Как я доверялась тебе

На кухне — кавардак. Пустая коньячная бутылка и полная до краев пепельница. Сводный хор телевизора, радио и телефона. Световая иллюминация. Сквозняк всасывает в балконную дверь и выплевывает назад штору. А тебя нет. Ты ловишь мотор, чтобы мчаться к друзьям, к врагам, к черту на кулички, куда угодно. Потому что невмоготу, потому что это все‑таки случилось. Надо же, еще вчера ты уверяла ушлую приятельницу в крепости семейных уз и незапятнанности супружеских простыней. А она щурилась на тебя сквозь сигаретный дым и кофейный парок с ехидцей: мол, пой, ласточка, пой, знаю я их, все одинаковые, и твой никак не исключение. Чуть не разругались вдрызг. да после еще (ах, дура, дура) плакалась ему, и он успокаивал. А сам — уже…

К черту на кулички такси не повезет, к врагам, слегка взбодренная скоростью, не поедешь сама. Подруги… Да уж эти мне подруги! Они‑то таиться не станут.

И камнепадом посылаются на твою перманентную головушку открытия: оказывается — не впервой, оказывается и раньше. А ты не ведала ни сном, ни духом, и хваленая женская интуиция молчала. Да и с чего ей бить тревогу, когда он со службы по секундомеру, в койку с энтузиазмом. Не подкопаешься, не придирешься. Ангел да и только. Без крыльев, зато с…

Ах ты подраненная моя лебедушка! Ну будет, будет, успокойся. Давай умоемся, выпьем медленными глотками стакан холодной воды и попробуем разобраться. Это ночью все кошки серы, а днем они очень даже всякие.

Спринт или случайная связь. Не грозит никакими осложнениями и последствиями, кроме разве венериных недугов. Если мужскую плоть и душу изобразить в виде двух линий, то получатся параллельные прямые. А они, как ты помнишь из школьного курса геометрии, на малом пространстве не пересекаются. Ни по Лобачевскому, ни по Евклиду.

Близость здесь сродни эпилептическому припадку:

закончился — и никаких воспоминаний, кроме некоторой физической разбитости. Или смахивает на онанистический акт, где у разовой партнерши незавидная роль вспомогательного инструмента, о судьбе и переживаниях которого пекутся не больше чем о пустой таре в кустах у подворотни Слабое эхо докатывается порой до законной спальни лишь в виде беспричинного всплеска нежности Не из‑за скрытых угрызений совести Их нет и впомине Просто первые пробы редко бывают удачными, они скорее ранят мужское тщеславие, чем тешат его А тут ты — такая освоенная и понятливая Выигрышное сравнение, целиком в твою пользу И объективно данный тип измены в малых (ну очень малых) дозах даже полезен

Для мужского организма этот краткий рывок в кусты на короткой стоянке международного рейсового автобуса просто необходим Это что‑то вроде аптекарских пиявок, которые отсасывали у наших дедушек дурную застойную кровь. В рассудительном обществе для такой прочистки физики и существуют публичные дома с медицинским контролем, тренированным персоналом, полицейским патронажем для профилактики криминогенное™, гарантией сохранения инкогнито клиента Заглянул на красный огонек почтенный отец семейства, быстренько и квалифицированно обслужился — и назад, к жене и детям. Ни тебе антисанитарии, ни прочих сюрпризов и ловушек

Источник повышенной опасности здесь ты сама с уникальной женской способностью раздувать мировой пожар из сигаретной искры. Поэтому ради собственного душевного спокойствия не прилетай ночным рейсом без предупредительной телеграммы, не рвись в чужую квартиру после звонка анонимного доброжелателя, не проводи политику жесткого контроля

Одна дама, страдавшая ревностью в особо крупных размерах, с порога требовала у припозднившегося супругa предъявить орудие любви Легкое покраснение грозило полновесной сценой, хотя в ту пору совесть супруга была. чиста, как слеза младенца Когда же впрямь завелась подруга, способ ревизии стал поводом для веселого ритуала по приданию жезлу жизни монашеского облика

