Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

V. Гималайский дневник 3 страница




Эдик с Володей вынесли в третий лагерь по 20 килограммов грузов. Они передают, что ветер целые сутки не прекращается ни на минуту.

30 апреля. Мысловский и Балыбердин идут сегодня в четвертый лагерь. С ними — шерп Наванг. Мы после завтрака выходим во второй лагерь.

На связи нам сообщили, что в базовом лагере идет собрание, посвященное Первомаю. Завтра у них торжественная линейка. Туда уже пришел корреспондент ТАСС Ю. Родионов, операторы Цент­рального телевидения. Где-то в пути Ю. Сенкевич — ведущий теле­визионного Клуба путешественников.

В шесть вечера Бэл передал, что находится на девятой веревке, а Эдик еще ниже. Наванг вернулся в третий лагерь: шел без очков, обжег глаза. К тому же есть еще одна причина возвращения — На­ванг думал, что уже прошел все сложные места. А они как раз там, выше восьмой веревки, только и начинались. Беспокоит, что Володе и Эдику придется проходить их в темноте. Связь с ними перенесли на 8 вечера, но они молчали. Будем ждать утра. Слушаем голоса родных, друзей — ощущения абсолютно непередаваемые! Как они да­леко...

1 мая. Утро красит нежным светом... С праздником, мужики! — будит всех Серега Ефимов. Последние 7 лет я встречал первомай­ский праздник в Крыму, там в это время проходят соревнования по скалолазанию. Цветут сады, по-летнему греет солнышко. А здесь... За палаткой арктический мороз (внутри тоже не тепло), ветер. Будет ли у нас в жизни еще такой Первомай, на высоте 7300 метров?

К третьему лагерю решаю идти с кислородом. Рюкзаки весят больше чем по 20 килограммов — таких здесь еще не доводилось носить. А силы нужно расходовать расчетливо. Я очень хочу взой­ти на Эверест. С какой высоты начинать пользоваться кислородом — после второго лагеря или третьего — по-моему, значения не имеет. Поэтому к четырем баллонам, которые каждый из нас должен нести в третий лагерь, добавляю еще один — буду расходовать в пути.

На утренней связи Бэл рассказывает, что они пришли вчера в четвертый лагерь в 23 часа. Путь до него занял у ребят 11 часов. Непонятно, почему так много. Мы с Туркевичем проходим его мак­симум за четыре часа. Мысловский идет с кислородом, Балыбер­дин — без кислорода.

Эдик, чтобы не ночевать на веревках, оставил на полдороге рюк­зак. Сегодня ему придется за ним возвращаться.

Утром из базового лагеря вышла наверх двойка Валиев — Хри-щатый. Там сейчас праздничная демонстрация. А у нас — работа. Ребята по одному выходят в третий лагерь. Задерживаюсь еще на час, чтобы не оставлять после себя помойку. Мою посуду, убираю...

Отличная штука — кислород. На шестой веревке догоняю ребят и выхожу вперед. Миша, видя, как резво я всех обошел, тоже под­ключается к кислороду (нашел на маршруте баллон, оставленный шерпами). Мне кажется, чем так ползать на маршруте, как сейчас Эдик с Володей, лучше сразу применять кислород.

Бэл ночью спит с кислородом, днем обходится без него. Я ду­маю, это рискованно. Месснер свои восхождения без кислорода со­вершал по простым маршрутам, да и находился на высотах за 8000 метров очень короткое время. У нас — совсем другое дело. И нельзя забывать, что высоты за восемь тысяч не зря называют «зоной смерти»: по данным ученых-физиологов, человек может на­ходиться там без кислорода лишь очень короткое время, затем в организме начинают происходить необратимые изменения.

Встречаем возвращающегося Наванга. Воспаленные глаза сле­зятся — видно, что сильно обожжены. Последний из шерпов сошел с нашего маршрута. Потом мы узнаем: не меньше, чем сложность нашего маршрута, альпинистский мир поразил факт, что все грузы в верхние лагеря мы занесли без помощи шерпов.

