ОМДС: новая роль

В условиях ликвидации Казанской Татарской Ратуши как органа олигархической буржуазии и рассредоточения финансовых потоков по различным регионам Духовное собрание оставалось единственным возможным центром концентрации представителей национальной элиты для обеспечения религиозных и образовательных целей.

После смерти муфтия Г. Сулейманова в 1862 г. вновь возникает проект выборов муфтия ОМДС. Теперь в 1862-1864 гг. центром общественной активности выступает новый экономический центр татарской буржуазии – Нижегородская ярмарка. Здесь в качестве кандидата называется ахун Стерлитамака Камалетдин б. Шарафетлин (Ногаев). Свою кандидатуру выдвинули и мусульмане столицы. Проект выборов в 1863 г. поддержал и исполнявший должность оренбургского гражданского губернатора Г. С. Аксаков. Он предлагал избрание делегатов от имамов и муэдзинов, потомственных дворян, купцов 1-й гильдии, потомственных почетных граждан и выпускников вузов и средних учебных заведений. Съезд должен был избрать трех кандидатов на должность муфтия. Эту идею поддержали, по сути, казанский и самарский губернаторы. По проекту професcора Санкт-Петербургcкого университета А. Казем-бека, состоящийся в Уфе съезд должен был избрать трех кандидатов в муфтии. Окончательный выбор принадлежал Министерству внутренних дел^[8].

Муфтий С.-Г. Тевкелев представил проект «О правах магометан по вероисповеданию» в 1867 г. Здесь он фактически выступает за превращение махалли в самодостаточную общину по образцу деревни государственных крестьян, созданную реформой графа Киселева 1837–1841 гг. и близкой ей реформой помещичьих крестьян 1861 г. По его проекту возникает должность назыра как попечителя. В проекте указывается, что «…всякий приход… избирает назыра – попечителя мечети и молитвенного дома – сроком менее трех лет, главная обязанность которого заключается в попечении о средствах мечети и школы, ежели таковая при мечети существует, и попечении [о] благотворительных учреждениях прихода» (п. 13).
«Состоящим при мечетях и молитвенных домах духовным лицам и назырам вменяется в обязанность: заведовать внутренним устройством и хозяйством мечетей, молитвенных домов, находящихся при них медресе, школ и благотворительных заведений, где они существуют, каковы богадельни [для] престарелых, сирот и увечных» (п. 14).
Назыру «…будет предоставлено, собирать все рода добровольных приношений как для мечети, так для школ и для благотворительных учреждений, каковым пожертвованиям должен вести счет по каждому предмету отдельно, не смешивая пожертвования в пользу мечети с пожертвованиями на школу и на благотворительные учреждения. Назыр же обязывается вести приходо-расходные книги всех вообще пожертвований, каковые счета ежемесячно должны быть засвидетельствованы и подписаны муллой и муэдзином, и в случае желания прихода, по избранию депутатов от прихода, и повторяемы оным» (п. 15). С.-Г. Тевкелев фактически стремится возродить традиции упраздненных башкирских кантонов, где кантонное начальство в лице сотских (1798–1838, 1863–1865) и деревенских начальников (1838–1863) было выше имамов и контролировало сферу собственности^[9]. Самостоятельность власти назыра определялось и отсутствием механизма его смещения. В отличие от власти кантонного начальства она была подконтрольна общинникам, но резко сокращала власть имамов.

Сам С.-Г. Тевкелев родился в ауле ауле Килимово тогда Белебеевского уезда Оренбургской губернии, ныне Буздякского района Татарстана. Его прадед Кутлугмухаммед подписал договор с ханом Аблаем, обозначавший начало присоединения Казахстана к России, заложил основы Оренбурга, Челябинска и Орска, за свои заслуги был удостоен императрицей Анной Иоанновной звания генерал-майора. Он был владельцем более трех тысяч десятин земли и в 1848–1851 гг. он был избран предводителем дворянства Бугульминского уезда Оренбургской губернии. Для него упразднение Башкирско-мещеряцкого войска в 1865 г. означало утрату контроля дворянства над жизнью общинников – асаба.

