Мыслящий пролетариат

Писарев Д. И

Быкова Н. Г

«Отцы и дети»

В феврале 1862 года И. С. Тургенев публикует роман «Отцы и дети». Автор попытался показать русскому обществу трагический характер нараставших конфликтов. Читателю открываются хозяйственные неурядицы, обнищание народа, разложение традиционного быта, разрушение вековых связей крестьянина с землей. Бестолковость и беспомощность всех сословий угрожает перерасти в разброд и хаос. На этом фоне развертывается спор о путях спасения России, который ведут герои, представляющие две основные части русской интеллигенции.

Русская литература всегда проверяла устойчивость и прочность общества семьей и семейными отношениями. Начиная роман с изображения семейного конфликта между отцом и сыном Кирсановыми, Тургенев идет дальше, к столкновению общественного, политического характера. Взаимоотношения героев, главные конфликтные ситуации раскрываются преимущественно под идейным углом зрения. Это нашло свое отражение в особенностях построения романа, в котором такую большую роль играют споры героев, их мучительные размышления, страстные речи и излияния. Но автор не превращал своих героев в выразителей собственных идей. Художественное достижение Тургенева – его умение органически связать движение даже самых отвлеченных идей своих героев и их жизненные позиции.

Для писателя одним из решающих критериев в определении личности было то, как эта личность относится к современности, к окружающей ее жизни, к текущим событиям дня. Если присмотреться к «отцам» – к Павлу Петровичу и Николаю Петровичу Кирсановым, то первое, что бросается в глаза, – это то, что они, в сущности не очень старые люди, не понимают и не приемлют того, что происходит вокруг них.

Павлу Петровичу кажется, что принципы, которые он усвоил в молодости, выгодно отличают его от людей, прислушивающихся к современности. Но Тургенев на каждом шагу, без особого нажима, совершенно недвусмысленно показывает, что в этом своем упрямом стремлении показать свое презрение к современности Павел Петрович просто комичен. Он играет некую роль, которая со стороны просто смешна.

Николай Петрович не столь последователен, как его старший брат. Он даже говорит о том, что молодежь ему нравится. Но на самом деле, оказывается, понимает в современности только то, что угрожает его покою. Лес он продал на сруб только потому, что через несколько месяцев он должен был отойти к мужикам.

Тургенев считал, что крупная личность всегда стоит к своему времени в естественных отношениях. Таков Базаров. Люди мелкие, несамостоятельные живут в вечном подсознательном ощущении разлада с временем. Павел Петрович принимает этот разлад как неправоту времени, то есть отрицает ход времени, застывает в своем консерватизме, а люди другого сорта пытаются догнать время. И так как они не могут понять его, то за выражение времени обыкновенно принимают моду.

Тургенев вывел в своем романе несколько людей, стремящихся поспешать за временем. Это Кукшина и Ситников. В них это стремление выражено очень ярко и однозначно. Базаров говорит с ними обыкновенно пренебрежительным тоном. Труднее ему с Аркадием. Он не настолько глуп и мелочен, как Ситников. В разговоре с отцом и дядей он довольно точно разъяснил им такое сложное понятие, как нигилист. Он хорош уже тем, что не считает Базарова «своим братом». Это сближало Базарова с Аркадием, заставляло относиться к нему мягче, снисходительнее, чем к Кукшиной или к Ситникову. Но и у Аркадия все‑таки есть желание схватить что‑то в этом новом явлении, как‑то приблизиться к нему, и он хватается только за внешние признаки.

Аркадий склонен говорить «красиво». Дело не в том, что Базаров не любит говорить красиво, а в том, что «красивые» слова обозначают такие сложные явления, о которых часто и походя говорить просто нельзя. В разговоре с Базаровым об Одинцовой Аркадий опять‑таки говорил «красивые», но чужие слова. Базаров это великолепно понимал, и поддерживать такие разговоры он, конечно, не мог. Ему оставалось сказать, что у Одинцовой такие плечи, каких он «не видывал давно».

И здесь мы сталкиваемся с одним из важнейших качеств стиля Тургенева. С первых шагов своей литературной деятельности он широко пользовался иронией. В романе «Отцы и дети» он наградил этим качеством одного из своих героев – Базарова, который пользуется ею очень разнообразно: ирония для Базарова – средство отделить себя от человека, которого он не уважает, или «поправить» человека, на которого он еще не махнул рукой. Таковы его иронические выходки с Аркадием. Базаров владеет и еще одним видом иронии – иронией, направленной на самого себя. Он иронически относится и к своим поступкам, и к своему поведению. Достаточно вспомнить сцену дуэли Базарова с Павлом Петровичем. Он иронизирует тут над Павлом Петровичем, но не менее горько и зло и над самим собой. В такие моменты Базаров выступает во всей силе своего обаяния. Никакого самодовольства, никакой самовлюбленности.

