История чинопоследования Таинства Евхаристии. 5 страница

Далее следует воспоминание о Божией Матери. Священник принимает из рук диакона кадило и, покадив перед престолом, громко возглашает: «Изрядно (то есть в особенности. – П. М.) о Пресвятей, Пречистей, Преблагословенней, Славней Владычице нашей Богородице и Приснодеве Марии». Хор поет «задостойник». Это или песнопение «Достойно есть, яко воистинну блажити Тя, Богородицу…», или иной, предусмотренный богослужебным уставом, текст (например, за Литургией святителя Василия Великого это, как правило, песнопение «О Тебе радуется…»).

Здесь Церковью воздается почитание Пречистой Богоматери – как безмужно и непорочно родившей Христа, как достигшей предельно возможной для человека степени обожения, как сделавшейся превысшей ангельских чинов. Вслед за прославлением Богоматери, священник в продолжающейся тайной молитве Анафоры воспоминает «о святем Иоанне Пророце, Предтечи и Крестители, о святых славных и всехвальных апостолех, о святем… (здесь поминается святой дня) егоже и память совершаем, и о всех святых Твоих, ихже молитвами посети нас, Боже».

Следует понимать, что присутствующее здесь поминовение святых конечно же не является нашей ходатайственной молитвой за них. Они, разумеется, не нуждаются в нашем заступничестве за них перед Богом; это мы нуждаемся в их ходатайстве. И именно на такое ходатайство уповаем мы, совершая во время Интерцессио молитвенное поминовение Богоматери и святых. Кроме того, наша молитва здесь – это еще и молитва благодарственная. Мы воздаем здесь славу, благодарность Богу за тех, кто уже получил то, ради чего мы и участвуем в Евхаристии: вечную жизнь во Христе. Вот как пишет об этом святой Николай Кавасила: во время этой молитвы «побуждения к благодарности… суть святые; ибо в них Церковь обрела просимое и получила то, о чем молится – Царствие Небесное… Но зачем я называю совершенство святых величайшим даром Божиим? В нем совмещаются все дары Божии: потому что лики святых – вот цель, вот плод всех благ, которые Господь оказал роду нашему. Ради этого создано нам небо, и земля, и все видимое. Для того рай, для того пророки, для того Сам Бог во Плоти, и божественное учение, и дела, и страдания, и смерть, – чтобы люди переселились от земли на небо и соделались наследниками Небесного Царства… Поэтому-то благодарению за святых, самое Таинство называется «благодарением» (Евхаристией). Ибо, хотя Церковь воспринимает здесь и многое другое, но святые составляют цель всего, и ради их все то испрашивается; посему, когда она за то благодарит, – благодарит за совершенство святых»[208]. Как вы видите, здесь – еще одно важное святоотеческое объяснение значения именования Таинства Евхаристии: как благодарения Церкви Богу за дар, за торжество святости, обретаемое христианами именно посредством Причащения Тела и Крови Христовых…

Затем священник молится об усопших, о епископстве и священстве, о вселенной, о Церкви, о властех и воинстве, о Патриархе и правящем архиерее. Поминовение Патриарха и архиерея возглашается уже не тайно, а вслух.

Следует обратить внимание на издавна присутствующее в тексте Интерцессио моление о властях. Прежде, в советские годы, русских православных христиан упрекали за то, что их Церковь молится о безбожной власти – как раз из-за подобных прошений в богослужебных молитвах и ектениях. Но давайте посмотрим, каким же образом в тексте Литургии поминается эта власть: «Даждь им, Господи, мирное правление, да и мы в тишине их тихое и безмолвное житие поживем, во всяком благочестии и чистоте». Смысл этих слов может пониматься примерно так: «Господи, мы молим Тебя о людях, властвующих над нами, чтобы их правление было мирным, чтобы они не натворили никаких бед, чтобы в нашей стране не случилось никаких нестроений». А если говорить еще проще, то значение этой молитвы в советские годы верующими людьми понималось примерно следующим образом: «Господи, не дай им „разгуляться“ и сотворить что-либо против православных христиан». В этом смысле естественно молиться о любых, даже самых страшных, самых безбожных «властех» – чтобы Господь не попустил им уничтожить Церковь Христову. В подобном же значении православные верующие молились о безбожных властях не только в коммунистическую эпоху: точно так же и христиане первых столетий молились о языческих императорах.

