Господин великий Новгород

К 1238 г. Новгородская республика (земли) была одним из са­мых крупных государств Европы и существенно превосходила по площади любое русское княжество. На западе границей Нов­городской земли была река Нарова и владения Пскова. На юге она граничила с Литвой, Смоленским и Тверским княжествами. Новгороду принадлежали города Луки (Великие Луки) и Тор­жок. На юго-востоке Новгородские земли соприкасались с вла­дениями Белозерских князей. А вот на северо-западе и северо-востоке владения республики были буквально безграничны. Дей­ствительно, можно лишь приблизительно провести границы тер­риторий, которые платили дань Новгороду.

Новгородская колонизация успешно велась с начала X века. При этом проникновение русских на север и северо-восток про­исходило относительно мирно. Емь, водь, карелы, саамь, чудь за-волочная, печора и другие народности имели крайне низкую плот­ность населения, и новгородцы не вытесняли их, а занимали, го­воря современным языком, пустующую нишу. Эти народности занимались в основном охотой и рыболовством, а русские — тор­говлей и земледелием.

Православное духовенство в XI — XIV веках не вело на севере активной миссионерской деятельности, и обращение туземцев в православие носило исключительно добровольный характер. Я, по крайней мере, не нашел сведений о конфликтах северных наро­дов с русскими на религиозной почве.

Спору нет, имели место и кровавые столкновения, но они были не типичны и в значительной степени вызывались субъек­тивными факторами. Конечно, платить дань, пусть даже неболь­шую, никому не хочется. Но от новгородской колонизации тузем­цы имели и большую прибыль — защиту от воинственных сосе­дей, торговлю и т.д. Не хочется использовать избитый штамп, но короче не скажешь: новгородцы цивилизовали северные народы.

К 1238г. Новгороду платили дань не только жители Карель­ского перешейка, но и большая честь Средней и Северной Фин­ляндии, а также вся Карелия.

В конце XII века новгородцы уже собирали дань на Терском берегу Белого моря. Этим делом руководил специальный пред­ставитель администрации — «терский данник». В 1216 г. им был Семен Петрилович.

Норвежские источники позволяют заключить, что новгородс­кая дань на Кольском полуострове не ограничивалась Терским берегом, а достигала Ивгей-реки и Люгенфьорда⁹². В скандинав­ских сагах сохранились сведения о связях Ладоги (Альдъюбор-га) с Нижним Подвиньем (Биармаландом).

В начале XII века новгородские дани распространялись на пле­мена пермь и печору. Из попавшего на страницы летописи рас­сказа новгородца Гюряты Роговича, посылавшего в XI веке свое­го отрока «в Печеру люди, иже суть дань дающие Новгороду»⁹³.

К концу XII века новгородские данники проникли в югру. Так, под 1187 годом в Новгородской первой летописи сказано: «В то же лето изьбиени быша Печеръскыи и Югорьскыи даньници, а друзии за Волокомъ, и паде головъ о сте кметеи».

Сначала непосредственный сбор дани оставался в руках ту­земных вождей, затем основывались новгородские погосты-ста­новища.

В Финляндии во второй половине XII века новгородцы стол­кнулись с экспансией шведов. Шведскому королю Эрику Свято­му очень нужны были деньги, и посему он счел «своей священ­нейшей обязанностью содействовать распространению христиан­ства не только в своих владениях, но и в странах соседних. Тот­час по вступлении на престол с величайшей ревностью занялся он приготовлениями к походу и на другой же год (1156), сопро­вождаемый епископом упсальским Генрихом и многими мона­хами, во главе значительного ополчения внес крест и меч на бе­рега Финляндии. Высадка произведена была на самой юго-запад­ной оконечности, при устье реки Авра (Аига^Ы), и там, где ныне стоит город Або»⁹⁴. Там и была построена первая шведская кре­пость. Успех Эрика в значительной степени был обусловлен сла­бостью обитавшего там финского племени Суомляна (Сумь по русским летописям). Часть суомлян, подвергшихся внезапному нападению, разбежалась по лесам, а часть подчинилась требованиям завоевателей и приняла крещение. Король Эрик, увидев, что предприятие его не требует особых усилий, на следующий год с большей частью войска возвратился в Швецию, а дело обращения язычников поручил епископу Генриху. Но финны ревность епис­копа не оценили, и тому пришлось «принять мученический ве­нец» и быть позже причисленному к лику католических святых.

