Идем на восток

Молчит полумесяц,

И снова с востока таинственный ветер подул.

Молчит полумесяц,

И снова идут на войну Петербург и Стамбул.

Висит полумесяц,

Не хочет, проклятый, никак превращаться в луну.

Он слушает песни, печальные песни

О тех, кто томится в плену.

М. Покровский

Вероятно, многие читатели, перевернув последнюю страницу какого-нибудь захватывающего, пришедшегося по душе романа, испытывали легкую досаду – до того не хотелось расставаться с полюбившимися героями, интересно было узнать, что же будет дальше… Что делать, любит наш народ романы с продолжением! В этом особенность массового сознания, испорченного за последнее десятилетие всевозможными телесериалами. Хорошо было до наступления эры телевидения. Прочтешь книгу, задумаешься о том, что же хотел сказать автор, умненькое послесловие прочитаешь, где тебе все окончательно растолкуют и даже поведают о том, чего и сам сочинитель не думал или что осталось в его планах и черновиках. И это твои проблемы, удовлетворен ты или нет развязкой, судьбой героев, перипетиями сюжета. Бывали случаи, когда экзальтированная публика умоляла автора изменить финал, дописать книгу, прояснив долю персонажей. Нужно сказать, что в большинстве случаев писатели оставались непоколебимы. Так и не изменил концовку «Клариссы» Сэмюэл Ричардсон, не стал переделывать «Поднятую целину» Михаил Шолохов, не захотела писать продолжение «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл, предоставив это неблагодарное занятие своим эпигонам. Однако бывали и исключения. Не смог, например, выдержать напора возмущенной толпы Конан Дойл, решивший было покончить с Шерлоком Холмсом. И, к вящей радости читателей и издателей, сыщик был воскрешен.

В наше время сочинители стали покладистее и сговорчивее. Хочет читатель продолжения? Да пожалуйста, извольте. Лишь бы продавалось и покупалось. Нужно, однако, оговориться, что не всегда подтверждается закон о том, что продолжение неизменно хуже, чем начало. Одним из нарушителей «закона затухания сериала» является писатель-фантаст Андрей Белянин. Его перу принадлежат уже несколько сериалов, где каждый новый роман не менее занимателен, чем предыдущие, и где автору во многом удается избежать самоповторов. Такова трилогия «Меч Без Имени», дилогия «Моя жена – ведьма» и конечно же сериал «Тайный сыск царя Гороха». Наконец дождался читатель и продолжения истории о Багдадском воре.

«Посрамитель шайтана» органично вписывается в то художественное пространство, в котором находится Белянин последние два или три года. Можно с определенной долей уверенности утверждать, что роман вырос не только из первой части дилогии о похождениях Лёвы Оболенского на Востоке, но и из таких книг, как «Вкус вампира», «Охота на гусара». А более всего – из «Казака в Раю», где, пожалуй, впервые для творчества писателя столь пронзительно зазвучала тема единения перед лицом Всевышнего людей разных национальностей и вероисповеданий. В принципе фантаст писал об этом всегда. Какую бы из его книг мы ни взяли – везде найдем попытку решить проблему взаимопонимания людей (и «нелюдей»). Однако «Казак в Раю» заметно выбился из общего контекста. В нем появились какие-то непривычные для Белянина нотки растерянности, неуверенности и даже отчаяния. Еще бы, ведь тема-то довольно скользкая – поиски общего для православного и иудея рая. Шутить по поводу загробной жизни – вещь опасная и неблагодарная. Все, что связано с этим, всегда считалось закрытым для шуток и насмешек. Вспомним, насколько осторожен был Данте, сочинявший свою «комедию». Русский перевод названия, данного поэме Алигьери восхищенным Боккаччо «La Divina Comedia», не совсем верен. Комедию бы следовало именовать не «Божественной», а «Прекрасной», «Дивной».

Вот и продолжение «Багдадского вора» все о том же. Об отношениях Запада и Востока, Бога (Аллаха) и дьявола (шайтана), вере и безверии, любви и ненависти, дружбе и предательстве. А еще о нелегкой писательской доле, о цене успеха и читательского признания и т.п. И все это приправлено изрядной долей «фирменного» белянинского юмора, на сей раз густо замешенного не столько на привычной гоголевско-булгаковской иронии, сколько на таком отъявленном хулиганистом раблезианстве, что порой даже дух захватывает от авторской смелости и открытости.