Кроме того, такое присутствующее в чинопоследовании Литургии моление о властях, совершаемое даже в том случае, если эта власть враждует против Церкви Христовой, может пониматься и в несколько другом смысле. Богопротивная власть бывает попущена нам Богом не только как наказание, но одновременно и ради нашей духовной пользы: она делается для нас испытанием христианской жертвенности, готовности идти на смерть за Христа, оказывается подлинно доброй проверкой твердости нашей веры. И ответом на такое богодарованное попущение (попущение, благодаря которому, с помощью Божией, мы получаем духовную пользу даже и через причиняемый нам врагами Церкви физический вред), должна стать наша молитвенная смиренная благодарность Творцу. И раз Евхаристия – это прежде всего «благодарение» Богу за все Его спасительные дары, то, значит, известный апостольский принцип «за все благодарите» (1 Фес. 5, 18), – как необходимость благодарности Богу не только за наши радости, но и за данные нам испытания, – может реализоваться и в качестве благодарственной молитвы также и за попущенную богопротивную власть…

Об этой – ходатайственной – части Литургии святитель Иоанн Златоуст говорит так: священник молится «за всю вселенную, и умилостивляет Бога за грехи всех, не только живых, но и умерших… Он так приступает к Богу, как бы ему вверен был весь мир и сам он был отцом всех, прося и умоляя о прекращении повсюду войн и усмирении мятежей, о мире и благоденствии, о скором избавлении от всех тяготеющих над каждым бедствий…»[209].

После гласного поминовения Патриарха и правящего архиерея, хор поет: «И всех и вся». А священник продолжает тайную молитву Анафоры: «Помяни, Господи, град сей…». Он молится обо всем мире, о живущих во всех городах христианах, о плавающих, путешествующих, и так далее. В конце молитвы иерей возглашает: «И даждь нам единеми усты и единем сердцем славити и воспевати пречестное и великолепое Имя Твое, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков». Хор поет: «Аминь». Священник обращается лицом на запад, к молящимся, благословляет их из алтаря и произносит: «и да будут милости Великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа со всеми вами». Хор, от лица молящихся, отвечает: «И со духом твоим».

Здесь Анафоральная часть Литургии завершается. Далее Церковь готовится к Причащению: к Приобщению пребывающим в алтаре Телу и Крови Господа Иисуса Христа.

Диакон выходит из алтаря на солею и произносит просительную ектению: «Вся святыя помянувше, паки и паки миром Господу помолимся...». Отмечу, что под «святыми» здесь подразумеваются все стремящиеся к достижению святости христиане. Подробнее о таком значении понятия «святость» будет сказно в дальнейшем – когда мы будем вести речь о смысле возгласа «Святая святым».

Следует обратить внимание еще на одно прошение этой ектении: «О принесенных и освященных Честных Дарех, Господу помолимся». Конечно же, мы не просим здесь о том, чтобы эти Дары получили еще какое-либо дополнительное освящение: они ныне – уже высочайшая Святыня Тела и Крови Христовых. Мы молим о другом: о том, чтобы эти Дары теперь освятили нас, чтобы наше Причастие не оказалось для нас приобщением в суд и во осуждение, но чтобы оно преложило нас в Тело Христово. Вот как говорит об этом святой Николай Кавасила: «помолимся Господу об освященных Дарах, не для того, чтобы они получили освящение, – потому (священник) и назвал их освященными, чтобы кто не подумал этого, – но чтобы они нам сообщили его… Помолимся, – говорит, – о Дарах, дабы они в нас стали действовать, дабы не были бессильны к сообщению этой благодати, подобно тому, как всесильное Тело Господа в то время, как Он обращался с людьми, в некоторых городах не могло совершать чудес по причине неверия их»[210].

