Мышление и реч> лекция 35. Серьезный вклад в дальнейшее изучение психологии мышления был внесен экспериментальными работами, проведенными в рамках экспериментальног

лись к формальной логике. Проблема логического и психологического, по существу, не была решена. В учебники психологии перекочевывали страницы из учебников формальной логики.

Серьезный вклад в дальнейшее изучение психологии мышления был внесен экспериментальными работами, проведенными в рамках экспериментального само­наблюдения человека, которые тоже имели дело с таким словесно-логическим процессом (я имею в виду вклад, который внесла так называемая Вюрцбургская школа). Вюрцбургская школа представлена рядом очень знаменитых имен, знамени­тых в первой четверти нашего века. Это, например, такие имена, как О.Кюльпе, Н.Ах, ряд других очень крупных психологов. Кстати, они очень хорошо представле­ны в нашей литературе, в одном из сборников, посвященных мышлению¹. Есть еще очень хорошая характеристика этой школы, этого направления, давно опублико­ванная, я тоже на нее укажу, на эту маленькую-маленькую книжку, представляю­щую интерес. Это один из выпусков, которые издавались под общим названием «Но­вые идеи в философии». Там есть прекрасная статья об этой школе и, наконец, там очень важная статья Кюльпе².

Что, собственно, дала эта школа и почему я выделил ее из ассоциативной пси­хологии и обозначил особенно?

Дело в том, что эта школа ввела капитальное положение. Она показала, что познавательный процесс, который мы описываем как процесс внутренний, процесс мышления, протекающий во внутреннем плане, не представляет собой эффект борь­бы, как когда-то говорили, между ассоциацией, то есть ассоциативным процессом, и персеверативным процессом. Ассоциативный процесс где-то когда-то возникает и где-то в каких-то звеньях гаснет. Если не было бы активности, заметьте, было бы какое-то скопище идей, то есть этакое мышление, которое идет по каким-то прото­ренным ассоциациями путям. К этому было прибавлено очень важное положение, которое известно в таких терминах — это положение о «детерминирующей тенден­ции», о роли задачи, иначе говоря, которая-то и есть организатор процесса и руко­водитель процесса. Значит, не внутренняя борьба двух тенденций является главным условием, порождающим этот процесс, а наличие перед субъектом некоторой зада­чи, которая создает эту основную тенденцию, направленность мыслительного про­цесса. Это было существенной исторической вехой в развитии психологических зна­ний о мышлении. Нужно сказать, что при этом началась разработка очень важной психологической проблемы — проблемы обобщения, понятия.

Экспериментальный характер этого исследования позволил проявить, пролить свет на ряд неясных вопросов, поставить новые вопросы, но ограниченность заклю­чалась здесь в том, что исследование мышления оставалось хотя и эксперименталь­ным, но интроспективным, то есть основанным на показаниях мыслящего, в данном случае — решающего какую-то задачу испытуемого.

Оставались известные трудности в различении логического и психологическо­го содержания, то есть логической и психологической сторон этого процесса.

Необходимо подчеркнуть сложность этого вопроса. Хотелось бы обратить ваше внимание на то, что если логические процессы происходят «в голове» человека, то, конечно, они происходят не иначе, как на основании законов работы человеческо­го мозга. Трудность же вопроса заключается вот в чем: выводимы ли логические про­цессы, которые мы наблюдаем, из свойств этой головы? Существовали попытки по-

¹ См.: Психология мышления / Под ред. А.М.Матюшкина. М., 1965.

² См.: Новыя идеи въ философш. Сборникъ 16. Психолопя мышлешя. СПб., 1914.

ВИДЫ МЫШЛЕНИЯ. МЫШЛЕНИЕ И ЧУВСТВЕННОЕ ПОЗНАНИЕ 329

строения такой психологической, из головы выводимой, логики. Но вы понимаете, что логические отношения, которые мы находим в мыслительном процессе, явля­ются не продуктом порождения соответствующих процессов головы, а являются вы­ражением, точнее сказать отражением, некоторых связей, которые мы воспроизво­дим. Эти законы существуют как самостоятельно выделенные. Они и отражают эти объективные связи и способы оперирования ими. Если это так, то тогда не остается места, в сущности, для психологии мышления, за исключением особых вопросов. Какие же это вопросы?

