The Beginnings 3 страница

Мисс Фаулер, сидя у окна и наблюдая, как Мери ходит взад и вперед, подумала: «Мери — старуха. Я только сейчас это заметила».

После ленча она посоветовала Мери пойти отдохнуть.

— Я ничуть не устала,— сказала Мери.— В два часа пойду в деревню за парафином. У Нелли нехватает, а мне полезно пройтись.

Перед уходом она в последний раз обошла весь дом и убедилась, что ничего не забыла. Как только она миновала поросшую вереском пустошь Вега, где когда-то приземлился Уинн, начало накрапывать. Ей показалось, что сверху доносится шум его пропеллера, но в небе ничего не было видно. Она раскрыла зонтик и стремительно зашагала, не останавливаясь, пока не вошла в безлюдную деревню. Когда она выходила из лавки миссис Кидд с бутылкой парафина в веревочной сетке для покупок, она встретила мисс Иден, сестру из местного медицинского пункта, и, как всегда, разговорилась с нею о деревенских ребятишках. Только что они остановились попрощаться против трактира «Королевский дуб», как вдруг прямо за домом грянул пушечный выстрел,— так им по крайней мере показалось. За ним последовал детский вопль, перешедший в стон.

— Что-то случилось!— бросила на ходу сестра Иден и ринулась через пустой бар; Мери побежала за ней. В доме они увидели миссис Геррит, жену трактирщика, которая только беззвучно открывала рот и показывала пальцем на двор, где маленький каретный сарай валился набок под грохот сыпавшихся черепиц. Сестра Иден схватила простыню, сушившуюся перед камином, выбежала на двор, что-то подняла с земли и завернула в простыню. Простыня сделалась красной, так же как перед форменного платья сестры Иден, пока она несла свою ношу в кухню. Это была маленькая Эдна Геррит, девятилетняя девочка, которую Мери знала с тех пор, как ее возили в колясочке.

— Я сильно ушиблась,— промолвила Эдна и скончалась на залитых кровью руках сестры Иден.

Простыня упала, и Мери, прежде чем закрыть глаза, успела на мгновенье увидеть истерзанное, искромсанное тело.

— Непостижимо, как она могла вымолвить хоть слово,— сказала сестра Иден.— Ради всего святого, что это было?

— Бомба,— ответила Мери.

— С цеппелина?

— Нет, с самолета. Когда я шла по пустоши, мне казалось, я слышала его, но я подумала, что это наш. Он, должно быть, выключил мотор, когда стал снижаться. Вот почему мы его не заметили.

— Подлые свиньи!— прошептала сестра Иден, побледнев и вся дрожа.— Что же мне теперь делать? Пойдите за доктором Хеннисом, мисс Постгейт. — Сестра Иден взглянула на мать; та лежала ничком на полу.— Она в обмороке, только и всего. Переверните ее.

Мери перевернула миссис Геррит, приподняв ее с правого бока, и побежала за доктором. Когда она рассказала ему все, он попросил ее посидеть в приемной, пока он сходит и принесет что-нибудь подкрепляющее.

— Но мне ничего не нужно, уверяю вас,— сказала Мери.— Мне кажется, не следует рассказывать об этом мисс Фаулер. Как вы думаете? У нее в такую погоду и без того ноет сердце.

Доктор Хеннис, упаковывая свою сумку, окинул ее восхищенным взглядом:

— Правильно. И никому не надо рассказывать, пока мы не узнаем достоверно, в чем тут дело,— сказал он и поспешно отправился в «Королевский дуб».

Мери ушла домой с бутылкой парафина. Деревня позади нее была так же спокойна, как всегда: слух о происшествии еще не разнесся. Мери слегка хмурила брови, ее широкие ноздри некрасиво раздувались, и время от времени она бормотала ругательства, которыми Уинн, не стеснявшийся перед своим женщинами, награждал врага: «Подлая сволочь! Они действительно подлая сволочь! Но,— добавила она, вспомнив заученные на всю жизнь правила, которые сделали ее тем, чем она была,— не надо позволять себе раздумывать о таких вещах».