Во время просительной ектении священник читает тайную молитву об удостоении нас неосужденного Причащения, о том, чтобы мы очистились от всякой скверны и о том, чтобы, приобщившись благодати Святого Духа, унаследовали Вечную Жизнь: «Тебе предлагаем живот наш весь и надежду, Владыко Человеколюбче…».

В конце ектении диакон свидетельствует о нашей сознательной готовности полностью предать себя, свою жизнь Христу: «соединение веры и причастие Святаго Духа испросивше, сами себе, и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим». Хор от лица всех молящихся подтверждает нашу готовность целиком предать себя Спасителю: «Тебе, Господи».

Затем священник возглашает: «И сподоби нас, Владыко, со дерзновением неосужденно смети призывати Тебе, Небеснаго Бога Отца, и глаголати». Наступает еще один важнейший момент богослужения Литургии: пение молитвы «Отче наш», воспринимаемой церковной традицией именно как молитва, неразрывно связанная по смыслу с Таинством Евхаристии. Вероятно, текст «Отче наш» был включен в чин этого Таинства с самого начала его существования – еще в ту пору, когда христиане совершали Евхаристию по ветхозаветному пасхальному ритуалу. Собственно евхаристическими по своему смыслу здесь являются слова «хлеб наш насущный даждь нам днесь…». В святоотеческом истолковании у этой фразы обнаруживается как бы несколько «уровней» духовного значения. Первый смысл этих слов молитвы таков: «хлеб насущный» – это обыденная, необходимая для нашего телесного существования, физическая пища, о даровании которой мы и просим Господа. Второй смысл – хлеб как обращенное к человеку слово Божие; вспомним евангельские Слова Спасителя: «...не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих» (Мф. 4, 4; ср. Втор. 8, 3). И, наконец, третий смысл этих слов молитвы «Отче наш» таков: «хлеб насущный» – это хлеб Евхаристический, хлеб, прелагаемый в Тело Господне. Об этом смысловом значении слов «хлеб наш насущный» свидетельствуют многие Святые Отцы и учители Церкви. Вот что, например, говорит об этом Тертуллиан: «испрашивая хлеба насущного, мы молимся о непрестанном пребывании во Христе, чрез приобщение Тела Его»[211]. А вот какое неожиданное истолкование евхаристического понятия «хлеб насущный» дает святитель Кирилл Иерусалимский: «...хлеб обыкновенный не есть насущный, а сей святый хлеб (Тело Господа) есть насущный, то есть имеющий действие на сущность души. Сей хлеб сообщается всему твоему составу к пользе души и тела»[212]. Мы видим: в двух первых приведенных смыслах слово «насущный» означает хлеб, необходимый для нашей жизни, для благополучия тела и души христианина. В третьем же смысле «насущный хлеб» может пониматься как таинственно воздействующий на самую сущность человека, преображающий ее – поистине пересозидающий нас во Христе в «новую тварь».

По окончании пения «Отче наш» и иерейского возгласа «Яко Твое есть царство, и сила, и слава…» священник возглашает: «Мир всем». Хор отвечает: «И духови твоему». Священник произносит: «Главы ваша Господеви приклоните». Хор поет: «Тебе, Господи». В это время священник читает тайную молитву, в которой просит Бога, чтобы Он милостиво призрел на преклонивших перед Ним главы и подал им все необходимые житейские блага: «Благодарим Тя, Царю невидимый...». Молитва завершается возгласом: «Благодатию и щедротами…». В то время, пока хор протяжно поет «Аминь», священник читает еще одну тайную молитву – «молитву перед раздроблением Агнца»: «Вонми, Господи Иисусе Христе, Боже наш…». В ней священник просит Господа, чтобы Он Сам преподал священнику и сослужащим с ним Свои Тело и Кровь, а через священника – даровал их уже и всем верующим. После тайной молитвы священник трижды читает «Боже, очисти мя, грешнаго, и помилуй мя» и делает три поклона. Закрывается завеса Царских врат.