Прежде всего понятно, что с логическим мышлением человек не родится. Он усваивает логику. Не обязательно уроки логики, а обобщения в опыте познания, в опыте общения с другими людьми. Он усваивает человеческие нормы. Мышление — это и есть логические нормы.

Значит, можно говорить о психологии мышления ребенка. Вот это уже не со­впадает с логикой фактически, правда? Мышление можно констатировать у детей, скажем, дошкольного и раннего школьного возраста, но оно отличается от логичес­кого мышления взрослого человека. Второе. Патология мышления — значит постоян­ное нарушение логического мышления. В различных видах патологии разное. Патоло­гическое мышление тоже выпадает из предмета, которое называется логикой, как бы вы ни трактовали этот предмет.

И наконец, последнее: так называемое творческое мышление. Кстати, эта проблема тоже была отчетливо поставлена в Вюрцбургской школе. Это проблема так называемого продуктивного мышления. Смысл этой проблемы состоит в следующем. Предположим, мы делаем анализ каких-нибудь логических операций, скажем, мы берем обычный, банальный силлогизм, рассуждение по классической схеме о смер­тности людей, о том, что Сократ есть человек, и вывод, то есть результат мышле­ния, состоящий в том, что Сократ необходимо смертен. Видите, даже в этом про­стом, самом элементарном по форме своей силлогизме обнаруживаются известные трудности, и они состоят в том, что вы должны иметь первую и вторую посылку для того, чтобы получить выводы. Как же вы выбираете первую и вторую посылку? Вы анализируете посылки и таким способом получаете необходимый вывод, но не получаете необходимости посылок. Вам понятно? Надо найти положение, это све­дение двух посылок: «Все люди смертны», «Сократ человек». Дальше идет вывод, правильно или неправильно сделанный. Но остается вот эта общая мысль — отыс­кивание этих посылок. «Все люди смертны», «слон не человек» — попробуйте сде­лать вывод. Вы мне скажете: «Ошибка! Нельзя так строить!» Да. Это ошибка, и гру­бая. Надо было написать: «Живые существа смертны. Слон — живое существо» — и так дальше, но это уже работа для логики. Все равно эта проблема остается, и это очень тонкая проблема.

Значит, я еще раз повторяю, мы имели такие вехи. Первая веха: это ассоци­ативная психология, которая изображала эти процессы в виде потока ассоциаций, управляемого внутренними тенденциями. Второй момент: это момент выделения этих процессов как целенаправленных, подчиненных задачам. И, наконец, третий, кото­рый я специально хочу подчеркнуть. Опыт жизни, практические задачи, которые возникли перед психологом, расширение поля зрения психологии, расширение возможностей эмпирического, экспериментального в том числе, исследования не­избежно привели к тому, что я бы условно назвал отказом от изучения только дис­курсивного или преимущественно дискурсивного мышления, логического, рассуж­дающего мышления. И тогда мышление выступило в своем нелогизированном и поэтому в более ясном виде. Что я имею в виду?

330 МЫШЛЕНИЕ И РЕЧ> ЛЕКЦИЯ 35

Это успехи, прежде всего, в онтогенетическом изучении мышления. Видите: мышление налицо, а нормами логики оно не вооружено, и оно остается самим со­бой, приоткрывает свое собственное лицо, не усложненное человеческим мышлени­ем, опытом человеческой практики, сложившимся в формулах, в законах логики.

Второе — психология народов, этнопсихология. Пошел большой поток иссле­дований в начале столетия на основе обширного этнографического материала, со­бранного при контактах в путешествиях, в торговле, при помощи проповедников, которые прокладывали пути для коммерции и военных захватов иногда, то есть чаще всего. И вот этот этнографический материал показал, что процесс мышления как-то иначе протекает у ряда народностей, стоящих на относительно низком уровне своего социально-экономического развития, есть какое-то своеобразие. Наиболее знаменитое имя здесь, распространенное у нас благодаря переводам, — Л.Леви-Брюль, его работа «Первобытное мышление»¹. Там описана какая-то очень странная логика, совсем не похожая на ту логику, с которой мы встречаемся у людей, при­надлежащих к народам, стоящим на значительно более высокой ступени экономи­ческого, культурного и социального развития.

Речь идет о логике, наблюдаемой у народностей, которые живут в условиях, напоминающих условия первобытного строя. Был собран огромный материал, и этот материал использовался и Леви-Брюлем, и Турнвальдом, и целой группой людей, которые ставили перед собой вопрос о существе психологии в историческом плане, точнее этнографическом.