В 1164 г. шведы провели смелый рейд на город Ладогу (ныне г. Старая Ладога). Шведская флотилия через Неву прошла в Ла­дожское озеро. Шведское войско осадило город. Ладожане сожгли свой посад, а сами с посадником Нежатою заперлись в каменном кремле и послали за помощью в Новгород. Шведы попытались взять кремль приступом, но были отражены с большими поте­рями и отошли к устью реки Вороной⁹³, и устроили там ук­репленный лагерь. Через пять дней к лагерю шведов подошел нов­городский князь Святослав Ростиславович с посадником Заха-рием. Атака русского войска оказалась для шведов неожиданно­стью. Большинство шведов было убито или взято в плен. Из 55 шнек сумели уйти лишь двенадцать.

После этого стычек между шведами и новгородцами не было почти 20 лет. Новгородцы были слишком заняты своими внут­ренними проблемами и игнорировали шведские проникновения в Финляндию. Лишь в 1188 г. в Центральную и Северную Фин­ляндию ходили новгородские молодцы с воеводой Вышатой Ва­сильевичем и «пришли домой иоздорову, добывши полона». В 1191 г. ходили новгородцы вместе с карелами на емь, «землю их повоевали и пожгли, скот перебили». В 1227 г. князь Ярослав Всеволодович пошел с новгородцами на емь в Центральную Фин­ляндию, «землю всю повоевали, полона привели без числа».

Самый сильный удар шведам русские нанесли в ходе таин­ственного похода на шведскую столицу Сиггуну в 1187 г. Флоти­лия кораблей с новгородскими, ижорскими и карельскими вои­нами скрытно прошла по шведским шхерам к Сиггуне. Столица шведов была взята штурмом и сожжена. В ходе боя был убит архиепископ Ион. Надо сказать, что у русских и, особенно, у ка­рел были основания разделаться с этим духовным лицом, кото­рое «9 лет воевало с русскими, ижорой и карелами ради госпо­да и святой веры».

Русско-карельская рать благополучно вернулась домой. Шве­ды даже не стали восстанавливать разрушенную Сиггуну, а начали строить новую столицу Стокгольм. Стокгольм был основан вдовой архиепископа Иона⁹⁶ и ярлом Биргером из рода Фоль-кунгов. (Читатель не должен путать этого Биргера с однофамиль­цем, противником Александра Невского, этот Биргер умер в 1202г.)

Почему же поход 1187г. назван таинственным? Дело в том, что о нем нет никаких упоминаний в русских летописях, а все ска­занное взято из шведской «Хроники Эрика». При этом и швед­ские, и отечественные историки⁹⁷ считают «Хронику Эрика» вполне достоверной.

А в России сохранилось даже вещественное доказательство по­хода — врата, украшенные бронзовыми барельефами. Эти врата новгородцы вывезли из Сиггуны и приделали к входу в новго­родский храм святой Софии. Врата эти и поныне там, а копия их находится в Музее изобразительных искусств имени А. С. Пуш­кина в Москве.

Итак, русские разрушили до основания вражескую столицу и увезли много ценностей. Так почему же об этом молчат наши летописи? Да потому, что летописцы фиксировали буквально каждый шаг наших князей, а походы удалой новгородской воль­ницы предпочитали не замечать. Так было и потом. Много ли наши летописцы писали о победах ушкуйников над ордынца­ми?

Обратим внимание, молодцы новгородские оказались не толь­ко смелыми воинами, но и опытными мореходами, хорошо зна­ющими шведские шхеры. Явно, поход 1187 г. был не первым де­бютом новгородской вольницы. Обратим внимание и на поддер­жку, оказанную новгородцам карелами, ижорой и другими угро-финскими племенами в борьбе с емью (тавастами) и шведами. Карелы ходили с новгородцами на емь не только в 1191 г., когда об этом говорит летопись, поход на емь известен еще под 1143 г., а в 1228г. они же вместе с ижорой приняли деятельное участие в отражении набега на Ладожское озеро.

