Живая среди трупов

В апреле 1942 года мне довелось быть в Витебске. Ходил на базар. Совершенно случайно встретил своего довоенного дружка Володю Кириленко. С ним познакомился я где-то в апреле — мае 1941 года, когда учился в ремесленном училище металлистов. Произошло это на городском стадионе во время спортивных соревнований между нашим училищем и железнодорожным.

Мы все время держались вместе, конечно, кроме тех минут, когда я сам участвовал в прыжках. В тот воскресный солнечный день мне здорово повезло. Я снова занял первое место, на этот раз по прыжкам в высоту. Стал обладателем второго диплома: перед этим победил в стрельбе из пистолета, вогнав все пули в десятку.

Володя Кириленко настойчиво просил меня зайти к нему домой, познакомиться с родителями. Я все отнекивался.

— Ты знаешь, какие вкусные бульбяные блины печет моя мама?!

Хотя и кормили нас хорошо, но после этого я не мог больше отказываться, выпросил у заместителя директора училища, который был с нами, увольнительную на вечер и пошел к Володе.

Да, да. Увольнительную. Теперь это кажется удивительным. А тогда все было нормально. Дисциплина в училищах была железной. И это нас не тяготило. Наоборот, форма и обстановка, в которой мы оказались, заставляли строго соблюдать установленный порядок.

С Володей Кириленко мы крепко подружились. Я часто бывал у него дома, а он у меня в общежитии, ходили вместе на стадион, в кино, цирк...

Но вот эта проклятая война. После ее начала с Володей мы встретились впервые. Я, конечно, обрадовался. Он тоже. Володя очень просил зайти к нему домой, обещал рассказать и показать нечто интересное, но я не мог воспользоваться его приглашением переночевать, потому что в Витебске в этот день я был не один, а вместе с другими односельчанами. Договорились, что скоро я снова буду в городе без попутчиков и уж тогда обязательно загляну к нему.

Когда после первомайских праздников я снова пришел в город, направился прямо на Стадионный поселок, в дом Володи. И он и тетя Лида — мать Володи — обрадовались моему приходу и отнеслись ко мне как к родному, с прежней добротой.

Посидели, поговорили и вскоре вместе с Володей отправились в город. В пути он рассказал, что не сидит сложа руки, ведет посильную борьбу с врагом. В подтверждение вынул из кармана и показал мне магнитную мину.

— Давай вместе где-нибудь и подложим ее сейчас.

В ответ я признался, что тоже кое-что делаю.

Народу по городу ходило не очень-то много. Около

Смоленского базара, где было наиболее людно, нас обогнала, а затем остановилась легковая машина. Из нее вышли два немецких офицера и направились к торговым рядам.

— Вот и в самый раз,— прошептал Володя.

Я оглянулся. Никого подозрительного, люди спешат на базар, каждый занят своим делом. Тем временем Володя незаметно прихлопнул мину под низ машины, под самый мотор. После мы узнали, что она взорвалась на улице Гоголевской, сразу же за площадью Свободы.

Смоленский рынок был не только местом торговли, он использовался фашистами и как место пропаганды «нового порядка» словом и делом. Здесь были установлены виселицы, на которых оккупанты казнили советских патриотов, здесь оглашали приказы и распоряжения властей, здесь выставляли арестованных патриотов для опознания и установления их личности.

В тот день впервые в жизни я увидел на виселице трупы; гитлеровцы повесили двух мужчин и женщину. На груди у каждого дощечки с надписью: «Я коммунист и бандит». Фамилий не было. Видимо, никто из них не назвал себя. Люди шепотом передавали друг другу, что патриотов поймали в первомайскую ночь, когда они расклеивали листовки и вывешивали красные флаги.

С базара мы вернулись на Стадионный поселок. Володя по пути рассказывал о диверсиях патриотов и зверствах фашистов в городе.