Вскоре появились исследования и собственно исторические. Я имею в виду шко­лу Мейерсона во Франции, которая сейчас представлена некоторыми отдельными ис­следователями, пользующимися для изучения психологии мышления историческими памятниками. Одна из известных тем, разработанных внутри школы Мейерсона, осно­вана на изучении объективных исторических документов античного мира, Греции. Это греческое искусство, греческая литература, творчество вообще.

Наконец, развитие техники привело к постановке проблемы еще в одной плос­кости: «ручное», «техническое мышление», скажем, умение быстро сообразить, в ка­кую сторону будет вращаться шестерня, если другая, через два, три звена связанная с ней, шестерня будет поворачиваться, скажем, по часовой стрелке? Или как собрать целое из некоторых элементов? Как собрать куб из отдельных фрагментов этого куба? Или, кстати говоря, вот эти последние задачи: собрать, разобрать, определить направ­ления, визуально, наглядно — они ведь очень распространены, например, у одной народности нашей страны. Я сам еще застал, это было в 1930 году, такую игру — со­бирание из фрагментов дерева очень сложной стереометрической фигуры. И эта игра на терпеливое собирание и вместе с тем на воображение пространственных, сложных соотношений бытовала, и я это видел.

Открылось так называемое «техническое мышление». Чтобы отобрать в школу для первоначальной подготовки механиков, может быть, надо посмотреть, как они справляются с задачами на пространственное мышление? Или с задачами на меха­нически непосредственно воспринимаемые или в пробах открывающиеся отноше­ния? Вот откуда пошло это направление исследования. Аристократизм дискурсивной мысли был устранен. За ним открылось громадное число процессов, которые явля­ются, во-первых, бесспорно познавательными, во-вторых, выступающими за грани­цы, за пределы данных чувственного восприятия, чем-то отличающимися от этого восприятия. Это уже не восприятие, это уже мышление, но не в своих традиционных

¹ Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М., 1930.

ВИДЫ МЫШЛЕНИЯ. МЫШЛЕНИЕ И ЧУВСТВЕННОЕ ПОЗНАНИЕ 331

формах дискурсивного мышления. Особенно сильно это было представлено в работах еще одного направления, тоже относящегося к началу века. Здесь нельзя слова ска­зать, не вспомнив старых авторов, которые тоже что-то делали в этом направлении, и особенно ярко это проявилось в нашем XX столетии. Вы догадываетесь, о чем я говорю? О психологическом направлении, которое называется гештальтпсихологией. Знаменитые во всем мире кёлеровские обезьяны более длинной палкой достают дру­гую палку. Сначала не видят решения, а потом внезапно видят — на этом настаивает Кёлер. К.Бюлер назвал бы это «Ага-реакцией». И.П.Павлов называл это другим сло­вом, совершенно подходящим: «ручное мышление обезьян». Пробы, но пробы, оп­ределенно направленные. Это сложный процесс. Мы стали говорить об интеллекте у животных. А ведь интеллект — мышление. Но надо сказать: «мышление в его доче-ловеческих формах». Давайте примем так: интеллект — более широкое понятие, а мышление — более узкое (человеческий интеллект, человеческое интеллектуальное поведение).

Кстати, исследования Кёлера сразу нашли свое отражение в исследованиях по детской психологии. У того же Бюлера, позднее у других авторов появились исследо­вания, проведенные с маленькими детьми по той же методике, что у Кёлера. Задачи такие: догадаться подставить стул, чтобы достать высоко подвешенные или высоко положенные игрушки, или выкатить шар из некоторого устройства, напоминающего лабиринт, работать с клеткой, только не сидя в клетке, а наоборот: цель помещалась в клетке, а ребенок, естественно, вне клетки и надо ее, эту штуку, как-то из клетки вытащить — словом, набралось бесчисленное количество таких методов. Но характер­но то, что все они относились к мышлению очень широкого профиля и вовсе не ог­раничивались рамками рассуждающего, дискурсивного, обязательно использующего аппарат логики мышления.