Валентин и Сергей приходят в третий лагерь на два часа позже нас — шли без кислорода. Ждем вечерней связи. Радио — единст­венное, что связывает нас с Большой землей. Начинается связь, как обычно, с тех, кто находится выше. Балыбердин сообщает, что маршрут выше четвертого лагеря обрабатывал сам и навесил четы­ре веревки. Молодец, Бэл! При этом он по-прежнему пользуется кислородом только для сна. У Мысловского неприятности: па по­следней веревке перед четвертым лагерем перевернулся вниз голо­вой. Ему ничего другого не оставалось, как выбросить рюкзак, а в нем — две веревки, два баллона с кислородом, приспособление для спуска по веревке, личные вещи. Оторвался шланг кислородной маски, улетели очки. Так неудачно закончился у ребят этот празд­ничный день.

На ужин готовлю наше любимое: жареную ветчину с луком, вареный рис. Вкусовые ощущения на высоте меняются, вполне хо­рошие продукты могут показаться несъедобными. Смотреть не мо­жем па рационы, предложенные институтом питания: мясные кон­сервы, овсянку, красную и черную икру, этому предпочитаем нату­ральные продукты — сало, лук, ветчину, рис. Из рационов исполь­зуем сублимированные соки и сухофрукты, варим из них отличные компоты, которые на высоте идут лучше, чем чай.

2 мая. Палатка изнутри вся в бахроме от инея. Собираю его крышкой от кастрюли. Но проку от этого мало. Заработал примус — и у нас небольшой дождь.

Пока готовится завтрак, начинаем одеваться-обуваться. Это со­всем не просто. Если внутренние ботинки натягиваются легко, то внешние (они почуют в рюкзаке под головой) к утру замерзают и превращаются в колодки. Ребята греют их над примусом. Сочувст­вую друзьям всей душой и вспоминаю добрым словом своего друга, маляра-высотника Саню Мелещенко, который уговорил взять ботин­ки «кофлак». Они пластиковые, совсем не замерзают, удобны на скалах, и, что самое важное, каждый ботинок на килограмм легче кожаного.

Наконец вся многослойная амуниция на нас. Собираем в палат­ке рюкзаки. У нас грузовая ходка в четвертый лагерь. К запланиро­ванным грузам добавляем две веревки, баллон с кислородом и маску для Эдика.

На маршруте между седьмой и девятой веревками подбираем снаряжение, оставленное первой двойкой. В кулуаре Бонингтона видна веревка, выпавшая у Эдика из рюкзака. С нашего контр­форса до нее метров сто, не больше. Но веревок у нас хватает, и лезть туда нет смысла.

После полудня мы в четвертом лагере. Грузы доставлены. Миша отказывается составить мне компанию для прогулки выше, идет вниз, а я считаю, что чем быстрее Мысловский и Бэл взойдут на гору, тем быстрее будем там и мы. Беру три кислородных баллона, ледоруб и отправляюсь к ребятам.

Маршрут вдет по гребню, кое-где он фирновый, острый. Верев­ка в этих местах закреплена только на концах, посередине закреп­лений нет. Если соскользнешь с гребня — поминай как звали. Во­лодя нашел остроумное решение проблемы: закреплял веревку, вырубывая в гребне углубления. А что делать? Фирновые крючья в четвертый лагерь не занесены.

Погода испортилась, пошел снег. Без кошек идти очень скользко. Через час я возле ребят. Эдик страхует Бэла в маске, Володя идет без кислорода. Он как раз обходит «жандарм» — очень сложный скальный участок, правда, небольшой.

— А ты здесь откуда? — Наверное, если бы на гребень вышел йети — снежный человек, Бэл удивился бы меньше. Мне кажется, это от разного восприятия сложностей восхождения: то что для нас, подключенных к кислороду, заурядная нагрузка, для него — труд­норазрешимая проблема.

Эдик выглядит усталым, изможденным. Когда я шел траверсом по сложному участку стенки, Мысловский стоял на страховке и вдруг неожиданно выдал мне метров пять веревки. Пролетаю их, еле успев выставить ноги вперед и самортизировать удар о скалу. Ничего себе шутка. Эдик оправдывается — не за ту веревку стра­ховать начал. Это усталость, усталость на последнем пределе...

