Внимание и память лекция 30. Значит, возникает очень большая проблема

Значит, возникает очень большая проблема. Надо сказать, что к этой проб­леме двигаются разными путями и даже в русле разных дисциплин: психологии, физиологии, макрофизиологии, на путях морфофизиологии в смысле микроморфо-физиологии. Я имею в виду изучение памяти на нейронном уровне, микрофизио­логическое исследование с помощью отведенных потенциалов. Нервные клетки, ока­зывается, помнят, оказывается, что-то умеют рассказать о том, что они помнят, сколько они помнят. И есть специализированные нейроны, которые очень ясно об­наруживают эти особенные мнемические функции. Другие нейроны обнаруживают их в меньшей мере.

Интересно, что эти особенности пока выступают преимущественно функцио­нально. Исследование идет еще и на более низком уровне, подмолекулярном, субмо­лекулярном. Это значит на физико-химическом. И проблема памяти состоит и в этом.

И вот если говорить об этих механизмах в смысле физиологических и морфо­логических реализаторов запоминания и припоминания, то есть снова процессов па­мяти, то здесь очень разные подходы, связанные с разными историческими пред­ставлениями. Об одном я уже говорил: проторение — это синаптические теории, теории, которые описывают изменения в синапсах, то есть точках связи, перехода возбуждения от одних нервных клеток к другим. Последнее время сюда включаются представления, очень хорошо разработанные, о медиаторах, то есть эти синапсы рас­сматриваются с физико-химических позиций, но все равно они остаются синапти-ческими в принципе, то есть проторением, правда?

Ну, вот так, «повторение — мать учения»: образование опыта в том упрощен­ном виде, в котором нам его рисуют бихевиоральные и современные старые теории, основанные вот на этом самом повторении, правда? Действие — подкрепление, за­кон эффекта. Это мы могли видеть у бихевиористов, в павловской физиологии.

Трудности есть с повторениями. Дело ведь все в том, что одновременно накап­ливались и продолжают накапливаться сейчас в возрастающем количестве факты за­поминания без повторения. Значит, сама идея проторения, как постепенного процес­са, нуждающегося, предполагающего какие-то повторения, не проходит.

А теперь я хочу восстановить правду. Этологи ввели в обращение термин «впе­чатывание», то есть «импринтинг». Он получил теперь всеобщее распространение. Их исследования вообще подняты черезвычайно высоко в мировом естествознании, в частности, в зоопсихологической науке. И вы вероятно, знаете, что наиболее выда­ющиеся среди этих исследователей — Н.Тинберген, М.Фриш, К.Лоренц — в про­шлом году получили Нобелевскую премию по совокупности своих открытий. Вот и импринтинг среди их открытий. В общем-то это открытие бесконечно старое. Оно восходит к Дарвину, мимоходом оно упоминается и Павловым.

Есть такой у него пассаж. Постепенное образование условных связей выступает тогда, когда очень разведен раздражитель, приобретающий сигнальное значение: вот появился раздражитель, вызвал ориентировочный рефлекс; теперь наступает под­крепление и образуется связь; ее можно графически вычертить по каплям слюны, сначала слабо, потом сильнее. Если перестать подкреплять, то он начинает угасать. Все это известно вам хорошо.

Но вот что есть у Павлова. А если сигнальный признак прямо привязать к биотическому объекту, то есть к свойству, которое необходимо для поддержания жизни, то есть прямо обеспечивает диссимилятивные и ассимилятивные процессы в организме? Тогда что? А тогда, писал Павлов, одно или два сочетания — и связь установилась. Одно или два. Ну, почему «или два», даже мы это теперь после этоло­гов понимаем. Ведь сила этологов заключается в том, что этологи никогда не имеют

ВИДЫ И ЯВЛЕНИЯ ПАМЯТИ 283

дела с исследованием животного не только в лаборатории, но даже в несколько ис­кусственной обстановке. В то время, как классический физиолог имеет дело с лабо­раторией. Это всегда затрудняет процесс, изменяет его течение. Этологи это отлично показали.

Вы знаете, например, историю с кошками и собаками? Знаете, конечно. По рассказам Марка Твена, главным образом, по ошибке, которую допустил очень проницательный Марк Твен. Персонаж одного его рассказа пытался дрессировать кошку, вызывая у нее мяукание в ответ на осенение себя крестом. Осенял себя кре­стом и бил нещадно. Ему надо было, чтобы его тетка отказалась от своей сумасшед­шей идеи — завещать все свое состояние в пользу кошек. Он хотел ей внушить мысль, что кошка — представитель зла, ведьма. Попробуйте перекреститесь при кошке и посмотрите, что будет. И у него вышло.

