Формулировка темы

Надеюсь, я сумел убедить вас, что тема и фабула — это совсем не одно и то же. Теперь попробуем очертить, как она, тема, может быть проявлена.

1. Подобно фабуле, тема может формулироваться виде заостренного вопроса. Именно вопроса, а не ответа на него. Чехов с нетипичной для него резкостью настаивал, что заслуга писателя состоит прежде всего в том, чтобы правильно поставить вопрос, а не в том, чтобы обязательно его решить[3]. Или, как выразительно сказал умнейший Александр Герцен — «Мы не врачи, мы боль!».
Так, например, тема лучшего, пожалуй, романа о Фандорине, «Статский советник», формулируется так: «можно ли совершать благое дело негодными средствами»? А тему всего эраст-фандоринского цикла можно сформулировать еще более остро: «можно ли в России оставаться порядочным человеком, служа государству»? Тему «Преступления и наказания» мы все знаем со школы. Редкий (а для Достоевского — просто уникальный!) случай, она практически открыто сформулирована в самом романе — «тварь ли я дрожащая или право имею?» То есть — на всех ли людей распространяются в равной степени моральные законы?

2. В ряде случаев тема лучше формулируется в виде столь же острого противоречия, контраста. В «Даме с собачкой» Чехова — это противоречие между ярким романтическим чувством, охватившим героев, и их серой заурядной жизнью. В «Лолите» — между любовью и общественной моралью. (Впрочем, «Лолита» — это многослойное произведение, и для кого-то окажется важнее другое заложенное в нее противоречие — между американской вульгарностью и европейской культурой. Или между европейской порочностью, маскирующейся под утонченность, и здоровой американской культурой. И так до бесконечности). А в «Смерти в Венеции», как я уже говорил — это возвышенный контраст между Эросом и Танатосом, ведущими спор за душу протагониста.

3. Это подводит нас к третьему типу выражения темы — в виде какой-то отвлеченной идеи или утверждения. Причем это утверждение может быть очевидным до банальности. Так, все сложное здание «Анны Карениной» зиждется на справедливом, но не новом утверждении, что счастье (семейное в первую очередь, но также и общечеловеческое, которое Левин обретает в деревенской жизни) возможно только на строгих нравственных началах, а уклонение от них ведет к катастрофе. А чтó есть минаевский «ДухLess», как не очередное воплощение древнего утверждения, что всё суета сует? Пожалуй, именно парадоксальное сочетание вечной темы и остросовременных средств ее раскрытия позволило сделать эту книгу модной новинкой. Иначе не помогли бы ни сетевой маркетинг, ни тщательно продуманная скандальность. Это, кстати, относится ко всем тем немногочисленным произведениям, которые, будучи «эпатажными» и «остромодными», все-таки, вопреки ожиданиям современников, не канули в Лету. Изначально они казались просто «пощечиной общественному вкусу» — но со временем, когда спало возмущение, оказалось, что они, по сути, являются вариацией той или иной вечной темы.
С другой стороны, утверждение может быть новым и уникальным до парадоксальности. Тема всего корпуса рассказов о Шерлоке Холмсе — «раскрытие преступлений — это задача для тонких, артистических натур» — весьма неочевидная мысль для того времени! (Да и для нашего тоже...) А по признанию самого Дмитрия Быкова, весь его огромный документальный роман «Окуджава» задуман им для того, чтобы доказать: Булат Окуджава — это Александр Блок 1960-х. Утверждение, мягко говоря, неочевидное, но поскольку автор был искренне убежден в этом, книга получилась.
Банальная тема ничем не хуже и не лучше уникальной; ведь искусство — это всегда не что, а как.

Дата добавления: 2014-01-04