После ужина настраиваем рацию на вечернюю связь. Бэл наве­сил еще четыре веревки. До выхода на Западный гребень осталось, по его мнению, метров 80. В четвертый лагерь они снова вернулись поздно. Это уже становится традицией. И настораживает: поздно вернулись, значит, опять поздно выйдут на маршрут.

3 мая. — Как провели ночь, ребята? Как здоровье? — вопросы на­чальника экспедиции обращены сейчас к самым верхним — Бэлу и Эдику.

У ребят, похоже, все нормально. Выходят в пятый лагерь с гру­зом. Несут пока только один баллон с кислородом, остальные возь­мут там, где я им вчера оставил — за «жандармом». Если так, то почему вес рюкзаков у них — 18 килограммов? Непонятно. Может, это вместе с баллонами, которые за «жандармом»?

По плану у нас сегодня дневка в третьем лагере. Но пораз­мыслив, принимаем решение выходить в четвертый. Расчет таков: Эдик и Бэл идут на вершину завтра. Мы в тот же день приходим в пятый лагерь. Если после восхождения первая двойка не успевает спуститься ниже, остается в пятом лагере, в четвертый «сбегаем» мы с Мишей. А утром пятого мая выйдем на восхождение налегке — снаряжение и питание будет уже в пятом лагере. Руководство наш план одобряет.

В четвертый лагерь приходим в четыре часа дня. Здесь одна палатка. Тесновато, конечно, но жить можно. Сняли кислородные маски. Занялись хозяйством.

— Да, мужики, через день будем на горе, — говорю мечтатель­но. Тут же на меня набрасывается суеверный Иванов:

— Какая гора! До выхода на вершину — чтоб ни-ни!

Ладно, помолчим до выхода. Похоже, что у всех, чуть только кислород отключен, начинается легкая «горняшка» — раздражаемся по самым пустячным поводам. Когда кто-то начинает уж слишком нудно брюзжать, ему любезно советуют надеть маску.

А вообще-то стараемся на бивуаках обходиться без кислорода, бережем его для переходов и сна.

Эдик с Бэлом вышли на маршрут очень поздно — в час дня. Только в шесть вечера проходят участок, где веревки уже навеше­ны. Совсем поздно, в десять вечера, устанавливают на гребне палат­ку пятого лагеря. Когда ставили палатку, у Эдика улетел кисло­родный баллон — значит у них осталось три. Мало.

На вопрос Тамма, что собираются делать завтра, Бэл устало отвечает:

— Нет никаких сил. Ни физических, ни моральных. Пора кон­чать. Завтра попытаемся взойти на вершину.

Тамм желает им успеха. Так же, как и все мы, кто слушает этот разговор в базовом и промежуточных лагерях.

...Час ночи, два. Я все еще не сплю. Вспоминаю дом, детей, Та­ню. Как они там?

Воспоминания, лица, мечты... Так и засыпаю.

4—5 мая. Дивное утро. Любуемся панорамой Гималаев. Серега Ефимов, изобретатель по натуре, предлагает на завтрак блюдо соб­ственного изобретения и изготовления — красную икру с рисом. Очень вкусно. Подкрепляемся еще и мясом — день будет трудным.

На утренней связи Балыбердин доложил, что они вышли из ла­геря в шесть утра. В восемь — на рыжем поясе. Этот скальный пояс на высоте 8600 очень сложен. Несколько экспедиций, в том числе и первая экспедиция Криса Бонингтона, не смогли преодолеть этот коварный участок. Бэл по-прежнему идет без кислорода и уверяет, что чувствует себя, как в базовом лагере, только очень холодно. Железный человек наш Володя.

Грустная новость из базового лагеря: там транспортировочные работы — несут с ледопада нашего Лешу Москальцова, упал в тре­щину, сотрясение мозга, повреждена нога. Как обидно! Они с Юрой Голодовым шли на восхождение...

В пятый лагерь мы с Мишей поднимаемся быстро — за два часа. Расширяем, насколько возможно, площадку под палаткой.

Ура! Сообщение из базового лагеря: Балыбердин на вершине в 14.30. Через двадцать минут к нему поднимается Эдик. Неужели он столько времени преодолевал тридцать метров (они связаны 30-метровой веревкой)?