Правда, есть опасность, что дегустаторство превратится в профессию. Ну, тогда либо смирись, либо спасайся бегством. Бороться с каждой свежей пассией все равно что рубить голову дракону, на месте отсеченной вырастут три новых. Да и при чем тут они, когда дымится у него. Бром в чай тоже не выход. Как правило, бактерия донжуанства — глубоко запрятанный комплекс неполноценности сексуальное фиаско на заре туманной юности, физические дефекты, загнанная в подкорку застенчивость и т д. заставляют рьяно пополнять список любовных побед как доказательство своего суперменства

Астрономическое число любовниц Элвиса Пресли всего лишь следствие его сверхскоростного спуска Легенда рок‑н‑ролла страдал молниеносной поллюцией. При разовом контакте этот конфуз можно объяснить гиперсексапильностью партнерши, долгим репетиционным постом, кратким промежутком между выходами на сцену, за который надо «давай‑давай, детка, мне некогда». При повторном контакте такая аргументация уже не сработает. Вот и полнился донжуанский список со скоростью семяизвержения его создателя, что при несметном количестве фанаток было совсем несложно. А заодно создавался миф о гигантской потенции и сексуальной ненасытности

Что ты можешь? Аккуратно и бережно отыскать болевой узел и попытаться его развязать. Удастся твое счастье, хоть и не гарантированное.

Марафон или хронический роман. Обычно служебный. Обычно партнерша замужем или разведена. Причем семейный опыт таков, что сыта по горло и не рвется из дублеров в основной состав. Это обеспечивает ровное течение связи, без водоворотов и воронок. С обоюдного согласия за ней закреплена автономная территория, границы которой на замке.

Такая связь тянется годами, не пересекаясь с центральной веткой. Это почти второй брак. Внутри мужчины они сосуществуют по принципу телепрограмм. Нажал первую кнопку — и на экране покачивается коброй чья‑то голова, грозя исцелить от всех мыслимых недугов. Погрузил палец в соседнюю — и голоногая мисс манит ручкой из призового автомобиля с откидным сиденьем. Там своя свадьба, тут своя свадьба. Жених один, но тренированный: имен не путает, во сне не проговорится. Штирлиц.

Постельные сигналы марафона запеленговываются в начале дистанции. Это, например, резкие перепады настроения. Он либо набрасывается на тебя африканским львом, и вы с диваном только попискиваете от изумления и натиска, либо манипулирует тобой с холодной бестрепетностью гинеколога. В первом случае увертюрой к вспышке страсти может служить вспышка ретроспективной ревности. Эксгумируются захороненные в девичьих архивах флирты и симпатии, да и по закоулкам сегодняшнего дня шарит фонарик — нет ли какой интрижки. Постфактум коитуса возможен приступ раздражительности.

Обе крайности лишь отсвет, проекция закулисных отношений с той, другой. В первой распаляет аналог. Рога чужого мужа прикладываются к собственной голове. Вдобавок незримое присутствие третьей, но не лишней, создает иллюзию шведской тройки. Причина другой крайности — неумение симулировать голод при сытости.

Хуже нет, когда хронический роман вдруг всплывает на поверхность. Не для него — для тебя.

Редкая женщина удержится от слез, скандалов, разборок, всего того, что способно разрушить не только треснувшие, но и самые великолепные отношения между мужчиной и женщиной, причем очень быстро разрушить. В результате равновесие теряется, весы резко кренятся влево: в десяти случаях из одиннадцати мужчина примет сторону атакуемой половины. Они не выносят направленной на них агрессии, особенно женской. Связь обретет второе дыхание, и для законного союза оно может оказаться смертоносным или же будет инсценирован мнимый разрыв до первых же благоприятных обстоятельств, которые не заставят себя долго ждать. В итоге у тебя — седые волосы, депрессия и апатия, у них — свидания, насыщенные и пряные из‑за наркотической угрозы разоблачения.

Курсовка или отпускной роман санаторно‑курортного пошива. Я не поклонница этого жанра, но и не противница. Вообще за самую плохонькую ширпотребовскую любовь отдам без колебаний всю ненависть мира — и праведную, и неправедную.

