Стефан Баторий идет на Русь

В связи со сложной политической обстановкой в Прибалтике Иван IV решил создать марионеточное Ливонское королевство. Датский герцог Магнус принял предложение царя Ивана стать его вассалом и в мае 1570 г. был по прибытии в Москву провоз­глашен «королем Ливонским». Русское правительство обязалось предоставлять новому государству, обосновавшемуся на острове Эзель, военную и материальную помощь, чтобы оно могло расши­рить свою территорию за счет шведских и литовско-польских вла­дений в Ливонии.

До конца 1576г. перемирие между Россией и Польшей в це­лой соблюдалось. В январе 1577 г. пятидесятитысячное русское войско под началом боярина Ивана Васильевича Шереметева втор­глось в Северную Ливонию и осадило Ревель. Однако город взять не удалось.

Летом того же года сам царь выступил из Новгорода в поход, но пошел не к Ревелю, а в польскую Ливонию. Самозванный пра­витель Ливонии литовский гетман Карл (Ян) Ходкевич не рис­кнул вступить в бой с русскими и со своим малочисленным вой­ском удалился в пределы Литвы. Большинство южноливонских городов — Мариенбург, Люцин, Динабург и другие — без едино­го выстрела сдавались русским воеводам. Держалась одна Рига.

Окончив поход, Иван IV с частью войска отправился в Рос­сию, оставив вместо себя воевод Ивана Шуйского и Василия Сицкого. Сразу же после отъезда царя на русские войска с севе­ра напали немцы, а с юга — литовцы. В декабре 1577 г. литовцы внезапно напали на сильно укрепленный замок Венден и овла­дели им. Марионеточный король Магнус перебежал к полякам.

В 1578г. русские войска в Ливонии перешли в контрнаступ­ление и 25 июля взяли город Оберпаллен и осадили Венден. В это время литовский отряд Сапеги соединился в районе Пер-нова со шведским отрядом воеводы Бойэ, наступавшим с севера.

Форсированным маршем объединенное войско двинулось к Вен-дену и 21 октября атаковало русских. Татарская конница сразу бежала с поля боя, а русские отступили в свой укрепленный ла­герь. Ночью четверо воевод — князь Иван Голицын, окольничий Федор Шереметев, князь Андрей Палецкий и дьяк Андрей Щел-калов, — бежали с конницей, а наутро противник овладел лаге­рем. Литве и шведам достались 17 тяжелых осадных орудий, при­чем, несколько пушкарей, не желая сдаваться в плен, повесились на своих орудиях. Согласно ливонским хроникам под Венденом из восемнадцатитысячной русской рати погибло 6022 человека.

Надо заметить, что все эти операции литовские магнаты вели в инициативном порядке, и у них в 1577 — 1578 гг. была, так ска­зать, частная война с Иваном Грозным. С новоизбранным же ко­ролем Стефаном у царя было перемирие. У Стефана же в тот пе­риод была частная война со своими подданными — жителями города Данцига¹⁹⁸. Король нарушил их права, и горожане объя­вили, что до тех пор не признают Стефана королем, пока их пра­ва не будут возвращены и пока не будет подписано соглашения с императором. Однако император Максимилиан в 1576г. умер, и Данцигу теперь неоткуда было ждать помощи. Стефан осаж­дал город до конца 1577 г., после чего ему пришлось заключить с горожанами мир на довольно выгодных для них условиях.

В июле 1576 г. Стефан отправил в Москву послов Груденско-го и Буховецкого с предложением не нарушать перемирия и при­слать опасную грамоту на великих послов. Однако в грамоте Иван IV был назван не царем, а ве­ликим князем, а также содержалось несколько других, недопустимых с точки зрения дипломатического этикета, положений. Возмущённые бояре ответили послам: «Мы уди­вились, что господарь ваш не на­зывает нашего господаря царем и великим князем смоленским и полоцким и отчину нашего госпо­даря, землю Лифляндскую, написал в своем титуле. Господарь ваш при­шел на королевство Польское с не­большого места, с воеводства Сед-миградского, которое подчинено было Венгерскому государству. А нашего государя все его братья, великие господари, главные на своих королевствах, называют царем: так вам бы, паны, пригоже было советовать Стефану королю, чтобы вперед таких дел не на­чинал, которые к разлитию христианской крови приводят». Послов не позвали обедать за то, что они не объявили о родстве Батория, но опасную грамоту на великих послов все-таки дали.

Узнав о походе царя Ивана в Ливонию в 1577 г. и о взятии там городов у поляков, Баторий упрекал Ивана в том, что тот, послав опасную грамоту и не объявив войны, забирает у него города. Царь отвечал на это: «Мы с божиёю волею отчину свою, Лифляндскую землю, очистили, и ты бы свою досаду отложил. Тебе было в Лифляндскую землю вступаться непригоже, потому что тебя взяли с Седмиградского княжества на Корону Польскую и на Великое княжество Литовское, а не на Лифляндскую землю. О Лифляндской земле с Польшею и Литвою что велось, то дела­лось до тебя: и тебе было тех дел, которые делались до тебя, пе­ред себя брать непригоже».

