской стране опять-таки отличалась своей спецификой.

Наиболее последовательно неоконсерваторы действовали в Великобритании, гораздо менее активно — в ФРГ. По данным Бундесбанка, приватизация части государственных предприятий в Западной Германии позволила сократить долю государства в ВВП с 52 процентов в 1982 году до 46 процентов в 1990-м. Итальянский парламент в 1980-е обсуждал предложения по сокращению социальных расходов, но они касались лишь второстепенных статей. С 1983 года пациенты были вынуждены оплачивать до 15 процентов от стоимости прописанных лекарств, а затем размер компенсации был увеличен до 30 процентов. О неспособности Италии сократить социальные расходы свидетельствует тот факт, что к 1990 году социальные расходы там не только не уменьшились, но даже выросли за десять лет с 19,4 до 24,1 процента ВВП (.pdf).

Неизвестно, чем бы завершился неоконсервативный поворот для европейских государств, если бы не развал коммунистической системы в конце 1980-х, вызвавший тектонические сдвиги в политической сфере. Вместе с радикальной сменой политического ландшафта произошли и изменения в экономике, часть из которых, впрочем, не была связана с распадом СССР — например, компьютеризация и транснационализация. В результате всех перемен в начале и середине 1990-х годов был либерализован рынок труда, социальная мобильность населения повысилась, а уровень жизни вырос. Но самое главное заключалось в том, что с исчезновением СССР утратили всякую актуальность коммунистические идеи и социалистическая альтернатива капиталистическому обществу.

Государство всеобщего благосостояния оказалось временным решением, которое в своем традиционном воплощении не выдержало экономических, политических и идейных перемен. Уже в XXI веке привычные для этой модели высокие социальные расходы не могли не попасть под сокращение. Например, в Греции бюджетные траты формировали до 50 процентов ВВП, а пенсионерам гарантировалась пенсия, которая достигала 80 процентов от зарплаты, что было едва ли не самым высоким показателем для ЕС (.pdf). Неудивительно, что подобный уровень расходов для государства с задолженностью в 142,8 процента ВВП показался Брюсселю неприемлемым.

Тот факт, что концепция государства всеобщего благосостояния популярна и сегодня, легко объясним современной уязвимостью Евросоюза — в кризисные периоды идеи социальной поддержки всегда находят отклик. История этой экономической модели может помочь современным европейским странам, нашедшим баланс между социальной защищенностью и экономической гибкостью, избежать ошибок тридцатилетней давности. Новейшая история Европы показала, что государство всеобщего благосостояния просто невозможно без экономического роста, а наращивать «социалку» без увеличения ВВП пока так никто и не научился.

Настя, подобные статьй наталкивают на правильные мысли. Старайся по мере способностей, формализовать в таблицы и их описывать.

Очень нужная таблица по России, еще бы добавить по краю.

Дата добавления: 2015-08-31