Легионы почитателей курсовки заставляют признать за ней некий магнетизм. Как же, как же — лазурные волны, белые пароходы, шампанское «Брют» под виноград «изабелла», «утомленное солнце нежно с морем прощалось «, ночные купания, пятнистые от вдавленной гальки лопатки подруги. В портмоне пухлая пачка купюр между обручальным кольцом и обратным билетом. Никаких тебе долгов. Ни служебных ни супружеских. А главное, никто не окликнет, не опознает, не донесет Покой и воля.

Большинство отпускных связей бурные и краткие как тропический ливень. До вагонной подножки. С первыми тактами колес запрыгнет сердцеед на свою верхнюю полку, потянется, игриво хмыкнет — и сомкнется бархатный занавес. А утром ступит на родной перрон в объятия чад и домочадцев безупречный семьянин с сувенирным крабом, групповым снимком потока и индивидуальным по щиколотку в сероватой пене

Но случаются и проколы. Не у матерых морских волков, а у дилетантов. Это учителя, итээровцы и прочая прослоечная мелкота с придушенным, но не окончательно добитым воображением, со смутной догадкой о своей обкраденности. И вдруг фиеста, магнолии и медузы, и она — продолжение и порождение этого праздника. Ничем не обремененная, легкомысленная, обольстительная, выспавшаяся. Нереида, сирена, сказка братьев Гримм. И пьянеют от первого же глотка свободы. «Воздержание — вещь опасная», — заметил как‑то Остап Ибрагимович Бендер и был снова прав

На второй день они знакомятся, на десятый объясняются, на двадцать четвертый вынесен вердикт подать друг другу руки и в дальний путь на долгие года Сестра моя, если твоя половина выкинул такой номер, не ныряй в омут депрессии, не вышвыривай его чемоданы в лестничный пролет. Со взрослыми дядями приключаются детские болезни левизны типа кори или ветрянки. Побредит, потемпературит и очнется. Потому что в уездном городке нереиды та же хрущевка с укомплектованным штатом родни, тот же халатик на спинке стула, те же непролазные будни. А на будущее занеси на скрижали: длительный отдых только вместе. Не искушай его без нужды…

Солнечный удар или просто любовь. Я не стану описывать ее симптомы. Они известны. Единственное, чем ты в состоянии здесь себе помочь, это набраться мужества и не сокращать свою жизнь, перечеркивая прошлое, не превращать бракоразводный процесс в кошмар, после которого позади только пепел и руины.

РЕПЛИКА ИЗ‑ЗА БАРЬЕРА (2)

Я знал единственного серафима, который от вручения аттестата до пенсионной книжки хотел и имел исключительно свою жену. Она действительно была восхитительным созданием — шпильки вытащит, головой тряхнет, на грифе бант, капроновые струны «в черно‑красном своем будет петь для меня моя. Дали, в черно‑белом своем преклоню перед нею главу». В этом месте он всегда опускался на колено и целовал ей ручку. Доцеловал до эпохальной годовщины и развелся. Скоропостижно, по‑инфарктному, раз — и навечно свободен. Нет, там не было никаких старческих безумств типа сонной, как лемуры, студентки, племянницы из Могилева, традиционной медсестры. Но как‑то в летнем трамвае, не удержав равновесия, ткнулся на секунду носом в чью‑то открытую шею. «Шея, — цитирую, — была женской, прохладной, с запахом незнакомых духов и еще чего‑то тайного, ночного, невыветренного. И я вдруг понял, что был обманут, что был обделен, что был обворован». Конец цитаты. Теперь живет отшельником и мизантропом. А что толку? Поезд уже ушел.

Фридрих прав, человечество создало институт брака не для сексуального баловства: дети и совместное хозяйство. Теперь спутали грешное с праведным и еще обижаются. Ну не могу, не могу я добровольно приговорить себя к пожизненному заключению в одних объятиях только за то, что когда‑то возжелал это тело чуть сильнее остальных. Слишком суровая кара. А она требует.

Очнись, милая — тебе не раскрутить землю в обратную сторону. Нет, не очнется. Конечности ледяные, глаза подернуты куриной пленкой, дышит — не дышит, — нашатырем не пробовали? — дернулась, зарыдала, побежала топиться. — Дорогая, купи на обратном пути хлеба, а то из‑за этой гражданской войны алой и белой роз в доме разруха и запустение. Кстати, знаешь, чем она кончилась? Обе завяли.