В январе 1578 г. в Москву приехали «великие польские по­слы» воевода мазовецкий Станислав Крыйский и воевода минс­кий Николай Сапега¹⁹⁹ и начали говорить о «вечном мире». Но обе стороны выдвигали такие условия, что заключение вечного мира было невозможно. Кроме Ливонии, Курляндии и Полоцка царь требовал Киев, Канев, Витебск, и обосновывал свои требования, выводя родословную литовских князей от полоцких Рог-володовичей. «Эти князья (Гедеминовичи), — говорил он, — были славные великие государи наши братья, во всей вселен­ной ведомые и по родству (по коленству) нам братья, поэтому Корона Польская и Великое княжество Литовское — наши вот­чины, ибо из этого княжеского рода не осталось никого, а сестра королевская государству не отчич. Князья и короли польские были в равенстве, в дружбе и любви с князьями галицкими и другими в той украйне, о Седмиградском же государстве нигде не слыхали. И государю вашему, Стефану, в равном братстве с нами быть непригоже, а захочет с нами братства и любви, так он бы нам почет оказал».

Послы обиделись за своего государя и привели в пример царя Давида, который также был избран из низкого звания, но и тут Иван не растерялся и велел отвечать послам: «Давида царя бог избрал, а не люди».

Тем не менее, в январе 1578 г. в Москве было подписано оче­редное перемирие сроком на три года, считая от 25 марта 1578 г. Причем, в грамоте, подписанной от имени царя, было внесено ус­ловие: «Тебе, соседу [а не брату — А. Ш.] нашему, Стефану ко­ролю в вашей отчине, Лифляндской и Курляндской земле, в наши города, мызы, пристанища морские, острова и во всякие угодья не вступаться, не воевать, городов не заседать, новых городов не ставить, из Лифляндии и Курляндии людей и городов к себе не принимать до перемирного срока». В польской же грамоте, напи­санной послами от имени Стефана, это условие отсутствовало.

Но Стефан не собирался выполнять условия перемирия. Он не очень надеялся на польские и литовские войска и нанял в Германии и Чехии несколько полков пехоты, а также закупил в Западной Европе лучшие по тем временам пушки и нанял к ним прислугу. Приготовившись таким образом, Баторий в июне 1579 г. послал в Москву гонца с объявлением войны. Причиной же раз­рыва отношений он назвал вступление Ивана в Ливонию, несмот­ря на перемирие с Литвой.

Для начала Стефан Баторий, который был опытным полковод­цем, решил овладеть Полоцком, названный им «ключом к Ливо­нии и к самой Литве». В начале августа войско Батория двину­лось берегом вверх по Двине. Московские воеводы, чтобы напу­гать неприятеля, пускали вниз по реке трупы пленных, привязанные к бревнам. В Диене Баторий переправился через Двину по понтонному мосту, составленному из лодок.

И, наконец, 11 августа 1579 г. поляки осадили Полоцк. Войска Батория расположились следующим образом: у Двины стала вен­герская пехота, у их лагеря был наведен понтонный мост. Ниже венгров на берегу реки Полоти стал лагерем воевода трокский Николай Радзивилл с литовскими войсками и польскими час­тными армиями (в польских источниках их именовали «охот­никами»). По другую сторону Полоти была ставка короля, и на­ходились королевские войска. Их лагерь окружали повозки, со­единенные железными цепями и установленные за глубоким рвом с насыпью. Выше королевского лагеря расположился немец­кий наемный отряд.

Осадные действия начались со стороны венгров. Были прове­дены подступы к стенам внешних укреплений, остававшихся на Заполотье, и открыта по ним бомбардировка из пушек. Видя не­возможность здесь удержаться, осажденные подожгли укрепле­ние и удалились в Большой город.

У стен Большого города осаждающие построили укрепление, откуда открыли огонь из осадных орудий. Ядра пробивали де­ревянные стены, но не разрушали их. Тогда стали бросать кале­ные ядра по способу, изобретенному самим Баторием во время венгерских междоусобных войн, но и против них полоцкие сте­ны оказались неуязвимыми. С.М. Соловьев писал: «...жители, старики и женщины бросались всюду, где вспыхивал пожар, и тушили его, на веревках спускались со стен, брали воду и пода­вали в крепость для гашения огня. Множество при этом падало их от неприятельских выстрелов, но на место убитых сейчас же являлись новые работники».

Отдавая должное врагу, король Стефан писал, что «москови­ты в обороне крепостей стойкостью и мужеством превосходят все иные нации».

Царь, узнав об осаде Полоцка, двинул туда передовые отряды под начальством окольничих Бориса Шеина и Федора Шереме­тева. Но эти воеводы, увидев, что все дороги к Полоцку перего­рожены войсками Батория, заняли крепость Сокол и оттуда пре­пятствовали подвозу фуража и продовольствия к осаждавшим, избегая столкновений в чистом поле с высланными против них полками под начальством Криштофа Радзивилла и Яна Глебо­вича.

Вскоре в лагере осаждавших начался голод. Положение их ос­ложнялось еще и тем, что начались проливные дожди, дороги размыло, обозные лошади падали, а ратники не могли найти сухого места даже под шатрами. Особенно страдали немцы, при­выкшие воевать в богатых, густо населенных странах.

Не видя способа справиться с возникшими трудностями, ко­роль созвал военный совет. Большинство воевод высказалось за то, чтобы немедленно идти на приступ, но Баторий не согласился. «Если приступ не удастся, — говорил он, — что тогда останется делать? Отступить со стыдом!» Пообещав венграм большие на­грады, король уговорил их подобраться к стенам крепости и за­жечь их одновременно со всех сторон.