По проекту С.-Г. Тевкелева, «Магометанскому собранию подлежит, кроме того, обсуждение и решение следующих дел: семейные неудовольствия супругов, прелюбодеяния, браки против желания, разводы, разрешение всех жалоб на мулл и ахунов по делам веры, разрешение споров по наследству, ежели спорящие не желают обращаться в судебные места, а хотят рассудиться по шариату; рассмотрение дел между детьми и родственниками в пределах семейного быта» (пункт 55). ОМДС передаются и функция ревизий: «Помощник муфтия и муфтий ежегодно должны по возможности обревизовать медресе и мечети, обращая особое внимание как на познание учащих и учащихся, так и на самое направление образования, и отчет о ревизиях своих обязаны представлять по окончании оных в Департамент иностранных исповеданий» (ДДИИ). Но проект Тевкелева как увеличивающий права ОМДС был торпедирован чиновниками.

Мусульманское дворянство составляло основу национальных земских и губернских деятелей и крайне немногочисленных мусульманских чиновников Приуралья. Одной из ключевых сфер деятельности земств, где реально могло учитываться разнообразие этнического состава населения, было просвещение. Однако по закону мусульмане не могли быть членами училищных советов, то есть участвовать в выработке политики в сфере образования. С 1875 г. мусульманские школы Оренбургского учебного округа подпадают под непосредственный контроль инспектора татарских, башкирских и казахских школ.

Во всех органах самоуправления мусульмане также всегда находились в меньшинстве. За весь пореформенный период они регулярно занимали ключевые посты только в Белебеевском уезде. К.-М. Тевкелев в 1886–1889 и в 1894–1897 гг. был уездным предводителем дворянства. Председателями уездной земской управы были А. Ахтямов в 1881–1885 гг. и Ш.-А. Сыртланов в 1887–1891 гг. В 1894–1902 гг. С.-Г. Джантюрин занимал пост земского начальника в том же Белебеевском уезде. В большинстве случаев на губернском уровне мусульмане занимали лишь почетные должности кандидатов. Среди чиновников даже среднего звена мусульман также почти не было.

Именно эти четыре деятеля в 1906 г. представляли четырех из шести депутатов-мусульман от Уфимской губернии в I Думе. Двое из них (К.-М. Тевкелев и С.-Г. Джантюрин) был чингизидами. А. Ахтямов был сыном ахуна Башкирско-мещеряцкого войска Габдулхалика и происходил из рода потомственных ахунов. Ш.-А. Сыртланов был сыном начальника кантона и был женат на дочери Х. Фаизхани. Трое последних стали организаторами партии «Иттифак» и членами ее ЦК в 1906 г.

По словам Н. Ильминского (1888 г.), мусульманские землевладельцы «…соединили русскую светскую выправку и видимую либеральность со скрытой магометанской ревностью, с татарской национальной твердостью... умелостью, а в настоящее время татарская… внешне – обруселая интеллигенция начинает, кажется, воспитывать в себе национальные мотивы... Они внутренне солидарны с муллами и народом и составляют магометанскую массу».

Но ресурс мурз был невелик, и только в 1906–1917 гг. они смогли стать действительно общенациональной элитой татар. А пока в 1878–1879 гг. муфтий Тевкелев фактически отказался от функции посредника между восставшим татарским населением и официальными властями в Казанской губернии, несмотря на просьбы самих мусульман. Его смерть приходится на первые годы правления Александра III, когда власть отказалась от любых политических реформ. Муфтий Тевкелев пытался исполнить свой долг, но время мурз и помещиков николаевской эпохи уходило в историю… На их место приходили чиновники с образованием.

В 1867 г. округ ОМДС был сокращен: из его сферы введения были изъяты казахи. ОМДС, по указанию министра внутренних дел Макова, было запрещено поддержание контактов с мусульманами казахских степей и Туркестана. Казахи, как и мусульмане Туркестана, вообще были лишены института духовных собраний^[10]. Ситуация усугублялась тем, что в 1860-е гг. начинается новый подъем антиисламской пропаганды. Ключевую роль здесь сыграли представители Казанской духовной академии. Размывание жесткого духа исламской пропаганды блестяще показал Махмуд Галяу в романе «Болганчык еллары» («Муть»), где шакирды в аудитории Апанаевского медресе общаются с виднейшим миссионером и деятелем антиисламской пропаганды Ефимом Маловым. Один из шакирдов этого медресе, Сахиб-Гирей Ахмеров (затем Павел), был крещен Маловым и помогал ему в антимусульманской миссионерской пропаганде. Ахмеров «…хотел перевести Коран на общепонятный татарский язык, чтобы показать его несовершенство и противоречие». Ахмеров был подвергнут бойкоту со стороны мусульман и вскоре скончался.