Пока варится обед, с удовольствием уминаем бутерброды с са­лом. Радиостанция все время на приеме. Ситуация наверху непро­стая. Решаем, что всем надо ждать Эдика и Володю здесь, в чет­вертый лагерь спускаться не будем.

В 16.45 на связи Бэл, сообщает, что им грозит холодная ночев­ка. Успели спуститься всего до 8800. У Эдика заканчивается кисло­род, оба без кошек, а скалы заснежены.

Бэл просит, чтобы кто-нибудь из нашей четверки поднялся к ним с кислородом для Мысловского и питьем.

Тут же отвечаем, что все слышали, через полчаса сообщим, кто выходит наверх.

Холодная ночевка на высоте более 8 тысяч — верная смерть. История альпинизма знает лишь несколько случаев, когда такие ночевки заканчивались относительно благополучно. Австриец Гер­ман Буль во время восхождения на Нанга-Парбат, чтобы не уснуть, всю ночь балансировал па нетвердо стоящем камне. Англичане Д. Хестон и Д. Скотт из экспедиции Бонингтона, заночевав в снеж­ной пещерке на высоте 8750 метров, до рассвета толкали, били, тор­мошили друг друга. Уснуть — значило умереть.

Мы с Мишей начали готовиться к выходу. Похоже, что для на­шей группы восхождение заканчивается. Не хочется верить, что мы не взойдем на Эверест. Но что такое в конце концов вершина, даже самая главная, даже Эверест, по сравнению с человеческой жизнью? И разве правомерно такое сравнение?

Вопрос не стоит: идти или не идти к ребятам. Такого и в мыслях ни у кого нет. Все вместе перебираем различные варианты на слу­чай, если дела не так плохи, как нам сейчас кажется. Решаем: возьмем с Мишей кислород для них обоих и по два баллона для себя. Если Эдик с Бэлом в состоянии спускаться без нашей помо­щи, попытаемся взойти на вершину. Сейчас полнолуние, и если не будет облачности, вполне можно идти на гору. Опыт ночных вос­хождений у нас есть.

В 1978 году в Альпах Слава Онищенко, Миша Туркевич, Гена Василенко и я ходили на Пти-Дрю по маршруту Хардинга. Эта вершина знакома зрителям по французскому телефильму «Смерть проводника». Избранный нами маршрут был высшей категории сложности. Все шло нормально, пока в верхней части степы мы не догнали двойку молодых англичан. Неопытные ребята застряли во внутреннем углу. Обойти их не позволял рельеф. Когда мы наконец смогли выйти вперед, солнце клонилось к вечеру. Две веревки мне пришлось пройти в полной темноте. Самое удивительное в этом ла­зании, что я на ощупь нашел несколько крючьев, вбитых для орга­низации страховки. Сегодня — совсем другое дело. Намечается под­светка маршрута луной.

Берем «карманное» питание — изюм, курагу,— прячем под пу­ховками фляги с компотом для ребят. Для Эдика берем кошки, он оставил их в лагере. На базу о больших ночных планах пока ничего не сообщаем. Зачем заранее накалять страсти? Может, у ребят де­ла такие, что о восхождении и думать нечего.

Шесть вечера. Надеваем кошки, кислородные маски, связываемся веревкой и выходим.

Валю с Серегой ждет кошмарная ночь: без кислорода (у них ос­талось по два неприкосновенных баллона для восхождения), без рации (мы уносим ее с собой), в волнении за всех нас.

Западный гребень. Радиостанция на приеме. Бэл говорит, что видит нас и советует идти правее гребня. Недоумеваем: маршрут идет все время слева. Потом догадались: он же сверху на нас смот­рит, для него в самом деле — правее гребня.

Гребень сложен из сланцевых плит, покрытых снегом. Местами встречаются небольшие стеночки, тогда идем с Мишей поперемен­но. Рация все время на приеме. Но от мороза садится аккумулятор.