В первый же выдавшийся ясный день, 29 августа, венгры по­добрались к стенам и подожгли их. Пламя быстро распростра­нялось, и осажденные в течение целого дня не могли потушить пожаров. А король с большей частью войска в это время стоял на дороге к Соколу, боясь, чтобы засевшие там русские воеводы, уви­дев зарево, двинутся на помощь Полоцку. Однако помощи не было, и осажденные стали думать о сдаче. Десять русских парламен­теров спустились со стен, чтобы начать переговоры, но венгры уби­ли их, поскольку не желали никаких переговоров, а хотели взять крепость приступом, чтобы потом разграбить ее. Особенно венг­ров прельщала церковь святой Софии, о богатствах которой хо­дили легенды. Поэтому венгры, не дождавшись королевского при­каза, кинулись в город сквозь пылавшие стены, а за ними двину­лась и польская пехота. Но защитники города к этому времени уже успели выкопать ров в том месте, где прогорела стена, встре­тили нападавших залпами из пушек и отогнали их.

На следующий день пожары и натиски осаждавших возобно­вились. Тогда стрельцы с воеводой Волынским вновь послали людей для переговоров. На этот раз переговоры состоялись, и город был сдан с условием свободного выхода всем ратным лю­дям. Причем некоторые поступили на службу к королю Стефану, но большинство предпочло вернуться в Россию.

В московских Разрядных книгах о капитуляции города запи­сано: «Король Стефан Полоцк взял изменою, потому что изме­нили воеводы, что были худы, а милы были им жены, а как го­лов и сотников побили, то воеводы город сдали, а сами били челом королю в службу с детьми, с Людьми и со стрельцы. Всего воин­ского люду в Полоцке было 6000. Сдал Полоцк королю Петр Волынский со стрельцами».

Среди тех, кто отличился под стенами Полоцка, был запорож­ский казак Корни л а Перевал. Король дал казаку наследственное дворянство и герб с изображением натянутого лука со стрелой. Через десять лет потерявший в боях здоровье Корнила вышел в отставку и нажил сыновей Рыгора и Богдана, положив начало знаменитому роду Перевальских, которые со временем станут именоваться на польский манер Пржевальскими.

Вслед за Полоцком войска Батория до конца 1579 г. овладели и рядом близлежащих укрепленных городков и замков. Козьян и Красный казаки под началом Франтишка Жука взяли еще до начала осады Полоцка. Козьян разрушили сразу, а с Красным вышла иная история: приставив к стенам лестницы, казаки ворвались в крепость, захватили вместе с гарнизоном продовольствие и несколько бочек вина. Как следует отпраздновав победу, каза­ки крепко уснули. А тем временем из замка Суша тихо подошел отряд из восьми сотен стрельцов, перебил сонных победителей, а крепость сжег.

После взятия Полоцка литовский отряд князя Константина Лу-комского двинулся к крепостце Туровля. Московские воеводы бро­сили крепостицу со всеми орудиями и припасами и бежали. На радостях князь и его воинство перепились и начали стре­лять из орудий. От удачного попадания мортирной бомбы дере­вянные постройки загорелись, и крепостца выгорела дотла.

Деревянная одиннадцатибашенная крепость Сокол стояла на высоком холме при слиянии рек Нищи и Дриссы. Сокол был осажден немецкой пехотой и польской кавалерией. Несколько каленых ядер подожгли деревянную стену. У командовавшего конным отрядом Шереметева нервы не выдержали, и он пошел на прорыв. Польская кавалерия гнала русских несколько верст, зарубив многих, включая Шереметева. Пешие стрельцы под ко­мандованием воеводы Шеина под ударом немцев отступили в замок. Причем, около пятисот наемников на плечах русских вор­вались в замок, однако стрельцам удалось закрыть ворота и пе­ребить немцев, всех до единого.

25 сентября 1579 г. Сокол был взят немцами, а уцелевшие рус­ские перебиты. Командир наем­ников полковник Вейер гово­рил, что бывал он во многих битвах, но нигде не видел тако­го множества трупов, лежавших на одном месте.

Больше на этом холме ник­то не селился, а окрестные кре­стьяне еще в 1912г. находили там обломки оружия и кости.

Весть о потере Полоцка и Сокола настигла царя Ивана в Пскове. Он срочно двинулся в глубь страны и уже с дороги послал грамоту в замок Суша, в которой, против своего обыкновения, разрешил гарнизону отступить, но предварительно за­рыть в землю иконы и испортить пушки и порох. Но гарнизон Суша не выполнил волю государя, а, может быть, просто не успел. Каменный замок сдался, а шесть тысяч его защитников с ручным оружием отправились домой. Полоцкий воевода Николай Доро-гостайский взял в крепости 21 большое орудие, 13бгаковниц, 123 длинные ручницы, 100 бочек пороха весом 2,5 тысячи пудов и три тысячи железных ядер.

В конце 1579 г. Баторий вернулся в Вильно. Еще в середине сентября он отправил Ивану грамоту, в которой писал, что по вос­шествии на престол главным старанием его было сохранить мир со всеми соседями, и везде он в этом преуспел. В ответ царь Иван прислал ему гордую грамоту, в которой требовал Ливонию и Кур­ляндию. «Так как нам не годилось, — писал король, — испол­нить это требование, то мы сели на коня и пошли под отчинный наш город Полоцк, который господь бог нам и возвратил: следо­вательно, кровь христианская проливается от тебя». Иван отве­тил: «Другие господари, твои соседи, согласились с тобою жить в мире, потому что им так годилось. А нам как было пригоже, так мы с тобою и сделали. Тебе это не полюбилось, а гордым обычаем грамоты мы к тебе не писывали и не делывали ничего. О Лиф-ляндской же земле и о том, что ты взял Полоцк, теперь говорить нечего, а захочешь узнать наш ответ, то для христианского покоя присылай к нам послов великих».