Диакон (к этому моменту уже крестообразно препоясавшийся орарем – в знак ангельского служения, в символическое знамение ангельских крыльев) возглашает «вонмем» и входит в алтарь.

Священник берет с дискоса Агнец и, вознося его над дискосом, возглашает: «Святая святым». Хор же отвечает ему пением: «Един Свят, Един Господь, Иисус Христос, во славу Бога Отца. Аминь».

Как же нам следует понимать эти слова – «Святая святым»? Неужели в том смысле, что «Святая» – Евхаристия – предназначена только для тех, кто уже достиг подлинной святости, духовного совершенства во Христе, обожения? Но тогда мы, наверное, вообще никогда не посмеем претендовать на приобщение к этой Святыне, не сможем приступить к Евхаристической Чаше: разве мы настолько святы, чтобы посчитать себя вполне достойными приобщиться Телу и Крови Христовым? Напротив, мы грешны и никогда не оказываемся вполне духовно готовыми приступить к Евхаристии. Но тогда, быть может, нам вообще никогда нельзя причащаться? Неужели мы всякий раз приобщаемся Святых Христовых Таин в суд и во осуждение?

И все же нам следует помнить о том, что наименование «святые» прилагается в Церкви Христовой не только к тем, чьи имена запечатлены в православных святцах – в каком-нибудь апостольском или святительском чине. Конечно же, Церковь, по слову преподобного Исидора Пелусиота, это подлинно «собрание святых, соединенных правою верою и доблестным житием»[213]. И вместе с тем, святые – это не только те, кто, достигнув полноты духовного совершенства, уже канонизированы Церковью, но и те, кто этой святости пока лишь ищут. Вспомним, как обращается апостол Павел в своем Послании ко всей полноте Римской церкви, которая, конечно же, состояла не только из одних святых: «...всем находящимся в Риме возлюбленным Божиим, призванным святым» (Рим. 1, 7). В Церкви Христовой свят тот, кто стремится к единению с Богом, кто совершает дело своего Спасения, кто участвует в Таинствах, – всякий верный Христу православный человек. В этом смысле «Святая» – Евхаристия – предназначена не только святителям и преподобным, но и нам: тем, кто пусть и не святы, но этой святости жаждут, тем, кто однажды уже получили залог этой святости в даре благодати Крещения и в «личной Пятидесятнице» – Миропомазании, и теперь этот залог призваны свободно реализовать. Итак, по точному замечанию отца Иоанна Мейендорфа, такая, достигаемая во Христе благодаря Евхаристии, «святость заключается в сообразовании наших воль с Божественной волей» Господа[214]...

Эту мысль об именовании «святыми» в тексте Евхаристии не только одних праведников, но и всех стремящихся к богопричастности христиан подтверждают и древние Святые Отцы. Вот что говорит о смысле евхаристических слов «Святая святым» и о значении следующего за ними ответа – «Един Свят, Един Господь, Иисус Христос» – святитель Кирилл Иерусалимский: «Святая – это предлежащие Дары, принявшие наитие Святого Духа. Святы и вы, сподобившиеся Духа Святого. Итак, „Святая – святым“ приличествует. На сие вы говорите: „Един Свят, Един Господь, Иисус Христос“. Ибо поистине свят Един, Кто по естеству свят (то есть Бог. – П. М.). И мы святы, но не по естеству, а по причастию, подвигу и молитве»[215]. А вот что по этому поводу замечает святой Николай Кавасила: «...священник возглашает „Святая святым“, как бы говоря: „вот Хлеб Жизни, Который вы видите. Идите, стало быть, причащайтесь, но не все, а тот, кто свят. К Святыне допускаются только одни святые“. Под святыми же здесь подразумеваются не только совершенные в добродетели, но и те, кто тяготеет к совершенству, но его еще не достигли. И этим (христианам) ничто не мешает освятиться Причастием Святых Таинств, и этой частью Святыни (то есть силой Евхаристии. – П. М.) стать святыми…»[216].