Тургенев проводит Базарова по кругам жизненных испытаний, они‑то и обнаруживают с настоящей полнотой и объективностью меру правоты и неправоты героя. «Полное и беспощадное отрицание» оказывается оправданным как единственная серьезная попытка изменить мир, покончив с противоречиями. Однако для автора бесспорно и то, что внутренняя логика нигилизма неизбежно ведет к свободе без обязательств, к действию без любви, к поискам без веры. Писатель не находит в нигилизме созидающей творческой силы: те изменения, которые нигилист предусматривает для реально существующих людей, по сути дела, равносильны уничтожению этих людей. И Тургенев раскрывает противоречия в самой натуре своего героя.

Базаров, переживший любовь, страдания, уже не может быть цельным и последовательным разрушителем, безжалостным, непоколебимо самоуверенным, ломающим других просто по праву сильного. Но смириться, подчинив свою жизнь идее самоотречения, или искать утешения в искусстве, в чувстве выполненного долга, в самозабвенной любви к женщине Базаров тоже не может – для этого он слишком зол, слишком горд, слишком необузданно, по‑дикому свободен. Единственным возможным разрешением этого противоречия оказывается смерть.

Тургенев создал характер, до того полный и внутренне самостоятельный, что художнику оставалось только не погрешить против внутренней логики развития характера. В романе нет ни одной значительной сцены, в которой бы не участвовал Базаров. Из двадцати восьми глав его нет лишь в двух, в то время как некоторые персонажи (Кукшина, Ситников, сановник Колягин, губернатор и др.) появляются лишь эпизодически, а другие (сестры Одинцовы, родители Базарова, Фенечка и др.) на довольно продолжительное время исчезают из поля зрения читателя. Уходит из жизни Базаров, и кончается роман. В одном из писем Тургенев признался, что, когда писал Базарова, он в конце концов чувствовал к нему не неприязнь, а восхищение. А когда писал сцену смерти Базарова, то рыдал навзрыд. Это не были слезы жалости, это были слезы художника, видевшего трагедию огромного человека, в котором воплотилась часть его собственного идеала.

«Отцы и дети» вызывали ожесточенную полемику во всей истории русской литературы XIX века. Да и сам автор с недоумением и горечью останавливался перед хаосом противоречивых суждений: приветствий врагов и пощечин друзей. В письме к Достоевскому он с огорчением писал: «Никто, кажется, не подозревает, что я попытался в нем представить трагическое лицо – а все толкуют, – зачем он так дурен? или – зачем он так хорош?»

Тургенев верил, что его роман послужит делу сплочения общественных сил России, что русское общество прислушается к его предупреждениям. Но мечта о едином и дружном всероссийском культурном слое общества не сбылась.

«Добрые и сильные»

(По роману Н. Г. Чернышевского «Что делать?»)

I. Значение подзаголовка романа – «Из рассказов о новых людях».

II. «Человеку можно быть добрым и счастливым…» – лейтмотив романа.

1. Противопоставление «новых людей» старому миру.

2. Богатство умственной жизни «новых людей».

3. Нравственный облик, душевная красота «новых людей».

4. Роль личного начала в созидании собственной судьбы.

5. От «новых людей» к «особенному человеку».

6. Мечта о будущем, способы и средства приближения его.

III. Отражение гуманистической идеи автора в героях произведения.

<…> Всех, кого кормит и греет рутина, роман г. Чернышевского приводит в неописанную ярость. Они видят в нем и глумление над искусством, и неуважение к публике, и безнравственность, и цинизм, и, пожалуй, даже зародыши всяких преступлений. И, конечно, они правы: роман глумится над их эстетикой, разрушает их нравственность, показывает лживость их целомудрия, не скрывает своего презрения к своим судьям. Но все это не составляет и сотой доли прегрешений романа; главное в том, что он мог сделаться знаменем ненавистного им направления, указать ему ближайшие цели и вокруг них и для них собрать все живое и молодое. <…>