Начались переговоры, а тем временем Баторий лихорадочно готовился к войне. Он повсеместно занимал деньги у магнатов и ростовщиков, в этом королю хорошо помогал канцлер Ян Замой-ский. Родной брат Батория князь семиградский прислал ему боль­шой отряд венгров.

Поскольку польские шляхтичи отказывались служить в пехоте, то Баторий впервые в Польше ввел воинскую повинность. Было приказано в королевских имениях из двадца­ти крестьян выбирать одного, которого по выслуге срочного вре­мени освобождать навсегда самого и все потомство от всех кре­стьянских повинностей. Между прочим, решение это позже при­вело к значительному увеличению безземельной шляхты.

Не зная намерений польского короля, Иван Грозный должен был растянуть свои войска, послав полки и к Новгороду, и к Пскову, и к Кокенгаузену, и к Смоленску. На южных границах по-пре­жнему было не спокойно, и там необходимо было оставить силь­ные полки, а на северо-западе надо было отбиваться от шведов.

В кампанию 1580 г. Баторий решил двинуться к Великим Лу-кам, но, чтобы русские не разгадали его намерений, приказал вой­скам собраться под Часниками — городком на реке Уле, распо­ложенном на равном расстоянии и от Смоленска, и от Великих Лук. Поэтому до последнего момента русские не знали, куда дви­нет король свои войска.

Баторий выступил к Великим Лукам. Королевское войско насчитывало 50 тысяч человек, в том числе 21 тысяча пехоты. Деревянную крепость Велиж удалось быстро поджечь калеными яд­рами, и гарнизон был вынужден сдаться. Затем сдался Усвят.

Баторий стоял уже у Великих Лук, когда к нему в стан при­были московские послы князь Сицкий и Пивов. Окрыленные ус­пехом короля, поляки и литовцы напрочь забыли о дипломати­ческом этикете. От самой границы московских послов встречали оскорблениями. Первым их приветствовал шляхтич, посланный оршанским воеводой Филоном Кмитой, но гонористый пан зая­вил, что он прибыл от воеводы смоленского Филона Кмита. По­слы показали, что им не чуждо чувство юмора, и ответили: «Фи­лон затевает нелепость, называя себя воеводою смоленским. Он еще не тот Филон, который был у Александра Македонского. Смо­ленск — вотчина государя нашего. У государя нашего Филонов много по острожным воротам».

Когда московские послы подъезжали к королевскому стану, гайдуки начали палить из ручниц возле посольских лошадей, и пыжи падали на послов. А Баторий, принимая послов, против государева имени и поклона не встал, шапки не снял, о здоровье также не спросил. Послы потребовали от короля снять осаду Великих Лук, и тогда они станут править ему посольство, так как им ведено править посольство на королевской земле, а не под государевыми городами. На это паны им ответили: «Ступайте на подворье!». Авиленский воевода крикнул вслед: «Ступайте на подворье! Пришли с бездельем, с бездельем и пойдете». Послы просили, чтобы король отошел от Великих Лук хотя бы на то время, пока они будут править посольство, но паны не согласились.

Так и не добившись уступок, послы были вынуждены начать переговоры. Они уступали королю Полоцк, Курляндию и 24 го­рода в Ливонии, но король требовал всей Ливонии, Великие Луки, Смоленск, Псков и Новгород. Послы попросили позволение от­править в Москву к государю гонца за новыми инструкциями. Гонец был отправлен, а тем временем королевским войскам уда­лось поджечь крепость. Осажденные начали переговоры о сдаче, но венгры, боясь лишиться добычи, ворвались в город и начали резать всех, кто попадался под руку. Поляки последовали их примеру, и Замойскому удалось спасти только двух русских во­евод.

Князь Збаражский с польской, венгерской и немецкой конни­цей разбил князя Хилкова под Торопцом. Невель был подожжен и сдался. Озерище сдалось сразу, не дожидаясь пожара. Защит­ники сильной крепости Заволочье отбили первый приступ, но затем все же сдались отряду Замойского.

Оршанский воевода Филон Кмита, которому уж очень не тер­пелось стать смоленским воеводой, с девятитысячным литовским отрядом двинулся к Смоленску. У деревни Настасьино под Смо­ленском его встретил русский отряд под началом Ивана Михай­ловича Бутурлина. Литовцы были разбиты и укрылись в обозе, а с наступлением темноты бежали. Русские лишь на утро обнару­жили отсутствие неприятеля. Тем не менее, конница Бутурлина настигла литовцев в сорока верстах от Смоленска на Спасских лугах. Трофеями русских стали несколько знамен, 10 пушек, 50 за-тынных пищалей и 370 пленных.

После взятия Великих Лук Стефан Баторий отправился в По­лоцк. Но военные действия, несмотря на зиму, продолжались. В фев­рале 1581 г. литовцы ночью подошли к крепости Холм и заня­ли ее, затем выжгли Старую Русу, в Ливонии взяли замок Шмильтен и вместе с Магнусом опустошили Дерптскую область до Нейгайзена, то есть до русской границы. С другой стороны шведский воевода Понтус Делагарди вступил в Карелию. В но­ябре 1580 г. шведы взяли Кексгольм, где по сведениям литовс­ких летописцев было убито две тысячи русских. В Эстонии шведы осадили городок Падис, находившийся в шести милях от Реве­ля. Гарнизон Падиса под начальством воеводы Чихаева, несмот­ря на страшный голод, держался. Тринадцать недель защитники не видели хлеба, съели всех лошадей, собак, кошек, сено, солому, кожи, а, по некоторым сведениям, были отдельные случае поеда­ния человеческого мяса. Наконец в декабре 1580 г. шведы взяли Падис. В начале 1581 г. Делагарди ушел из Карелии и неожи­данно появился в Ливонии под Везенбергом и осадил его. В марте 1581 г. город сдался при условии свободного выхода осажден­ных.