Идем быстро. Надо успеть засветло пройти побольше. Поставили расход кислорода два литра в минуту — с таким еще не ходили. Темп высокий, даже жарко становится. Ветра почти нет, но со сто­роны Тибета и с юга надвигаются облака — это может нам поме­шать, если пойдем на вершину. К восьми вечера проходим рыжий пояс. Дальше скальный взлет гребня. Обходим его слева. Здесь уже видны следы предыдущих экспедиций. Под взлетом гребня — остатки чьей-то палатки. Очень пригодился 8-миллиметровый крас­ный репшнур, навешенный в сложных местах. Миша идет первым и айсбайлем подбивает старые крючья. Конденсат, который выбра­сывается из клапанов кислородных масок, покрыл наши ветрозащит­ные куртки коркой льда. Она переливается в лунном свете, при каждом движении трещит, как скорлупа.

Скалы заснежены. Лезем в двойных шерстяных перчатках. Лу­на уже взошла, но пока нам это не помогает — мы на теневой сто­роне.

Ночью рельеф приобретает совершенно иной вид, трудно ори­ентироваться, определять расстояния. В серебряном нимбе — Нупцзе и Лхоцзе. Дальше — сплошная облачность, временами облака на­крывают нас, посыпают снежной крупой.

Больше всего мы боимся проскочить мимо ребят. Наконец через три часа ходу слышим их голоса.

Ребята стоят, ждут нас. Спрашиваем, как дела.

— Нормально, — ответ Эдика.

— Все. Приехали, — сказал Бэл.

Миша занялся Мысловским, я — Балыбердиным. Прежде всего надеваем на них маски, подключаем кислород. Потом поим компо­том, он еще не остыл. Даем тонизирующие таблетки, которые док­тор Орловский посоветовал взять из аптечки пятого лагеря.

Бэл бросил рюкзак выше по склону, где-то там и его кошки. Уверяет, что завтра вернется из пятого лагеря и все заберет. Кисло­родный баллон ему некуда положить, и мы, повесив его через плечо, привязываем капроновой оттяжкой.

Ребята приободрились, повеселели, чувствуют себя вполне на уровне. Задаем теперь главный вопрос — смогут ли начать спуск без нас.

Узнав, что мы хотим идти на гору сейчас, удивлены безмерно. Говорят, что вниз идти вполне могут.

Рация опять заработала. Связываемся с базовым лагерем. Рас­сказываем, в каком состоянии ребята, просим разрешения выйти на вершину. Тамм категоричен — нет. Тут по закону подлости рация отключается.

Бэл вынимает из-под пуховки свою, убеждает Тамма, что они с
Эдиком вполне могут идти сами.

Я нервничаю, почти кричу в микрофон:

— Почему — нет?

Евгений Игоревич спрашивает, сколько у нас кислорода. Отве­чаем, что достаточно. Дальше, узнав, что до вершины часа полтора-два, он разрешает выход!

Можно идти, но мы стоим. Теперь, когда право решать только за нами, это нелегко. Боимся оставлять ребят. Сомневаемся, смогут ли спускаться без нашей помощи. Они уверяют, что теперь все бу­дет хорошо.

В 21.40 выходим. Пока стояли, пальцы рук и ног окоченели. На ходу их приходится разогревать — процедура довольно болезненная.

Вот кошки Бэла. За предвершинной стеной находим его рюкзак. Лазание здесь довольно сложное.

Выходим на острый скальный гребень. Справа видна зазубрина южной вершины Эвереста. Гребень и скалы за ним пройдены. Сно­ва гребень. Снежный. Он ведет на вершину. — Мишка! Да ведь это уже Эверест!

Ставим расход кислорода на максимум — 4 литра в минуту. Вы­ходим на вершину в хорошем темпе: Миша, затем я. Плечом к пле­чу не стали выходить. Миша на Эвересте — 115-й, я — 116-й. На часах — 22.30. От места встречи с ребятами до вершины мы шли 50 минут. Сняли варежки, пожали друг другу руки. Нам не до восторгов. Беспокоит опасный путь вниз с измотанными высотой ребятами. Лагерь молчит, видно, рация снова нас подвела. (Потом, после спуска, радист Юрий Кононов расскажет, как услышали на­ше: «База! База!» И больше — ни слова. Все надеялись, что выйдем в эфир снова. Шерпы сказали, что будут ждать вестей сверху всю ночь. А мы только утром смогли выйти на связь).