Читатели мои, разумеется, очень хорошо понимают, что в романе этом нет ничего ужасного. В нем, напротив того, чувствуется везде присутствие самой горячей любви к человеку; в нем собраны и подвергнуты анализу пробивающиеся проблески новых и лучших стремлений; в нем автор смотрит вдаль с тою сознательною полнотою страстной надежды, которой нет у наших публицистов, романистов и всех прочих, как они еще там называются, наставников общества. Оставаясь верным всем особенностям своего критического таланта и проводя в свой роман все свои теоретические убеждения, г. Чернышевский создал произведение в высшей степени оригинальное и чрезвычайно занимательное. Достоинства и недостатки этого романа принадлежат ему одному; на все остальные русские романы он похож только внешнею своей формою: он похож на них тем, что сюжет его очень прост и что в нем мало действующих лиц. На этом и оканчивается всякое сходство. Роман «Что делать?» не принадлежит к числу сырых продуктов нашей умственной жизни. Он создан работою сильного ума; на нем лежит печать глубокой мысли. Умея вглядываться в явление жизни, автор умеет обобщать и осмысливать их. Его неотразимая логика прямым путем ведет его от отдельных явлений к внешним теоретическим комбинациям, которые приводят в отчаяние жалких рутинеров, отвечающих жалкими словами на всякую новую и сильную мысль.

Все симпатии автора лежат безусловно на стороне будущего; симпатии эти отдаются безраздельно тем задаткам будущего, которые замечаются уже в настоящем. Эти задатки зарыты до сих пор под грудою общественных обломков прошедшего, а к прошедшему автор, конечно, относится совершенно отрицательно. Как мыслитель, он понимает и, следовательно, прощает все его уклонения от разумности, но, как деятель, как защитник идеи, стремящейся войти в жизнь, он борется со всяким безобразием и преследует ирониею и сарказмом все, что бременит землю и коптит небо.

В начале пятидесятых годов живет в Петербурге мелкий чиновник Розальский. Жена этого чиновника, Марья Алексеевна, хочет выдать свою дочь, Веру Павловну, за богатого и глупого жениха, а Вера Павловна, напротив того, тайком от родителей выходит замуж за медицинского студента Лопухова, который, чтобы жениться, оставляет академию за несколько недель до окончания курса. Живут Лопуховы четыре года мирно и счастливо, но Вера Павловна влюбляется в друга своего мужа, медика Кирсанова, который также чувствует к ней сильную любовь. Чтобы не мешать их счастью, Лопухов официально застреливается, а на самом деле уезжает из России и проводит несколько лет в Америке. Потом он возвращается в Петербург под именем американского гражданина Чарльза Бьюмонта, женится на очень хорошей молодой девушке и сходится самым дружеским образом с Кирсановым и его женою, Верою Павловной, которые, конечно, давно знали настоящее значение самоубийства. Вот весь сюжет романа «Что делать?», и ничего не было бы в нем особенного, если бы не действовали в нем новые люди, те самые люди, которые кажутся проницательному читателю очень страшными, очень гнусными и очень безнравственными. «Проницательный читатель», над которым очень часто и сурово потешается г. Чернышевский, не имеет ничего общего с тем простым и бесхитростным читателем, которого любит и уважает каждый пишущий человек. <…>

Если бы г. Чернышевскому пришлось изображать новых людей, поставленных в положение Базарова, то есть окруженных всяким старьем и тряпьем, то его Лопухов, Кирсанов, Рахметов стали бы держать себя почти совершенно так, как держит себя Базаров. Но г. Чернышевскому нет никакой надобности поступать таким образом. Он знает не только то, как думают и рассуждают новые люди <…>, но и то, как они чувствуют, как любят и уважают друг друга, как устраивают семейную и вседневную жизнь и как горячо стремятся к тому времени и к тому порядку вещей, при которых можно было бы любить всех людей и доверчиво протягивать руку каждому. <…>

Новые люди считают труд абсолютно необходимым условием человеческой жизни, и этот взгляд на труд составляет чуть ли не самое существенное различие между старыми и новыми людьми. По‑видимому, тут нет ничего особенного. <…>

Опираясь на свой любимый труд, выгодный для них самих и полезный для других, новые люди устраивают свою жизнь так, что их личные интересы ни в чем не противоречат действительным интересам общества. Это вовсе не трудно устроить. Стоит только полюбить полезный труд, и тогда все, что отвлекает от этого труда, будет казаться неприятною помехою: чем больше вы будете предаваться вашему любимому полезному труду, тем лучше это будет для вас и тем лучше это будет для других. <…>

Поэтому кто любит труд, тот, действуя в свою пользу, действует в пользу человечества; кто любит труд, тот сознательно любит самого себя, тот в самом себе любил бы всех остальных людей; если бы только не было на свете таких господ, которые невольно или умышленно мешают всякому полезному труду.