В марте же 1581 г. московские воеводы ходили из Можайска в литовские земли, были у Дубровны, Орши, Могилева, под Шкло-вом, имели удачную битву с литовскими войсками и благопо­лучно возвратились в Смоленск.

А король Стефан в это время готовился к третьему походу. Он занял денег у прусского герцога, саксонского и бранденбургско-го курфюрстов.

На польском сейме, собранном в феврале 1581 г., король зая­вил, что мало радоваться успехам, а надо пользоваться ими. И ес­ли поляки не желают или не надеются покорить все Московс­кое государство, то, по крайней мере, они не должны слагать ору­жие до тех пор, пока не закрепят за собой всей Ливонии. Потом король объяснил, как ему вредно каждый год отрываться от вой­ска и спешить на сейм для требования денежных поборов, что от этого собственное войско ослабевает, а у неприятеля появляется возможность восстановить свои силы, что запаздывание со сбо­ром денег заставляет терять самое удобное для военных действий время. И король предложил, чтобы избежать всех этих проблем, ввести двухлетний побор.

Сейм сначала воспротивился королевскому предложению, но потом согласился. Но земские послы попросили короля, чтобы следующим, третьим походом он постарался закончить войну, так как шляхта и особенно ее крестьяне совершенно изнурены побо­рами и не в состоянии далее выносить их.

Война войной, а мирные переговоры не прекращались. Русские послы Сицкий и Пивов ехали за королем Стефаном от Великих Лук до Варшавы. Затем приставы повели послов за королем к Полоцку. Всю дорогу литовцы бесчестили послов, избивали их людей, грабили, не давали послам еду и их лошадям корма, отче­го много лошадей пало.

Затем прибыли новые царские послы думные дворяне Иван Пушкин и Федор Писемский. Им было дано указание соглашаться на передачу королю всей Ливонии, за исключением только четы­рех городов. Но Баторий не только по-прежнему требовал всей Ливонии, а еще добавил к своим требованиям уступки Себежа и выплаты 400 тысяч венгерских золотых за военные издержки. Послы отказались продолжать переговоры и попросили дозво­ления послать гонца к царю за новым наказом.

Иван Грозный направил с гонцом к Стефану грамоту, начи­навшуюся словами: «Мы, смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси, по божиему изволению, а не по многомятежному че­ловеческому хотению». Не менее резко грамота и заканчивалась: «Ясно, что хочешь беспрестанно воевать, а не мира ищешь. Мы бы тебе и всю Лифляндию уступили, да ведь тебя этим не уте­шишь. И после ты все равно будешь кровь проливать. Вот и те­перь у прежних послов просил одного, а у нынешних просишь уже другого, Себежа. Дай тебе это, ты станешь просить еще и ни в чем меры себе не поставишь. Мы ищем того, как бы кровь хри­стианскую унять, а ты ищешь того, как бы воевать. Так зачем же нам с тобою мириться? И без миру то же самое будет».

Послам же царь направил наказ уступить королю завоеван­ные им русские города, но зато требовать в Ливонии Нарву, Юрьев и 36 других замков, и только на таких условиях заключить пе­ремирие на шесть-семь лет. Паны удивились новым условиям, на что послы ответили, что Баторий свои условия изменил, и госу­дарь их сделал то же самое, и уехали на свое подворье.

Переговоры закончились: Баторий выступил в поход, а Ивану послал ругательную грамоту, в которой обзывал его фараоном мос­ковским, волком, вторгнувшимся к овцам, человеком, исполненным яда, ничтожным и грубым. «Для чего ты не приехал к нам с сво­ими войсками, — писал Баторий, — для чего своих подданных не оборонял? И бедная курица перед ястребом и орлом птенцов своих крыльями прикрывает, а ты, орел двуглавый (ибо такова твоя печать), прячешься!» Наконец Баторий вызывает Ивана на поединок!

Летом 1581 г. войско Стефана Батория двинулось на Псков. По польским данным с королем шло 100 тысяч человек, по тем же данным в Пскове находилось 7 тысяч конницы и 50 тысяч пехо­ты. Сведения, явно, преувеличенные, но, увы, они за отсутствием других вошли в историю. Для начала Баторий взял небольшую русскую крепость Остров в пятидесяти верстах от Пскова. Ка­менные стены Острова были разрушены осадными пушками поляков, и крепость пала. Замечу, что поляков и литвы в осад­ной артиллерии почти не было. Командовал ею воевода Юрий Зиновьев, а прислуга состояла в основном из немцев и венгров.

18 августа передовые отряды противника подошли к стенам Пскова. Русскими войсками в Пскове командовали князья Иван Петрович Шуйский и Василий Федорович Скопин-Шуйский. Воеводы, увидев малочисленность авангарда королевского войс­ка, пошли на вылазку и на несколько верст прогнали противни­ка.

26 августа к городу подошли основные силы поляков²⁰⁰ во главе со Стефаном Баторием. Король приказал поставить свой шатер недалеко от стен Пскова на московской дороге у церкви Николы Чудотворца.

Как говорилось в «Повести о прихождении Стефана Батория на град Псков»: «Государевы же бояре и воеводы не веле­ли стрелять по шатрам днем, но все орудия для этого велели днем приготовить. Когда же были поставлены многие шатры и насту­пила ночь, приблизительно часу в третьем, повелели ударить по ним из больших орудий. Наутро же не увидели ни одного шатра, и, как рассказывали языки, многие знатные паны были тут уби­ты»²⁰¹. Есть сведения, что король сказал по этому поводу: «В Литве нет ни одной такой пищали, которая бы так далеко стреляла!»