Вторая часть дилогии, если можно так выразиться, в большей мере проникнута восточным колоритом, чем первый роман. Вернее, Восток здесь более «правилен» и традиционен. Если мир, созданный Беляниным в «Багдадском воре», иногда ставил в тупик въедливых критиков, заставляя говорить о ряде несоответствий описанного фантастом реальным вещам, то в «Посрамителе шайтана» практически нет проблем с историко-культурными реалиями. Автор добросовестно воспроизводит местный колорит с точностью до мелочей. Будь то рецепт восточного плова, узор на халате и тюбетейке или описание кокандского медресе. А уж насколько писатель проникся духом и буквой Корана – так это вообще особый разговор. Иногда так и подмывает поймать его на неточном цитировании. Лезешь в священную книгу мусульман, смотришь – ан нет, все верно, так и написано. За доверчивость иной раз приходится и расплачиваться. Ну, настолько убедительно звучит цитата, что не возникает никаких сомнений в ее аутентичности. Так, просто ради интереса сверишься и недоуменно чешешь в затылке, не находя таковых слов в оригинале. Например, блестящим синтезом подлинника и стилизации является «лекция», прочитанная Львом Оболенским и Ходжой Насреддином перед студентами медресе. Кроме того, что эпизод этот смешон сам по себе, он еще и наделен изрядной долей подтекста. Неразлучная парочка не просто грубо и цинично насмехается над устоями религии, как это может показаться на первый взгляд. Нет, она всего лишь очищает закосневшие религиозные догмы от всего нечеловеческого, наносного, возвращая вере ее первоначальное, жизнеутверждающее значение.

На протяжении всего повествования ведется напряженный диалог о смысле веры, о взаимопонимании. И именно диалог представителей европейской и азиатской культур, а не просто штыковая атака, как это стало модно в последнее время, когда огульно охаивается все, что связано с оппонентом. Белянин вставляет и свое веское слово в развернувшуюся полемику об опасности исламизации Европы. Его книга становится как бы антитезой мрачным пророческим видениям, воплощенным Еленой Чудиновой в нашумевшем романе «Мечеть Парижской Богоматери». Европейский человек вполне может ужиться и прижиться на Востоке. Для этого совсем не обязательно изменять вере, морально-этическим принципам, культурным архетипам. Нужно просто быть Человеком. Капля живой чужеземной крови (не пролитой в бессмысленной и беспощадной резне, а влитой в жилы народов Востока) лишь разбавляет и освежает азиатскую кровь, не давая ей застояться. Равно как и обратный процесс полезен для Запада. Такова точка зрения писателя, всю жизнь прожившего в городе, лежащем на перекрестке двух культур – православно-христианской и мусульманской. Астраханец Белянин с полным основанием может судить о таких вещах. Его до глубины души возмущает та муть, которая неведомо откуда и почему выплеснулась из темных глубин нашего «я» и заставляет нас косо глядеть на соседа, имеющего несколько иной разрез глаз, форму носа и более загорелую кожу. «Нет ксенофобии, нет братоубийственной войне!» – не устает повторять фантаст.

Так зачем же Лев Оболенский вторично идет на Восток? Его «первое пришествие» состоялось при весьма необычных обстоятельствах. Тогда герой был, что называется, в беспамятстве. Не помнил ни родства, ни свойства, ни корней. Оттого и попадал постоянно в комические ситуации, из которых выходил, проявляя подлинные чудеса изворотливости и изобретательности. Сейчас же Багдадский вор перенесен в Среднюю Азию в трезвом уме и рассудке. Потому и ведет себя совсем не так, как на Ближнем Востоке. Его действия обдуманны, но от этого не становятся менее комичными. Ведь менталитет нельзя искусственно состарить, как какой-нибудь фальшивый артефакт. Смеховое пространство романа и зиждется на оппозиции двух культурных моделей – средневековой азиатской и современной европейской. Причем противостояние это не трагически-антагонистическое. Потому что на сей раз у Лёвы нет таких зловещих и коварных противников, как повелитель Багдада. На самом деле разве можно считать достойными неприятелями жалкого владыку Коканда Муслима аль-Люли Сулеймана ибн Доде (от одного имени смешно становится) или начальника стражи Аслан-бея (тоже «говорящее» имечко)? Конечно нет.