Новые люди трудятся и желают своему труду простора и развития; в этом желании, составляющем глубочайшую потребность их организма, новые люди сходятся со всеми миллионами всех грудящихся людей земного шара, всех, кто сознательно или бессознательно молит бога и просит ближнего, чтобы не мешали ему трудиться и пользоваться плодами труда. <…>

Новые люди не грешат и не каются; они всегда размышляют и поэтому делают только ошибки в расчете, а потом исправляют эти ошибки и избегают их в последующих выкладках. У новых людей добро и истина, честность и знание, характер и ум оказываются тождественными понятиями; чем умнее новый человек, тем он честнее, потому что меньше ошибок вкрадывается в расчеты. У нового человека нет причин для разлада между умом и чувством, потому что ум, направленный на любимый и полезный труд, всегда советует только то, что согласно с личною выгодою, совпадающею с истинными интересами человечества и, следовательно, с требованиями самой строгой справедливости и самого щекотливого нравственного чувства.

Основные особенности нового типа, о которых я говорил до сих пор, могут быть сформулированы в трех главных положениях, находящихся в самой тесной связи между собою.

I. Новые люди пристрастились к общеполезному труду.

II. Личная польза новых людей совпадает с общею пользою, и эгоизм их вмещает в себе самую широкую любовь к человечеству.

III. Ум новых людей находится в самой полной гармонии с их чувством, потому что ни ум, ни чувство их не искажены хроническою враждою против остальных людей.

А все это вместе может быть выражено еще короче: новыми людьми называются мыслящие работники, любящие свою работу. <…>

Развитие и окончательное усовершенствование мастерской (Веры Павловны) описаны г. Чернышевским очень ясно, подробно и с тою сознательною любовью, которую подобные учреждения естественным образом внушают ему как специалисту по части социальной науки.

В практическом отношении это описание мастерской, действительно существующей или идеальной – все равно, составляет, может быть, самое замечательное место во всем романе. <…>

Главнейшие основания в устройстве мастерской Веры Павловны заключались в том, что прибыль делилась поровну между всеми работницами и потом расходовалась самым экономическим и расчетливым образом: вместо нескольких маленьких квартир нанималась одна большая; вместо того чтобы покупать съестные припасы по мелочам, их покупали оптом. Для личной жизни Веры Павловны устройство мастерской и прежние труды по урокам важны в том отношении, что они ограждают ее в глазах читателя от подозрения в умственной пустоте. Вера Павловна – женщина нового типа; время ее наполнено полезным и увлекательным трудом; стало быть, если в ней родится новое чувство, вытесняющее ее привязанность к Лопухову, то это чувство выражает собою действительную потребность ее природы, а не случайную прихоть праздного ума и блуждающего воображения. Возможность этого нового чувства обусловливается очень тонким различием, существующим между характерами Лопухова и его жены. Это различие, разумеется, не производит между ними взаимного неудовольствия, но мешает им доставить друг другу полное семейное счастье, которого оба они имеют право требовать от жизни. <…>

Она любит цветы и картины, любит покушать сливок, понежиться в теплой и мягкой постели, развлечься оперною музыкою; у него в кабинете нет ни цветов, ни картин; на стене висят только ее портрет и портрет «святого старика», Роберта Оуэна; он много работает, а веселится редко… <…> Эти внешние различия служат признаками более глубоких внутренних различий. Ей необходимо постоянное присутствие любимого человека <…>, постоянное участие его в ее работах и в ее забавах, в ее серьезных размышлениях и в ее полуребячьих шалостях. В нем, напротив того, нет потребности каждую минуту жить с нею одною жизнью, участвовать в каждой ее радости, делить поровну каждое впечатление. Он всегда поможет ей в минуту раздумья или огорчения; он подойдет к ней, если она позовет его в минуту веселья, но подойдет или по ее призыву, или потому, что без ее слов угадает ее желание; в нем самом нет внутреннего влечения к тем удовольствиям, которые любит она. Ему необходимо иногда уединяться и сосредоточиваться; он сам говорит о себе, что отдыхает только тогда, когда остается совершенно один. Стало быть, в семейной жизни Лопуховых непременно один из супругов должен был в угоду другому подавлять личную особенность своего характера. При таких условиях полное счастье любви совершенно невозможно… <…>

Вера Павловна надеется снова найти себе счастье и спокойствие в серьезной и заботливой любви своего мужа, но Лопухов, как человек более опытный, понимает, что надеяться поздно. Ему тяжело отказаться от того, что он считал своим счастием, но он не ребенок и не старается поймать луну руками. Он видит, что причины разлада лежат очень глубоко, в самых основах обоих характеров, и потому он старается не о том, чтобы кое‑как заглушить разлад, а напротив, о том, чтобы радикально исправить беду, хотя бы ему пришлось совершенно отказаться от своих отношений к любимой женщине. Тут нет никакого сверхъестественного героизма; тут только ясный и верный расчет. <…>