С 1860-х гг. резкое падение жизненных стандартов большинства мусульман Волго-Уральского региона, новый рост миссионерской деятельности и вызванные Крымской войной антитурецкие настроения – все это накладывало негативный отпечаток на отношения мусульман с государством. Все эти факторы определили половинчатую политику муфтия. В 1866 г. Тевкелев выдвинул проект «О правах магометан», где предложил разрешить строительство молитвенных домов в населенных пунктах имеющих более 20 мусульманских семейств при параллельном сокращении числа мечетей в крупных населенных пунктах. В 1870 г. он предложил разрешить строительство мечетей во всех селениях, если жители возьмут на себя обязательство содержать храм и духовных лиц. Однако во время волны мусульманского движения в 1878–1879 гг. муфтий фактически отказался от функции посредника между восставшим татарским населением и официальными властями в Казанской губернии, несмотря на просьбы самих мусульман. Все же нельзя забывать, что именно при Тевкелеве открылись русский классы при медресе, Казанская и Уфимская татарская учительская школы. Татарские учительские школы (Уфа – Оренбург – 1872–1889 гг. и Казань с 1876 г.) готовили чисто светских преподавателей для начальных школ – «учителей начального татарского училища». В 1900 г. в КТУШ обучались 100 человек. Уфимско-Оренбургскую школу в 1872–1889 гг. закончило 88 человек.

Султанов Мухаммедъяр (1837–1915) был пятым муфтием ОМДС. Его отец Габдельджалиль Султанов был начальником кантона, а сам он закончил Оренбургскую гимназию и поступил на медицинский факультет Казанского университета, откуда отчислен по болезни. Султанов дослужился до звания подпоручика, затем стал мировым судьей 5-го участка Мензелинского округа.

В 1886 г. указом императора Александра III Султанов был утвержден в должности муфтия – председателя ОМДС. Он получил небывалую ранее возможность контроля над кадровым составом казыев. Если ранее соблюдался принцип назначения муфтиев и избирания казыев в Казанской Татарской Ратуше из числа имамов Казанской губернии, то к 1871 г. из тридцати шести избирателей только один представлял Казань, и выборы перешли под контроль губернских властей. Буржуазия реально утратила контроль над кадровым составом Духовного собрания, так как до этого многие казыи были казанскими имамами, и (или) бывшие казыи возглавляли казанские приходы. Миссионер Н. Ильминский не случайно обвинял ряд таких казыев в получении дополнительных средств от казанских баев с целью противодействия антиисламской пропаганде. Поэтому власти стремились не назначать на посты членов ОМДС лиц, связанных с Казанью, подстегивая соперничество Казани и Уфы. С 1889 г. казыи и кандидаты стали утверждаться Министерством внутренних дел по представлению муфтия. К тому же требование знания русского языка сразу отсекло от этого поста бывших бухарских шакирдов. Да и русские классы при медресе не давали должного уровня подготовки для сдачи экзамена на должность казыя. Но знание казыями госязыка и законов резко повысило их роль в отношениях с администрацией и в аппаратной деятельности. Не случайно, что 1890-е гг. дали трех выдающихся казыев: великого улема и муфтия ЦДУМ в 1921–1936 гг. Ризу Фахретдина, автора первого фундаментального труда по истории тюркских народов и государств Хасан-Гату Габаши, и первого политика и политэмигранта, основателя исламского социализма Габдеррашида Ибрагима.

Мухаммедъяру Султанову, сыну начальника кантона и студенту, не завершившему курс обучения в Казанском университете, было намного сложнее вписаться в сановные вехи, чем чингизиду и блестящему офицеру Салим-Гирею Тевкелеву. Но он всегда подчеркивал уникальную роль оренбургского муфтия как лидера, представителя многомиллионной российской уммы. Так, в январе 1890 г. от имени Духовного собрания и муфтия Мухаммедъяр Султанова поступил благодарственный адрес на имя императора в честь 100-летия учреждения Оренбургского духовного собрания, подписанный 62 духовными и светскими лицами, включая ряд ахунов, имамов, прихожан и шакирдов из Казани, Казанского уезда, Стерлитамака, Касимова, Симбирска и Троицка. Обращение было актуальным, ведь тогда уже прямо критиковалась вся религиозная политика Великой Екатерины, включая создание ОМДС, и муфтият планировали расчленить на несколько частей. Многим чиновникам не нравилось, что оренбургский муфтий фактически имел прямой доступ к императору, публично выражал согласие с деятельностью властей и через него доносились все государственные решения до мусульман. Таким образом, он косвенно санкционировал официальную политику России. Для властей принципиально важными здесь были заявления муфтия, что войны с мусульманскими государствами не носят религиозного характера и, следовательно, не могут быть охарактеризованы как джихад. К счастью, российские императоры не выступили сторонниками столь радикального пересмотра реформ своей великой предшественницы. Если учесть, что в императорский конвой традиционно входили горцы и крымские татары, то становится понятно, сколь мало верили цари в угрозу своей жизни со стороны мусульман.