Так вот ты какой, Эверест. Голубой в лунном свете снежный гребень длиной метров 6—7, шириной около метра, из-под снега торчит макушка дюралевой треноги — ее вынесла сюда в 1975 году китайская экспедиция. Прикрепляем к треноге наши вымпелы, герб Харькова и альпклуба «Донбасс». Хваленый «Роллей» замерз, сни­мать невозможно. Зато Мишина «Смена» — знай наших! — щелкает, хоть футляр из кожезаменителя рассыпался от первого прикос­новения — мороз ниже сорока. Пробую снять Мишу на фоне Лхоцзе.

Через полчаса начинаем спуск. Ниже вершины набираем по горсти камушков — это сувениры. Подбираем кошки Бэла. Минут через сорок видим на плитах ребят. Эдик сидит, Володя движется, но куда-то в сторону. Кричим, чтобы подождали нас.

В полночь мы уже все вместе. Идем очень медленно — ребята крайне измождены, в особенности Мысловский. Ищем место поровнее, чтобы надеть им кошки. Эдик вдруг садится на снег и объяв­ляет нам, что дальше он не идет, ему здесь очень хорошо. Смотрю на манометр. Так и есть: закончился кислород. Отдаю свой баллон.

Вот когда я почувствовал все прелести ночи на такой высоте. Мерзнут руки, ноги, лицо, глаза (даже не подозревал, что такое возможно). Ненужную теперь маску я снял — тут же стало прихва­тывать нос, смерзлись ресницы. Иду уже далеко не так бодро. За­торможенность в движениях, в мыслях.

Мысловского как ребенка уговариваем идти. Обещаем теплый чай, блаженство в пуховом спальнике. Эдик сердится: разве он ви­новат, что Бэл задерживает? А тот идет следом, страхует. Все симп­томы «горняшки». И хоть сейчас Мысловский дышит кислородом, организм не в состоянии восстановиться на такой высоте.

В четыре утра зашла луна. Темно, как в погребе. Миша включает фонарик, подсвечивает путь. Трудно. Заставляю себя не рас­слабляться, идти.

Уже светает. Я никогда не видел северного сияния, но думаю, что феерия солнечного восхода в Гималаях не бледнее красками. Если бы в силах человеческих было передать — словом, красками или музыкой — эту безостановочную игру оттенков, фантастические их сочетания...

В пять утра мы в пятом лагере. Заглядываю в палатку. Вален­тин и Сережа — разве могло быть иначе? — не спят. Первый вопрос о ребятах. Говорю, что они здесь, возле палатки.

— А на вершине? Были?

— Были!

Серега за голову втягивает меня внутрь. Тормошат, обнимают. Тут же Иванов с Ефимовым начинают готовиться к выходу. Не­смотря на ночь, проведенную без кислорода, оба бодры, энергичны. Наш успех удвоил их силы. Счастливо, ребята!

Мороз очень сильный. Мы обросли инеем, как деревья в январ­ском лесу. В палатке, пока греется завтрак, разуваем нангах по­допечных. У Эдика посинели и почернели фаланги пальцев на обеих руках. И на ногах прихватило. У Володи получше дела, но тоже немного пальцы поморозил.

Наконец связь. Нас поздравляют с вершиной. Все волнуются за ребят. Говорю Тамму, что состояние у обоих тяжелое. Бэл ужасно обижается — у кого это тяжелое, у них? Свет Петрович выдает ре­комендации по оказанию первой помощи, дальнейшему лечению. Наш доктор сумел все предусмотреть. В каждом лагере в аптечке есть все необходимое для оказания помощи при болезни или травме. Выдаем ребятам таблетки, Миша делает Эдику укол.

Пора идти. Сегодня мы должны спуститься в третий лагерь. На­деваем ребятам ботинки — руки их не слушаются.

Утром выпал снег. Ступени на гребнях замело. Скалы тоже за­снежены. Иду первым, разгребаю снег. Миша рядом с Эдиком. Дальше путь по острому гребню, здесь надо передвигаться по пери­лам, поодиночке. Представляю, как больно Эдику на каждом за­креплении веревок перещелкивать обмороженными пальцами кара­бины. От пятого до первого лагеря — 78 веревок. Каждая закреп­лена в 3—4 местах. Сколько раз Эдику перещелкиваться!