Несколько забегая вперед, я хотел бы обратить внимание на тактику новгородцев в борьбе со шведами. Шведы со времен Эрика Святого действовали но шаблону: высадка десанта на юге Фин­ляндии, на Карельском перешейке или на реке Неве, а затем не­медленное строительство крепости. В дальнейшем сеть шведских крепостей с сильными гарнизонами позволяла контролировать этот район. Параллельно проводилось насильственное обращение местного населения в католичество.

Новгородцы же принципиально не строили крепостей ни в устье Невы, ни на побережье Финского залива. Многие наши историки полагают, что новгородцы боялись, что эти крепости могут быть захвачены неприятелем, и потом его будет очень труд­но выбить. По мнению автора, такие суждения несерьезны. Взяли же русские в 1300 г. Ландскрону, построенную итальянскими ин­женерами, посланными самим папой римским.

Проблема заключалась в общественном строе Новгородской республики. Новгородцы в XIII —XV веках использовали князей и их дружины в качестве наемных «кондотьеров», по возможно­сти не допуская их вмешательства во внутренние дела республи­ки. Построив на Неве крепость, потребовалось бы содержать там сильный гарнизон. А кто бы дал гарантию, что начальник гарни­зона не начнет брать дань с проплывающих русских и иностран­ных купцов, а также с жителей окрестных мест. В перспективе сей воевода мог объявить себя князем, а то и попытаться взять власть в Новгороде.

Итак, обратим внимание, что внешнюю политику Новгорода оп­ределяла его система правления. Как писал один из лучших зна­токов истории Господина Великого Новгорода Н.И. Костомаров: «Вся масса жителей Великого Новгорода и Пскова, составляя целое собрание концов и улиц, пользовалась в обширном смыс­ле правами самоуправленого государства; она разделялась на сословия, которых границы не были определены строгими юри­дическими правилами, но возникли из обстоятельств и течения жизни, изменялись и зависели от своенравного хода свободы. В обширном смысле жители делились на духовных и мирских: между теми и другими проводилась строгая черта. Сами же миряне составляют существенный подел на старейших и молод-чих; первые назывались также вящие люди, передние люди, боль­шие люди; последние назывались также меньшие люди, черные люди. При более разнообразных условиях общественной жизни являлись более дробные поделы, и в Новгороде обозначались следующие названия сословий: гридьба, княжеские дворяне, по­садники, бояре, дети боярские, купцы, житые люди, земцы и соб­ственно черные люди: смерды и холопы. Название дворян и гридьбы давалось только свите князя; люди, носившие это название, не принадлежали к новгородскому гражданству, не жили в городе, но пребывали на Городище»⁹⁸.

Тут очень важно указать разницу в звании боярина на Руси XIII века в Московском государстве XIV—XVII веков и в Вели­ком Новгороде. У нас в художественной литературе и даже в тру­дах историков в ходу штамп — «древний боярский род». Это очень удобный термин, и я сам, скрепя сердце, иногда им пользуюсь. Но, чтобы не вводить в заблуждение читателя, следует пояснить — если любой законный сын князя Рюриковича с момента рожде­ния становился князем, то боярство в русских княжествах не пе­редавалось по наследству. С таким же успехом можно сказать — «древний генеральский род». Но если папа был генералом, то карьера его сына вполне может кончиться чином капитана. Так и сын боярина вполне мог закончить свою карьеру в чине стольни­ка или окольничего. Боярин — это высший чин при дворе князя. Таким образом, под «боярским родом» следует понимать группу родственников, служивших при дворе князя, среди которых не­сколько человек получили боярство.

Тут я говорил о московской XIV —XVII веков трактовке зва­ния боярин. В удельных княжествах XIII века боярами считались наиболее сильные и верные дружинники, командовавшие отдель­ными отрядами. Существовало даже право отъезда боярина к другому князю. Но, опять же, новый князь мог признать боярство приехавшего, а мог в окольничьи его записать.