1 сентября поляки приступили к осадным работам. Как гла­сит «Повесть...»: «...начали копать большие траншеи от своих станов по большой Смоленской дороге к Великим воротам и к церкви Алексея, человека божия, и также от нее к городу — к Великим, Свиным и Покровским воротам. И выкопали за три дня пять больших длинных траншей. А в тех траншеях, как впослед­ствии подсчитали ходившие туда, выкопаны в земле большие землянки, как целые дома, и даже с печками, сто тридцать две большие избы и девятьсот четыре меньшие. В больших тех зем­лянках расположились ротмистры и сотники, в меньших устро­ились жить гайдуки. И так, окопавшись землею, хитрым таким спо­собом совсем приблизились к городу, так что между ними и го­родской стеной был только один городской ров. Злоумышленно и очень хитро они приблизились к городу, копая и роя землю, как кроты; из земли, которую выкапывали для траншей, они на­сыпали огромные горы со стороны города, чтобы с городской стены не было видно их передвижения. В насыпных земляных валах провертели бесчисленные окна [амбразуры — А. Ш. ], пред­назначенные для стрельбы во время взятия города и вылазок из города против них.

Потом, того же месяца сентября в 4 день, ночью прикатили и поставили туры. Первые — у церкви человека божия Алексея, на расстоянии около полупоприща²⁰² от града Пскова, тут реше­но быть съезжать двору; также и другой двор турами защити­ли, рядом с первым, но ближе к Великой реке; да туры боевые поставили: один против Свиных ворот, вторые — против Покров­ской угловой башни, третьи туры боевые — за Великою рекою против того же Покровского угла. Все те пять тур засыпали в ту же ночь землею. В пятый день сентября приволокли и постави­ли в три боевые туры орудия...

Того же месяца сентября в 7 день, в четверг, в первом часу дня, начали бить из орудий по городу — из трех тур, из двадцати пи­щалей; и били по городу беспрестанно весь день до ночи. Так же и утром пять часов беспрестанно по граду били из орудий и разбили двадцать четыре сажени городской стены до земли, и Покровскую башню все до земли сбили, и у Угловой башни раз­рушили весь охаб — до земли, и половину Свиной башни сби­ли до земли, и стены городские разбили местами на шестьдесят девять саженей. Все это разбили и городскую стену во многих местах проломили»²⁰³.

На следующий день, 8 сентября, поляки пошли на приступ. Им удалось захватить две башни — Покровскую и Свиную. На баш­нях были подняты королевские хоругви, и оттуда поляки откры­ли огонь по городу. Король был уверен, что штурм удался, и его воины ворвались в Псков.

Но на Похвальском раскате прислуга развернула огромную пи­щаль «Барс» и ударила по Свиной башне, где было убито мно­жество поляков. А тем временем по приказу И.П. Шуйского под Свиной башней был заложен мощный пороховой заряд. Раздался страшный грохот, и башня развалилась, погребя под собой поля­ков. В пролом в стене и на Покровскую башню двинулись свежие силы русских ратников. В первых рядах их шли с иконами мо­нахи Арсений — келарь Печерского монастыря, Иона Наумов — казначей Снетогорского монастыря, и игумен Мартирий. В миру они были детьми боярскими и храбро вступили в рукопаш­ный бой с противником.

Русским удалось не только вытеснить поляков из пролома в стене, но и ворваться во вражеские траншеи. По приказу воевод на помощь ратникам пришли женщины Пскова. Как гласит «По­весть...»: «Тогда все бывшие в Пскове женщины, по домам си­девшие, хоть немного радости в печали узнали, получив благую весть, и забыв о слабости женской, и мужской силы исполнив­шись, все быстро взяли оружие, какое было в доме и какое им было по силам. Молодые и средних лет женщины, крепкие те­лом, несли оружие, чтобы добить оставшихся после приступа литовцев; старые же женщины, немощные телом, несли в своих руках короткие веревки, собираясь ими литовские орудия в го­род ввезти. И все бежали к пролому, и каждая женщина стреми­лась опередить другую. Множество женщин сбежалось к пролом- ному месту, и там великую помощь и облегчение принесли они христианским воинам. Одни из них, как уже сказал, сильные женщины, мужской храбрости исполнившись, с литвою бились и одолевали литву; другие приносили воинам камни, и те камня­ми били литовцев на стене города и за нею; третьи уставшим воинам, изнемогшим от жажды, приносили воду и горячие их сердца утоляли водою...

Уже близился вечер, а литовские воины все еще сидели в По­кровской башне и стреляли в город по христианам. Государевы же бояре и воеводы вновь бога на помощь призвали и христи­анский бросили клич, и в едином порыве все, мужчины и жен­щины, бросились на оставшихся в Покровской башне литовцев, вооружившись кто чем, как бог надоумил: одни из ручниц стре­ляли, другие камнями литву побивали; одни поливали их ки­пятком, другие зажигали факелы и метали их в литовцев, и по-разному их уничтожали. Под Покровскую башню подложили порох и подожгли его, и так с божьей помощью всех оставших­ся в Покровской башне литовцев уничтожили, и по благодати Христовой вновь очистилась каменная псковская стена от поправ­ших ее поганых литовцев»²⁰⁴.

Любопытно, что ратники и женщины Пскова шли бить ли­товцев, неся иконы и воспевая хвалу святому Довмонту.