Далее перед Царскими вратами ставится зажженная свеча. Хор поет причастный стих, или «киноник», исполняемый во время приготовления к Причащению и самого Причащения священнослужителей. Тексты «причастнов» разнообразны; их выбор осуществляется в соответствии с богослужебным уставом – в зависимости от сегодняшнего дня, от того или иного праздника. Например, в воскресный день звучит: «Хвалите Господа с небес, хвалите Его в вышних»; на Пасху: «Тело Христово приимите, Источника Безсмертнаго вкусите»; на праздники Богоматери: «Чашу Спасения прииму и имя Господне призову»…

В это время в алтаре происходит раздробление Агнца. Мы с вами помним о том, что Агнец еще во время Проскомидии был крестообразно надрезан снизу – почти до своей печати с надписью «IC XC NIKA». Теперь священнику предстоит разделить, разломить Его на четыре части. Вошедший в алтарь диакон говорит: «Раздроби, Владыко, Святый Хлеб». И священник разламывает Агнец по надрезу на четыре части со словами: «Раздробляется и разделяется Агнец Божий, раздробляемый и неразделяемый, всегда ядомый и никогдаже иждиваемый, и причащающияся освящаяй». Это антиномичные, парадоксальные слова. Несмотря на разделяемость, необходимую для причащения многих христиан, Агнец остается неповрежденным и не делимым. Это Его свойство позволяет ежедневно совершать Литургию на многих престолах – по лицу всей Вселенной. И Тело Христово сохраняется неповрежденным и неиждиваемым. При этом в каждой частице нам подается (об этом уже упоминалось прежде) отнюдь не какая-то «отдельная» часть Тела Христова, а Его всецелая телесность: распятое, воскресшее, прославленное, преображенное, вознесшееся на Небеса человеческое Тело Сына Божия.

Четыре части разломленного Агнца крестообразно полагаются на дискосе: частица «IC» – сверху, частица «ХС» – снизу, частицы «NI» и «KA» – слева и справа. Затем диакон, показуя орарем на Потир, говорит: «Исполни, Владыко, Святый Потир». И священник, взяв частицу с надписью «IC», и сотворив ею знамение Креста над Потиром, опускает ее в Кровь Христову со словами: «Исполнение Духа Святаго». Диакон произносит: «Аминь».

Затем, взяв ковш с «теплотой» – горячей водой, диакон подносит его священнику и говорит: «Благослови, Владыко, теплоту». Священник произносит: «Благословенна теплота святых Твоих, всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь». После этого диакон крестообразно вливает теплоту в Чашу со словами: «Теплота веры исполнь Духа Святаго. Аминь».

Вот как поясняет символическое значение этого богослужебного обычая святитель Симеон Солунский: «теплота свидетельствует, что Тело Господне, хотя и умерло после отделения от души, осталось все же животворящим и не отделено ни от Божества, ни от всякого действия Святого Духа»[217]. Таким образом, символ теплоты – как символ торжествующей над смертью жизни (напоминающий нам и о теплом дыхании живого человека, и о тепле живых тел, противостоящем холоду могильной мертвенности), – свидетельствует нам о том, что даже во гробе Тело Христово осталось животворящим, ибо, даже умерев физической смертью, оно – навеки воспринятое в Воплощении Христовом в Его Божественную Ипостась – осталось нераздельным с Божеством Слова и было исполнено пребывающей в нем силой Святого Животворящего Духа. Оно – даже умершее – является телом Самой Жизни.