Может быть, при таком, более широком понимании и удастся (а может быть, и удалось отчасти) подойти и к пониманию того, что называется творческим ас­пектом мышления, особым характером мыслительного продукта, того, что называ­ется иногда словом «интуиция», правда? Того, что обозначается как зрительное мышление (это очень загадочный термин). Словом, сложилось представление о том, что мышление бывает разное, качественно разное, то есть выделяются качественно отличающиеся, своеобразные фазы в развитии. Некоторые просто констатировали формы, другие связывали их исторически, то есть старались их выстроить в некото­рую последовательность в филогенетическом развитии: от животных к современно­му развитому человеческому мышлению или от совсем маленького ребенка, от мла­денца, до подростка, владеющего полностью морфологическим аппаратом, которым мы обычно пользуемся.

Возникли термины: «ручное», иногда говорят — «практическое» мышление; иногда эквивалентным термином становится «техническое мышление», «техничес­кий интеллект» (более редкое понятие). Затем: «наглядно-образное мышление». Здесь ударение ставится скорее не столько на двигательные аспекты, практические (то есть действия с предметом: действовать с ним, что-то открывать в нем), а на об­раз, на представление, на чувственный характер, на то, что движется в мышлении и на чувственный характер самого движения. Это импонирует некоторым идеям Кёлера. Он же представлял себе дело так, что в чувственно-феноменальном поле происходит сближение орудия и цели. А некоторые специальные исследования Йен-ша с эйдетиками позволили увидеть реальную зависимость: смещение этих вещей в феноменальном зрительном поле человека под влиянием нужды, потребности пря­мо так, зрительно: палка притягивается, движется по направлению к цели. Кёлер

332 мышление и реЧ> лекция 35

употребил еще термин «в эйдетических образах», то есть в образах, которые могут задерживаться только у некоторой части людей, обладающих этой эйдетической памятью. Вы знаете, что такое «эйдетика» и что такое «эйдетические образы». Эйде­тик, когда его спрашивают, как что-то достать, видит, как одно движется навстречу другому, то есть представление как бы визуализируется. Но это, конечно, крайний, особенный случай. Это исключение, не правда ли? Вот, следовательно, наглядно-образное мышление. Его можно назвать «чувственным мышлением», «мышлением в образах». Его можно назвать и «наглядным мышлением». Иногда — «зрительным», потому что преимущественно предполагается зрение.

И наконец, то, с чего началось все дело, — это «словесное мышление», пред­полагающее наличие словесных понятий, значений. Это дискурсивное мышление, это логическое мышление, это вербальное мышление — так его еще характеризу­ют, но это все одно и то же, имеется в виду один и тот же процесс.

Я делаю вывод: мышление выступает в настоящее время перед нами как про­цесс, который протекает в различных формах, в такой, например, форме, как дви­гательные, моторные действия, представления, живые образы. Дальше — логическое мышление, рассуждающее, дискурсивное мышление. И все это многообразие видов мышления — это, пожалуй, то, в чем можно резюмировать усилия психологов (и не только психологов), направленные на изучение этой проблемы, проблемы конкрет­ной науки психологии: и психофизиологии, и детской психологии, и зоопсихологии, словом — тех отраслей, которыми мы занимаемся.

Сейчас не может быть и речи о том, что психология «производит» логику. Это просто совершенно не совпадающие вещи.

Вот вы посмотрите: наглядно-двигательное мышление, его еще называют «симпраксическое», вплетенное непосредственно в практическое действие (я, кста­ти, предпочитаю именно этот термин). Затем «визуальное» мышление — я предпо­чел бы этот термин, он более острый. Ну и, наконец, «дискурсивное» мышление. Вот три фундаментальные формы. Можно говорить о каких-то подформах, вариан­тах форм и так до бесконечности. Можно анализировать, классифицировать дальше. Естественно, что этот итог должен быть осмысленным, прежде всего, с какой-то теоретической, психологической точки зрения. Мы выделили мышление и не мо­жем его описать лишь с участием, скажем, словесных понятий в этом процессе, подчиненности его требованиям логики. Нам нужно его дифференцировать, нам нужно отличить его прежде всего от других форм понимания. Вы ведь знаете, что это фундаментальное различение — между непосредственно чувственным познанием и познанием в форме мышления. Это общепринятое различение, совершенно уста­новившееся и всем ясное. Восприятие и мышление — два уровня познания, две фор­мы познания. При этом вторая, конечно, не существует без первой. Связь здесь од­нозначная, однонаправленная в каком-то смысле. «Ничего нет в интеллекте, — когда-то говорил Ф.Бэкон, которого цитирует Выготский и ряд других авторов, — чего не было бы раньше в чувствах». Всякий материалист настаивает на этой точке зрения. В этом смысле мы все сенсуалисты, мы все признаем источником наших зна­ний чувственное познание, данные ощущений, восприятия, иначе говоря. И вот теперь приходит еще какой-то уровень. Вот симпраксическое, или ручное, мышле­ние, наглядное, наглядно-действенное, рассуждающее? Чем они все отличаются от непосредственно-чувственного познания?