В четвертый лагерь прихожу в 11 утра. Грею чай для ребят. Больше десяти часов я шел без кислорода и сейчас с удовольствием подключаюсь к баллону с остатками кислорода. Продуктов здесь нет, если только кое-что из «карманных» рационов. Пьем чай с су­хофруктами.

После дневной связи нужно спускаться в третий лагерь.

Мы были уже несколькими веревками ниже четвертого лагеря, когда Мысловский вышел из палатки и они с Бэлом начали спуск.

Встречаем на маршруте Казбека Валиева и Валерия Хрищатого. Казбек в маске, а Валерий решил идти до вершины без кислорода. Не нравится мне эта его затея. Будет как с Балыбердиным, снача­ла без кислорода, а потом придется кому-то сводить его вниз. Впро­чем, у Бэла выхода не было — в пятом лагере имелось всего не­сколько баллонов, и дышал он кислородом только ночью. А Валерий вообще пользоваться кислородом не собирается.

В третий лагерь Бэл пришел одновременно с нами. Эдик отстал от него и ко времени вечерней связи еще находился где-то на марш­руте. Тамм обеспокоен его отсутствием. Меня это тоже тревожит. После восхождения любой подъем энтузиазма не вызывает. Но надо идти. Обуваюсь и выхожу встречать Эдика. В темноте прохожу четыре веревки и встречаю Мысловского.

Вечер самого длинного нашего дня. Миша уже приготовил ужин. Вожусь до половины одиннадцатого. Делаю Эдику укол, кормлю обоих таблетками. В полном изнеможении подключаюсь к кислоро­ду и проваливаюсь в сон.

6 мая. Одеваю и обуваю Эдика. Володя уже все делает сам. По мере спуска он быстро восстанавливается. Желаем успеха Ерванду Ильинскому и Сергею Чепчеву. Они ночевали вместе с нами, те­перь идут наверх. Правда, у Чепчева такое состояние, как при «горняшке». Мы с Эдиком вышли около десяти утра, они с Ильинским еще никак не соберутся.

Нам сегодня необходимо спуститься в первый лагерь. После обе­да во втором лагере Миша с ребятами начинает спуск, а я остаюсь до вечерней связи. Узнаю, что наши — Иванов и Ефимов — после успешного восхождения тоже начали спуск вниз.

Догоняю Эдика. Идем очень медленно, последние веревки — почти на ощупь, в темноте. Спустившись на плато, Мысловский не­много ожил и грустно философствует: была, дескать, у человека мечта — и нет ее, сбылась. Да, у меня в душе тоже какая-то опусто­шенность. Многие месяцы жили только этим — взойти на Эверест. И вот — взошли, и все, чем жили, будто рухнуло. Так бывает всегда, когда добиваешься чего-то по-настоящему значительного. А потом возникает новая цель, и жизнь снова обретает наполненность.

Первый лагерь — это уже почти дома. После тесноты верхних лагерей палатка «Зима» — просто роскошные апартаменты. Разуваю, раздеваю Эдика. Теперь таблетки. Укол.

7 мая. Утренняя связь начинается с Валиева и Хрищатого. Но­вости — так себе. Пытались выйти на восхождение, но вернулись из-за ураганного ветра. Ильинский с Чепчевым очень долго — 10 ча­сов — добирались из третьего в четвертый лагерь.

Идем вниз, на базу. Эдик, по совету доктора, пользуется кисло­родом. Здесь ему уже стало легче, спускается довольно бодро. Небо безоблачное, но ветер очень сильный. Вот уже ледовый лагерь. На­девая кошки, вспоминаю: совсем недавно именно здесь я представ­лял себе наше возвращение с Эвереста. И вот — спускаемся! Миша в связке с Бэлом, я — с Эдиком. В нижней части ледопада нас встречают наши тренеры Романов, Овчинников, «комендант» ледо­пада Кхумбу Леша Трощиненко. Наши друзья — кинематографисты Валя Венделовский и Дима Коваленко ведут съемку «исторического момента».