— Отдохнем немножечко, поспим, а вечерком снова прогуляемся в город,— сказал Володя, подходя к дому.— Есть одно важное дело.

После комендантского часа, когда хорошо стемнело, мы через огороды и пустыри, по глухим улочкам и закоулкам пробрались к ветеринарному институту, где размещалась немецкая фельдкомендатура. Облазили все вокруг, долго лежали около забора — проследили за движением во дворе, порядком смены караула.

— Хватит на этот раз,— прошептал наконец Володя.— Поползли. Пора спать.

К этому времени небо уже хорошо вызвездилось и посылало на землю свой холодный свет. Мы прижались к земле и поползли. Попали к карьерам, где раньше брали глину для кирпичного завода. Теперь фашисты туда сбрасывали трупы расстрелянных и замученных советских людей. Одну за другой наполняли они ямы своими жертвами, а потом зарывали их. Это мы знали. Мы ползли осторожно, чтобы не обнаружить себя и не свалиться в яму.

— Чуешь, Володя, стонет? — дернул я друга за ногу. Он полз впереди меня.

— Кто стонет?

— Человек стонет.

Затаили дыхание, прислушались. Было тихо, тихо.

— Это тебе, Петя, показалось.

— Нет, не показалось.

Еще с минуту полежали. Тихо. Но как только тронулись дальше, опять послышался приглушенный стон. Не сговариваясь, одновременно сползли в яму, где в беспорядке лежали окоченевшие трупы. Стало жутко. Прислушались. Через минуту из угла ямы снова донесся тихий стон. Пересилили страх, поползли туда. Нащупали неостывшее тело. Я приложил ухо к груди. Сердце человека еле-еле билось.

— Давай унесем,— решительно предложил Володя.

Он первым вылез из ямы и протянул руку. Я подтащил человека и приподнял его вверх, сколько было сил, Володя схватил его за воротник. С трудом выбрались на пустырь и, волоча за собой спасенного, пригнувшись, двинулись к видневшемуся в полусотне метров прошлогоднему бурьяну, выросшему на месте сгоревшего дома. Остановились около куста сирени, послушали еще раз сердце человека — стучит, хоть и слабенько, но стучит.

Что же делать дальше? Куда переправить спасенного? Далеко нести мы не могли, сил не хватит, да и рискованно. Здесь оставить — погибнет. Мы склонились над головой человека. Шатром растянули над ним пиджаки. Володя посветил фонариком... Женщина... Все лицо в кровоподтеках и царапинах. Что мы только не делали, чтобы привести ее в чувство: дули в нос, трепали по щекам. Ничего утешительного. Никак не приходила в себя.

— Найди, Петя, воды,— сказал Володя.

Я отыскал лужу и в кепке принес воды. Лили женщине в рот, брызгали в лицо, смачивали виски, но она в себя не приходила. Володя снова засветил фонариком.

— Ой, Петя, это лее ока!

— Кто она?

— Я ее узнал.

И Володя рассказал, как несколько дней назад, когда он забежал на Смоленский рынок, гитлеровцы привезли женщину с грудным ребенком, завернутым в пеленки, поставили ее на ящик, чтобы всем была видна. Офицер громовым голосом говорил, а переводчик переводил, что эта женщина бандитка и агент коммунистов. Кто, мол, опознает ее, поможет установить подлинное имя, получит вознаграждение.

Фашисты раз за разом повторяли эти требования. Женщина с плачущим ребенком на руках стояла словно окаменевшая и ждала своей участи. Младенец пищал, а потом так раскричался, что заглушал слова офицера и переводчика. Мать продолжала стоять безучастной. Офицер бросал озверевший взгляд на ребенка...

Из толпы протиснулась женщина и что-то сказала офицеру. Тот молча кивнул головой. Она забрала младенца из рук несчастной, начала убаюкивать его, а затем исчезла в толпе...

Все это рассказал мне Володя, который оказался тогда на рынке и все видел своими глазами.