Пока моя бедная Лиза ищет пруд, могу перечислить несколько классических женских ошибок в ситуации семейного землетрясения. Загибай пальцы.

1. Эксперименты с внешностью. То месяцами не вытряхнешь из халата, ноги небритые, волосы посеченные, нижнее белье от москвошвея. Гром грянул, зеркало треснуло, и с низкого старта на эстафету по полной программе: куафер, визажист, косметолог, ветпевой рынок. Возвращаешься — а в квартире чужая тетка, незнакомая и неинтересная.

Лично я ближе всего был к разводу, когда жена сменила родной хвостик на стильную стрижку и выщипала брови. Это не омолодило (никуда ты возраст по утрам не спрячешь, хоть в холодильнике ночуй), а испортило. Другой овал, другое выражение лица, все, что еще трогало сердце, милые, знакомые черточки, приметы — стерлись, пропали: ты что, мать, совсем спятила?

В результате вместо запланированного ею эротического взрыва — обратный эффект: круглосуточное раздражение и охлаждение. Может, еще пластическую операцию сделаешь? Форму носа изменишь, а заодно и пол. Вот все проблемы и решатся: будем на пару по бабам бегать. Представь, что Мона Лиза к очередному сеансу организовала себе соболиные брови и челку до этих самых бровей. Куда б послал ее вместе с челкой и бровями ренессансный гений? Ну, примерно… С гениями шутки плохи, чуть что не по их — обои без спросу переклеили, чаркой обнесли, денег в долг не дали, собака облаяла, — сядут за стол, запалят черную свечку и сочинят что‑нибудь такое, от чего у смирного народа махом снесет крышу и из черного облака этой — как ее? — пассионарности хлынет на беззащитные макушки радиоактивный дождь.

Жило‑было себе спокойное племя, пасло скот, сеяло озимые, дети — в люльках, дым над трубой, соловьи — в кустах, падают яблоки, встает солнышко, пахнет сдобой и гречишным медом. Вдруг трехпалый свист — и избы заколочены, хлеба горят, пули свищут. Хруст, хрип, храп — утром очухались, глаза протерли, глянули окрест: е‑мое — неподвижный коршун над черной землей и ни страны, ни века. Точно и не было. Как, почему? Никто не в курсе. А гений прикинется чайником и кипит себе на плите. Выключи его, пожалуйста.

Волосы у жены через полгода отрасли, и я к ней вернулся. Фокус в том, что меняться‑то надо, но без резких движений. Очень порционно, пядь за пядью, прядь за прядью. Чтоб не испугался, не насторожился — чего это она? Корректным карандашиком, беличьей кистью, шепотом, штрихом, обертоном. И начинать надо после медового месяца, а не перед визитом к адвокату.

2. Сексуальные буря и натиск. У каждой стабильной пары потихоньку складывается свой стиль, своя постельная пластика, свой алгоритм. Почти исчезает импровизация, но ее отсутствие вполне заменяют синхрон и каллиграфичность совместного почерка. Неизбежную монотонность ничем не исправить, а уж внезапным сексуальным остервенением и подавно. Откуда этот пыл, этот внезапный аппетит? Где они были, когда я просил, требовал, грозил, занозил ладони о твое одеревеневшее тело?

Теперь у меня все в порядке. Я хочу тебя ровно столько, сколько ты мне обычно позволяла. Раньше мне этого было мало, теперь вполне достаточно. Что же ты расстраиваешься? Странный вы народ, женщины: упорно добиваетесь чего‑то, а добившись, тут же требуете обратного. Зачем ты изображаешь из себя чиччолину, когда тело шелестит обидой, а веки вон как стиснуты, словно в тебя вставляют расширители? Меня‑же не обманешь ни искусственными стонами, ни сумасшедшим аллюром.