Не успела она дойти до дому, как доктор Хеннис, совмещавший со своей практикой обязанности местного уполномоченного по охране, нагнал ее в автомобиле.

— Слушайте, мисс Постгейт. Я хотел сказать вам, что несчастный случай в «Королевском дубе» произошел из-за того, что обвалилась конюшня Геррита. Она уже давно грозила рухнуть. Ее надо было снести.

— А мне показалось, я и взрыв слышала,— сказала Мери.

— Вы, наверно, ошиблись: это просто обрушились балки. Я осмотрел их. Они насквозь прогнили и превратились в труху. Когда они падали, грохот был, как от пушки.

— Вот как?— вежливо промолвила Мери.

— Видите ли,— продолжал доктор, глядя ей прямо в глаза.— Бедняжка Эдна играла у стены, и вот балками и черепицами ее искромсало в куски.

— Это я видела,— сказала Мери,— и слышала тоже.

— Ну, мы ничего не знаем наверно.— Доктор Хеннис совершенно изменил тон.— Я знаю, что вы и сестра Иден (я уже говорил с нею) заслуживаете полного доверия, и я могу на вас положиться, что вы никому ничего не скажете… хотя бы до поры до времени. Не следует будоражить людей, пока не…

— О, я этого никогда не делаю,— сказала Мери, и доктор Хеннис покатил в город.

В сущности, размышляла она, очень возможно, что так оно и было: старая конюшня обвалилась и пришибла бедняжку Эдну. Мери пожалела, что высказала свои предположения, но се­стра Иден на редкость сдержанный человек. Чем ближе она подходила к дому, тем более далеким стало ей казаться это происшествие: слишком уж оно было чудовищно. Когда она вернулась домой, мисс Фаулер сказала ей, что с полчаса тому назад пролетели два самолета.

— Мне показалось, что я слышала их,— ото­звалась Мери.— Я сейчас пойду в сад. Парафин я достала.

— Да, но… что это у вас на башмаках? Они совсем мокрые. Сейчас же снимите их.

Мери не только сняла башмаки, но завернула их в бумагу и положила в веревочную сетку вместе с бутылкой. Затем, вооружившись са­мой длинной кухонной кочергой, вышла из дому.

— Дождь опять пошел,— сказала ей вслед мисс Фаулер,— но… я знаю, вы не успокоитесь, пока с этим не будет покончено.

— Это займет не много времени. Я все перенесла туда, а печь закрыла крышкой, чтобы в топке не отсырело.

Сумрак сгустился в кустах к тому времени, когда Мери закончила все приготовления и совершила возлияние жертвенным елеем. Зажигая спичку, которая должна была сжечь ее сердце и обратить его в пепел, она услышала не то стон, не то хрипенье за густыми португальскими лаврами.

— Чийп,— окликнула она с досадой, но Чийп, страдавший застарелым ревматизмом и сидевший теперь в своем уютном коттедже, вряд ли был способен осквернить своим присутствием святилище.— Это овцы,— решила она и бросила в печь зажженную спичку.

Костер с шумом вспыхнул, и пламя тотчас же сгустило тьму вокруг Мери.

«Как бы полюбовался на это Уинн»,— подумала она, отступая подальше от огня.

При свете пламени она увидела шагах в пяти полускрытого за лавровым кустом человека с обнаженной головой, сидевшего очень прямо под дубом. Сломанная ветка лежала у него на коленях, из-под нее торчала нога в сапоге. Голова человека беспрестанно качалась из стороны в сторону, но тело его было неподвижно, как ствол дерева. Он был в форменном кителе (Мери сделала шаг, чтобы получше рассмотреть), приблизительно таком же, как у Уинна, и на груди у него был карман с застегнутым клапаном. У Мери мелькнула мысль, что это один из тех молодых летчиков, которых она встретила на похоронах. Но у них волосы были темные и блестящие, а у этого волосы были светлые, как у младенца, и так коротко острижены, что сквозь низ просвечивала розовая кожа. Губы его зашевелились.

— Вы ч т о сказали?— Мери подошла к нему и остановилась.

— Леди! Леди! Леди!— бормотал он, а пальцы его комкали мертвые мокрые листья.