— Я знаю, где живет та женщина, которая унесла ребенка,— закончил он.

— Тогда давай понесем и мать туда же.

— А если не примет?

— Примет. Ребенка взяла и мать заберет.

— Ну что ж, попробуем...

Надо было тащить женщину километра два до домика той тетеньки. А как это сделать, чтобы гитлеровцы не заметили? Тем более не раз придется пересекать улицы и даже мост через реку Витьбу.

Но нам повезло. Завыли, застонали сирены. Город охватила паника, была объявлена воздушная тревога. С ревом мчались машины, бежали фашисты. Потом все стихло. Все живое запряталось в подземелье: в бомбоубежища, траншеи, бункера и щели. По небу зашарили лучи прожекторов, вспарывая темноту, потянулись нити трассирующих пуль, в клочья рвали небо разрывы зенитных снарядов. А затем... Затем все забурлило, заклокотало, застонало... Советские самолеты беспощадно бомбили вражеские объекты.

— Ну, пора! — говорит Володя.

Под уханье бомб, грохот зениток, вой самолетов и визг осколков, то в полный рост, то пригнувшись, а то и ползком, мы упрямо продвигались к намеченной цели.

— Вот этот домик,— шепчет наконец Володя.— Я не раз видел ту женщину здесь.

Пробрались в огород, а оттуда во двор.

— Послушай, жива ли. Может, и не стоит стучаться.

Я снова приложил ухо к груди женщины. Где-то далеко, далеко слышались слабые удары сердца.

— Жива!

— Хорошо! Тогда пойду стучаться.

Володя тихонечко постучал в окошко раз, другой, третий.

— Кто там? — послышалось из-за занавески.

— Откройте, тетенька. Не бойтесь, мы свои.

На пороге появилась женщина. Сквозь тьму увидела лежащего на земле человека и невольно попятилась назад.

— Кто это? — испуганно прошептала она.

— Та самая тетя, у которой на Смоленском рынке вы забрали ребенка. Нашли мы ее около ветеринарного института в яме, среди трупов, но она еще жива,— скороговоркой прошептал Володя.

— Быстрее несите в хату,— предложила хозяйка и побежала в дом.

Пока мы развязывали ремни, аккуратно подняли женщину на руки и внесли в дом, хозяйка успела плотно зашторить окна и зажечь коптилку.

— Сюда, сюда, на диванчик ее кладите.

— Пить,— впервые мы услышали слабый голос спасенной.

Ей дали воды. Она жадно хватала ее пересохшими, потрескавшимися губами, но в сознание все не приходила.

— Кто вы такие? — спросила хозяйка.

— Комсомольцы,— ответил Володя.

— Как звать вас?

— Меня Володя.

— А меня Вася,— ответил я.

Всегда при знакомствах во время войны я назывался этим именем да кое-когда еще Сашей. Но больше всего Васей.

— Почему же вы принесли ее ко мне? Как нашли мой дом?

— Я видел на Смоленском рынке, как вы забрали ребенка. А где живете, знал и раньше,— ответил Володя.

Распрощались с хозяйкой, вышли за дверь и скрылись в темноте ночи. Бомбежка все еще продолжалась. Мы благополучно добрались до Стадионного поселка, а утром я навсегда распрощался с моим другом Володей Кириленко. Больше судьба не сводила нас вместе. Два раза заходил я к нему домой, но его не оказывалось.

— Пошел гулять по городу,— отвечала мать.— Приходи вечером.

А к вечеру я уже был далеко за Витебском. Думал! встретиться с Володей в другой раз. Но в августе 1942 года он погиб. Погиб нелепо. Отправился на очередную «прогулку» с магнитной миной в кармане. Случилось роковое — мина взорвалась в его кармане. Видимо, Володя допустил просчет, заводя часовой механизм. А минер, как известно, ошибается только один раз в жизни.

Дата добавления: 2013-12-13