Муфтии никогда не были противниками развития образования, не поддерживали жестко джадидскую или кадимистскую школы. Следует отметить, что муфтий Мухаммедъяр Султанов выбирал в качестве казыев ряд видных джадидов, включая Габдеррашида Ибрагима, Хасан-Гату Габаши, Хайруллу Усманова, Ризу Фахретдина, Габдуллу Апаная (последний не утвержден властями). Поэтому Исмагил Гаспринский не без основания называл в числе сторонников издания газеты «Тарджеман» и просветительской программы джадидов не только вышеупомянутых казыев, но и муфтиев Салим-Гирея Тевкелева и Мухаммедъяра Султанова^[11].

Муфтии никогда не были противниками развития образования. В 1883 г. по рекомендации Мухаммедъяра Султанова, было принято решение о выделении пяти безвозвратных стипендий для мусульман в Уфимской мужской гимназии^[12]. К приезду муфтия Султанова Гаспринский приурочил открытие образцового новометодного мектебе на Нижегородской ярмарке в 1887 г. Здесь же купечеством был устроен банкет в честь муфтия, «…выразив тем самым свои симпатии и надежды на добрую деятельность пастыря»^[13]. 11 июля 1888 г. муфтий был встречен мусульманским обществом в Ростове-на-Дону. М. Султанов обратился к обществу с назиданием: «Трудитесь, учитесь, просвещайтесь»^[14]. В 1893 г. возвращение муфтия из Петербурга было отмечено встречами в Самаре, Оренбурге, Казани, Уфе^[15].

Еще Марджани первым выразил недовольство деятельностью муфтиев из-за их нежелания проводить какие-либо реформы, пособничества взяточничеству при сдаче экзаменов. Он так охарактеризовал деятельность муфтия Тевкелева: «Обладая большим богатством, высоким происхождением, будучи красноречивым и в то же время хорошим писателем, он мог бы сделать много полезных дел, но не сделал»^[16]. Р. Фахретдин также подверг критике действия муфтия С.-Г. Тевкелева. Вначале тот на словах поддержал проект светской школы, созданный усилиями Х. Фаизхани и Ш. Марджани, а затем фактически отказал им в помощи^[17]. В глазах Марджани и Фахретдина муфтии Тевкелев и Султанов не выполняли функций лидеров мусульманской общины, ее защитников и просветителей. Это создавало почву для действий миллета в защиту своих интересов помимо официального института Духовного собрания.

Общим местом стало взяточничество при сдаче экзаменов на Указ. Г.-Р. Ибрагим писал, что при сдаче экзамена «…дал Джаллал казыю 15 рублей. Тот удивился и сказал, что «…если каждый экзаменующийся мулла будет давать только по 15 рублей, то нам нужно умереть от голода»^[18].

С 1890-х гг. распространенной становится критика членов Собрания Казанский купец Ахметжан Сайдашев заработал авторитет среди традиционной элиты своим принципиальным отношением к двойственной позиции оренбургского муфтия М. Султанова, обещавшего защищать перед правительством нужды мусульман, но реально ничего не делавшего для этого. Купец обвинил муфтия в предательстве интересов единоверцев^[19]. Столь же критически оценивалась деятельность ряда казыев. Хакимджан Хайрушев из деревни Иске Мечеть Уфимской губернии заявлял, что казый Джаллалетдин Максудов «…за тридцать лет своего пребывания казыем (реально 24 года. – А. Х.) не принес пользы мусульманам ни на копейку»^[20].

Утверждение на должность муфтия светских деятелей в лице С.-Г. Тевкелева и М. Султанова не вызвало особого сопротивления в татарском обществе. До конца XIX века татарская экономическая и культурная элита надеялась на то, что муфтий сосредоточит свою деятельность на защите гражданских и политических прав мусульман, реформе их образовательных и религиозных учреждений, чего реально не произошло. Муфтии предпочитали политику соглашательства и полумер. В 1878–1879 гг. С.-Г. Тевкелев фактически отказался от функции посредника между восставшим татарским населением и официальными властями, несмотря на просьбы самих мусульман^[21].

Дата добавления: 2015-08-31