Национальность его не возбуждала сомнений. Мери охватила такая злоба, что она отошла к печи, хотя в топке еще пылало и незачем было мешать кочергой. Она взглянула на дуб, под которым сидел человек; несколько тонких верхних веток и две-три подгнившие нижние были сломаны и валялись на дорожке между кустами. За самую нижнюю, раздвоенную ветку зацепился шлем и повис на ремнях; при свете длинного языка пламени он показался Мери птичьим гнездом. Человек, очевидно, упал на дерево. Уинн рассказывал Мери, что бывают случаи, когда человек может выпасть из самолета. Уинн говорил также, что деревья служат на пользу летчику при такой катастрофе, замедляя его падение, но в этом случае летчик, очевидно, расшибся, иначе он, наверно, изменил бы свою странную позу. Он, повидимому, не мог двинуть ни рукой ни ногой, и только его страшная голова качалась из стороны в сторону. Но Мери заметила кобуру на его поясе, а Мери ненавидела пистолеты. Несколько месяцев тому назад она и мисс Фаулер, прочитав описание некоторых событий в Бельгии, достали оружие — огромный револьвер с тупоносыми пулями, а Уинн потом сказал, что правилами ведения войны их запрещено пускать в ход против цивилизованных противников.

— Для нас они годятся,— возразила мисс Фаулер.— Научи Мери, как обращаться с ним.

И Уинн, смеясь при одной мысли о том, что им может понадобиться револьвер, повел Мери, которая щурилась и моргала от страха, в заброшенную каменоломню пастора и показал ей, как стреляют из этой страшной машины. Теперь револьвер лежал в верхнем левом ящике ее туалетного стола — сувенир, не обреченный на сожжение. Уинну было бы приятно видеть, что она не испугалась.

Она пошла домой за револьвером. Когда она вернулась под дождем, глаза в страшной голове горели ожиданием. Губы даже силились улыбнуться. Но при виде револьвера углы их опустились, как у Эдны Геррит, и голова закачалась от плеча к плечу, словно пытаясь показать что-то.

— Cassée. Tout cassée[1],— послышался стон.

— Вы ч т о сказали?— спросила Мери с отвращением, осторожно держась сбоку, хотя двигалась только его голова.

— Cassée,— послышалось снова.— Che me rends. Le medicin. Toctor…[2]

— Nein!— сказала Мери, призывая весь свой маленький запас немецких слов на помощь большому пистолету.— Ich habe der todt Kinder gesehen[3].

Голова перестала качаться. Мери опустила руку. Она все время старалась держать палец подальше от курка, опасаясь, как бы не произошел несчастный случай. Немного подождав, она вернулась к печи, в которой пламя уже опадало, и помешала кочергой обуглившиеся книги Уинна. Голова снова застонала.

— Молчать!— проговорила Мери и топнула ногой.— Молчите вы, подлая сволочь!