Тот ряд поступков, который был со стороны Лопухова совершенно логичен и необходим в отношении к таким людям, как Вера Павловна и Кирсанов, становится нелепым и смешным, если мы на место Веры Павловны поставим пустую барыню с чувствительным сердцем, а на место – Кирсанова столь же пустого вздыхателя с пламенными страстями. Лопухов не стал бы поступать нелепо и смешно. Он вовсе не похож на Дон‑Кихота и всегда сумеет понять, что ветряная мельница – не исполин и что бараны – не рыцари. Новые люди только в отношениях между собою развертывают все силы своего характера и все способности своего ума; с людьми старого типа они держатся постоянно в оборонительном положении, потому что знают, что всякий честный поступок в испорченном обществе перетолковывается, искажается и превращается в пошлость, ведущую за собой вредные последствия. Только в чистой среде развертываются чистые чувства и живые идеи <…>. Весь образ действий Лопухова, начиная от его поездки к Кирсанову и кончая его подложным самоубийством, находит себе блестящее оправдание в том полном и разумном счастье, которое он создал для Веры Павловны и Кирсанова. Любовь, как понимают ее люди нового типа, стоит того, чтобы для ее удовлетворения опрокидывались всякие препятствия. <…>

Лопухов, Кирсанов и Вера Павловна, являющиеся в романе «Что делать?» главными представителями нового типа, не делают ничего такого, что превышало бы обыкновенные человеческие силы. Они – люди обыкновенные, и такими людьми признает их сам автор; это обстоятельство чрезвычайно важно, и оно придает всему роману особенно глубокое значение. <…>

Указывая на Лопухова, Кирсанова и Веру Павловну, г. Чернышевский говорил всем своим читателям: вот какими могут быть обыкновенные люди, и такими они должны быть, если хотят найти в жизни много счастья и наслаждения. Этим смыслом проникнут весь его роман, и доказательства, которыми он подкрепляет эту главную мысль, так неотразимо убедительны, что непременно должны подействовать на ту часть публики, которая вообще способна выслушивать и понимать какие‑нибудь доказательства. «Будущее, – говорит г. Чернышевский, – светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего. Стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее все, что можете перенести». <…>

Желая убедительнее доказать своим читателям, что Лопухов, Кирсанов и Вера Павловна действительно люди обыкновенные, г. Чернышевский выводит на сцену титаническую фигуру Рахметова, которого он сам признает необыкновенным и называет «особенным человеком». Рахметов в действии романа не участвует, да ему в нем нечего делать; такие люди, как Рахметов, только тогда и там бывают в своей сфере и на своем месте, когда и где они могут быть историческими деятелями; для них тесна и мелка самая богатая индивидуальная жизнь; их не удовлетворяет ни наука, ни семейное счастие; они любят всех людей, страдают от каждой совершающейся несправедливости, переживают в собственной душе великое горе миллионов и отдают на исцеление этого горя все, что могут отдать. При известных условиях развития эти люди обращаются в миссионеров и отправляются проповедовать евангелие дикарям различных частей света. При других условиях они успевают убедиться, что в образованнейших странах Европы есть такие дикари, которые глубиною своего невежества и тягостью своих страданий далеко превосходят готтентотов или папуасов. Тогда они остаются на родине и работают над тем, что их окружает. <…>

Попытку г. Чернышевского представить читателям «особенного человека» можно назвать очень удачною. До него брался за это дело один Тургенев, но и то совершенно безуспешно. <…> Инсаров является героем романа; Рахметов даже не может быть назван действующим лицом, и, несмотря на то, Инсаров остается для нас совершенно неосязательным, между тем как Рахметов совершенно понятен. <…> Правда, мы не видим, что именно делает Рахметов <…>, но зато мы вполне понимаем, что за человек Рахметов… <…> Я хочу выразить только ту мысль, что никакой художественный талант не может пополнить недостатка материалов; <…> г. Чернышевский видел <…> много таких явлений, которые очень вразумительно говорят о существовании нового типа и деятельности особенных людей, подобных Рахметову. Если бы этих явлений не было, то фигура Рахметова была бы так же бледна, как фигура Инсарова. А если эти явления действительно существуют, то, может быть, светлое будущее совсем не так неизмеримо далеко от нас, как мы привыкли думать. Где появляются Рахметовы, там они разливают вокруг себя светлые идеи и пробуждают живые надежды.

Дата добавления: 2017-01-13