Нет, товарищи, Марк Твен допустил грубую ошибку. Это остроумно, это за­бавно, это литературно очень здорово, но абсолютно неправильно по существу. У кошки так образовать связь невозможно. У собаки — сколько угодно, а у кошки нет. Они очень далеки по эволюционным ступеням друг от друга, кошки и собаки? Не очень, верно? Даже, можно сказать, близки, если взять в большом масштабе эволю­ции, а вот видите, какая разница получается. С кошками ужасно плохо.

Внешние раздражители очень плохо привязываются. А почему? Потому что мы совершенно не учитываем, что кошка принадлежит этологически не к хищникам-преследователям, добытчикам, а к поджидателям. А у них все другое, и поэтому вы, наверно, заметили, что кошки привыкают, то есть самодрессируются великолепно, а дрессировать... Вы когда-нибудь видели дрессированную кошку? Знаете, зайца лег­че отдрессировать, чем кошку. А вот в самодрессуре — ну, какие там зайцы! — они, кошки, гениальны!

Словом, насчет повторений возникают серьезные осложнения. Тут и имприн-тинг, и сенсорная память, и всякие такие вещи, которые заставляют нас вниматель­но относиться к этим объяснениям механизмов. Но это не так просто, не так просто их проанализировать.

Есть другое направление в поисках, принципиально другое. Это ближе к сен­сорному. Оно охватывает, покрывает сенсорную память. Эти теории сейчас так изме­нили свое лицо, что теперь это название даже не очень подходит.

Лет 20—30, даже 40 тому назад, они еще выступали в своем развернутом виде. Сейчас они как-то затушеваны другими теориями, более современными и совер­шенными. Это теории импрегнационные. Они основаны на той идее, что в извест­ных биологических условиях нервные ткани подвергаются импрегнированию, то есть проникают в нервную ткань некоторые вещества. Соли железа, так предполагается.

Чем доказывалось? Извлечение химическое железа из организма приводило к стиранию, к потере, к амнезии. Отравления угарным газом (с этого началось), алко­голем и целым рядом химических препаратов специфического действия. Они, оказа­лось, все извлекают железо. Происходит голодание, обнищание организма железом, и тогда все портится.

Сейчас это более тонко. Их можно, конечно, тоже отнести к теории импрег­нации в каком-то смысле, но только это уже будет нехорошо. Это химические явле­ния. Предполагаются структурные, химические изменения самих клеток, носителей этой памяти. Что касается наследственной памяти, то она записана путем измене­ний хромосомного аппарата. Что касается индивидуальной памяти, то она записы­вается аналогичными накопителями, не тождественными, не затрагивающими пря­мо хромосому, но аналогичными, применительно к другим клеткам организма.

284 ВНИМАНИЕ И ПАМЯТЬ ЛЕКЦИЯ 30

Увлечение этими теориями несколько лет назад было чрезвычайно велико. Факты, на которых настаивали некоторые исследователи, в общем сводились к тому, что если плоского червя, планарию, учить и учить ходить направо (плавать, конечно, а не ходить, так как планария — обитатель воды), а потом ее извлечь, размолоть и скормить другим, тогда те планарии, которые ее поедят, будут ходить направо. А что вы смеетесь? Это из тех вещей, которыми всерьез занимаются.

Конечно, на Свифта это очень похоже. Для учащихся, то есть для вас, теория в высшей степени интересная. Даже не только для вас, для меня это тоже неплохо. Вы у Свифта «Путешествие Гулливера» никогда не читали? Читали, наверно, неко­торые, не все. Ленятся некоторые читать Свифта почему-то. Но все-таки я напомню. Там этот несчастный Гулливер попадает в некую страну, Лапуту, а в этой стране есть, как писал в свое время Салтыков-Щедрин, «Де-сиянс академия», Академия наук. И вот в этой самой академии лапутянской имеется лаборатория, по нашей тер­минологии, и некий академик, который насчет памяти и обучения специалист. Ито­ги его работ вот к чему привели (там пример берется из обучения геометрии): берете вы такую особенную таблетку и записываете на нее геометрическую теорему с ее доказательством; учащийся ее кушает; субстанция некоторая оседает в тканях мозга и — он знает преотлично эту самую теорему, которая была записана. Представьте себе только, как бы было здорово! Глотать ежедневно эти таблетки в количестве, которое посильно для данного студента или, может быть, не студента, а ученого даже, исследователя. И представьте себе, что знания, хранящиеся в вашей памяти, будут все возрастать и возрастать, вы будет знать математику, физику, физиологию, всю психологию, социологию, ну, одним словом, есть ведь не так трудно, как учить. Так сказать, без беспокойства.