Подавшийся в нашу реальность на заработки джинн Бабудай-Ага с обезоруживающей прямотой говорит, что перенес Оболенского на Восток потому, что там «без него скучно». Но на самом деле больше веришь тому, что развеселый дух говорит герою несколькими минутами ранее: «Хайям просил вернуть тебя, когда вновь появится нужда в Багдадском воре. Ты помог своим друзьям, одолел человеческие пороки, осмеял плохих, насрамил самого шайтана, и надеюсь, хоть теперь понял, кто ты есть сам?» Здесь и кроется истина. Понять, кто ты есть, что собой представляешь, – это всегда главная цель для любого литературного героя. Ну и попутно победить зло, само собой.

Выше мы говорили о том, что в организации смеховой культуры романа Белянин во многом схож с Рабле. Но вот в плане архитектоники книги он остался верен прежним учителям и приоритетам. «Посрамитель шайтана» в сюжетно-композиционном плане напоминает гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки» с ярко выраженным акцентом на «Ночи перед Рождеством». Тот же принцип романа в новеллах, та же фигура рассказчика, неспешно повествующего профессиональному литератору о своих невероятных похождениях в сказочной реальности. И та же сквозная персона нечистой силы, проходящая через все произведение (неважно, что у Гоголя она появляется под разными именами – суть-то от этого не меняется). Белянинский шайтан – фигура изначально комическая. Он совершенно не тянет на зловещего погубителя или коварного искусителя рода человеческого. Так, жалкая шавка, не больше. Совсем как черт-неудачник, на свою рогатую голову связавшийся с кузнецом Вакулой. На него отовсюду шишки валятся. Вольно и невольно шайтан подставляется под очередное «посрамление». Таким довольно необычным образом автор сглаживает все национально-религиозные конфликты. Дескать, черт попутал. А ну-ка, зададим ему за это перцу. И в этом порыве наказать зло по заслугам объединяются люди разных вероисповеданий. Раз дьявол для всех один, так и Бог тем паче един.

Смех да Любовь – две Силы, которые у Белянина рушат все преграды. И хотя любовь, как и вера, не объект для насмешек, писатель не может удержаться от того, чтобы немножко не пошутить и над этим святым чувством. Внешне весь конфликт романа сводится к тому, что незадачливый башмачник Ахмед упустил свою женушку Ириду аль-Дюбину и Льву Оболенскому приходится приложить все усилия, чтобы восстановить этот брак. Разве же не повод, чтобы позубоскалить, представляя себе эту несуразную пару из худосочного жалкого мужичонки и мощной мужеподобной девахи? И это притом, что на руку временно свободной «прелестницы» претендуют еще двое – владыки Коканда и Самарканда. Однако, веселясь и потешаясь от всей души, писатель показывает, как Любовь облагораживает даже самые зачерствевшие сердца. Все существа в романе вольно или невольно стремятся отогреться у костра любви. Пылают при упоминании о ней глаза и щеки юных слушателей кокандского медресе, обреченных на унылое прозябание над священными текстами. Отмякает от нескольких ласковых слов злобная ведьма Кирдык-аби, а от нежного массажа – адский скакун Кара-Анчар. Спадают чары с заколдованных чтецов Корана, когда их жалеют растроганные девушки. И даже самому шайтану порой хочется, чтобы и его, как его соперника Аллаха, хоть иногда, хоть немножечко любили верующие.

Но, понятное дело, главное внимание в «Посрамителе шайтана» уделено развитию чувств героя и героини. Здесь тоже не обходится без драматизма. Едва найдя Джамилю, Лева ее тут же и теряет. Вновь находит, и снова разлука. А еще наслаиваются сомнения этического плана. Бесшабашного сивку из «Багдадского вора» таки укатали крутые горки. Он постоянно помнит о том, что где-то там, далеко у него имеется жена и ребенок. Будет ли изменой семье его «незаконная» любовь к прекрасной восточной красавице-вдове? По нравственным, религиозным законам, несомненно, будет. По законам же жанра, тем более сказочного, не совсем. Не случайно в финале романа джинн Бабудай-Ага приводит Оболенского на могилу Омара Хайяма. И в этом святом месте искупительно-очищающей молитвой звучат стихи великого поэта, утверждавшего, что человек – «источник веселья и скорби рудник, вместилище скверны – и чистый родник». Здесь окончательно примиряются Европа и Азия… и заканчивается второе пришествие Багдадского вора на Восток.

Впрочем, последнее ли?..

Игорь Чёрный

Дата добавления: 2015-07-13