В Господине Великом Новгороде боярином считался просто бо­гатый человек из числа потомственных новгородцев. Причем, знат­ность и богатство в Новгороде, в отличие от остальной Руси, не определялись исключительно по родовому землевладению. Зем­ля в Новгородском крае не была главным источником экономи­ческих сил, и не могла доставить сама по себе средств к возвы­шению. Богатство, а вместе с ним и знатность приобретались и торговлей, и промыслами, поэтому в кружок бояр, людей влия­тельных, поступали разбогатевшие купцы. А богатые землевла­дельцы, в свою очередь, как правило, занимались торговлей.

По условиям жизни в Новгороде бояре не могли не заниматься внутренней и внешней политикой, что обуславливалось, с одной стороны, их материальной заинтересованностью в осуществлении тех или иных мероприятий республики, а с другой, деньги дава­ли возможность влиять на вече и на администрацию города.

Из бояр в Новгороде выбирали Совет, членов которого ино­земцы называли «господами». Из числа бояр выбирали посад­ников и тысяцких. В Новгороде звание боярин часто передава­лось по наследству. Отмечу: звание, а не должность, как в осталь­ной Руси. Если у сына боярина не было состояния, он переходил в звание (сословие) детей боярских.

Как писал Н.И. Костомаров: «Торговый класс обозначается в Новгороде сословным названием купцов. Это не было сословие в том значении, как мы привыкли понимать это слово, т.е. с особы­ми гражданскими правами. В Новгороде это было занятие, дос­тупное по праву для всех. Из массы торговцев по достоинству, которое измерялось в глазах народа богатством и широтою тор­говых оборотов, выделялись гости, или добрые купцы. Кроме нов­городских купцов, были местные, жившие в пригородах и воло­стях: например, обонежские, русские, ладожские»⁹⁹.

Житыми людьми назывались новгородцы, имевшие свои дво­ры и оседлость в городе в концах. Боярин и купец могли и не иметь своего двора в Новгороде, но при этом оставаться участ­никами новгородского гражданства, первый — как землевладе­лец и человек, приобретший влияние, а второй — как торговец в Новгородской земле. И тот, и другой могли иметь оседлость не в Новгороде, а где-нибудь в пригороде или в волости.

Все остальное свободное население носило название черных людей. Причем, к черным людям новгородец принадлежал не по праву рождения. К примеру, богатый купец разорялся (терял свое имущество во время пожара или войны) и становился поденщи­ком, то есть, поступал в массу черных людей. А поденщик, сумев­ший каким-то образом разбогатеть, становился житым человеком и даже боярином. К черным людям в Новгороде принадлежали ремесленники, не имевшие своих домов и хозяйств и работав­шие на хозяина за определенную плату.

Замечу, все, что говорилось ранее и будет сказано ниже о по­рядках в Господине Великом Новгороде, не было записано в ка­ком-либо «конституционном акте», а являлось неписаным обы­чаем, которого придерживались все граждане.

Кроме князя главными административными распорядителя­ми в Новгороде были посадник и тысяцкий. Их имена всегда стояли впереди в грамотах. Они представляли законодательную и исполнительную власть в Новгородской республике.

Важнейшим органом власти в Новгороде считалось вече — на­родное собрание. По старым русским понятиям вече в общем зна­чении не было чем-либо определенным, юридическим. Под вечем вообще подразумевалось народное сходбище.

Часто случалось в спорных ситуациях, что каждая противо­борствующая сторона собирала свое вече. Так, в 1342 г. состоялись два враждебных друг другу веча: одно на Ярославском дворе, другое на Софийском. И оба эти сходбища назывались вече. В 1384 г. по поводу спора о князе Патрикии одно вече собралось, по обычаю, на Ярославском дворе, а другое — на Софийском. В 1388 г. то же повторилось и по поводу посадника Есипа Заха­рьина, когда Софийская сторона была против посадника, а Торго­вая — за него.

Созыв веча не был прерогативой посадников или бояр. Созвать вече означало представить дело на обсуждение народа. Поэтому каждый, кто считал себя вправе говорить перед народом, мог и созвать вече. Удар в вечевой колокол был знаком, что есть требо­вание народного голоса. Бывало, созывал вече и князь, но не по какому-то особому признанному за ним праву, а потому, что он, как правитель, имел и поводы, и необходимость говорить с наро­дом.