Существуют и другие святоотеческие способы истолкования символического значения теплоты, вливаемой в Евхаристическую Чашу перед Причащением. Так, святой Николай Кавасила пишет: священник «вливает в Потир теплую воду для обозначения сошествия Святого Духа на Церковь»[218]. Он говорит о том, что «теплая вода изливается на Честные Дары… чтобы явить образ, по которому Церковь стала причастна, и вновь, и вновь становится причастной Святому Духу. Это происходит благодаря посредничеству Спасителя нашего Христа. Поэтому сначала вливается теплота в Святые Дары, а затем оттуда причащаются священнослужители и дают причащаться остальным, так как и Дух Святой прежде исполнил богоносную плоть Самого Господа, а затем из нее словно из источника и вместе с нею излился на Церковь и всегда изливается. Об этом же свидетельствует божественный Иоанн: “и от исполнения Его мы все прияхом” (Ин. 1, 16)»[219]…

Далее священник берет в руки часть Агнца с печатью «ХС» и, в свою очередь, разделяет ее на несколько частей – по числу причащающегося духовенства: священник и диакон причащаются именно от этой частицы – «ХС». А вот от частицы «IC» не причащается никто. И даже если во время Причащения вдруг оказывается, что частиц Причастия не хватает для всех желающих приступить к Евхаристии, что причастников-мирян сегодня значительно больше, чем изначально предполагал священник, – все равно эта частица «IC» должна сохранится в целости в Потире: священник может здесь воспользоваться лишь хранимыми в алтаре запасными Святыми Дарами. В этом – образ неотделимости Тела и Крови Христовых друг от друга. Тело всегда должно пребывать вместе с Кровью: и Тело и Кровь должны неразрывно оставаться в Евхаристической Чаше до конца Литургии. Итак, такой запрет причащать от частицы с печатью «IC» связан с тем, что Тело Христово не может завершиться в Потире до конца богослужения, до самого момента «потребления» Святых Даров священником или диаконом…