Базовый лагерь. Победу над Эверестом здесь по праву разделяют с нами все. За ужином Евгений Игоревич Тамм расчувствовался:

— Ребята, вы не представляете, какие вы молодцы!..

И мы горды такой оценкой.

В лагере меня ждал приятный сюрприз. Узнав, что советские аль­пинисты штурмуют Эверест, в Катманду прилетел мой американ­ский друг Майк Ворбуртон, с которым мы ходили в горы в США и у нас на Кавказе, Памире, Тянь-Шане. Майк ни минуты не сомне­вался, что в состав экспедиции включат меня. И вот вместе со своей мамой пришел пешком из Катманду. Они гостили в лагере несколько дней, и обоих, особенно миссис Ворбуртон, очень смуща­ло наше гостеприимство, то, что они живут в лагере и питаются бесплатно. Американцам такие вещи сложно понять.

На вечерней связи узнаем, что Валиев и Хрищатый выходят на ночное восхождение. Ветер утих, надо воспользоваться моментом. До полуночи не расходимся, но рация молчит. Все с беспокойством ждут известий сверху, а их нет.

8 мая. В девять утра Казбек и Валера спустились в пятый ла­герь. Ильинский с Чепчевым готовы к выходу на вершину. Но Ва­лиев и Хрищатый плохо себя чувствуют. Тамм не разрешает Эрику и Сереже выход — надо сопровождать ребят вниз.

Эверест долгие годы был заветной мечтой Ильинского. Помню, как
в 1972 году Эрик удивил меня, сказав полушутя-полусерьезно: «Под­няться бы на него, а там... Можно и не спускаться. Лишь бы взой­ти...» И вот теперь, когда вершина уже рядом — все его надежды разом рушатся.

— Чье это решение — ваше или тренерского совета? — спраши­вает Ильинский Тамма.

Срочно собирается тренерский совет. Решает: Ильинский и Чепчев должны спускаться.

Ильинский не сдается. В этой критической ситуации он не ду­мает о себе:

— Я один буду сопровождать Валиева и Хрищатого. Пусть Чепчев поднимается на вершину четвертым в группе Хомутова.

Но Хомутов отклоняет этот вариант — по его мнению, Сергей слишком долго был на большой высоте, это увеличит риск.

Обидно. Не взойдет на вершину своей мечты Эрик, не увидит ее Сергей...

У нас с Мишей земные заботы — наслаждаемся долгожданной баней. Прямо туда является Слава Онищенко с поздравлениями; всем, кто взошел на Эверест и работал на маршруте, присвоено звание заслуженных мастеров спорта СССР. Это известие передано по радио из Катманду вместе с другим: выходы наверх прекра­тить, всем спускаться вниз. Каково Хомутову с Голодовым и Пуч­ковым? Группа на подходе к пятому лагерю, кислорода достаточно, погода хорошая и — спускаться? И здесь Тамм-альпинист победил Тамма-администратора.

— Смотрите сами, ребята,— сказал он Хомутову. И ребята про­должают восхождение.

9 мая. День Победы. У всех вдвойне праздничное настроение. Ребята на вершине! Они оставляют на ней флаг нашей Родины, флаги Непала и ООН. Все счастливы, хотя работа экспедиции за­кончится для нас через три дня, когда спустятся в лагерь наши то­варищи — Валерий Хомутов, Владимир Пучков, Юрий Голодов.

***

...Путь вниз. Расставание с нашими друзьями-шерпами, дни в Катманду, поездка по Непалу, Индия... Калейдоскоп событий, встреч, впечатлений. И вот уже:

— Уважаемые пассажиры! Командир корабля и экипаж от име­ни Аэрофлота приветствует вас на борту самолета Ил-62, выполняю­щего рейс по маршруту Дели — Москва. Наш полет будет прохо­дить на высоте девять тысяч метров...

Время набора высоты исчисляется в авиации минутами. Не ус­пел просмотреть газету — и ты уже выше Эвереста...

Ну и что? Это ведь ничего не меняет. И высота 8848 — наша высота, всех, кто боролся за нее. Туда не взлетишь самолетом, на нее можно только подняться самому, рассчитывая на себя и товари­щей, идущих с тобой в одной связке.

 




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2017-01-14; Просмотров: 326; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.008 сек.