3 Сеансы ностальгии. С пыльных антресолей, из архивных дебрей добываются пожухлые письма, пигментированные снимки и предлагается турне по святым местам: ты помнишь, Алеша, вот здесь, видишь, v тебя джинсы изолентой заклеены. Это мы с тобой в Сочи, на гору полезли, заблудились, продирались через ежевику. — Что, дорогая? Конечно, помню… еще мело, мело во все концы, во все, понимаешь ли, пределы. Я ничего не перепутал. Был июнь. Мела метель. Тополиная, разумеется. И как в юности вдруг вы уроните пух (ну и рифма — «вдруг — пух»!) на ресницы и плечи подруг, которых у тебя, как в Иванове ткачих. Пух повсюду, в волосах, во рту, в носу, все чихают, слезятся, чешутся. Вредное дерево, хуже анчара. Там все по‑честному: ты его не трогаешь — оно тебя. Еще из плодов помаду на экспорт делают. Ты, случайно, не ею пользуешься? Больно цвет какой‑то ядовитый.

В итоге сентиментальная прогулка в летних сумерках былого завершается кружением снимков и рыданьями в ванной. Никто ни над кем не издевается. Ты ж не разбиваешь плеер за то, что он не фотографирует, а фотоаппарат за то, что не поет ничьих песен, даже Аллы Пугачевой. Хотя и там и там пленка. Но разная. Наша память устроена иначе, чем ваша. Она предметна и точечна. От целой эпохи после фильтрации может сохраниться лишь бретелька, соскользнувшая с плеча.

4. Жертвенная покорность. Но это ментальные дефекты, их не исправить. Какая иноземка будет выть на стене, вязнуть в болоте, виснуть на острожном частоколе с отмороженными щеками, пока хозяин тешится с половчанками, гоняет по крови азартный хмель, столбит себе место в истории — в общем, реализуется как личность. Надо ему похмелиться — шляпку надела, нарумянила отмороженные щеки, раскрыла пестрый зонтик — и на панель. Поправился; душа вскипела, захотел размяться — дом продала, купила коня, благословила на подвиг, сама детей под мышку — и на паперть. Через век другой возвратился — оборванный, в струпьях, с Интерполом на хвосте. Отскребла, защитила, убаюкала, одеяло подоткнула — и на погост.

Сначала это трогает, потом — бесит. Варианты реакции: чем расплачиваться? унесите, пожалуйста, я ничего такого не заказывал, — и «если она свою жизнь ни в грош не ценит, значит, так оно и есть».

5. Бесконечные слезы. С утра еще не открыла глаз — уже сочатся. — Тебе приснился дурной сон? — Нет, наоборот. — Чего ж ты плачешь? — Потому что проснулась. — Вот и вся логика. Напряжение, как на минном поле: страшно сморгнуть, чихнуть, потерять равновесие. Но какие нервы в состоянии выдержать этот сезон дождей? Если я такой неиссякаемый источник отрицательных эмоций — давай расстанемся! Впору мастерить для спасения ковчег. Ну все, бедные соседи снизу: плакал их евроремонт!

А нет бы вместо всех этих мелодраматических глупостей встать спозаранку, зарядочка, холодный душ, легкий макияж, скворчит яичница, заваривается чай разбудить мужа и подружиться с ним. Стать его сообщницей и наперсницей. Ему ж, бедному, поделиться не с кем:

«— Я этим летом в Крыму познакомился с необыкновенной женщиной…

· Да‑да, конечно… Вы правы — осетринка‑то нынче была с душком.»

Любовницы‑то о женах болтают легко и охотно. Там не надо быть начеку, там позволяют ослабить узел галстука, а где свободней дышится — туда и тянет. Стань сообщницей мужа. Ты же все равно уже знаешь. Оценит и отблагодарит. Даже познакомит. Не отказывайся от такой чести. Прими, угости. Проводи до порога. Обоих. Счастья можно не желать, это лишнее. Когда вернется похвали выбор, сделай — пару сдержанных комплиментов внешности, манерам, чему получится. Вот тут можно промельком, редуцированной гласной и ввернуть какую‑нибудь деталь. Она должна быть точной и убийственной, типа «эффектная барышня. Ее не портят даже волосатые ноги. Ну и что ж, что волосатые, зато форма идеальная». Секрет, как верно заметил Бабель, заключается в повороте, едва ощутимом. Рычаг должен лежать в руке и обогреваться. Повернуть его надо один раз, а не два. Этот ювелирный поворот изменит направление точнее сцен, скандалов, сексуальных атак, слез, смен имиджа. Муж и не поймет, чем прокололи воздушный шарик. А он пфуй! — и сдулся.

Дата добавления: 2015-08-31