После того, как частица с печатью «ХС» бывает разделена на необходимое число частей, наступает момент Причащения духовенства. Мы не будем говорить о нем подробно. Лишь подчеркнем, что это Причащение происходит Телом и Кровью раздельно – полагаемыми в ладони иерея и диакона частицами Тела и испиваемой (по три глотка) прямо из Чаши Господней Кровью. Духовенство должно причащаться с великой осторожностью, чтобы не потерять ни одной самой мельчайшей частицы Тела из своих рук и не капнуть ни одной капли из Потира. Перед Причастием священнослужители испрашивают прощения за свои прегрешения как друг у друга, так и у молящихся в храме мирян. Тело и Кровь подаются диакону священником. Перед Причастием читаются хорошо известные вам молитвы: «Верую, Господи, и исповедую…» и «Вечери Твоея Тайныя…». Вслед за Причащением духовенством вкушаются антидор и теплота (от запивки воздерживается лишь тот из священнослужителей, кто будет должен – уже после завершения всеобщего Причащения мирян – потребить оставшиеся в Чаше Дары; он запивать пока что еще не может)…Частицы Агнца «NI» и «KA» разделяются иереем приблизительно на столько частей, чтобы их хватило для Причащения стоящих в храме мирян. Эти раздробленные частицы опускаются в Потир. Чаша накрывается покровцом или платом, а сверху кладется лжица.Диакон отверзает Царские врата, принимает Чашу из рук священника и выходит на солею со словами: «Со страхом Божиим и верою приступите». После этого священник забирает у него Чашу. Хор поет: «Благословен Грядый во имя Господне, Бог Господь и явися нам». Вслед за этим следует чтение молитв священником перед Причащением и само Причащение – важнейший момент Божественной Литургии, наряду с моментом преложения Даров.Святой Николай Кавасила очень возвышено говорит о том внутреннем духовном состоянии, с которым мы должны здесь подходить к Евхаристической Чаше: «благочестие, вера, любовь к Богу, полная горячности, – все это чувства, которые непременно мы должны иметь, приступая к Святым Тайнам, без которых даже и смотреть на них крайне нечестиво»[220]. После Причащения мирян духовенство входит в алтарь. Священник ставит на престол Чашу и берет в руки дискос. Далее читаются воскресные песнопения: «Воскресение Христово видевше…», «Светися, светися…», «О Пасха велия…» (иногда в практике эти тексты прочитываются только после причащения духовенства).Затем со словами: «Отмый, Господи, грехи поминавшихся зде Кровию Твоею Честною, молитвами святых Твоих» диакон (а в сегодняшней богослужебной практике чаще священник) опускает в Чашу все частицы, вынутые из просфор за живых и усопших. Здесь, в этот момент Литургии, по сути, омываются Кровью Христовой грехи всех поминавшихся за Проскомидией христиан.Затем Чаша накрывается покровцом, а на дискосе складываются звездица, копие, второй покровец и плат.После этого священник, обращаясь лицом к молящимся и благословляя их, говорит: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови достояние Твое». Хор поет: «Видехом Свет Истинный, прияхом Духа Небеснаго, обретохом веру истинную, Нераздельней Троице покланяемся, Та бо нас спасла есть». В это время священник трижды кадит Святые Дары, тайно говоря при этом: «Вознесися на небеса Боже, и по всей земли слава Твоя».После этого иерей отдает диакону кадило и дискос, и тот переносит дискос на жертвенник. Священник, поклонившись Святым Дарам, берет Чашу, и тихо говорит: «Благословен Бог наш», и, обратившись уже к народу, громко возглашает: «всегда, ныне и присно и во веки веков». Этот возглас напоминает об обетовании Спасителя пребывать в Церкви «во все дни до скончания века» (Мф. 28, 20).Затем священник со словами: «Вознесыйся на небеса, Боже, и по всей земли слава Твоя», несет Чашу на жертвенник. Здесь перед нами зримо является символический образ Вознесения Христа на Небо. Далее происходит каждение Даров. Перед Дарами на жертвеннике ставится свеча. Вернувшись к престолу, священник, начертав губкой знак Креста над антиминсом и положив губку в середину антиминса, складывает и закрывает антиминс. Хор поет «Аминь» и следом за этим – «Да исполнятся уста наша…», выражая в этом гимне благодарность народа за принятие Святых Христовых Тайн.Диакон, выйдя на солею, читает благодарственную ектению, начинающуюся словами: «Прóсти (то есть с благоговением. – П. М.) приимше Божественных, святых, пречистых, безсмертных, небесных и животворящих, страшных Христовых Таин, достойно благодарим Господа». В конце ектении священник, держа в руках Евангелие, делает им знак креста над антиминсом и возглашает: «Яко Ты еси освящение наше, и Тебе славу возсылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков». С этими словами он кладет Евангелие на антиминс. Хор отвечает: «Аминь».