Я этот вопрос ставлю и посвящаю ему так много времени, чтобы расчистить дальнейший путь, чтобы исключить некоторые недоразумения. А они возникают. Я знаю, что они очень часто возникают, и мне хочется заранее предупредить серьез-

ВИДЫ МЫШЛЕНИЯ. МЫШЛЕНИЕ И ЧУВСТВЕННОЕ ПОЗНАНИЕ 333

ные недоразумения — плохое различение восприятия и мышления, различение по ложному критерию.

Восприятие дает наглядный образ, а мышление? Вы можете сказать: оно аб­страктно. Но мышление может иметь своим продуктом нечто конкретное, представ­ленное в конкретном чувственном образе. Не проходит по этому критерию. Наличие словесных обобщений? Но, позвольте, разве словесные обобщения не включены в процесс восприятия предметного мира, чувственного восприятия? Я четко вижу микрофон, я воспринимаю это как микрофон. Мы немало говорили об этом, рас­сматривая восприятие. Есть своеобразная семантика восприятия, которая выражает предметность, человеческую предметность восприятия. Значит, нет критерия. Да и вообще можно сказать так, что восприятие дает единичный предмет, представление о нем, его познание, а вот обобщение — это уже дело мышления. Товарищи! Ну кто может в наше время отказать восприятию в способности создавать обобщенные образы? Самый элементарный опыт вам продемонстрирует наличие этих обобще­ний и соответствующего анализа. Взять самые простые опыты с животными. Если вам о них не рассказывали, то я вам просто о них расскажу кратко, а если расска­зывали, то я вам просто напомню и отошлю к примеру.

Есть такая проблема, занимавшая довольно длительное время исследователей животных. Это проблема «эквивалентности стимулов». Самый обыкновенный опыт с образованием навыка и условной связи, если хотите. На что? Ну, в данном случае какая-то связь на появление треугольника. У животного, у высшего животного, воз­никла такая связь: где треугольник — там пища. Надо идти в сторону треугольника и там делать что-то обусловленное. А теперь давайте заменим этот треугольник, с которым мы работали как экспериментаторы, который животное знало по своему предшествующему опыту, другим стимулом и посмотрим, какие стимулы будут эк­вивалентными, а какие — нет. То есть какие стимулы будут вызывать заученную, задолбленную, зафиксированную реакцию, а какие не будут вызывать? Что будет относится к тому же самому, а что будет дифференцироваться? Потом мы можем идти в дифференцировке как угодно далеко — с очень большой точностью, это пав­ловские известные положения. Ну, вот треугольник. Давайте его разомкнем. Он был из сплошных полос — давайте его сделаем пунктиром. Давайте попробуем дать про­сто три точки. Он был черным — давайте его сделаем белым на темном фоне, а может быть, цветным. Вы понимаете, что значит варьировать стимул? А потом про­ведем серию экспериментов и увидим: обобщение произошло — вот это включено, а это не включено; а вот с этим животным так произошло — у него вот так про­изошло обобщение. Мы делали этот опыт с крысами, с обезьянами, на разных ви­дах животных, с разным поведением, с разной экологией, с разной базой. Мы по­лучили ответы на эти вопросы об обобщениях. Но нечего и говорить об опытах с человеком, об аналитичности и образности его восприятия, о придаче образу зна­чения, то есть об участии речи, словесных значений.

Значит, надо искать какой-то другой критерий. И тогда, может быть, мы дей­ствительно увидим не отрыв мышления от чувственности, а найдем их отношение, их переходы, что самое важное, превращение одного в другое. И, может быть, тог­да мы найдем исторический подход к изменению форм мышления, к его исто­рическому и онтогенетическому развитию. И решим вопрос о соотношении жи­вотного ручного мышления — я употребляю термин Павлова — и человеческого, словесного интеллекта, который функционирует в условиях овладения обществен­но-исторически выработанными понятиями, зафиксированными как значения оп­ределенных слов. Тогда, может быть, найдем и место логике.

Дата добавления: 2013-12-13