Все граждане, как богатые, так и бедные, как бояре, так и чер­ные люди, имели право быть на вече деятельными членами. Цен­зов не существовало. Но, увы, неизвестно, имели ли право уча­ствовать все жители Новгородской земли, или только жители города.

Часто споры на вече кончались потасовкой. Это было изъяном демократии. Риторический вопрос, а что лучше — потасовка при принятии того или иного решения или ситуация в сегодняшней Российской Федерации, когда у большинства населения (к при­меру, о власти олигархов, о войне в Чечне, о разрешении гражда­нам носить короткоствольное оружие, о смертной казни и т.д.) мнение одно, а у Государственной думы — совсем другое?

Хорошо известно, что подлинная демократия худо-бедно мо­жет быть только у вооруженного народа — в античных Афинах, в Риме в VII — I веках до н.э., в Североамериканских штатах в конце XVIII века, наконец, в той же Новгородской республике. Там люди выходили на агору, вече и т.д. решать свои животрепещу­щие вопросы, и при этом никого не интересовало мнение певички или размалеванного скомороха. Дело решали мужчины, го­товые постоять за него с оружием, а также достойные женщины типа Марфы Борецкой. А если за 6 месяцев до выборов прези­дента кандидат «Икс» имеет 5% приверженцев, а после двух-трех месяцев ежедневного телепромывания мозгов рейтинг «Икса» возрастает до 60%, то как назвать такую демократию и эти 55% избирателей, переменивших свое мнение?

Особую роль в Господине Великом Новгороде играла церковь. Новгородская церковь составляла часть общей русской церкви. Новгородские архиепископы зависели от киевского митрополи­та, носившего многозначительное название первопрестольника русского и наместника константинопольского патриаршества. Первоначально киевские митрополиты назначали новгородских владык (до 1168 г. их называли епископами, а затем архиеписко­пами), но затем их стали выбирать на вече. При этом в XIV — XV веках вече выбирало три кандидатуры, а затем тянуло жре­бий — «на кого Бог укажет». Затем новый владыка ехал на ут­верждение к митрополиту. В отдельных случаях митрополит сам ехал в Новгород посвящать архиепископа. Так, в 1251 г. митропо­лит Кирилл приезжал для посвящения владыки Далмата, а в 1300 г. митрополит Максим прибыл для посвящения Феоктита. Замечу, что новгородцы всеми силами старались откреститься от такой чести. Ведь митрополиты требовали дорогие подарки и средства для содержания большой свиты. Так что вольный го­род предпочитал посылать владык к митрополитам.

В XIV —XV веках владимирские, а затем и московские мит­рополиты повадились ездить в Новгород для проведения «выез­дных судебных сессий по церковным, гражданским и уголовным делам», а, говоря языком летописей, «давать суд».

Разумеется, митрополитов меньше всего беспокоило состояние судопроизводства в Республике, их обуревало желание обобрать до нитки свою новгородскую паству, а заодно показать свою власть. Этот вопрос постоянно был камнем преткновения между новго­родскими владыками и митрополитами. Так, с 70-х годов XV века и до 1393 г. Новгород не признавал митрополичьего суда, но поз­же был вынужден уступить — за митрополитом стояли москов­ские полки. Замечу, что никаких принципиальных религиозных расхождений между владыками и митрополитами не было, нов­городцы лишь хотели умерить аппетиты последних.

В 1353 г. владыка Моисей послал жалобу на митрополита к пат­риарху в Константинополь. Тот с сочувствием отнесся к новго­родским обидам, но не изменил ситуацию.

Главной причиной гибели Новгородской республики стала жадность ее бояр и купцов. При их огромных средствах без проблем можно было собрать необходимую сумму и отправить ее вместе с владыкой в Константинополь. Обратно владыка вер­нулся бы уже в сане митрополита, и впредь новгородская цер­ковь была бы напрямую подчинена патриарху. Кстати, нечто по­добное сделали эстонские власти в 90-х годах XX века, перепод­чинив православные приходы Эстонии с московского на констан­тинопольского патриарха.

ГЛАВА 11

Дата добавления: 2017-01-14