Далее священник возглашает: «С миром изыдем», то есть призывает нас в мирном состоянии души изойти из храма по окончании Литургии. Хор поет «О имени Господнем», что означает: выйдем из храма не иначе как с именем Божиим на устах и с тем благословением, что преподается нам именем Господним. Диакон возглашает: «Господу помолимся». Хор отвечает: «Господи, помилуй». Священник выходит из алтаря, становится посреди народа перед солеей, и читает «заамвонную молитву» «Благословляяй благословящие Тя, Господи…». В ней он испрашивает у Господа благословение для молящихся и всех членов Церкви. Закончив произнесение молитвы, священник возвращается в алтарь.По завершении «заамвонной молитвы» хор отвечает «Аминь», трижды воспевает «Буди Имя Господне благословено отныне и до века», затем поет 33 псалом «Благословлю Господа на всякое время…» (Пс. 33, 1-11) (иногда в сегодняшней практике этот псалом, к сожалению, опускается). В это время диакон должен стоять на солее перед иконой Спасителя.Затем священник читает у престола молитву на потребление Святых Даров. Диакон тоже входит внутрь алтаря, подходит к престолу и, преклонив главу, внимает этой молитве. Молитва начинается словами: «Исполнение закона и пророков…». «Исполнением закона и пророков» здесь именуется Сам Господь Иисус Христос. Именно Его и просит священник наполнить – благодаря нашему Евхаристическому Приобщению – «радости и веселия сердца наша». При этом священник подает свое благословение диакону. Диакон целует престол и отходит к жертвеннику, чтобы потребить Святые Дары: ни одной частицы Тела и ни одной капли Крови Христовых не должно остаться в Чаше по окончании Евхаристии.И наконец священник, стоя лицом к народу в Царских вратах, преподает благословение молящимся: «Благословение Господне на вас, Того благодатию и человеколюбием; всегда, ныне и присно, и во веки веков». Хор поет: «Аминь». Священник возглашает: «Слава Тебе, Христе Боже, упование наше, слава Тебе». Хор поет «Слава и ныне», трижды «Господи, помилуй», а затем – «Благослови». После этого священник глаголет отпуст.Мы с вами кратко рассмотрели чинопоследование Божественной Литургии.На этом мы завершаем разговор о Православных Церковных Таинствах. Хотелось бы верить, что сказанное здесь принесет вам некоторое понимание того, как прекрасна и в то же время страшна, ответственна жизнь в Церкви – жизнь в постоянном соприкосновении с освящающей и в то же время пожигающей Господней благодатью.Хотелось бы надеяться, что этот курс лекций стал для вас не только введением в учение о Таинствах Церкви, но также и введением в то, что можно было бы условно обозначить «культурой православной богословской мысли», зиждущейся прежде всего на основании Священного Писания и Священного Церковного Предания, Предания, важнейшей составляющей которого является наследие Святых Отцов.И еще несколько слов в заключение. Не следует думать, что состоявшееся ныне соприкосновение с некоторыми основами православной богословской традиции позволяет нам подходить к ее дальнейшему изучению так, как будто мы в ней уже хорошо освоились и свободно ориентируемся, как будто, прочитав несколько (или даже много) богословских книг, мы имеем право легко рассуждать о величайших тайнах православной догматики.В этом смысле очень важно помнить: при разговоре о православном догматическом учении, об аскетике, об опыте умной молитвы, о христианской мистике, наконец о Таинствах мы много и часто используем возвышенные и загадочные святоотеческие образы, очень легко, как бы «играючи» приводим в наших богословских рассуждениях страшные, духовно-ответственные слова вроде понятий «обожение», «преображение», «боговидение», – и так легко порой всем этим «жонглируем», почти «играем», упиваемся, как будто все это – неотъемлемая часть наших личных духовных достижений, собственного опыта святости… Одна из самых опасных вещей в изучении православного богословия, в том числе и богословия Таинств, – это превращение наших рассуждений о вероучении Церкви в некую легковесную христианскую «романтику», догматическую «поэзию», сочиняемую на стихотворный размер соборных формул и святоотеческих писаний. Порой мы так привыкаем «авторитетно» судить о вершинах святости и пределах боговедения, что нам начинает казаться, будто мы сами уже давным-давно достигли этих пределов. И тогда мы совсем забываем о том, что мы, ко всему прочему, не только «богословы», но еще и грешники. Что мы живем в Церкви, постигаем ее учение не для того чтобы почить на лаврах собственной образованности, а чтобы в этой Церкви спастись. Что мы рассуждаем о Таинствах не для того, чтобы выяснить, насколько же мы просияли светом Божественной благодати с момента последней Литургии, а чтобы победить и искоренить живущий в нас грех.Да, мы призваны к святости Самим Богом – «Святая святым» – но, чтобы этой святости достигнуть, нам необходимо сначала вспомнить о том, что мы – грешники.Всякое церковное Таинство — это еще и молитва. Чего же нам просить в такой молитве? Вслед за святым Николаем Кавасилой хочется верить, что в ней «мы просим Бога не о том, чтобы Он нас увенчал, но чтобы Он нас помиловал»[221]. 5 СЕМИНАР

Дата добавления: 2015-08-31