Я не знаю, чем кончатся эти опыты. Они продолжаются до сих пор. До сих пор кого-то обучают и этих обученных животных пожирают необученные, и этим спосо­бом передается индивидуальный опыт от индивида к индивиду.

У меня почти истекает время, поэтому мне остается только резюмировать вто­рую основную мысль, которой я хотел с вами в порядке введения в психологию па­мяти поделиться.

Я уже говорил, что процессы на разных уровнях развития, то есть генетичес­ких уровнях и разных уровнях функционирования, на разных уровнях деятельности и психического отражения, существенно различны.

К этому я хочу прибавить важное положение, которое часто проглатывается, держится «в уме». Так вот это «в уме» заключается вот в чем: эти вот особенности не только не выводимы одни из других или сводимы одни к другим, что то же самое, а они не коррелятивны друг к другу. Никому не удалось установить соотносимость, связь, коррелятивность одних форм, видов, явлений памяти с другими формами, видами памяти. Попытки в этом отношении увенчались противоположным результа­том, то есть часто возникали отрицательные связи.

Пример, чтобы вам было понятно, о чем я говорю, пока без объяснения тер­минов. Вы все знаете, что такое механическая память, так называемая механичес­кая память, запоминание наизусть, зазубривание. Мы повторяем несколько раз но­мер телефона; он у нас где-то застрял или не застрял; может быть, на некоторое время застрял в голове. Вот если я его правильно набрал, то, значит, вспомнил. Я не пробовал комбинировать несколько цифр, а просто их повторял.

И память логическую — знаете, что это такое. Коррелятивны между собой эти два вида памяти или нет? Нет, не коррелятивны. По испытанию одной нельзя су­дить о результатах испытания другой. Часто бывает наоборот — они расходятся. Это

ВИДЫ И ЯВЛЕНИЯ ПАМЯТИ 285

не значит — всегда расходятся. Тогда была бы надежная статистическая связь. Нет, иногда они расходятся, иногда сходятся, а в общем, они независимы, то есть не коррелятивны.

Самые простые данные, которые занимают последнее десятилетие психологов, относятся не к вам, а ко мне. Это геронтологические исследования. Вот у меня долж­на быть память по науке такая: насчет заучить наизусть — плохая очень, а вот пост­радала ли логическая память? По исследованиям — нет. Должна быть сохранна. Оно в большинстве случаев так действительно и бывает, и много раз проверялось. Бессмыс­ленные слоги заучивать не получается, а у ребятишек, у молодого поколения, полу­чается. Вспомнить кем-то оброненную идею можно, оказывается, отлично, превос­ходно.

Значит, не выходит. А совпадает ли логическая память со словесной? Нет. Бы­вают ли они обязательно в антагонистических отношениях? Иногда, особенно когда она не очень эйдетическая, а вот скорее типа памяти Шерешевского, описанного Александром Романовичем Лурия¹, то даже в каком-то противоречии с произволь­ным воспоминанием, с произвольной памятью, умением припомнить по логическим связям. Иногда это, наоборот, ничему не мешает и ничего не меняет, все отлично уживается. Я повторяю тезис о некоррелятивности этих явлений.

Вот это-то и дало основания в начале нашего столетия многим авторам гово­рить о «множественности памятей» и о попытке, идущей где-то там, связанной с мне-мой, генерализующей всякое воспроизведение, — полная противоположность — раз­множение, так сказать «моновзглядов», «монотеорий» памяти. Стараются все связать в один узел, вот эти раздробления явлений памяти. По-моему, Уэллс (если мне не из­меняет память на имена) описывал в начале нашего столетия 22 вида памяти, раздель­но существующие, как самостоятельные, как говорили, «психические функции».

Мы уже с вами говорили, что «психическая функция» — это переодетая спо­собность. Это та же теория способностей, то же понятие способности, только одетое в одежду XIX столетия. И по аналогии с физиологической функцией, которая опре­деляется как отправление органа или системы органов, появилось понятие «психи­ческой функции», которая, увы, под это определение не подпадает по тому просто­му логическому основанию, что вы не можете указать на этот орган или на систему органов иначе, как самым общим описанием, например, функция мозга. Но прости­те! Это же не дифференцирует наших функций, о которых идет речь.

Когда вы говорите «дыхательная функция», то тут, напротив, указание на си­стему органов, отправлением которых является эта функция.

Вот в силу последнего мы и пришли к такому положению, что сейчас мы не можем найти, предложить какой-то классификации явлений памяти, сделанной с одним или с немногими четко выделенными логическими основаниями.

¹ Лурия А.Р. Маленькая книжка о большой памяти. М., 1968.

Дата добавления: 2013-12-13