Штурм города поляки провалили. Осажденные потеряли уби­тыми 863 человека, ранеными 1626 человек, а осаждавшие — бо­лее пяти тысяч человек убитыми. В числе убитых были и люби­мый воевода Батория венгр Бекеша Кабур, великий венгерский (угорский) гетман Петр, пан Дерт Томас (англичанин?), пан Мар­тын и другие.

После неудачного штурма псковские ратники почти ежедневно ходили на вылазки. Пленных регулярно доставляли в город, где их допрашивали о состоянии дел в королевском войске. 17 сен­тября в ходе одной из стычек у Варлаамских ворот был захва­чен пленник, показавший, что под станы Пскова ведется сразу девять подкопов. Однако точного расположения подкопов плен­ный указать не мог. Немедленно по приказу воевод из города начали вести несколько слуховых ходов.

20 сентября из польского стана явился перебежчик — некий Игнаш. Раньше он был полоцким стрельцом, а после взятия По­лоцка его принудительно зачислили в королевское войско. И вот он-то и рассказал воеводам и показал со стены, против каких мест ведутся подкопы. В «Повести...» говорится, что «против тех подкопов скоро и спешно начали копать слуховые ходы, и сен­тября в 23 день, божьей милостью, наши русские слуховые со­шлись с литовскими подкопами между Покровских и Свиных ворот, и злодейский их умысел с помощью Христовой расстроил­ся. Так же и другой подкоп, под Покровскую башню, перехватили, а остальные литовские подкопы за городом сами обрушились. И так, божьей милостью, и этот литовский план окончательно расстроился»²⁰⁵.

Поскольку упрямый король не хотел уходить от Пскова, его воеводы предприняли даже заведомо обреченные на неудачу способы захвата города. Опять процитирую «Повесть...»: «28 ок­тября со стороны реки Великой под городскую стену пробрались литовские гайдуки, градоемцы и каменотесы и, закрывшись спе­циально сделанными щитами, начали подсекать кирками и вся­кими орудиями для разбивания камня каменную стену от По­кровской угловой башни и до водяных Покровских ворот, что­бы вся стена, подсеченная, упала в реку Великую. А деревянную стену, что построена для укрепления рядом с каменной, хотели зажечь. В то же время из-за реки Великой по народу, стоящему у городской стены, решили стрелять из орудий, и так надеялись окончательно взять город.

Государевы же бояре и воеводы, увидев такой над городом умы­сел, против замыслов литвы для обороны города со своей сторо­ны повелевают зажженное смоляное тряпье на литву и на щиты их метать, чтобы от огня щиты их загорелись, а сами они от удуш­ливого дыма из-под стены выбегали или же там сгорали. Литов­ские же воины, понуждаемые силой, все это терпели и стояли, упорно и настойчиво подсекая стену.

Государевы же бояре и воеводы повелели провертеть сквозь деревянную и каменную стены частые бойницы и из тех бойниц стрелять по подсекающим из ручниц и копьями их колоть. Кро­ме того, лили на них горячую смолу, деготь и кипяток, зажжен­ный просмоленный лен на них кидали, и кувшины с порохом в них бросали. Те литовские гайдуки, что надежно укрылись, про­должали долбить стену; другие же, охваченные огнем и дымом, не в силах терпеть, стремглав выбегали из-под стены. Чтобы ни одному из этих проворных литовских гайдуков не дать убежать, были расставлены опытные псковские стрельцы с длинными самопалами. Некоторые литовские градоемцы так глубоко про­долбили стену, что уже и без щита могли ее подсекать, и ни горячей водой, ни огнем пылающим их нельзя было выжить, но и против этих, особенно смелых, благомудрые государевы бояре и воеводы с мудрыми христианскими первосоветниками при­думали для спасения города следующее: повелели навязать на шесты длинные кнуты, к их концам привязать железные палки с острыми крюками. И этими кнутами, спустив их с города за сте­ну, стегали литовских камнетесов и теми палками и острыми крюками извлекали литву, как ястребы клювами утят из кустов на заводи; железные крюки на кнутах цеплялись за одежду и тело литовских хвастливых градоемцев и выдергивали их из-под стены; стрельцы же, как белые кречеты набрасываются на сладкую добычу, из ручниц тела их клевали и литве убегать никоим образом не давали»²⁰⁶.

Но Баторий не унимался и решил атаковать стены города че­рез реку Великую. На другом берегу реки было построено не­сколько осадных батарей. Пять дней по стенам били тяжелые пушки. В конце концов, часть стены рухнула, и 2 ноября поляки по льду реки пошли на приступ. Однако русские воеводы не дремали и за пять дней подтянули к стене напротив осадных батарей несколько десятков своих пушек. Причем, на сей раз рус­ские пушкари не вели контрбатарейной стрельбы, а, замаскиро­вав пушки, ждали штурма. В итоге подбежавшие к пролому по­ляки были встречены страшным залпом из пушек и ручниц. Уцелевшие бросились назад, «оставив на льду реки мост из тру­пов».

После 2 ноября поляки заметно приуныли, дисциплина упала, и королевское войско проспало стрелецкий полк Федора Мясо-едова. Не только стрельцы, но и многочисленный обоз с продо­вольствием проследовал без единого выстрела через позиции осаждающих. Поляки заметили отряд, лишь когда арьергард стрельцов проходил через городские ворота.

В 3 часа ночи б ноября польские войска начали тихо отвола­кивать осадные орудия из туров и траншей. К рассвету укрепле­ния осаждающих были пусты.