Слова вырвались у нее сами собой, без усилия. Это были собственные слова Уинна, а Уинн был джентльменом, который ни за что на свете не разорвал бы маленькую Эдну на ярко окрашенные лоскуты и клочья. А вот тот, скорчившийся под дубом, разорвал. Это было не то, что читать мисс Фаулер описания всяких ужасов в газетах. Мери видела все собственными глазами на кухонном столе в «Королевском дубе». Не надо позволять себе раздумывать об этом. Уинн умер, и все связанное с ним, сваленное в кучу, шуршит и потрескивает под ее усердной кочергой, превращаясь в красно-черный прах и серые лепестки пепла. И тот под дубом тоже умрет. Мери не раз видела смерть. Она родилась в семье, где всем выпало на долю, как она в свое время сказала мисс Фаулер, умереть «при самых злосчастных обстоятельствах». Она останется здесь, пока не убедится, что и «этот» умер… умер, как милый папа в конце восьмидесятых годов, как тетя Мери в восемьдесят девятом, мама в девяносто первом, кузен Джон в девяносто пятом, горничная леди Мак-Коусленд в девятьсот первом, Уинн, похороненный пять дней тому назад, и Эдна Геррит, которая еще ждет, чтобы земля укрыла ее. Раздумывая обо всем этом, она ворочала кочергой, разгребая золу на решетке внизу, и осторожно скребла по верхним кирпичам. Она взглянула на свои ручные часы. Время близилось к половине пятого, а дождь все усиливался. Чай подадут в пять часов. Если «этот» не умрет раньше, она промокнет, и ей придется переменить платье. Между тем,— и этим были заняты ее мысли,— вещи Уинна хорошо горели, несмотря на дождевые капли, которые с шипением падали на них; время от времени какой-нибудь книжный переплет с очень отчетливыми буквами высовывался из общей кучи. Мери согрелась от работы кочергой, и ей казалось, что тепло проникает в нее до мозга костей. Она мурлыкала что-то — голоса у Мери никогда не было — себе под нос. Она раньше не верила во все эти передовые идеи о женской деятельности, хотя сама мисс Фаулер отчасти склонялась к ним, но сейчас она поняла, что можно многое сказать в их пользу. Вот это, например, ее дело, дело, которое ни один мужчина — и уж, конечно, не доктор Хеннис — не взял бы на себя. Мужчина в подобном случае поступил бы «по-рыцарски», как говорил Уинн: он бросил бы все, чтобы пойти за помощью, и, конечно, перенес бы «этого» в дом. Дело женщины — создать теплый уют для… для мужа и детей. Если это не удалось… не надо позволять себе раздумывать о таких вещах… но…

— Молчать!— снова крикнула Мери во тьму.— Nein, говорю вам! Ich habe der todt Kinder gesehen. Ich habe der todt Kinder gesehen!

Но так вот оно и бывает в жизни. Женщина, лишенная всего этого, все-таки может быть полезной… полезнее мужчин в некоторых отношениях. При мысли об этом ее охватил тайный восторг, и она, как мостильщик, ударила по осевшей золе. Дождь гасил огонь, но Мери чувствовала (было слишком темно, чтобы видеть), что она сделала свое дело. На дне печи рдело тусклое пламя. От него уже не загорится крышка, если надвинуть ее до половины, чтобы помешать дождю проникнуть внутрь. Надвинув крышку, Мери оперлась на кочергу и стала ждать.

Ее забытье было прервано звуком, которого она не раз в жизни ждала в смертельной тревоге. Она наклонилась вперед и прислушалась. Ошибиться было нельзя. Закрыв глаза, она ловила этот звук. Внезапно он умолк.

— Нет,— пробормотала она вполголоса.— Это еще не конец.

А затем совершенно явственно в короткую минуту затишья между двумя порывами дождя она услышала конец. Мери Постгейт быстро втянула воздух между стиснутыми зубами и содрогнулась с головы до ног.

— Кончено,— сказала она и удовлетворенная пошла в дом, где перевернула весь домашний распорядок, приняв горячую ванну перед чаепитием.

НАЧАЛО

О ней не знали ни друг, ни враг,

Никто о ней не слыхал у нас,

И не сразу случилось — но стало так,

Что ненависть в Англии родилась.

Разгневать нас не так то легко,

Мы молча ждали, чтоб пробил час

Когда до конца будет ясно все —

Так ненависть в Англии родилась.

И нынче спокойны у нас голоса,

Все — так же, как было не раз,

И также спокойно смотрят глаза,—

Но ненависть в Англии родилась.

Об этом никто в толпу не кричал,

И закона безмолвствовал глас,

Никто об этом вслух не сказал,

Но в Англии ненависть родилась

Она неслышно в сердцах росла,

Но теперь она здесь, ей не скоро пропасть —

И холодные будут ползти времена,

С той минуты отсчитывая года,

Когда она в Англии родилась.

Редактор Р. Гальперина

Подписано в печать25/II 1942 г. 1 печ. лист. А 65231

Тираж 50000 экземпляров. Зак.474 Цена 30 коп.

_______________________________________

Типография полиграфуправления У АССР

Ижевск, ул. Пастухова 13

[1] “Разбился. Весь разбился.” (искаж. франц.)

[2] “Я сдаюсь. Врача. Доктора!” (искаж. франц.)

[3] “Нет. Я видела мертвых детей” (искаж. немецк.)

Дата добавления: 2017-01-14