Однако польское войско осталось вблизи Пскова. 1 декабря король Стефан уехал в Литву, передав командование Яну Замойскому. Кто-то надоумил пана Яна стать первым польским терро­ристом. 9 января из литовского лагеря в Псков приехал пленный русский стрелец и привез на лошадином вьюке большой ларец. Стрелец заявил, что ларец и грамота предназначены для Ивана Петровича Шуйского. В грамоте было написано: «Первому госу­дареву боярину и воеводе, князю Ивану Петровичу, Гансумел-лер челом бьет. Бывал я у вашего государя с немцем Юрием Фрянбреником, и ныне вспомнил государя вашего хлеб-соль, и не хочу против него стоять, а хочу выехать на его государево имя. А вперед себя послал с вашим пленным свою казну в том ларце, который он к тебе принесет. И ты бы, князь Иван Петрович, тот мой ларец у того пленного взял и казну мою в том ларце один осмотрел, и иным не давал бы смотреть. А я буду в Пскове в скором времени».

Но князь Иван Петрович оказался не прост, а, может, русская разведка в польском лагере сработала. Во всяком случае, Шуйс­кий заявил, что ларец «с обманом», и повелел найти умельцев, «которые ларцы отпирают», а главное, тот ларец подальше от во­еводской избы отнести. Нашли умельца, который осторожно вскрыл ларец. Из ларца во все четыре стороны торчали 24 пис­толетных ствола. Замки пистолетов были взведены и соедине­ны ремнем с запором ларца. Стоило только открыть ларец, как спускались курки пистолетов. Кроме того, в ларце лежал пуд пороха, который должен был взорваться одновременно с писто­летным залпом.

Узнав о польской хитрости, Шуйский объявил, что его спасли святая Троица и Богородица и по сему поводу заказал молебен.

Теперь королю Баторию ничего не оставалось делать, как ми­риться. Посредником в переговорах с Иваном IV стал нунций иезуит Антоний Поссевино. Он прибыл 18 августа 1581 г. к царю Ивану в Старицу в качестве посла папы Григория XII. Вместе с ценными подарками папа прислал царю книгу о Флорентийс­ком соборе и грамоту, где писал: «Посылаю твоему величеству книгу о Флорентийском соборе печатную; прошу, чтобы ты ее сам читал и своим докторам приказал читать: великую от того бо-жию милость и мудрость, и разум получишь. А я от тебя только одного хочу, чтоб святая и апостольская церковь с тобою в одной вере была, а все прочее твоему величеству от нас и от всех хри­стианских государей будет готово».

13 декабря 1581 г. в деревню Запольной Ям съехались польские и русские послы. Польшу представляли воевода брауловский Януш Шбаражский, воевода виленский и гетман литовских Криш-тоф Радзивилл и секретарь (писарь) великий князь литовский Михаил Гарабурда. Русскую сторону представляли князь Дмит­рий Елецкий и думный дворянин печатник Роман Олферьев-Безнин. В качестве посредника присутствовал тот же Поссевино.

Замечу, что, приехав в Запольной Ям, послы убедились, что де­ревня в основном была сожжена, и им пришлось отправиться в деревню Киверова гора в 15 верстах от Запольного Яма. Перего­воры шли бурно, и об изменении места переговоров в докумен­тах не упомянули, поэтому в историю договор 1582 г. вошел по имени сгоревшей деревни, а с легкой руки историка С.М. Соло­вьева ее переименовали из Ям Запольной в Ям Запольский. По­этому в учебниках истории писали, что 6 января 1582 г. был зак­лючен русско-польский Запольский мирный договор. Однако был это не мирный договор, а всего лишь перемирие сроком на десять лет.

Согласно условиям перемирия Россия отказывалась в пользу Речи Посполитой от всех своих владений в Прибалтике и от владений своих вассалов и союзников: от Курляндии, уступая ее Польше; от 40 городов в Ливонии, переходящих к Польше; от города Полоцка с поветом (уездом); от города Велижа с округой. Речь Посполитая возвращала царю захваченные в течение после­дней войны псковские коренные земли: «пригороды» Пскова (то есть города Псковской земли — Опочку, Порхов и др., попавшие в зону военных действий); Великие Луки, Невель, Холм, Себеж — исконные новгородские и тверские земли, захваченные в ходе последней трехлетней войны.

В русском экземпляре договора за царем сохранялся титул «царя», то есть императора (цесаря), в польском варианте он не упоминался. В русском экземпляре царь именовался также «вла­ститель Ливонские и Смоленский», а в польском «властителем Ливонским» именовался польский король, а титул «Смоленский» не принадлежал никому.

Историк Н.М. Карамзин, оценивая Запольский договор, назвал его «самым невыгодным и бесчестным для России миром из всех, заключенных до того времени с Литвой».

5 октября 1582 г. произошло крайне неприятное как для исто­риков, так и для читателей событие — папа Григорий XII заменил старый юлианский календарь на новый, позже получивший название григорианский. 5 октября 1582 г. по приказу папы веде­но было считать 15 октября. Естественно, что царю Ивану римс­кий папа был не указчик, и в России остался юлианский кален­дарь, или, как его у нас назвали, старый стиль.

В 1582 г., следуя булле папы Григория XIII о введении ново­го календаря, Баторий ввел григорианский календарь во всей Речи Посполитой. Нововведение, естественно, вызвало возмущение пра­вославных в Литве. Король Стефан не желал религиозной войны и в 1584 г. отменил свой указ о принятии григорианского кален­даря православными. Так Речь Посполитая стала жить по двум календарям.

В XVI и XVII веках разница в старом и новом стилях состав­ляла 10 дней, а далее с каждым веком увеличивалась на один день.

глава 23

Дата добавления: 2017-01-14